Евгения Райнеш
Явление прекрасной N

Он схватил рюмку, напрягая бицепсы во много раз сильнее, чем требовалось для столь лёгкого предмета.

– Но на самом деле, – Нира покачала головой. – Ты выглядишь моложе, чем в девятом классе. Как так может быть?

– Наверное, семейное… – Мика не возражал. – Но думаю, мне стоит вернуться к спорту. И всякие там добавки, да, Гордей?

Обычно молчаливый и сосредоточенный Эд вдруг вспыхнул.

– Тебе нельзя добавки, сам же говорил, что лечишь геморрой, – зло произнёс он.

– Не завидуй, – Мика повернулся к приятелю. – Если сам дрыщ…

– Эд очень возмужал, – торопливо вмешалась Нира. – И лицо такое… выразительное и волевое. Без очков – совсем другое дело. А где, кстати, очки?

– Операция, – почему-то хвастливо произнёс Эд. – Лазер. Быстро и эффективно.

– Ну надо же, – опять восхитилась Нира.

Гордею всё, что она говорила этим двум придуркам, было почему-то очень неприятно. И особенно – вернувшееся ощущение зверя во время гона. Так всегда: с Нирой не хотелось стать лучше. Хотелось – сильнее, жёстче, настойчивее. Она, ничего особенного не делая, будила древние животные инстинкты, которые Гордей принимал в себе, но не лелеял и не гордился. Поэтому он когда-то отцепил от себя горячие пальцы Ниры.

После распустившихся павлиньих хвостов всегда слышался треск бьющихся в лобовой атаке рогов.

– Олени, – протянул Гордей. – Вы – олени!

Все резко замолчали, и он понял: это первое, что сказал за весь вечер. Звук собственного голоса показался глухим и чужим, словно принесённым эхом издалека.

– Брейк, спортсмены, – добавил всё так же отстранённо.

– Гордеев, – тихо выдохнула Нира. – Ты…

Она назвала его по фамилии. Даже на работе мало кто помнил, что Гордей – это не настоящее имя. Он торопливо протолкнул ком в горле новой порцией коньяка и тут же спросил, возвращая всех в день сегодняшний.

– Но… Почему ты здесь?

– А что? Мне нельзя здесь быть? – она покачала головой.

– Конечно, можно, но… Нира, ты числишься погибшей! Уже восемнадцать лет. И ты – тут, как ни в чём не бывало, пьёшь с нами коньяк и…

Он наконец-то произнёс это.

Нира засмеялась:

– Может, я так сильно по вам скучала, что восстала из мёртвых мертвецов? Боги растрогались и всё такое…

Она в школе так и говорила, заканчивая фразу «и всё такое». И «мёртвые мертвецы»… Так могла сказать только Нира.

– Во даёшь, – охнул Мика.

Все замерли. Почему-то в пыльном, заброшенном баре – призраке прошлого – поверилось и в это. Восставшая из мёртвых Нира.

– Это вы даёте! – звонко расхохоталась она. – Повелись!

И крикнула в темноту едва угадываемого диско-зала:

– Булен, они поверили, что я восстала из мёртвых!

С той стороны не раздалось ни звука, но троица отмерла, зашевелилась, Эд, кажется, даже тонко хихикнул.

– Как хорошо, – она вдруг с невероятным удовольствием склонила голову к плечу и опять ни с того ни сего повторила, – как здесь хорошо…

– Но, Нира… – серьёзно сказал Гордей. Он не собирался поддаваться на её шутки. – Что же случилось? Ты исчезла, а полицейские нашли твою майку и джинсы тоже… И… на них твоя кровь…

– Ах, это, – она тихо засмеялась, словно приглашала их разделить какую-то немного смешную, немного постыдную тайну. – У меня не вовремя начались женские дни. Я стянула штаны и футболку в одном из фургончиков на барахолке. Рано-рано утром, когда никого не было. Почему-то хозяин фургончика оставил всё это барахло на ночь прямо на рынке. А майку и джинсы выбросила. Но…

Она вдруг прервалась и, поражённая, уставилась на них.

– Вы… Нет, ну, в самом деле… Вы серьёзно… Неужели?

Нира шумно вздохнула. Гордей впервые поднял на неё глаза. Как будто под гипнозом. Он с трудом понимал, что происходит, только жадно рассматривал её и знакомое, и незнакомое лицо.

