Евгения Сафонова
Кукольная королева
«…тварь, державшая в руке зелёный фонарь, улыбнулась ему. Чудовищная ухмылка жутко смотрелась на лице, что Рикон привык видеть в зеркале.
– Я знаю, чего ты боишься, Рикон, – сказал монстр, принявший его облик. – Псы магистра Ларнека уже идут за тобой, но самый большой твой страх – стать таким же, как он…»
– …Джеми!
Он уже привык пропускать беседы старших мимо ушей, но зов Герланда был не той вещью, которую можно игнорировать.
Пришлось неохотно выныривать из манящей реальности книжных страниц в окружающую действительность.
– Я понимаю, что сказочные небеса предпочтительнее, – когда воспитанник удостоил его безраздельным вниманием, сказал Герланд, и серебристые альвийские искры блеснули в его зрачках призраками далёких звёзд, – однако порой полезно спускаться на нашу бренную землю.
Джеми непроизвольно вжал голову в плечи.
Пылающий камин жарко натопил маленькую гостиную, полную гобеленовой ткани и резного дерева, но холодок зимней ночи, сквозивший в голосе альва, кого угодно заставил бы поёжиться.
– Особенно уместно здесь слово «наша», – скептически подметил Алексас. – Не припоминаю, чтобы альвы считали Подгорное королевство своей землёй.
Джеми удержался от ответа, – в который раз порадовавшись, что брата больше никто не слышит.
– Повторяю. – На миг за спиной Герланда нетерпеливо дрогнули огромные прозрачные крылья и тут же вновь скрылись за кромкой зримого, будто слившись с белёной стеной. – Через три дня собираем очередной совет. Ваше с Алексасом присутствие желательно.
В книжках Джеми встречал выражение «мраморные черты», но лицо Герланда точили даже не из мрамора – из белого льда. В глазах альва темнело сумеречное небо, пронзительно-холодное, а чёрные кудри словно выткали из красок ночи: странная, нечеловеческая, почти пугающая красота Звёздных Людей. Джеми гордился, что их с Алексасом спас и воспитал один из них, но иногда…
Иногда они с братом всерьёз опасались опекуна. Не без причин.
Прикрыв книгу, дабы не было соблазна отвлечься (только страницу пальцем заложив), Джеми посмотрел в окно – просто чтобы оттянуть момент истины.
Из окон особняка открывался прекрасный вид на главную улицу округа Хёх: единственного «людного» округа Камнестольного, великого града цвергов. Сами цверги именовали свою столицу Хапстаддэрштайн, но Джеми предпочитал распространённый аллигранский перевод. Фонари цветного стекла на высоких ножках, светлая брусчатка, по которой звенели копытами железные кони, дома серого камня в два-три этажа и пёстрые витрины лавок; где-то над курящимися дымоходами смыкались каменные своды гигантской пещеры – так высоко, что подгорная тьма скрадывала их, маскируя под мглу ночного неба. Там же пряталась хитрая система воздуховодов, позволявшая жителям подземья не задохнуться.
Здесь селились все люди, по какой-то причине задержавшиеся в Подгорном королевстве, и от наземных городов Хёх отличала разве что вечная темнота. Другие округа щеголяли типичной архитектурой цвергов с затейливой резьбой по стенам невысоких домишек… но туда людям лучше было не соваться.
– Пора всерьёз участвовать в делах сообщества, – сумеречный взгляд Герланда резал той же непреклонностью, что и слова. – Даже если ты считаешь, что не готов.
– Но я готов! – выпалил Джеми. – Готов участвовать! Правда!
Подумав, честно добавил:
– Наверное…
День Джеми Сэмпера, колдуна-недоучки шестнадцати лет от роду, не задался с самого начала.
На утренней тренировке ему удались лишь шесть боевых каскадов из семи. Учителя могли сколько угодно уверять, что в его возрасте и это освоить – гениально, а заклятия выше пятой ступени просто истощат его магический резерв: Джеми подобное не утешало. Если ты за что-то взялся, делай всё, что требуется, без всяких скидок. Не можешь сделать – не берись. Никаких отговорок в духе «не дорос», «болен» или «устал».
