Евгения Михайлова
Перевернутый мир
Совет заговорщиков
Вячеслав Земцов, руководитель отдела по расследованию убийств, и Сергей Кольцов пришли к Арсению в семь часов вечера. Это самое напряженное время в салоне Зинаиды, домой она вернется не скоро. Сергей поставил на стол напитки из бара и пиво из холодильника. Земцов взял холодную бутылку пива и сразу предупредил:
– Мы все в курсе, что я ни во что не лезу, на меня нигде не ссылаться. Я спокойно и неформально получаю информацию. Ну и, само дело, конечно, открыл дистанционно. В смысле мой программист открыл сайт того отделения. Там ничего нет, ни одной улики. Был дождь – во-первых, халтура – во-вторых. Полагаю, ничего личного. Так осматривают все подобные случаи нападений без летального исхода. Задавай, Сеня, свой вопрос.
– Ты его знаешь, Слава. – Улыбнулся Арсений. – Это могло быть неудавшимся покушением на убийство?
– Тут отвечу даже не приблизительно. В этой больнице немало наших жертв. С ней постоянно работает наш эксперт Александр Васильевич Масленников. Он осмотрел Катю, изучил рентген, томограмму. Место удара, предмет, которым он был нанесен, могли стать причиной смерти, если бы ударили с большей силой. Вопрос пока остается открытым – не хотели убить или неумелые исполнители, у одного из которых дрогнула рука. Орудие убийства не нашли. Мы тоже искали, но, конечно, уже с опозданием. Допускаю, что его могли унести, тем более испугались свидетеля.
– О чем вам говорит анализ угроз и оскорблений?
– О том, что нападавшие обладали какой-то информацией. Оскорбляли по женскому признаку – мат, угрозы насилия, «будешь знать, как с чужими мужиками спать». И другое: «Ты, ментовская сучка». Это на твою тему, Сеня.
– Значит, напали не случайно.
– Значит, нет, – произнес Земцов.
– Но мотивов получается больше, чем два, – сказал Сергей. – Если допустить, что первый – месть за связь с чужим мужем, а второй – месть отцу за какие-то разоблачения и посадки. Остается еще чье-то оскорбленное самолюбие, если Катя кому-то отказала. Его ревность. Остается мотив профессиональной зависти другой, обойденной, обиженной актрисы, не такой редкий случай. Если это заказ женщины или отвергнутого поклонника, то такие люди, как правило, имеют информацию о личной жизни жертвы. И на поверхности мотив мести режиссеру, который, к примеру, обещал роль другой актрисе, а отдал Кате. Или другая актриса сама себя убедила, что будет играть. Там все сложно. Комок страстей. Нельзя исключать даже тот факт, что до Кати у Смирнова была другая пассия.
– Вообще-то да, – задумчиво произнес Арсений. – Я долго с ним говорил, а этот момент упустил. Вдруг кто-то был до Кати. К женам брошенные девицы редко ревнуют.
– Если бы была возможность проводить открытое расследование, то мы могли бы опросить и проверить большой круг людей, – заключил Земцов. – Но районный следователь дело собирается закрывать, полагаю, нам его не отдадут. Попробую что-то сделать с заключением Масленникова о вероятном покушении на убийство. Или пусть закрывают, а Сережа пороется вокруг. Если будет зацепка, поднимем все по вновь открывшимся обстоятельствам. Пока Кате нужно быть очень осторожной, ее режиссеру тоже.
Арсений разлил по стаканам виски, открыл на ноутбуке фотографию человека в парадной форме полковника с орденами на груди.
– Узнаете? Это Павлов. Тот, который был обвинен в ошибке операции со мной. Послал нас не просто по неправильному адресу, но по ложной информации. Обвинен и наказан. Перевели в отдел по борьбе с наркотиками. Был майором. Недавно стал полковником. Ну, вам вся эта игра понятна. Я о другом. Он люто меня ненавидел. Я посадил сына его жены от первого брака. Виктор Таран сидит до сих пор за убийство и разбой. Меня тогда не убивали, а калечили. Чтобы существовал и знал, за что. Катя могла тоже остаться инвалидом? Что сказал Масленников?