Прямой, чуть вздёрнутый на кончике нос с тонкими ноздрями, черные аккуратные брови, веки – выпуклые, тронутые перламутром. Чистое золото локонов над гладким круглым лбом.

– Ну же… Вы что? Это очень просто. Мне всё опостылело. И город этот с дурацким провинциальным названием – Яруга, и этот пропахший пивом и потом бар, который должен был перейти мне, как «семейный бизнес».

– «Лаки», наверное, приносил неплохие деньги, – оправдывая сказку своей юности, вставил Эд.

Нира понизила голос:

– Очень. Очень хорошие деньги. Здесь концентрировалось всё, что их приносит: похоть, кайф и игрушки, которые так нравятся большим мальчикам. Но наступил момент, когда я осознала, что не хочу ничего этого. И сбежала. Туда, где меня никто не смог бы найти. Сразу вышла замуж и сменила фамилию. А заодно и имя.

– Тебе было шестнадцать, – изумлённо вытаращил глаза Мика. – Какое замуж?

– Возраст согласия, разве нет? – она подмигнула ему. – И зачем существуют хорошие друзья в нужных структурах и деньги, которые делают эту дружбу невероятно прочной? В общем, я сейчас вовсе не Нира Эльман. А Наталья Заволоцкая.

– Красивая фамилия, – недовольно буркнул Эд.

– А то!

– Ты совсем не изменилась, – горячо выдохнул Мика. – Всё такая же…

Он ладонью изобразил над столом непонятный знак.

– Нира, – наконец выдохнул он. – Всегда была и будешь – Нира, а вовсе не какая-то там Наталья Заволоцкая.

***

Ночью Гордей несколько раз вставал, чтобы попить, но всё время забывал про воду. Он распахивал холодильник, где толпились бутылки с минералкой, зависал перед ним на несколько минут, закрывал и возвращался в постель снова. Потом спохватывался, что ещё хочет пить, откидывал одеяло, и всё начиналось по новой. Когда Кайса встревоженно хлюпнула во сне, он решил не шляться туда-сюда, а остался на кухне.

Сидел, смотрел в тёмное окно и думал. Хотя… Какое там – думал… Вспоминал.

Она была ниже его на голову. Такого же роста, как Кайса. Они могли бы одинаково ощущаться правым боком, когда шли с Гордеем под руку. Но… Нет. Нира брала лениво, вальяжно, не сомневалась: держит то, что принадлежит ей по праву.

Кайса хватала торопливо, цеплялась маленькими тонкими пальчиками так крепко, что Гордей, когда она отпускала его, всё ещё ощущал их на коже. Однажды он не вытерпел и сказал: «Ты хватаешься за меня, как за спасательный круг», а она нисколько не удивилась: «Так оно и есть».

Сам Гордей схватился за Кайсу, как за спасательный круг, один единственный раз в жизни, и это решило его судьбу. Восемнадцать лет назад.

Никто сначала не понял, что с Нирой случилось что-то страшное. И Гордей тоже не понял. Слишком злился и на неё, и на себя: они поссорились накануне.

Полиция связалась со школой. Весь класс собрался на консультацию, их тогда мучили перед экзаменами половину лета. Первым в кабинет директора вызвали почему-то Эда. Не успел он вернуться, как математичка, тихо переговорив с кем-то за дверью, кликнула Кайсу.

Вернувшийся Эд, проходя мимо парты Гордея, шепнул:

– Нира пропала… Там менты…

Гордея бросило в холодный пот. Он думал, Нира заболела после вчерашнего, или так рассердилась на него, что не пришла в школу. И разозлился ещё больше. Подумал, что она назло. Скрывается где-то, чтобы досадить ему, Гордею. Мысли пакостные, мерзкие, недостойные, но он ничего не мог с ними поделать, и вся эта гадость лезла к нему в душу, вызывая приступы головной боли.

– Гордеев, – чётко произнесла математичка, – теперь ты. К директору.

Их оказалось двое в кабинете – поджарый следователь средних лет и молодая тётка с добрыми глазами. Психолог, как понял потом Гордей.

– Имя, фамилия, полных лет…

Гордей отвечал сухо и однозначно, чтобы они не подумали, что он волнуется.

