bannerbannerbanner
Исповедь на краю

Евгения Михайлова
Исповедь на краю

Полная версия

Глава 3

Валентина Петровна, главврач дома ребенка № 15, стояла у окна и безрадостно смотрела на дождь. Все, как всегда, сошлось. Потепление и затяжная слякоть после первых заморозков, ранняя эпидемия гриппа в Москве, и сразу пятнадцать новеньких из разных роддомов. В помещении уже топят, душно, приходится форточки все время держать открытыми. А пять малышей температурят. Может, конечно, простыли, сквозняком продуло, но, скорее всего, в дом занесли вирус. Прививки всем сделали, но грипп нынче пошел избирательный. Когда все заболеют, врачи объявят, что прививка была не та.

Валентина Петровна вышла из кабинета и, надевая на ходу марлевую повязку, направилась к изолятору. Вот они, мои больные детки в клетке. Кто тут у нас хнычет? Кто на ручки хочет? Детишки зашевелились в кроватках, потянулись к ней, приветствуя ручками и ножками в ползунках. Валентина Петровна начала обход с первой кроватки. Пощупала лобик годовалой Ирочки, проверила, не мокрая ли она, спросила у няни: как девочка ела?

Валентина по очереди подержала на руках четырех больных. И лишь затем разрешила себе подойти к Ване. Она всегда осуждала себя, если какой-нибудь один ребенок становился ей дороже остальных. Но что тут поделаешь: тает сердце, когда видит она эту круглую головку с белобрысыми вихрами, маленький курносый нос, красивый аккуратный ротик, как у девочки. Так хочется схватить на руки это двухлетнее чудо, прижать к себе, успокоить, защитить от всех напастей! Но два года – в доме ребенка это возраст! Он уже большой. И самостоятельный. Нужен повод, чтоб такого мужика на руки брать. Сейчас он есть.

– Иди ко мне, солнце мое, зайчик дорогой!

– Баба Валя, – блаженно произнес малыш, обнимая Валентину Петровну за шею.

– Он горячий, – целуя мальчика, озабоченно нахмурилась она. – Надя, дай-ка градусник. А потом я его покормлю. Куриные котлетки сегодня утром дома пожарила. Ему можно и Катеньке.

– Котлета. – Малыш показал ямочки на щеках.

* * *

На новом месте приснись, жених, невесте! Дина уснула на одной из двух не очень удобных кроватей часа в три. Увидела короткий глупый сон. Будто она идет по мрачному пустому двору, рядом плетется Топик, а в руках у нее какая-то сумка. То есть она думала во сне, что это сумка. Но тут из окна закричали: «Она несет ботинок Путина». Дина посмотрела, и правда: она держит за шнурок какой-то белый ботинок с цветным орнаментом. Дина открыла глаза и спросила у себя: «Ну, и при чем тут Путин? И к чему может присниться подобная ерунда?» Она включила бра над кроватью и посмотрела на часы: четыре. Еще темно на улице. Но Топик уже хлопал рядом своими огромными, черными, абсолютно не сонными глазами и вздыхал ей в лицо.

– Ну что ж. Раз ты не против, пойдем. Начнем изучать нравы этого дома.

Они вышли под моросящий дождь. Дина посмотрела на здание – все окна темные. Только на втором этаже у кого-то горит настольная лампа. Утром узнаем, кто там живет. Они обошли двор два раза по периметру и вернулись в квартиру.

– Попробуем еще поспать, – сказала Дина, помогая Топику вылезти из ванны.

На следующую прогулку они вышли в семь. Окна горели уже во многих квартирах. Вышел парень в джинсах и светлой куртке, завел старенькие «Жигули», уехал. Появилась дворничиха Галина Ивановна. «То ли у меня настроение плохое, то ли у нее лицо убийцы», – подумала Дина и вежливо поздоровалась.

Повторив процедуру с теплой ванной, Дина дала Топику немного корма, попила чаю с вареньем и на этот раз провалилась на три часа в глубокий сон без всяких видений.