Джеми предпочитал брать пример с солнца. Солнце, может, тоже человек. Может, ему тоже бывает плохо. Может, ему тоже иногда вставать не хочется. Только солнце никто никогда не спрашивал, может ли оно светить: для него не существует «хочу» или «могу», есть одно лишь «нужно». Вот оно и светит вопреки всему…
После настало время уроков литературы и языкознания, а потом Алексасу, любимому до зубовного скрежета старшему братцу, пришла пора отправляться на тренировку по фехтованию. Джеми не оставалось ничего, кроме как два часа наблюдать за его потугами.
У Алексаса дело тоже не особо спорилось. Нет, он мог побить, пожалуй, любого смертного, причём вне зависимости от возраста, умения и весовой категории… но сражаться с альвом – дело неблагодарное, а щадить их Герланд никогда не собирался, даром что был их опекуном. Так что по завершении тренировки Алексас в который раз зализал раны с помощью баночки целительной мази, после чего выразил желание прошвырнуться в город.
Джеми согласился. Он уже третий день мечтал добраться до книжной лавки (порой считал себя достойным немного отвлечься от магических трактатов за развлекательной литературой), а потому следующие полдня братья самым бесстыдным образом отдыхали. И если поход за новым томом «Правил паладина» Джорданесса занял около получаса, львиную долю оставшегося досуга отняло общение Алексаса с премиленькой девушкой, которую он встретил по пути в таверну. Вот что в нём только девушки находят?.. Казалось бы, смазливый самоуверенный щёголь. Долговязый. Вечно растрёпанный. Ещё и веснушчатый… Но девушки странно смотрели на многое – это Джеми давно уяснил.
Понять их он даже не пытался, просто принял какие-то вещи, как факт.
Прогулка с очередной красоткой завершилась сговором об очередном свидании под балконом; и на этом Алексас, весьма довольный собой, продолжил путь к кружке крепкого цвергского пива и приятной застольной компании, где и провёл оставшийся час до вечернего чая. На взгляд Джеми, совершенно бездарно.
– Какой энтузиазм. – Найдж, развалившийся в кресле слева, спрятал ухмылку за чашкой. А может, и улыбку, – не понять: она с губ колдуна почти никогда не сходила, из-за этого молодое лицо под ёжиком растрёпанных русых волос казалось ещё моложе, и даже тёмно-серые радужки делались светлее. – Видишь, Герланд, а ты ребёнка попрекаешь.
– Сам ты ребёнок, – буркнул Джеми. – По магическим меркам.
– Сначала до бакалавра дорасти, там и поговорим, кто ребёнок.
Джеми на подколку не обиделся. Хотя сам Найдж, уже лет пять игравший роль его второго наставника, звание бакалавра магических наук защитил не так давно – куда позже, чем той же цели обещал достичь Джеми.
– Если бы этот ребёнок проявлял на собраниях сотую часть того интереса, что он выказывает к вашим урокам и этим… сказкам, – брезгливость, с какой Герланд посмотрел на «Правила паладина», была куда красноречивее паузы перед словом, – сейчас у меня было бы одной головной болью меньше. К счастью, я привык работать с тем, что есть.
Джеми снова не обиделся. Будь Герланд действительно против «этих сказок», ему бы просто запретили походы в книжную лавку – и, скорее всего, Джеми бы не осмелился бунтовать. Альв и к походам мальчишек в город относился неодобрительно, но понимал: запирать воспитанников в четырёх стенах немилосердно и невозможно. Так что лишь регулярно проверял ментальные барьеры, защищавшие их разум – без этого случайная встреча с чтецом сознаний могла обернуться неприятными последствиями (дар проникать в чужие мысли среди магов встречался редко, но всё же встречался), – и не менее регулярно наказывал держать язык за зубами – по поводу и без.
Повод был. И немалый. Для окружающих Алексас и Джеми Сэмперы звались Алексасом и Джеми Торнори, и воспитывал их вовсе не Герланд, а небезызвестный магистр Торнори, отставной придворный маг Короля Подгорного. В принципе, почти так всё и было: их дом действительно принадлежал магистру, они действительно в нём воспитывались, а Джеми действительно учился у старого колдуна.