– Ты её бойфренд?

Он стиснул кулаки, приказав себе не наливаться краской.

– Нет… Да… Кажется…

– Почему – кажется?

Кровь всё-таки хлынула Гордею в лицо.

– Немного поссорились, – буркнул он, опуская взгляд. – И мы не встречались официально.

– Совсем немного? – как-то очень ехидно спросил его следователь, и Гордей вдруг испугался.

Прямо в тот момент понял, что всё серьёзно, а в сердце вошла холодная игла. Нира не прячется после их ссоры. С ней и в самом деле произошло что-то очень, ОЧЕНЬ плохое.

– Это из-за меня, – сказал он, ещё не зная, что именно «из-за него».

– Так, – взбодрился следователь, – а теперь…

– Мы поссорились, – перебил его Гордей. – Я нечаянно ударил её локтем по носу, пошла кровь, я хотел помочь, но Нира убежала.

Он замолчал. Не боялся, просто стало невыносимо противно от самого себя.

– А дальше?

– Всё, – Гордей с удивлением посмотрел на следователя.

Что ещё ужаснее он собирается услышать?

– Я вернулся домой.

– Тебя кто-то видел?

– Мика видел, ой, точнее Михаил Давыденков, как я шёл домой. Он со мной хотел, но я его отшил.

– Почему?

– Хотелось побыть одному, – серьёзно сказал Гордей. – Дома были родители. Они подтвердят, что я сразу лёг спать.

Мучительная игла, с тех пор ни разу не покидавшая его сердце, прорезала ледяным холодом. Больше никогда и ничего не становилось как прежде.

Они все повзрослели сразу за несколько дней. И Мика, и Эд. И он, Гордей.

Сначала нашли одежду Ниры, возле вещевого рынка, который недавно к общему неудовольствию перенесли из центра на самую окраину города. За рынком начинался уже лес, и в кустах, на обочине шоссе, кто-то из проезжающих продавцов и увидел порванные, окровавленные тряпки. Человек понял, что одежда из очень недешёвых, и совсем недавно была на ком-то приличном, заподозрил неладное. И оказался настолько сознательным, что принёс вещи в полицию. На всякий случай. Там Лара Эльман сразу опознала одежду дочери.

И закрутилось.

Они впервые так дико напились тогда втроём – Мика, Эд и Гордей, от страха перед случившимся, от невыносимой беспомощности.

Гордей потерял друзей по пути на рынок, к тому месту, где нашли её одежду. У них не оказалось ни могилы, на которую они могли бы прийти, ни памятника, перед которым попросить прощения. Только это место связывало оставшихся с ушедшей Нирой.

И ему показалось, что её блузка промелькнула между деревьями, и Гордей бросился туда, вонзил попавшийся металлический дрын в земляной холмик, из которого торчал яркий обрывок. Это был всего-навсего старый полиэтиленовый пакет, зацепившийся за куст и придавленный нанесённой ветром землёй, но Гордей так ясно видел плечо блузки, и Ниру там, в промозглом, подземном плену, лицом вниз. Без сознания, только тонкие дорожки земляной пыли бегут в разные стороны, подрагивая от её дыхания. Она сейчас отчаянно борется за жизнь, надо только помочь, освободить, отвезти в больницу, и всё наладится. Он то хватал дрын, то принимался раскидывать землю голыми руками, сдирая их до крови.

А потом Гордей понял, что это – пакет, и в ярости принялся рубить его дрыном, и землю вокруг пакета. Он упал в развороченную коричневую язву, отчаянно желая только одного – умереть, вот тут, сразу, чтобы никогда не видеть больше пустое место за её партой и не помнить горячие, тонкие пальцы на своих запястьях. Те, что он так грубо оттолкнул. Гордей застонал от непереносимой боли и вгрызся зубами в сухую твёрдую землю.

А эти пальцы вдруг снова обхватили его за плечи, заставили приподняться, развернуться, уткнуться в пахнущую почему-то абрикосовым вареньем ветровку.