* * *

Нина встала, как всегда, рано. Не включая в комнате свет, вышла на кухню. Поставила чайник, закурила сигарету, посмотрела в окно. Чертов дождь. У нее ботинки промокают. Новые купить с этой зарплаты не получится. У Дашки джинсы до дыр на заднице протерлись. На ней все горит. И это самый маленький ее недостаток. Вчера вечером Нина пришла домой голодная, озябшая, с тяжелой сумкой, позвала: «Дашенька», – но никто не отозвался. «Спит или выскочила куда-то», – подумала она. Сняла куртку, сапоги и вдруг услышала стон. Нина обмерла. Стон повторился, но уже как-то хрипло. Нина почувствовала, что у нее отнялись ноги. Надо бежать в комнату, а она не может сдвинуться с места. А звуки становились все более странными. «Дашку душат!» – поняла Нина. Это предсмертные хрипы. Она безумно огляделась. Из оружия под рукой был только зонтик. Она сделала страшное усилие, оторвала ноги от пола и с зонтиком наперевес влетела в их с Дашкой спальню… И тупо уставилась на совершенно голый зад, который дергался на ее кровати. Лишь о следующую минуту она разглядела под неизвестным туловищем родную дочь, тоже голую и невменяемую. Та смотрела на Нину, но не видела ее. Во всяком случае, она не прервала своего занятия. Нина чувствовала себя невидимкой. Она стояла и обреченно ждала, пока ее дочь не издаст последний ликующий клич. После чего Нина устало кивнула и вышла на кухню. Она так мечтала о спокойном ужине и уютном вечере у телевизора. Вдвоем. Теперь нужно собраться с силами и поприветствовать гостя. Его оборотная сторона на нее не произвела большого впечатления. Но своей первой ошибки Нина больше не повторит. Она не будет кричать: «Как ты можешь? Что ты себе позволяешь? Я не могу жить с проституткой!» Когда Нина выступила так первой раз в подобной ситуации, Дашка спокойно натянула трусы и джинсы, взяла за руку своего оболтуса и гордо прошествовала мимо матери на свободу. Вернулась через три дня. И даже самый наивный человек не сказал бы по ее виду, что она провела это время в монастыре. С тех пор Нина смирилась с новой, так сказать, реальностью.

Дашка появилась на пороге кухни с выражением сытой кошки на хорошенькой мордочке.

– Что купила?

– Пельмени и торт «Чародейка». Он с нами ужинает?

– Да ты что! Я так жрать хочу! Особенно «Чародейку»… Ну ты пошел? – обернулась она к типу, который маячил за ее спиной.

Тот что-то промычал. Дашка довела его до входной двери и небрежно произнесла:

– Ну давай! Пока.

Стало быть, торжественного представления не будет. Оно и к лучшему. Нина не компьютер, чтобы запоминать их всех по именам. Они ведь не повторяются.

– Слушай, дочка, – решилась все же она. – Я надеюсь, ты не с улицы их приводишь? Ты хоть понимаешь, что случилось и что еще может случиться? Здесь бродит какой-то маньяк.

– Ой, мама. Только не надо сходить с ума. Я, по-твоему, маньяка от неманьяка не отличу?

– Дура, – беспомощно вздохнула Нина. – На них же ничего не написано. Даже Мариночка дверь открыла. Такая умница, осторожная, послушная.

Нина всхлипнула. Дашка притихла, и обе опасливо посмотрели в черное окно.

* * *

Дина остановилась в подъезде у сооружения из искусственных цветов, флажков и плакатов. Что-то вроде алтаря. «Сатана – носитель света и истины!», «Люцифер – правая рука бога!», «Баси – Баср». Это еще что такое? А, вот и расшифровка: «Биологический Атомный Свет Истины». Полное ку-ку. Автора, конечно, все знают.

Дина с Топиком вышли во двор. Народ возвращался с работы. Обыкновенные люди, тихие, усталые, скучноватые. Обыкновенный дом. Со стороны кажется, что в таких домах ничего не может произойти.