Не так было то, что официально братья были мертвы. Погибли вместе с родителями, королевскими рыцарями, – которые пали, защищая своего короля.
Когда шестнадцать лет назад в королевский дворец ворвались мятежники, уцелели немногие его обитатели. Король Ралендон Бьорк Девятый был убит – вместе с женой, дочерью, советниками и придворными. Новым королём провозгласили Шейлиреара Дарфулла, бывшего Советника Его Величества по финансовым делам, по совместительству недурного колдуна. Шепотки о том, что из него выйдет отличный правитель, ходили задолго до восстания; оно вошло в историю под названием «Кровеснежная ночь», ибо наутро снег столицы был багряным от крови.
От безжалостной толпы, ворвавшейся во дворец, Джеми и Алексаса спасло чудо. Чудо звали Герландом, и оно было альвом, некогда изгнанным из родных лесов. Став чужим для своего народа, Герланд присягнул на верность владыке людей, и до самой резни он служил убитому монарху, сражаясь с родителями мальчишек бок о бок. Потому и спас братьев Сэмперов, спрятав их в Подгорном королевстве, и воспитал, заменив им отца.
Отца, которого Алексас почти не помнил, а Джеми почти не знал…
– Нам всем известно, Гер, как ты любишь одаривать своих сынов похвалами, но предлагаю вернуться к тому, что острее всего требует вынести себя на суд, – устало проговорил магистр Торнори, тонкими руками поправив плед. Хозяин дома не так давно разменял третью сотню лет, и никто не удивлялся как тому, что он подозрительно легко зяб, так и мудрёным оборотам его речей: не все маги могли приспособиться к смене веков. – Всё же я настаиваю на том, чтобы сперва собрать узкий круг. Вероятность того, что мы обнаружим среди нас… то, чего опасаемся, ничтожна, но я хотел бы успокоить свою душу хоть на этот счёт.
– А в чём, собственно, суть грядущего собрания? – стыдливо осведомился Джеми.
– К нам пожалует новый спонсор, дабы обсудить условия союза с глазу на глаз. – Едва ли магистру нравилось повторять то, что Джеми пропустил за книгой и сном, но он не выказал этого ничем. Старый маг вообще умел прятать эмоции за гривой седых волос, что могли так кстати упасть на глаза, пушистой бородой и дежурным благолепием. – Нашим застоявшимся жилам не помешает свежая кровь.
– Ещё выслушаем доклад шпиона в Торговой Гильдии, – добавил Найдж, – кое-какие новости из столицы…
– В общем, ничего интересного, – зевнул Алексас.
– …а ещё попытаемся поймать крысу.
Джеми недоумённо вскинул голову.
– Какую крысу?
– Предателя, дурачок! – голос брата с головой выдал его азарт. – А вот это уже интересно…
Если возвращаться к тому, что с братьями Сэмперами было не так, определённо стоило упомянуть, что в доме магистра Торнори располагалась штаб-квартира некого тайного общества. Основали его Герланд, магистр и Найдж, тогда ещё юный ассистент прославленного Торнори-энтаро[2]; они дали своему детищу благозвучное название «Тёмный венец» – и с тех пор это общество плело заговоры с целью свержения душегуба и узурпатора Шейлиреара Дарфулла Первого.
Подрывной деятельностью «Тёмный венец» с переменным успехом занимался уже шестнадцать лет. Почти с самого восстания. За эти годы они привлекли под свои знамёна немало людей, цвергов и колдунов, и даже другие сообщества – помельче: многие соглашались, что дробить оппозицию королевской власти глупо, разумнее объединить усилия. Единственная загвоздка заключалась в том, что для свержения узурпатора требовался кто-то, кого можно возвести на престол по праву. Так что главной целью общества был поиск подходящего представителя сверженной династии Бьорков.