И Гордей схватился за тёплые руки, перед глазами всё плыло, и размытая слезами и грязью Нира сидела сейчас рядом с ним в сухой пыли. Он плакал, возил испачканным ртом по ладошкам, цеплялся за них, приговаривая:

– Ну вот же, вот… Вот так хорошо, а ты прости меня, я очень хотел, очень, но…

А потом он вдруг осознал себя в чистой постели, прямо в грязных джинсах и несвежих носках, а рядом сидела тихоня Кайса и протягивала ему кружку с дурацким мультяшным зайцем на боку.

Глава четвёртая. Опасность проявленных тайн

Звонок нарушил тишину. Мелькнувшая рука Гордея нащупала кнопку мобильника и опять нырнула в тёплое одеяло. Его дыхание снова стало ровным и сонным. Кайса знала, что он заснул только под утро.

Уже несколько дней от Гордея пахло кем-то чужим. Не те запахи разнообразных болезней, которые он обычно приносил с собой в дом. Пахло шоколадом, коньяком, травой, сохнущей под солнцем после проливного дождя.

Любовь подавала тревожный сигнал: что-то не то.

С того самого момента, когда Гордей вернулся глубоко за полночь, после сложного дежурства, растянувшегося больше, чем на сутки. Между сериалами показывали новости, и когда она увидела на экране перевернувшуюся неотложку, принялась звонить Гордею. Муж не отвечал, она набрала номер фельдшера Ирины. Та сообщила, что уже дома и всё в порядке. Удивилась, что Гордей ещё не вернулся.

Он мог отправиться к Мике – иногда после тяжёлой смены Гордей встречался с друзьями. «Сбрасывал напряжение», —так он говорил, и они там выпивали и болтали о всякой мужской всячине. Тогда Гордей отключал телефон, и в этом не было ничего такого из ряда вон выходящего. Первые годы совместной жизни она ещё пробовала донести до мужа, что это ненормально – не сообщать ей, когда задерживается до утра. Но Гордей каждый раз заново удивлялся: «Почему ненормально?», и Кайса перестала говорить с ним на эту тему.

Снова заверещал будильник на телефоне, безжалостно завершая последние пять минут вырванного у времени сна. Гордей откинул одеяло, спустил ноги на пол и сел спиной к Кайсе. Она смотрела, как муж потянулся, зевая, и сердце сжималось от непонятного предчувствия. Эти милые, привычные моменты, когда Гордей рядом, смысл её существования, в любой момент могут стать последними.

– Не спишь? – Гордей удивлённо приподнял левую бровь.

– Ты ничего не хочешь мне сказать? – вдруг спросила Кайса.

Она не собиралась начинать никакой такой опасный разговор, и это вырвалось у неё само собой. Села на кровати и, прижимая к груди одеяло, решительно посмотрела Гордею в глаза.

– Я просто хочу спросить: что-то происходит? И не говори, что у тебя нет времени. Ты отдыхаешь сегодня.

– Ничего, – искренне пожал плечами Гордей. – Вернее, всегда много чего происходит – смерти, рождения, болезни и исцеления. Но это не имеет никакого отношения к тебе. И слава богу.

Он потянулся к ней и поцеловал в щёку. Оставленный след поцелуя влажно холодил. Кайса по его напряжённым губам поняла, что Гордею не так спокойно, как он хочет показать. Муж сцепил пальцы в замок, вытянул перед собой и щёлкнул костяшками.

– Кайса, – сказал затем Гордей мягко, как говорил со своими пациентами. – Я задержался после смены, потому что в город вернулся старый друг. Мы с Микой и Эдом встречались с этим другом… В «Лаки». Помнишь, был такой диско-бар? Сейчас новый хозяин хочет восстановить его, и мы там вспоминали прошлые годы. Вот и всё. А, кстати, меня пригласили на открытие. Нас пригласили: и Мику, и Эда.

– Можно мне с тобой? – спросила Кайса.

Внутри у неё всё сжалось. Почему он говорит так, словно её никогда не существовало в той, школьной, жизни? Она же приходила с ними в «Лаки». Один раз, но тусовалась там. Накануне исчезновения Ниры.

– Мужская компания, что тебе там делать? – Гордей поднялся, давая понять, разговор окончен.

– А ты… Почему спрашиваешь, помню ли я «Лаки»?

О чём они вообще говорили долгие годы, кроме каких-то дежурных, положенных в семейной жизни фраз?