– А ты, это… Ты у нас поселилась? – Перед Диной стояла маленькая закутанная старушка с очень светлыми и абсолютно бездумными глазами.

– Да. Я теперь живу в этом подъезде, на двенадцатом этаже.

– С собачонком?

– С ним. А вас как зовут?

– Я Шура. К дочери приехала из Комсомольска. Дочка у меня, Людка, тут замужем. За сыном дворника. Девка у них есть, Оксана. А ты знаешь, что у нас случилось?

– Да. Ужас. А вы что об этом знаете?

– Мариночку с шестого этажа зарезали.

– Кто бы это мог быть?

– Да черт его знает.

– А здесь часто незнакомые люди появляются? Может, квартиры снимают или где-то компании собираются?

– Не. Не ходят. Компании?.. Дашка вроде компании водит. И хахалей. Оторва такая.

– В нашем подъезде?

– Да, на пятом живет с матерью. Нинка, ее мать, тихая, а Дашка – оторва.

– А кто цветы в подъезде цепляет? Не знаешь? – Дина перешла на «ты», потому что после каждого «вы» Шура оглядывалась.

Старушка затряслась от смеха.

– Это Степка. Идиёт. Сатана. Целый день пишет, а вечером цепляет. Его уже били, а он все равно цепляет.

– Кто бил?

– Андрей, зять мой. Тоже придурок.

– Плохой зять?

– Сволочь. Людку мою тоже бьет. – Шура перешла на шепот: – Она в больнице лежала. Он ей ребра поломал и руку, морду изуродовал… А еще ножом вены на руке резал.

– Это еще зачем?

– Говорю ж, сволочь.

– В милицию заявляли?

– Милиции из больницы сообщили. Они пришли, дело завели.

– Ну и что, его судить будут?

– Черта с два будут. Галька, его мать, заставила Людку написать заявление, что она не имеет претензий, будто муж извинился.

– А он извинился?

– Черта с два он извинился.

– Да, интересно тут у вас. Ну, мы пойдем погуляем. А ты заходи к нам чаю попить.

– Да? Так я сейчас и пойду. Вы погуляйте, а я вас тут и буду ждать.

«Ну что ж, – думала Дина, стараясь не отставать от пса, изучавшего запахи нового двора, – можно составлять список кандидатов. Сатанист, сын дворничихи, хахали незнакомой пока Дашки».

Шура, конечно, их дождалась, и они втроем вернулись домой. Дина вскипятила чайник, поставила на стол большой пирог с капустой.

– Есть еще котлеты. Хочешь, разогрею?

– Давай, девка. Можешь не греть. Я и так съем. А мужа у тебя нет?

– Есть. Он подводник. Под водой плавает.

– Да ты что! И у Людки, дочки моей, есть муж.

– Ты говорила, что он сволочь.

* * *

Валентина Петровна в последний раз обошла спальни, постояла у каждой кроватки в изоляторе. Сопят. Дыхание хриплое. Ох, беда. Как же она не любит оставлять их по ночам, когда они болеют. Валентина и ночевала бы здесь, но дома совсем старенький папа. Ему уже чайник тяжело поднять. И боится он один оставаться по ночам. Скрывает, конечно, но она же видит.

 

Валентина Петровна положила руку на плечо Нонны Павловны, ночной нянечки, которая с упоением читала любовный роман при свете настольной лампы:

– Я ухожу, Нонночка. Закрой пойди за мной. Ирка сегодня придет, не знаешь?

– Сказала, придет. Может, пока не закрывать?

– Нет, ты лучше закрой, она постучит. Ты от книжки отрывайся все-таки. Проверяй, не горят ли дети. Если температура сильно повысится, звони мне. Разбуди Тоню, медсестру. Питье на ночь я приготовила. Это для маленьких. Для Кати с Ванечкой.

– Ой, этот Ванька такой уморительный. Говорит: «Баба, я больной и не гуляю. А когда выздоловлю, мне самолет подалят. На Новый год».