Проблема была ещё и в том, что после Кровеснежной ночи Бьорков осталось немного. Все они либо находились одной ногой в могиле – по причине глубокой старости, – либо были вполне довольны жизнью под пятой узурпатора и все без исключения пребывали под пристальнейшим наблюдением новой власти. Вот лже-Бьорков за шестнадцать лет объявлялось немало; заканчивали они обычно ласковым выговором от стражи, позором да скромной заметкой в новостном листке об очередном самозванце и Венец не интересовали. Вывести их на чистую воду для магов труда не составляло, а возводить на трон фальшивку сторонники свергнутой династии не имели ни малейшего желания. Кто-то другой на их месте давно бы сдался, но ведь наверняка тела последних Бьорков сожгли недаром! Узурпатор уважил память предшественников и обеспечил убитым погребение рядом с предками, но вместо тел в королевскую усыпальницу отнесли лишь урны с прахом. Конечно: тело-то, в отличие от праха, опознать не составит труда…
– Видите ли, не столь давно мы обнаружили, что кто-то внёс ничтожные, но злонравные изменения в защитные чары штаб-квартиры. – Магистр рассеянно обводил указательным пальцем костяшки другой руки. – Благодарить следует Найджа, он задумал внести в защиту коррективы, что открыл в минувшем месяце… и обнаружил это.
– Что ещё за изменения?
– Убрали запрет на несанкционированные переговоры. – Найдж хмуро глотнул из своей чашки; лучи светильника на столе просвечивали сквозь тонкий фарфор. – Как ты знаешь, только Основат… только мы трое в этом доме можем пользоваться зеркалами или открывать другие магические каналы для дальней связи. Раньше могли.
– А теперь…
– А теперь, спасибо нашему неизвестному другу, с этим справится кто угодно. Бери зеркало и болтай с кем-нибудь в столице – ни я, ни Герланд, ни учитель этого не заметим.
Пальцы Джеми непроизвольно вцепились в книжный корешок.
– То есть… кто-то в штаб-квартире…
– Выходит на связь с внешним миром. Тайком от нас. Совершенно верно.
Новость Джеми не понравилась. Даже очень не понравилась.
Насколько ему было известно, последние дела сообщников проворачивались вполне успешно, но изложенные факты неизбежно вели к одному: некто из штаб-квартиры докладывает о делах Венца кому-то, кто о них знать не должен.
– Посему мы устраиваем облаву. В ближайшие дни будем отслеживать всю магическую активность в здании. – Герланд отставил чашку на стол. – Если после собрания крыска побежит к хозяину – это кто-то из узкого круга. В противном случае через шестидневку собирается совет для широкого…
– И в моих интересах, чтобы подлеца поймали там, – добавил Найдж, – а то ваш прекрасный опекун до конца жизни будет величать меня не иначе как «наивным желторотиком».
– Рад, что твоему чувству юмора не вредит даже угроза тюремных застенок.
– Если кому-то они и грозят, то не мне. Хотя, подозреваю, между тобой и королевскими палачами наша крыска выбрала бы второе, но такой подарок ты ей не сделаешь.
Джеми подумал.
Ещё раз подумал.
– А… наш провал год назад, – сказал он тихо, – то, что в Прэкильской тюрьме ждала засада… не может быть с этим связан?
Казалось, в гостиной стало темнее – так помрачнели двое колдунов, с которыми Джеми делил чай за круглым столом. Лицо Герланда осталось бесстрастным, но для альва то была привычная маска, прятавшая любое проявление чего-то, хоть отдалённо похожего на чувства.
Тот провал был больной темой не только для Джеми. Из пяти человек, отправившихся тогда на задание, в штаб-квартиру вернулись двое, – и при виде одного из них целители лишь руками развели.
– Всё может быть. – Сухие пальцы магистра сомкнулись, сплетаясь в судорожный замок. – Я не устану возносить благодарности судьбе за то, что Алексас всё ещё с нами, но…
– Но я надеюсь, что крыска не причастна к тому, что он с нами не во плоти, – невыразительно закончил Найдж. – Иначе о свидании с королевскими палачами она будет молиться.
– Всецело одобряю.
В мурлыкающий голос Алексаса примешались нехорошие нотки, и голос этот – как всегда – звучал лишь в Джеминой голове.