– А ты разве помнишь? – искренне удивился Гордей. – Впрочем, точно, ты же переехала как раз перед… его закрытием. Прости, я как-то не связал…

Голос Гордея стал жёстким.

– Мне нужно на дежурство, главный очень просил всех, кто может. Так что нет у меня выходного. Выхожу с обеда. Завтрак быстренько, ладно? И термос горячего чая. Ну, не хмурься. Потом обещал в отпуск отпустить. По очереди.

***

Всё тайное стало явным очень скоро. Как только Гордей ушёл, позвонила Полинка, жена Эда. Совсем молоденькая, лет на двенадцать младше их – реснички, кудряшки, серые глазки немного навыкате. Говорить с ней Кайсе было почти не о чем, но из-за дружбы Гордея и Эда приходилось часто сталкиваться на совместных днях рождениях и прочих Новых годах.

В общем, неприятной Полинка Кайсе вовсе не казалась, но в самом деле – о чём с ней говорить?

–Эдик странно себя ведёт, – выдохнула Поля, даже не предварив вопрос светской болтовнёй, – Я тайком прошерстила его мобильный. Кто такая Нира?

– Первая любовь твоего мужа, – пояснила Кайса. И добавила. – И моего. А что случилось?

У Кайсы перехватило дыхание. Старинный друг. Открывается «Лаки».

– Они обсуждают, как пойдут к Нире.

– Не может быть, – Кайсе показалось, что пол вот-вот поменяется местами с потолком. – Нира… умерла. Много лет назад.

Треск костяшек на пальцах Гордея. Дурманящие, неживые запахи. Коньяк, странные болотные духи…

– Нет, – сказала Полинка. – Обсуждают, как она прекрасно выглядит. И налетают друг на друга, два потрёпанных индюка.

– Кто? – слова до Кайсы доходили с большим трудом.

– Да Эдик же. С этим Микой. И хотели ещё Гордея твоего с хвоста скинуть, когда пойдут к Нире. Он им мешает.

Кайса перевела дух. В общем, всё можно объяснить. Даже если Нира воскресла, это вполне можно объяснить.

– Подожди, – сказала Поля. – Я ещё Облаку позвонила.

Пошебуршав, в разговор включилась Ритка.

– Ты говоришь Нира объявилась? – кажется, Облако-то как раз не сильно удивилась. – Всегда знала, что она подобное может выкинуть. Явление прекрасной N, твою ж мать…

– Эдик всю ночь тягал гантели, – пожаловалась Поля. – У них завтра открытие бара… как его… не помню…

Голос её стал очень тоненьким, чувствовалось, что она плачет.

– Кончай рыдать! – гаркнула Ритка. – Соседей зальёшь.

– А что мне теперь делать?

– Урыть стерву!

– Как?! – в один голос спросили Кайса и Поля.

– Говоришь, Нирка опять свой гадюшник открывает? Так завалимся на вечеринку! Мужиков шуганем, Нирке малину испортим…

У Облака к воскресшей имелся особый счёт. И Кайса знала – почему.

– Подожди, – сказала она. – Может, Поля что-то путает. Слишком уж бредово это всё…

– Давай сначала ввяжемся в драку, а выяснять – кто куда зачем и когда – после. А то поздно будет. Кайса, ты не знаешь разве бронебойное очарование Ниры Эльман?

– Так столько лет прошло… Может…

– Не может, – отрезала Ритка. – Если эти три петуха шпоры чистят – ничего, на что ты надеешься, быть не может. Она свежа и прекрасна. Как майская роза. В общем, девки, надумаете, звоните. Только думайте быстрее…

– Я не буду думать, – Полина шмыгнула носом. – Первая любовь? Я ей покажу, старухе этой!

Кайса стояла с мобильником у уха ещё несколько минут после того, как девочки отключились. Предчувствия её не обманули, но действительность оказалась такой жуткой и странной, что она даже половины этого надумать не могла.

***

Риту Кайса увидела издалека. Высокая, шумная, от неё всегда шла мощная, хотя и несколько бестолковая аура. Она сидела возле небольшого замызганного ларька за пластиковым, не менее замызганным столиком и пила пиво из жестяной банки.