– Ванька – сам подарок! Золотой ребенок.

Валентина Петровна не выдержала: вернулась к кроватке Ванечки, подоткнула одеяло, потрогала лобик, дотронулась губами до раскрытой пухлой ладошки.

– Ладно, побежала я.

В квартиру она вошла, мечтая сразу рухнуть в кровать. Но папа не спал. Валентина Петровна приготовила ужин. Помогла отцу дойти до кухонного стола. Он физически слабеет, но голова у него все такая же светлая, как в молодости. Ему поговорить с ней хочется. Валентина подробно рассказала о всех делах дома ребенка. Отец изложил в деталях новости, увиденные по телевизору, сообщил, что интересного было в сегодняшних газетах. Она помыла посуду, полежала в теплой ванне и перед тем, как лечь в постель, позвонила на работу.

– Да, – шепотом ответила Нонна Павловна.

– У вас все в порядке?

– Да. Ира пришла. Ужинает сейчас на кухне. Детишек мы попоили.

– Хорошо. Ложись спать. А Ирка пусть посидит. Спите по очереди.

– Ой, Валентина Петровна, ну как будто мы не знаем.

– Ладно. Спокойной ночи.

Ночными нянями в доме ребенка работали две пенсионерки посменно. В помощь им Валентина Петровна взяла на полставки студентку медучилища. Нормальная девочка, приехала из Подмосковья, живет вроде у подруги пока: квартиру снимать не на что. Но, видимо, там не очень удобно. Так что ей ночные дежурства – не только заработок, но и выход из положения.

Валентина Петровна закрыла глаза и попыталась отогнать все мысли. Поскорее уснуть, чтоб поскорее проснуться. Ее разбудил звонок, и она сразу поняла, что это не будильник. Звонил телефон. Валентина Петровна взяла трубку, послушала, и комната поплыла перед ее глазами.

– Валентина Петровна, – рыдала Нонна. – Ванечка пропал!

Глава 4

Станислав Грин, популярный эстрадный певец и солист мюзикла «Эдмон Дантес», отдыхал в своей гримерной. Это была большая комната с огромными зеркалами – от пола и почти до потолка, с широким, удобным диваном из мягкой белой кожи. Станислав расслабленно откинулся на спинку, прикрыл глаза и блаженно вытянул длинные ноги. В дверь робко поскреблись, и на пороге появилась сухонькая маленькая женщина с подносом в руках, накрытым белоснежной салфеткой.

– Стасик, прошу прощения. Я поесть принесла.

– Не хочу, – капризно произнес Грин.

– Ну, пожалуйста, Стасик, я прошу тебя. Ты же обещал не нарушать режим.

Длинные ресницы поднялись, как занавес, являя миру два темно-синих роскошных глаза. Их взгляд мельком скользнул по женщине и зафиксировался на подносе.

– Опять эта ерунда?

– Это не ерунда. Ты же знаешь, сколько врачей составляли твое меню. Ты всего месяц на диете, а посмотри, как прекрасно выглядишь. Лицо молодое, свежее, никаких отеков, кожа в прекрасном состоянии…

Красивые, четкого рисунка губы Стаса лениво растянулись в довольной улыбке. Комплименты своей внешности он мог слушать бесконечно. Особенно от Инны Дмитриевны. Эту незаметную женщину лет пятидесяти несколько лет назад Станиславу порекомендовали в качестве экономки. Прошло немного времени, и он вдруг заметил, что самые важные свои дела он стал решать после совета с ней. Ему нравились ее рекомендации относительно одежды. Она вовремя говорила о том, что ему пора сесть на диету, и сообщала обо всех современных методиках. Инна Дмитриевна контролировала процесс приготовления его пищи. Следила за режимом в любой ситуации: дома, во время репетиций и гастролей. Он стал повсюду брать с собой «Арину Родионовну», как шутливо называли ее коллеги. Стас сразу поверил в то, что у него нет более верного и преданного человека. Может, потому что незадолго до появлении Инны Дмитриевны умерла его мать и жизнь показалась ему гораздо суровее без ее обожания.