Если в последний раз возвращаться к тому, что же было не так с братьями Сэмперами, не стоило забывать, что год назад Алексас отправился вызволять кое-кого из тюрьмы – и вернулся с ранами, после которых не выжил бы никто. Год назад Алексасу предложили выбор: либо смерть, либо существование на правах… фактически призрака, но заключённого в чужое тело. Тело человека, что согласится всю оставшуюся жизнь терпеть в своей голове постороннюю личность. А на треть суток Алексас даже сможет брать контроль над этим телом: дышать чужой грудью, говорить чужими устами, фехтовать чужими руками. Жить, пусть каждый момент этой жизни ему великодушно дарил другой.
С тех самых пор Джеми с Алексасом и делили одно тело на двоих – и, пожалуй, это всё же было самым не таким из всего, что было с ними не так.
– Засим объявляю вечер завершённым, – резюмировал Герланд, поднимаясь с кресла. Даже это простое движение в исполнении альва завораживало стремительной текучестью. – Отбой.
Выслушав указ «не распускаться», Джеми следил, как опекун покидает гостиную, без единого звука ступая по гулкому паркету (на самом деле не совсем по нему). Затем и магистр, напомнив про завтрашний урок, с кряхтением встал, чтобы опереться на Найджа; шаги хозяина дома сопровождало приглушённое ворчание про дрянные старые кости.
– Кому отбой, а кому читать, – пожал плечами Джеми, когда комната опустела.
В ответ его руки небрежно отбросили книгу на стол – не по его воле.
– Кому читать, а кому под чужой балкон, – уточнил Алексас.
Теперь – наконец-то – вслух.
* * *
Последний день привычной жизни Таша скоротала не лучше и не хуже обычного. Завтрак, чтение, прятки с Лив. Полуденный чай, чтение. Обед, чтение, уроки. Впереди ждала целая шестидневка каникул по случаю сенокоса, но завтра Таше предстояло почти весь день провести на лугу, а домашнее задание она предпочитала делать, пока время не поджимает.
Мудрость, непостижимая для оболтусов вроде Гаста.
Потом Лив убежала в деревню, играть с однокашниками (в отличие от старшей сестры, её в компанию деревенских отпускали без проблем), а сама Таша отправилась в конюшню. Принц, любимый льфэльский жеребец снежно-белого окраса, встретил хозяйку радостным фырчанием.
– Сегодня никуда не поедем. Сам погуляешь, – сказала Таша ласково, пока конь тёрся мягкой мордой о её щёку в знак приветствия. Скормив ему пару кусочков сахара, девушка полезла за щёткой: та ждала своего часа в сундуке, как и другие коноводские принадлежности вроде расчёски и скребницы. – А пока поухаживаем за твоей породистой шкуркой.
Она почистила Принца и, выпустив его в сад, принялась прибирать денник, когда её окликнули:
– Лэй закончила в доме. Может и здесь закончить за тебя.
Сгрузив в садовую тележку очередную порцию мокрой соломы, Таша уткнула острие лопаты в деревянный пол. Оглянулась на маму – та стояла в дверях конюшни, прислонясь плечом к проёму открытых ворот.
– Обычно ты против того, чтобы кто-то за меня ухаживал за моим питомцем, – напомнила Таша.
– Я обещала отпустить тебя полетать. Лучше сделать это, пока Лив не вернулась.
– А Принца…
– Я сама в денник заведу. И корм дам. – Мама качнула головой. – Иди, до вечернего чая всего пара часов. И так опоздаешь, знаю я тебя.
Прислонив лопату к стене, Таша стянула холщовый халат, который накинула поверх домашнего платья, и без возражений проследовала к выходу.
Она не поцеловала маму, проходя мимо. Даже не обняла – руки были грязные. Просто не видела необходимости прощаться.
Ещё одна вещь, которую после она не могла себе простить.
На садовой дорожке, вызолоченной светом медленно гаснущего дня, она разминулась с тётей Лэй: та жила неподалёку и за умеренную плату прибиралась в их доме. Заодно и готовила – мама, конечно, освоила кулинарию, но хлопотать над очагом предпочитала в исключительных случаях. Для односельчан не считалось зазорным прислуживать в домах соседей побогаче. Всё лучше, чем уезжать из деревни и искать работу на стороне, в недружелюбном городе.