Одновременно с Кайсой с другой стороны улицы к ларьку бежала маленькая Полинка в короткой коричневой дублёнке и шапочке с помпончиком. Она была очень похожа на гибрид Снегурочки и весёлого гномика, но, когда свет от фонаря упал на Полино лицо, Кайса поняла, что этот Снегурогномик плакал много часов подряд.

– Сколько ты ревела? – спросила она вместо приветствия Эдикову жену, а та, потупившись, ответила:

– Не так уж много.

Облако, грозно опираясь на гнущийся под её кулаками пластик, приподнялась над столом.

– Идёмте, – сказала она и смяла в руке банку. С таким хрустом, что Кайса подумала: «Конец Нире».

И это её гнусно обрадовало.

Такси остановилось на рабочей окраине. В стороне от линии старых пятиэтажек, проулки между которыми Кайса знала когда-то как свои пять пальцев, но сейчас уже подзабыла. Столько времени прошло, она с тех пор, как закончила школу, не бывала в этой части города. Мама умерла, а оставаться в старом доме с отчимом причины не нашлось.

– Дальше пойдём пешком, – сказала Ритка.

В неживой темноте издалека мерцало огнями и гудело музыкой. Новогодняя ёлка в полной амуниции, забытая в чистом поле. «Лаки» таким и остался в памяти Кайсы. Ничего не изменилось. Она вздрогнула от ощущения искажения времени. Оно, это время, выпущенной бичевой кнута щёлкнуло в воздухе, развернулось и вернулось к рукояти. Холостой наброс. Кому нужны были эти годы, если в одночасье вернулись к тому моменту, с которого всё у Кайсы и началось?

Бичева летела в обратном направлении, чтобы полоснуть её по рукам, которыми Кайса запустила своё время. И если она не сможет это остановить, то будет больно. Очень больно. Наверное, даже смертельно.

– Чего застыла? – толкнула её Ритка. – Идём.

Всё уже запущено много лет назад.

Они пошли к бару, придерживаясь друг за друга, чтобы не упасть. Дорогу расчистили совсем недавно, но машины успели накатать скользкую наледь. Их толпилось у «Лаки» довольно много, и подъезжали ещё. Некоторые машины были роскошные.

Интересно, когда именно вернулась Нира, как успела собрать столько гостей на открытие бара? И откуда она явилась? Как жила все эти годы?

Кайса надеялась, что всё у Ниры замечательно. А раз так, то зачем ей вторгаться в жизнь Кайсы и Гордея? Она покрасуется и вернётся обратно. Похвастается, какой стала успешной и все эти годы прожила не зря.

Когда Кайса так подумала, то немного воспряла духом. Почему нет?

Ей расхотелось идти туда и «портить малину». Конечно, если она попадётся на глаза Гордею, это будет жалко, унизительно и непременно вызовет его гнев. Он и так редко разговаривает с ней и почти не обращает внимания, а после подобной выходки и вовсе перестанет. Не для демонстрации своего недовольства. Гордей никогда ничего не делает напоказ. Она просто перестанет для него существовать.

Это снилось Кайсе в самых страшный снах. Она подходит к Гордею, а он смотрит мимо неё таким нежным и полным любви взглядом, что сердце останавливается. Кайса протягивает руки, чтобы повернуть это нестерпимо влюблённое лицо в свою сторону, но ладони проходят сквозь скулы, не задерживаются на тёмных глазах с невероятно длинными ресницами, скользят, не потревожив ни единого волоска на лобастой, упрямой голове.

Зачем Кайса послушала Ритку Облако и отправилась сюда?

– Опять тормозишь, – оглянулась Ритка, словно прочитав её мысли. – Чего испугалась? Тут даже бугаев на входе нет.

Она схватила Кайсу за руку и буквально втащила в вестибюль, где все тут же окрасились в розовый, зелёный, голубой. Детские глаза Полинки загорелись от блеска, наполнились звоном праздника. Облако же, не поддаваясь яркой суматохе, решительно осмотрелась. Губы её были плотно сжаты, отчего физиономия Ритки выглядела слишком брюзгливо в этой атмосфере вечной молодости.

Они сдали куртки в гардероб, но оставили снуды и шарфы, скрывающие лица. Полинка вытащила огромные чёрные очки, и стёкла в них сразу вспыхнули отражениями огней.

– Нам – туда, – сориентировалась Ритка, указав налево.