– Ну, что там у тебя? – Как-то естественно они перешли на «ты». Он даже разрешил уменьшительное обращение «Стасик», ведь у Инны это звучало совсем как у мамы.

– Кусочек кальмара с салатиком. Котлета из грудки индейки. Ананасовый сок и груша.

Инна Дмитриевна поставила поднос на сервировочный столик и придвинула его к дивану.

– Ешь медленно, – напомнила она.

– Интересно, как ты себе это представляешь? Разве что держать еду во рту до полного растворения.

Инна весело рассмеялась. Она была в восторге от его юмора, его снисходительно-доверчивого отношения к ней, от его мальчишеского красивого лица и сильной мужской фигуры. Инна знала его слабости и недостатки, и все они были ей дороги.

– Стасик, – сообщила она, собирая пустые тарелки, – тебе звонила Яна. Я не стала соединять, сказала, что ты отдыхаешь, потом сам перезвонишь.

– А что ей нужно? Деньги, может, не получила?

– Нет. По-моему, что-то с Петей. Он, кажется, заболел.

– Да? Слушай, Инн, позвони ей сама, расспроси поподробнее, а потом мне расскажешь. Спроси, что нужно: врачи, лекарства, деньги? А он точно болен? Она не придумывает?

– Не знаю. Но я разберусь, ты не беспокойся.

Инна неслышно вышла из комнаты. Стас вновь прикрыл глаза, но морщинка между бровями разгладилась не сразу. Яна, первая жена, всегда напоминала ему о жизни, не имеющей ничего общего с нынешней. О бедности, проблемах, взваленной им сгоряча на свои плечи ответственности. Стасу казалось, что все это происходило не с ним: крошечная квартира, замотанная жена, недовольная теща, плачущий ребенок. Петя родился слабеньким, часто болел, денег на хороших врачей, море, фрукты и все прочее не было. Но сейчас Стас платит Яне достаточно, чтобы обеспечить ребенку полноценный уход. Почему же возникают эти проблемы? – думал Стас с раздражением. Опыт отцовства был короток, и Грин не понимал, что проблемы с детьми возникают независимо от количества денег у родителей и их нельзя решить раз и навсегда.

* * *

Следователь уже полчаса допрашивал персонал дома ребенка. Няня Нонна Павловна легла спать на диванчике в изоляторе около часу ночи. Ира, ее помощница, осталась сидеть у стола с настольной лампой. Часа в четыре Нонна Павловна проснулась, чтобы сменить Иру. Дети спали, все было тихо, она сходила на кухню вскипятить себе чаю. Возвратилась, когда Ира уже спала на диване. Могла ли Нонна Павловна задремать за столом? Могла, конечно, но неглубоко, ненадолго. Она бы проснулась от плача, шума… Никто не слышал ни звука – ни Нонна Павловна, ни Ира, ни медсестра, ни ночная воспитательница в соседних комнатах. Но когда в семь утра Нонна Павловна стала обходить кроватки детей в изоляторе, вместо Ванечки под одеялом лежала большая кукла.

Милиционеры осмотрели палату, изучили дверь, замок и пришли к выводу, что взлома не было. Дверь открыли ключом либо снаружи, либо изнутри.

Валентина Петровна сидела в своем кабинете у телефона. Она подняла на ноги всех, кого знала: следователей МУРа, прокуратуры, адвокатов, депутатов. Она судорожно прокручивала в мозгу собственные версии: ребенка похитили потенциальные усыновители, которым по каким-то причинам отказали; посредники, продающие детей бездетным парам, бандитским группировкам, которые курируют отряды нищих и снабжают их младенцами. И, наконец, самое страшное. Они уже с этим сталкивались. Год назад на прогулке пропал мальчик. Через месяц арестовали его родную бабушку. Та посещала ребенка, приносила ему подарки и, как удалось доказать, однажды унесла его с собой. Когда к ней пришли с обыском, ребенка в доме не было. Но соседи показали, что эта женщина часто приводит к себе домой разных детей, и все они вскоре исчезают. Бабушку арестовали. Она чистосердечно призналась, что за деньги отвозит детей к своей племяннице в Подмосковье.