Минимальный порядок женщины семейства Фаргори поддерживали сами – подметали, складывали разбросанные вещи, убирали книги и игрушки. Но Мариэль никогда не позволила бы своим девочкам ползать по полу с грязной тряпкой, не говоря уже о том, чтобы ползать самой.
Кивнув соседке, слушая, как удаляются её грузные шаги, Таша прошла в дом. Смыв грязь, заперлась в спальне. Убедившись, что за окном никого нет, настежь распахнула деревянную раму. Разувшись, через голову стянула платье.
Никто не увидел, как из опустевшей комнаты вылетела птичка ланден, с торжествующим клёкотом взвившись в блёклую небесную лазурь. Небольшая и быстрая птица, похожая на белую ласточку, только перья с золотистыми кончиками – словно в солнечный свет обмакнули.
…три ипостаси есть у оборотней. Одна ловкая – для детства, одна крылатая – для юности и ещё одна, самая сильная, для поры защищать себя…
Строки из старинного трактата о нечисти Таша в своё время заучила наизусть и вспоминала их сейчас, ловя крыльями ветер.
Крылья были первой из двух тайн, которые Таша хранила ото всех, кроме мамы. Даже от Лив – сестра едва ли сумела бы молчать. И если опальную аристократку прадмунтцы могли приветить, то семейку оборотней они не приветили бы точно.
Две тайны, два дара, два проклятия…
Таша долго парила над реками, поросшими лесом по пологим берегам, и лугами, по которым катились малахитовые волны высоких трав. Парила, наслаждаясь ветром в перьях, пока сумерки не рассыпали по небу осколки звёздного света. Время вечернего чая давно миновало, как и время её возвращения, но домой она не торопилась – как всегда. Мама была права: слишком неважным всё казалось здесь, в этой спокойной, бескрайней выси. И тайны, и проблемы, на земле не дававшие покоя – всё казалось далёким, мелким, как и сама земля, и люди, ждущие где-то внизу, и…
…близость к грани Таша ощутила безошибочно. Грани, когда птица в голове готова взять верх над человеком.
Главная, проклятая, извечная проблема любого оборотня.
Взрезав крылом воздушный поток, Таша нехотя повернула обратно.
Когда дикие луга внизу сменили скошенные, а впереди показались игрушечные кубики домов, неровным овалом разбросанные вокруг центральной площади, ланден сложила крылья и устремилась вниз. Прадмунт сиял во тьме разноцветьем светящихся окон; пронзительная синева небес в зените оборачивалась пастельно-розовой кромкой у горизонта. Поймав ветер у шпиля водонапорной башни, Таша вновь взмыла над черепичными крышами, устремившись к деревенской околице.
Вскоре под крыльями её зашелестели яблоневые сады.
Таша не надеялась увидеть Лив с мамой на террасе. В конце концов, стынущий чай не будет вечно ждать, пока его выпьют. Но когда она подлетела к дому, то не увидела даже света в окнах, – хотя поздний час определённо располагал к тому, чтобы зажечь лампы.
Тогда Таша ещё не знала, что это значит.
Понимала лишь, что ничего хорошего это предвещать не могло.
Она стремительно облетела дом; спикировав в открытое окно, приземлилась на пол. Спустя три удара сердца вскинула голову – уже не птичью.
Поднявшись с пола, Таша шагнула к двери непослушными ещё ногами. Одеться она не потрудилась: мысль об одежде в тот миг просто не пришла ей в голову.
– Мама? – провернув ключ, Таша вышла в прихожую. Зрачки расширились, вбирая малейшие проблески света в недружелюбной темноте. – Лив?
Ответная тишина завораживала безмолвием.
Почему никого нет? Только эта тишина и… запах? Сладкий, тёплый…
…тошнотворный…
Кровью тянуло из-под приоткрытой двери в детскую – и, приблизившись, Таша наконец расслышала то единственное, что нарушало тишину помимо бешеного стука её собственного сердца. Мерные хрипящие отзвуки, очень похожие на те, с которыми кто-то пытается дышать.
Медленно-медленно Таша потянула дверь на себя.
Деревянные пальцы не почувствовали ручку.