Справа от вестибюля в огненном свете мелькали то ли тени, то ли люди, рвано дёргались, возникая из небытия и снова пропадая в сполохах. Левая арка открывала бар. Тёмную пещеру, затягивающую в себя запахами лакированного дерева, шоколада и кофе. В мягком свете ламп плыл старинный уютный джаз, разнузданные ритмы диско-зала доносились очень приглушённо, скорее едва заметным колебанием пола, чем собственно звуками. Несколько пар, скрытых друг от друга полусумраком и высокими спинками кресел, едва угадывались в наполненном особым уютом пространстве.

Первым делом шпионская тройка забралась в самый угол барной стойки, устроившись на высоких табуретах.

– Кофе, пожалуйста, – попросила Поля блестящую бутылками стену.

– Три, – сказала Ритка, внимательно всматриваясь в полусумрак зала.

– Вам какой? – словно ниоткуда материализовался бармен, и Кайса, посмотрев на него, вздрогнула.

Игра света или и в самом деле юное лицо было таким мертвенно-белым?

– Американо, – быстро сказала Ритка. – Всем – по большой чашке американо и бутылку ликёра.

Она, не глядя, ткнула на стену позади себя.

– Кофейного.

Бармен, облачённый в элегантный светло-серый костюм, отошёл к кофеварочной машине.

– Ага, – шепнула Ритка, – вот же они, голубчики. Милейший, нам вон в тот угол.

Кайса натянула снуд до самых глаз и обернулась.

Она зря беспокоилась. Ему не до неё. И вообще ни до кого. Даже если бы тысяча орудий палили сейчас возле Гордея, он ничего бы не заметил. А уж закутанную в снуд жену в тёмном, вспыхивающими редкими огнями зале…

– Давайте! – сказала Нира, в упор уставившись на Гордея, – За нашу бесконечную любовь. Выпьем!

Кайса услышала это, как если бы Нира прокричала ей в ухо. И видела взгляд ненавистной женщины, устремлённый на любимого мужчину. Лицо Ниры сияло во тьме, искусно озарённое мягким светом единственного над их столиком светильником. Почему-то Кайса даже издалека и в полутьме слышала каждое слово и видела каждое движение на лице Ниры. Словно та… Знала, что они здесь, и хотела, чтобы слышали?

– Любовь вечную, как твоя красота и молодость, – сказал Эд, и Полинка рядом с Кайсой сдавленно всхлипнула.

Нира и в самом деле не изменилась. Кайсе стало совершенно безнадёжно.

– Я пойду, – сказала она тихо. – Глупо было приходить сюда.

Выползла из-за столика и пошла к выходу. «Что же теперь делать?» – билось у неё в голове. – «Что делать?».

Ощущение, что она призрак, занявший место законной хозяйки, охватило её с небывалой силой. Кайса с ужасом посмотрела на свою руку: показалось, что она начинает бледнеть и растворяться в морозном воздухе, сразу подхватившем её на крыльце.

Но рука оставалась материальной, и её перехватила железная длань Облака.

– Стой, Курага! – Ритка называла её вдруг давно забытым прозвищем. – Куда ты?

– А что ты предлагаешь? – недостойно злиться на глупую и невиноватую в возвращении Ниры Ритку, но Кайса ничего не могла сейчас с собой поделать.

– Но мы же решили…

– Серьёзно? Ты думаешь я должна завизжать и при всём честном народе вцепиться в волосы Нире Эльман? Брось!

– Ты всегда сдаёшься, – Ритка вдруг сплюнула себе под ноги. – Предательница.

Кайсу накрыло ощущение: они только что закончили девятый класс. Взрослые люди не говорят таких сильных слов. У взрослых людей мир не делится на чёрное и белое, с течением времени в нём появляются полутона. Если человек сделал что-то не так, как от него ожидают, значит, на это есть причины.

Ритка так и не выросла.

– Я пойду, – повторила Кайса. – У меня есть дела.

– У тебя нет никаких дел, – последними словами Ритка словно толкнула её в спину. – Ты, Курага, безработная и бездетная домохозяйка.

Кайса споткнулась. Она остановилась и процедила сквозь зубы, зло и не оборачиваясь:

– Не забывай, я знаю, что ты собиралась сделать той ночью. Восемнадцать лет назад. А, может, и сделала.