– А зачем вашей племяннице столько детей? – спросили ее.

– Как зачем? – искренне удивилась старушка. – Конечно, на органы.

Племянница оказалась поставщиком живых детей для операций по трансплантации. Когда к ней приехала разыскная группа, в сарае рядом с домом нашли двух малышей. Внука щедрой бабушки там уже не было. Следов ребенка так и не нашли. Более того, преступная цепочка оборвалась на племяннице. То ли она покрывала кого-то, то ли действительно не знала, кому продает детей. Валентина Петровна присутствовала на допросе бабки.

– Вы же приходили к мальчику, он вам радовался, вы его целовали. Родная кровь. И потом своими руками отдали его убийце?

– Моя дочка рожает каждый год. А жить на что-то надо? Не так уж много мне платили.

– Ах ты мразь! – разгневалась Валентина Петровна. – Живи, пока кому-то не понадобятся твои черные поганые органы. И на них найдутся покупатели.

Валентина вспоминала сейчас безжалостные маленькие глазки той старухи, ее сильные, хваткие руки, и сердце разрывалось от боли. Она видела, как эти руки хватают теплого беспомощного Ванечку, как он доверчиво кладет головку на ее плечо в полусне. Он ведь не знает, какими чудовищами бывают взрослые. Что же делать, чтобы не опоздать? Чтобы заставить всех искать, как самое главное сокровище, маленького подкидыша двух лет?

* * *

Дина проснулась от ужасного крика. Где-то совсем рядом женский голос вопил: «Убийца! Подонок! Я не могу больше! Я умираю!» Дина вскочила с кровати, зажгла свет, метнулась к окну. Вопли стали отчетливей. «Так это ведь в квартире на одиннадцатом этаже, прямо подо мной», – сообразила Дина. Она распахнула окно, свесилась вниз и негромко позвала:

– Эй, вам нужна помощь? Что случилось?

Крики прекратились. Дина подождала минуту, затем еще раз позвала:

– Эй, я ваша соседка сверху, скажите, что делать? Позвонить в милицию?

Окно под ней приоткрылось, и Дина увидела женщину в белой ночной рубашке.

– Слава богу, вы живы. Мне вызвать милицию или «Скорую»?

– Нет, – ответила женщина. – Пока не надо. Но если я постучу вам по батарее, пожалуйста, позвоните в Службу спасения. Я завтра вам все объясню.

– Хорошо. – Дина пожала плечами и закрыла окно.

Если человек рядом с «убийцей» и «подонком» строит планы на завтра, видимо, все не так уж скверно. Дина посмотрела на часы – половина второго. Уснула она около часу. Теперь будет вертеться до рассвета. Нет, лучше ответить на призывный взгляд Топаза, выйти на прогулку, а потом поспать спокойно какое-то время.

Во дворе было черным-черно. Что здесь творится с фонарями? Странно, что маньяки не ходят вокруг дома табунами. Дина привычно стала изучать чужие окна. Свет горел в квартире дворничихи Гали, в окне Степана-сатаниста, Дашки-оторвы, в окне на одиннадцатом этаже. Кричать там перестали. О! На шестом горит свет. Точно! Это квартира Федоровых. А говорили, они до похорон не вернутся. Если бы они были хоть немного знакомы, Дина зашла бы к ним. Прямо сейчас, ночью. Потому что в этот волчий час воспоминания о несчастьях начинают охоту на своих жертв. Они возвращаются со всеми страшными деталями и разрывают сердца. Тогда бывает нужен именно посторонний сочувствующий человек, в качестве соломинки, чтобы просто удержаться на земле. Свет в квартире Федоровых горел еще минут тридцать. Дина не могла уйти. Ей хотелось убедиться в том, что там легли спать. Когда весь дом стал темным, Дина взяла Топика на поводок.