Открывать дверь не хотелось – хотелось бежать, бежать из этого дома, а лучше снова улететь; а потом вернуться и понять, что в окнах светло, а сердитая мама ждёт заблудшую дочь на кухне. Убедиться, что тёмная тишина ей привиделась, что в действительности всё так, как и должно быть, что всё это просто…
…пожалуйста, пусть это будет просто сон, пожалуйста, пожалу…
Когда Таша увидела, что ждало её за дверью, стук крови в висках затих. Наверное, потому, что наяву этого точно быть не могло.
Чёрная волчица лежала у постели с прозрачным пологом. Светлый ковёр впитал кровь, окрасившись багровым; в кремовой комнате с резной кукольной мебелью кровь казалась такой неуместной, такой странной, такой…
Таша сама не заметила, как оказалась рядом.
Присев на корточки, она с недоверчивым, отрицающим недоумением коснулась кончиками пальцев жёсткой слипшейся шерсти.
– Мам…
Глаза волчицы приоткрылись, блеснув блёклыми вишнями.
Мир поплыл, расползся, уступил место чужим воспоминаниям и мыслям о…
– Может, всё-таки её…
– Нет. Ей и так не выкарабкаться.
Их трое. Двое обтирают «нечестивые», посерёбренные поверх стали клинки. Третий, главный, просто наблюдает – не опустился до того, чтобы руки марать: рубленые черты бледного лица, шрам на щеке – три рваные полоски – и серые, очень светлые глаза.
– Мне жаль, что так вышло, Ваше Высочество. Но иного пути не было, – в голосе убийцы звучит искреннее сожаление. Безвольную Лив он прижимает к себе с отеческой бережностью – дочь рухнула без сознания, так и не успев добежать до тех, кого хотела ударить. – Идёмте.
Она знала, что ничего не сможет сделать. Знала это, как только он окликнул её из-за двери – призрак прошлого, пришедший забрать всё, что у неё осталось. Она может лишь наблюдать, как уносят её дочь, чувствовать, как с каждой секундой притупляется боль, как с каждым ударом сердца по капле уходит жизнь. Даже на то, чтобы вернуть человеческий облик, сил нет.
Она видит, как удаляется, тает во тьме синяя ленточка в волосах Лив, которую Мариэль этим утром вплела ей в косу.
Только бы Таша не вернулась сейча…
Странный ветерок холодом взъерошил волосы – и сосущая чернота вытолкнула Ташу в реальность.
Хрипы стихли. Волчица лежала, не шевелясь.
Кажется, потом Таша говорила что-то: происходящее она осознавала слишком смутно, чтобы быть уверенной. Звала, кричала, трясла маму-волчицу за плечо, пачкая пальцы в крови – пусть смутное понимание того, что этот кошмар слишком реален, чтобы быть сном, лишало голоса, скручивало всё внутри в узел, перехватывало дыхание, сбивая его в судорожные, почти икающие вдохи. Когда голоса уже не осталось, просто сидела рядом, надеясь, что кто-то из них двоих всё же проснётся.
Когда не осталось и надежды, – глядя прямо перед собой остекленевшим взглядом, закрыла мёртвые волчьи глаза.
Безуспешно попытавшись приподнять тело, Таша за передние лапы поволокла волчицу наружу.
Могилу она копала на заднем дворе, рядом с конюшней. Там, где недавно разрыхляли землю: Лив упросила, хотела сама вырастить горох. Когда яма показалась достаточно глубокой, Таша выбралась и столкнула тело вниз. Механическими движениями засыпав могилу, уронила лопату – словно кукла, у которой кончился завод.
Отойдя к яблоням, она сорвала три тонкие ветви. Перевязав их травинкой, добавила ещё одну, образовавшую круг; вернувшись к могиле, положила на мягкую землю своими руками сделанный крест.
Какое-то время Таша просто стояла, глядя куда-то вперёд. Её тонкая прямая фигурка терялась в яблоневой тьме, густевшей под двумя лунами.
Потом перегнулась пополам, упала на колени, скрючилась на земле и зарыдала – до кашля, до боли в горле, кусая руки. Почти без слёз.