– Ты усугубляешь, Сеня. – произнес Сергей. – Такая изощренная, пролонгированная месть требует умелых исполнителей. Не сомневаюсь, что у Павлова они могут быть. Но… не с девочкой же так воевать. Не трави себя, не притягивай беду. Все обошлось. Слава богу.
– Я не получил ответа на свой вопрос, – настойчиво сказал Арсений.
– Не нужно быть экспертом, чтобы знать: в затылочной области находится мозжечок, – ответил Слава. – Он отвечает за координацию. Да, такая опасность была. Но люди падают навзничь на лед, и от удара тоже возможно повреждение, вызывающее даже паралич. Мы говорим ни о чем.
– Я говорю о вирусе редкого паскудства, который поражает некоторые мозги. И это вы знаете не хуже меня. Разве мы не встречали людей, чья жизнь только злоба и ненависть? Причем встречали не только после преступления – на коленях и в наручниках, но и сверху – среди соратников. Майорова помните, который во время допросов придумывал такие пытки, что мы сами не могли поверить? Пока не получили пару кусков мяса вместо людей. Он, кстати, уже вышел?
– Вроде да, – ответил Земцов. – По УДО. Сеня, еще раз прошу: не делай область наших поисков безразмерной. Мы не можем искать все зло на земле. Давай разбираться с фактами как профессионалы.
– Конечно, – улыбнулся Арсений. – Прошу меня понять и простить. Неподвижность питает подозрительность. Я вам очень благодарен за поддержку и этот наш маленький заговор во имя истины.
– Тогда честь имеем? – Сергей встал первым. – Кстати, у Смирнова есть взрослый сын. Может так любить папу, что… Я люблю новые знакомства, вы же знаете. Сроки нас не давят.
Когда друзья вышли, Арсений попытался глубоко вздохнуть, но сердце ударилось о камень застывших в неподвижности ребер… Даже мысленно не получается вырваться, помчаться туда, за ними, рассмотреть все, о чем они сейчас говорили… Всмотреться в лица, рожи, оскаленные морды хищников на двух ногах. Пойти по следу, найти по запаху… И, возможно, вынести свой приговор. Он всю жизнь поступал строго по закону, но закон его предал. Как и соратники по его охране.
Катю, наверное, привезут завтра. Нужно просто дождаться. В тепле и покое они вместе смогут во многом разобраться. Она оттает и вспомнит мелочи, которые ему помогут. Сейчас главное, чтобы еще какое-то время не возвращалась Зинаида, пока он вновь не спрячет в себе то, чего она не должна видеть, во что ей нельзя лезть. Но если Арсений еще на десять минут останется в одиночестве, у него закипит мозг. И Арсений набрал номер соседки Киры.
Соседи
Через десять минут Арсений открыл входную дверь и впустил крошечную щебечущую женщину, которая стала выпутываться из куртки, шарфов и платков. Так Киру укутывал ее муж Алексей. У него была мания: он больше всего боялся, что Кира простудится и заболеет. И Алексея можно понять, считал Арсений. Такая женщина, как Кира, может появиться на свет раз в тысячу лет и достаться человеку как награда.
Он не может на нее смотреть без улыбки. Ее на улице, наверное, принимают за подростка. Морщинки, проблески седины видны только с очень близкого расстояния. И тут же о них забываешь: так блестят глаза и все освещает радостная белозубая улыбка. Между тем, Кире немало лет, и личность она историческая.
Первый муж Киры был знаменитым ученым-физиком и еще более известным советским диссидентом Соколовым. Судьба – тяжелейший набор испытаний борцов за свободу: допросы, обыски, тюрьмы, психушки. Надорванное здоровье, все существующие лишения. И рядом, как единственная надежная, нерушимая опора, – крошечная жена Кирочка, которую великий Соколов когда-то полюбил за легкость, нежность и бесконечный оптимизм.
