Евгения Ивановна Хамуляк
Сказ про закладного Евпатия
– Как был дитем, так дитем и остался! – незлобиво подшучивали. – Кого пчёлы покусали? Евпатия. Кто в берлогу медведю полез? То Евпатий! Кого птицы поклевали? Точно Евпатия!
Одно сородичей успокаивало, что мастевым, то есть удачливым Евпатий рос, по обережеству Леловелом названный, в честь веселого Леля и могучего Велеса, кои его, видать, берегли, шалопая, до поры до времени.
И как 24 годка Леловелу стукнуло, первый кон за плечами остался, давай родня его: дядьки, мать, что вдовой растила сына, заставлять жениться. Не век же бобылём куковать? Матушка внучков мечтала поняньчить, а семья – в стан родовой души принять потомков от Евпатия и разрастаться богам на радость. То был главный долг для всех и каждого.
Даже невеста имелась, – Семагора стоумовая – красавица из хорошей семьи. С детства их судьбы были связаны, осталось жениться токашма и осчастливить друг дружку.
Только Евпатию женитьба хуже смерти представлялась, и чтоб сбежать от нудных уговоров и каббалы супружества, в ту же ночь, в свой день рождения, собрав скудный куль, портки, рубаху да хлеба ломоть, отправился Евпатий на войну. Решил заслужить славу воинскую и показать родне: где б ни летал сокол, везде ему свежий мосол. Не только в семье да в детишках с жёнкой счастье.
И пропал без вести. А на самом деле, отравили его цыгане кочевые, что промыслом чёрным жили. Ночью к ним Евпатий престал на ночлег, поделился планами воинственными, мечом стал хвастаться, собственноручно выделанным из березы чёрной. А как пошёл ко сну после ужина плотного из конины той кочевой, больше уже не проснулся.
Ясен-красен: отобрали меч и пожитки, а шалопая удачливого до сего момента в сыру землю закопали там же.
Мать родная в то утро почувствовала, что сына родного, пусть и непутевого, больше нету в Яви. А значит, будет Евпатий в Нави мучиться духом закладным, никому не нужным, пока обрубок жизненный не закончится. Ведь не отпевали его в куде. Ведь не окликали на кладбище, чтоб дух отозвался на родные призывы и вновь воплотился в семье родной.
– Ай, по шалопайству сынок мой ушёл. Ай, по глупости. Но ведь хороший он парень был и сердцем добрый, храбрый и трудолюбивый. Несправедливость: две смерти в столь ранний срок на одну семью! Видать, бросили наш род боги суровые, забыли пращуры древние. Неприкаянным Евпатьюшка мой где-то захороненный в яме лежит.
– Кто тебе сказал, что и в этот раз не свезло? Кто сказал, что пращуры оставили? – хитро молвил волхв, пришедший навестить несчастную вдову, что мужа и сына так трагично потеряла. – Собирайся, мать, на поиски. Боги здоровья тебе даровали после стольких потерь, значит, дорогу осилишь. Есть у тебя три дня, чтоб сына с того света вернуть! – молвил мудрец, озаряя Капотану тройным стрибожьим знаком на покровительство. – То справедливо будет! И щуры всегда с тобой!
Глава 3. В яме
А действительно Евпатию свезло, хоть он сам этого не осознал. Лежал-лежал в яме, вроде ждал чего, а потом, когда устал от ожидания, решил вылазить. Сам не заметил, как выпрыгнул из ямы, как на травушку-муравушку ножками вскочил, и понесло Евпатия, куда глаза глядят, будто кто за шиворот держит и по ветру гонит в неизвестные края.
Долго ли, коротко ли, а ветер унялся, будто и не было его в помине, и Евпатий Велоладный, по обережечеству Лелолель, оказался в селе, где бывал однажды. Жили там его сородичи –Трояно-Купальная ветвь, сильные, богатые люди. Дома – что ни на есть терема боярские или даже княжеские! Громадные, величественные, расписные, с наличниками деревянными нарезными – аж дух захватывает от красоты.
И как раз на свадебку Яропера и Ладасвенты ветер невидимой рукой его занес, усадил на лавочку, будто прилепив гвоздём к молодожёнам.
Хотел было поприветствовать родню-то – да всё мимо поцелуи и объятия проходили. Хотел откушать яства изысканные – да всё пиво по усам и бороде текло. Пироги даже до горла не дотрагивались, так на пол и падали нетронутыми. Понял Евпатий разгадку, почему его ветром тростинкой гоняло, понял, почему из могилы выпрыгнул, словно заяц-попрыгаец. Хотел было отойти от стола, хотел было уйти во леса от грусти-печали, что сделался духом приблудным. Да не смог! Только шаг в сторону сделает, хоп! Назад, как на резиночке к невесте и жениху пристёгивает его кто-то невидимый. И так, и эдак пробовал. Все почём зря.
Пошли невеста и жених после пира в опочивальню, а Евпатия будто кто в спину толкает, ногами пинает, за шиворот везёт туда же.
Целуются-милуются влюблённые, жаркие поцелуи друг другу дарят, а Евпатий только сиди да смотри и о своей бестолковой судьбе думай.
– Пошёл я на войну. А оказался у корыта разбитого, на чужом пиру гостем незваным, в чужой постели духом нежеланным. За что мне такое? – горькими слезами обливал усы и бороду русую.
На следующий день молодожёны в свою избу переехали, что им родня смастерила. Ну ясно дело, Евпатий с ними, как за ошейник. Завели кота, собаку, Евпатий лишь грустно потрепал их за холки, хоть твари божьи его приветили, и на том спасибо. К вечеру совсем в тоску-печаль впал от положения своего безнадёжного, будто между рамами окна застрявшего: ни туда и ни сюда.