– Спать, мой дорогой, – прошептала она. – Спать.

В трудных ситуациях навязчивость этого желания как раз и мешает уснуть.

Утром Дина позвонила в квартиру бабы Лиды и Степана.

– Я ваша соседка с двенадцатого этажа. Сняла там квартиру.

– Да, – кивнула баба Лида. – У Ларисы снимаешь.

– Я к вам по делу. Сейчас все на работе, мне больше не у кого спросить. Понимаете, на одиннадцатом этаже, прямо подо мной, ночью кто-то ужасно кричал. Я спросила: может, «Скорую» вызвать или милицию? Женщина сказала, что не надо. А сейчас я решила позвонить им в дверь, узнать, в чем дело, но никто не открывает. Может, там случилось что-то? Не знаете? Страшно ведь, особенно после того несчастья, что в вашем доме произошло.

– Нелька это кричит. Она так всегда. Мы уже привыкли. Нелька на голову больная.

– Но она кого-то убийцей называет.

– Да мужа своего. Он уже двадцать лет у ней «убийца». С Нелькой никто не связывается. Она никакую «Скорую» не впустит.

 

– Ну, раз так, мы пойдем. Я с собакой. Вон он ждет на площадке, видите? Его Топаз зовут. А меня Дина.

– Вижу. Большой. Рыжий.

– Мы в магазин. Может, вам купить что-нибудь? Чай там, сахар. Или хлеб. Хлеб вам нужен?

– Нам нужен.

– Хорошо. Мы быстро.

В булочной Дина купила себе половинку «Бородинского» и пару ржаных лепешек. Бабе Лиде – батон нарезного, плетенку, пачку чая, пакет песка и торт «Наполеон».

Дверь в квартиру бабы Лиды была открыта. Дина с Топиком вошли в захламленную чем-то несуразным прихожую.

– Эй, – тихонько позвала Дина. – Мы пришли.

– Я тут, – донеслось из кухни. – Пол домываю. Ты проходи. Вот, уже подтерла.

Дина вошла в крохотную кухоньку, выкрашенную в темно-зеленый цвет. «На фоне этого интерьера в самый раз снимать фильм о Гражданской войне», – подумала она.

– А вы одна дома?

– Не. Сын Степан в комнате. Пишет. Он не выйдет. До вечера не выходит.

Дина выложила покупки на стол. Баба Лида даже порозовела от удовольствия.

– Ой, все нам? Так ты попей со мной чайку. Я поставлю сейчас. Я не пила сегодня. Кончился.

– Конечно. С удовольствием.

Дина сняла куртку, вышла в прихожую, чтоб ее повесить. Осмотрелась. Где тут дверь этого психа? Вот. Она осторожно приоткрыла ее. В невероятно грязной комнате с кипами старых книг и газет на полу и черными шторами на окне сидел за столом под тусклой настольной лампой человек неопределенного возраста. Дверь скрипнула, но он не поднял головы. Дина рассмотрела худые плечи, темные густые, вьющиеся волосы и маленькую бородку. Человек постоянно глухо покашливал. «Похоже на туберкулез», – подумала Дина. Она тихо вернулась на кухню, открыла коробку с тортом и спросила:

– Бабушка Лида, где у вас нож?

– В шкафчике посмотри. Там коробка стоит.

Дина открыла шкаф, нашла коробку из-под обуви. В ней лежали два кухонных ножа. Она потрогала лезвия. Острые, недавно наточенные, что странно в таком запущенном хозяйстве и с таким хозяином. Лезвие на одном примерно пять сантиметров. Подобным лезвием была убита Марина. Дина все держала в руках нож, когда Топик странно, утробно зарычал, глядя куда-то мимо нее. Дина оглянулась. На пороге кухни стоял невысокий худой мужчина с бородой и смотрел на нее больным, воспаленным взглядом очень темных глаз.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17 
Рейтинг@Mail.ru