Именно Кира неведомыми путями и усилиями добивалась освобождения мужа на какое-то время… И, вероятно, сыграла не последнюю роль в том, что американцы обменяли захваченного советского шпиона на замученного диссидента Соколова. Кира привезла мужа в Вашингтон. Радовалась, как дитя, красивому большому дому, в котором они должны были жить, отличной лаборатории, в которой муж продолжит свои исследования, его месту профессора в университете. Киру отдельно принял президент США, чтобы поблагодарить за мужество и поддержку борца за свободу. Президент был очарован нежной маленькой собеседницей, которая умудрилась рассказать ему пару очень смешных эпизодов из их жизни-выживания.
А на следующее утро Кира всем объявила, что возвращается в Москву, в свою пятиэтажку. Она полюбила другого талантливого физика. Он в ней очень нуждается. С диссидентом Соколовым они, конечно, остались близкими по духу людьми. С Алексеем поженились, в этот дом переехали вместе с семьей Васильевых. Живут тремя этажами ниже. Когда-то Арсений, который был еще на ходу, точнее постоянно на лету, подвозил на своей машине Киру по ее делам: она вечно доставала что-то особенно полезное для здоровья мужа. И они проговорили почти час. Арсений был пленен ее очарованием не меньше американского президента. Редкое или уникальное сочетание больших знаний с великой наивностью и доверчивостью, тяжелейшего опыта с безграничным позитивом и стремлением к радости… Арсений тогда занимался очень тяжелым расследованием и незаметно, непривычно для себя чем-то поделился. Кира мгновенно вникла в сложную ситуацию. Он был поражен логикой и простотой ее советов. Так и началась их дружба.
– Сеня, возьми эту сумку и вытащи из нее банку. Тут смесь всего самого полезного, не буду даже перечислять, поверь на слово. Это надо глотать по столовой ложке натощак. Можно и после еды. Можно вообще всегда. К примеру, ты проснешься, а спать тебе не хочется, – с невероятной быстротой произносила Кира своим звонким, почти девчоночьим голосом.
– Ты хочешь сказать, что в этой мешанине есть что-то снотворное?
– Ни в коем случае. У меня только то, что будит уставший мозг. А проснувшийся мозг может все, даже заставить человека спать, потому что это необходимо для восстановления.
– Понятно. Сожру все при случае. Обожаю твои эксперименты.
– Это не все. В пакете котлеты из индейки, фаршированные творогом с брынзой. Они еще теплые. Моему Алексею они не просто нравятся, он говорит, что от них рождается ощущение праздника. А мы с тобой их сейчас съедим на закуску. Выпить у тебя, конечно, есть что. Леша трезвенник, ты знаешь. Считает, что алкоголь вредит физике. Мне из выпивки нечего было тебе принести.
– Это есть. Поехали в комнату. То, что это вкусно, чувствую через пакет. Боюсь только, с ощущением праздника у меня может быть заминка. Ты же слышала, наверное, что у нас случилось.
– Я, разумеется, знаю все, что возможно было узнать. И в больницу звоню постоянно. Представляюсь то Катиной бабушкой, то двоюродной сестрой. Один раз даже представилась профессором Андреевым, то есть моим Лешей. Умею менять голос. Они не любят, когда один человек звонит дважды. Грубо посылают. Так вот давай сразу скажу тебе главное: у тебя праздник. Даже до моих котлет. Твоя дочь жива, поправляется, все пройдет без следа. Мне сказали диагноз, я все прочитала о нем. Не смей гневить судьбу и притягивать несчастья. Ты понял, за что мы выпьем? Пусть наши будут здоровы и счастливы. А враги подавятся собственной злобой.
Поскольку прекрасный тост Кира протараторила в прихожей, в комнате за накрытым столом они сразу принялись выпивать и есть. Арсений достал еще коньяк, под него особенно хорошо пошла полезная бурда из банки. Ощущение праздника… Почему нет? В том виде, в каком оно у Арсения в принципе может появиться. Он даже в глубоком детстве никогда не визжал от беспричинного веселья, в подростковом возрасте не орал «ура» по команде, в самые спокойные времена не пел с друзьями задушевные песни. Он просто говорил про себя: это есть. Это я сделал. Это ко мне прилетело. И точнее Киры никто бы не сформулировал: сейчас к нему на минуту прилетело спасение из несчастья.
– Я видела, что к тебе приезжали симпатичные серьезные мужики, – сказала Кира. – Они ищут тех, кто напал на Катю?
– Пытаются. Поле поисков безразмерно.
– А как же мотив? – требовательно спросила Кира, которая читает детективы и смотрит все криминальные сериалы.
– Их тоже до фига и больше. В смысле, предполагаемых. А ты что думаешь?
– Я всего не знаю, но проверить Ваську с первого этажа не мешает. Сама сто раз слышала, как эта скотина обзывает Катю последними словами.
– Это еще что за дела? Я не знал. Почему ты мне раньше не говорила?
– Я сама видела, как Катя била ногами в его дверь. Он свою дочку постоянно избивает. Я тогда звонила в полицию. Они сказали: «Щас…» И до сих пор едут. Не стала тебе говорить, потому что у Васьки вообще есть для всех только последние слова. Не буду повторять те, которыми он называет меня. Самое нежное почему-то «жидовка». Ничего не имею против, просто я не еврейка.
– Это такой здоровый смурной тип? Всегда в бейсболке и заляпанных трениках?
– Точно! Он ремонтами подрабатывает. После того как его выгнали с работы то ли за воровство, то ли за пьянство. Жена Ольга – тормознутая курица. Я пыталась с ней говорить насчет девочки, пустой номер.
– Дочка маленькая?
– Маша – сейчас подросток. Лет тринадцать-четырнадцать. Я не видела, как он ее бьет, но слышала, как она кричит. Писала анонимку директору школы. Тоже результата ноль.
– Спасибо, Кира. Это неожиданно. Разберусь. Точнее, мы с тобой разберемся.
– У меня есть предложение: расскажи мне немного о том, что вы с суровыми товарищами обсуждали. Я никому, даже Леше, не расскажу, клянусь. Просто вдруг что-то в голову придет.
– Тебе можно… Все немного серьезнее, чем Вася с первого этажа.
– А не скажи. Никогда не знаешь, какое зло больше, какое меньше. Только на вкус и на ощупь.
– Ладно. Изложу очень коротко в общих чертах. Времени мало. Скоро Зинаида вернется.
– Тогда давай быстрее. Мы с ней в отличных отношениях, но раздражать бы не хотелось. Ночь на дворе, а я с ее мужем выпиваю.
Кира так хорошо слушала, что Арсений рассказал больше, чем собирался. Потом она влезла в куртку, поверх которой вновь замотала шарфы и платки.
– Такое впечатление, что тебе пешком идти через ледяное поле, а не спуститься в лифте на три этажа.
– Знаешь, мне не трудно все это напялить, а Леше спокойнее.
Кира коснулась сухими губами его щеки – вот кому не нужно к нему нагибаться – и выпорхнула из квартиры. Арсений вернулся к себе в задумчивости. Легкость отношения к трудностям бытия способна родиться из самого беспросветного мрака. Но только в одном случае: нужно быть Кирой. Без нее от ощущения праздника ни следа. Разве что съесть всю эту банку спасительного месива…
Часть четвертая
Возвращение блудного сына
Витя Таран, освобожденный по УДО по делу о разбое и убийстве «по неосторожности», как удалось убедить присяжных его адвокату по поводу человека, застреленного в упор из пистолета Вити, приехал в квартиру на Тверской, где жила его мать с отчимом Геннадием Павловым. Было четыре часа дня. На звонок никто не отвечал. Айфон Вити «не нашелся» в его личных вещах. Купить приличный новый не на что, да он и не помнит ни одного телефона без списка контактов. Витя пнул ногой дверь и сел на ступеньку у площадки. Павлов купил в этом доме четыре квартиры – две на этом этаже, две на верхнем. Соединил, наворочали ему тут всяких прибамбасов, а все равно обстановка несет солдатской казармой. Витя недолюбливал отчима, мягко говоря. Хотя, конечно, надо отдать ему должное: статья за «нечаянное убийство» и УДО – это его заслуга. Так попробовал бы иначе! Мамаша держит его в ежовых рукавицах. Это пара пустяков, когда знаешь все о делишках мужа – взятках и гулянках, об этих телках, которые у него постоянно меняются в штате. Секретарши, помощницы, да и уборщицы ничего, как Витя не раз замечал.
Витя устал. Он хотел есть, а еще больше выпить. Просторная кухня в квартире матери с огромными холодильниками и баром снилась ему этой ночью. А потом бы плюхнулся на шикарную кровать в своей комнате и проспал бы с недельку, вставая, чтобы пожрать и выпить. У Вити уже много лет есть своя квартира на Чистопрудном бульваре, но ключ у матери. Она домохозяйка. Но если не застал ее дома, считай – пропало. Как дорвется до своих салонов, бассейнов, хирургов, – за уши не оттащишь. Она – маньячка ботокса, переделки зубов, глаз, бюста и всего прочего. Витя сейчас не уверен, что узнает ее на улице. Павлов с удовольствием все это финансирует, лишь бы к нему не лезла.
Витя пошарил в карманах, нашел какие-то мелкие деньги и отправился на поиски чего бы поклевать. Вернулся с бутылкой пива и шаурмой. Проглотил, прислонился к стене и даже всхрапнул, не теряя, впрочем, ощущения реальности. В этом смысле Витя – кремень. Он никогда не теряет бдительности зверя. Вот она, свобода. Встретили с цветами. Твоюжтымать!
И все же, видимо, он уснул слишком крепко.
– Сыночек! Ты вернулся, деточка? Что же ты не позвонил? – произнес над ним знакомый голос.
Витя, не поднимаясь, посмотрел на женщину, затянутую в кожу, с чернобуркой наперевес. Она несомненно была его матерью, хотя в другом месте он бы за это не поручился.
– Ты, мама, как всегда, блеснула умом. По какому предмету я бы тебе позвонил, интересно? Телефон у меня, конечно, сперли. А твой муж не мог тебе сказать, когда я приеду? Чтобы ты не улетела на метле, как будто в другой день невозможно. У меня даже ключа от своей квартиры нет, ты это помнишь? Хотел поехать взломать, но неохота, чтобы в первый день замели. Вы ж такие щедрые, что собственник моей квартиры Павлов.
– Какой ты стал нервный, – миролюбиво произнесла Валентина. – Я прекрасно тебя понимаю. Да, Гена забыл мне сказать, когда точно. Он ночью был в засаде. Но вставай, обними маму. Я сейчас все сделаю: ванну, ужин, постель приготовлю.
– Ладно, – поднялся Витя. – Перебьемся без обнимашек. Привет, мама. Как говорится, прибыл после тяжкой неволи твой блудный сын. Подавай ему, как положено, откормленного теленка. И все остальное, как собиралась. А у Павлова засада только на одну ночь? Может, и сегодня… Побыли бы с тобой вдвоем, комедию бы посмотрели, поржали, а?
Валентина
К Павловым ходили кухарка и уборщица. Но главные блюда Валентина никому не доверяла. В холодильниках и морозилках всегда был большой выбор любого мяса, включая дичь. Замаринованные куски лежали у нее в больших кастрюлях, чтобы сразу приготовить по выбору мужа. Он часто приводил товарищей. Найдется и «откормленный теленок» для Вити.
Валя налила сыну ванну с пеной, повесила большие свежие полотенца, халат. Поставила на стол напитки и приборы, бросила на сковородку с маслом крупные куски нежной, чуть подмаринованной телятины и включила индукционную панель на девятый режим. Посмотрела на часы: уже десять, Гена не звонит. Да, его так называемая засада может затянуться еще не на одну ночь. Конечно, Валентина при каждом удобном и неудобном случае дает мужу понять, как хорошо она видит его ложь, как все легко проверяется и как это ее оскорбляет. Но на самом деле она давно принимает свою семейную ситуацию исключительно как источник хорошего дохода и независимости. Не то чтобы Павлов сильно мучился чувством вины – там нет места для подобных тонкостей. Он просто очень хорошо знает, как обиженные люди могут использовать любой компромат. И жена для него в этом смысле не просто не исключение. Валентина знает о нем все или почти все. Она оказалась более умной и цепкой, чем ему думалось сначала. Но Павлов привык считать это ее достоинствами. Валентина не раз ему помогала советом в очень сложных ситуациях. А если он слишком перегнет палку, она воткнет ему нож в спину. Для Павлова это естественное развитие событий. Таким образом и возникли его обязательства перед женой, и они далеко не только финансовые.
«Я воспитала его, – в очередной раз думала Валентина. – Я приняла Гену, когда он был обычным рвачом, карьеристом без единого принципа и похотливым козлом без эмоций. Я почувствовала в нем потенциал. Он не стал ни праведником, ни трепетным возлюбленным, ни верным мужем. Но у него появилось что-то вроде понимания партнерства, долга, даже благодарности. Мне кажется, что он меня уважает и ценит. И он это подтвердил не только суммами прописью. Он поборолся за моего сына. И не только в плане срока и освобождения. Гена наказал главного врага Вити. А это дорогого стоит».
Валентина была довольна своей жизнью. Она родилась в коммуналке. Кстати, недалеко от их нынешней квартиры, жила там с мамой и бабушкой – коренными москвичками, учительницами. Из вещей в их комнате были три старых дивана, стол и большой книжный шкаф. Ни бабушки, ни мамы больше нет. Они просто сгорели в битве за выживание. Мама успела подготовить дочь к поступлению в институт, конечно педагогический. К счастью, Валя в институте открыла для себя другую жизнь – ночные клубы, рестораны, пикники в садах загородных особняков. В отличие от многих подруг она не была любительницей веселья ради веселья. Валя прорывалась к другим горизонтам. Только не скудный быт, не тяжелая работа, не нищее прозябание.
Первая попытка прорваться к блеску и свету другой жизни обернулась болью и драмой. Ее первый любовник, мальчик-мажор, сын известного бизнесмена, мгновенно бросил ее, узнав о беременности. Еще и посмеялся над ее нелепыми усилиями его подловить. Валя изо всех сил за него цеплялась, даже пыталась шантажировать. Но для мажора это были комариные укусы. Он нигде не работал. Ему невозможно было испортить репутацию за неимением ее. Его достоинством были только папины деньги. А Валя упустила время и не сделала вовремя аборт. Родила в той же коммуналке. Умудрилась все же окончить институт, но в школу работать, конечно, не пошла. Находила надомную подработку до тех пор, пока Витю не взяли в ясли. Как только появилось хоть какое-то время, Валя первым делом вернула старых подруг и стала ездить на развлечения, как на самую сложную и важную работу. К Вите на ночь приходила дворничиха из их дома.
Валя не обладала красотой, на которую полетели бы принцы и миллионеры как мухи на мед. Потому, собственно, и Гена, который и сам из милости попал на одну гулянку у своего начальника. Павлов заметил Валентину, когда всех, на кого упал его глаз, разобрали. Она ответила взаимностью по той же причине.
Виктор вышел из ванной в белом пушистом халате. Здоровенный мужик, короткая безобразная стрижка, огромные ручищи, которые умеют стрелять и убивать, массивный подбородок, настороженные, сейчас немного потеплевшие глаза. И большие, розовые, оттопыренные уши, как у того малыша, которого никому не нужная Валя целовала, убаюкивая, прижимала к себе и чувствовала такое родство, что сердце рвалось и горело. Ничего подобного она не испытывала ни до, ни после.
– С возвращением, мой мальчик. – сказала она, поднимая бокал с шампанским. – Пусть все у тебя будет, как ты хочешь. И моя любовь всегда с тобой. Не забывай об этом.
– Я скучал по тебе, мама, – басом произнес великовозрастный неудобный ребенок.
А Валя все смотрела, как нежно и беззащитно светятся его смешные родные уши, и ощущала запах своего молока, терпкую сладость своей любви.
