Евгения Гришковец
Лес

– Анна Витальевна, если я дам вам адрес этого Нефёдова, вы перестанете преследовать меня?

Анна не ожидала, что следователь все-таки сдастся, и в первую секунду не смогла произнести ни слова. Её словесная борьба была в самом разгаре, а тут такой поворот, и капитуляция. Она просто не успела затормозить!

– Конечно, перестану! Вы просто скажите, где он жил…

И потому, как Анна это сказала, с какой нерешительностью и искусственностью, следователь понял, она не отвяжется от него никогда. Ни сейчас, когда он больше всего мечтает лечь и включить телевизор, ни потом, когда до выхода на пенсию останутся считанные дни.

***

И такая тоска навалилась на следователя, такое тяжёлое разочарование собственной жизнью, карьерой, женой, друзьями, коллегами, захламленной квартирой, ржавою машиной, подступающей осенью. Если бы он был бы женщиной, то расплакался бы сейчас прямо перед Анной. Может, тогда она бы сжалилась перед ним. Вместо этого, как во сне, следователь взял бумажку с ручкой с подоконника и написал адрес мужчины, чей труп нашли в той злосчастной хижине, телефоны его родственников. Аня взяла листок из рук следователя и пробежала его глазами, так словно в нём был написан ключ к её спасению. Да так для неё и было. Если она не получит адреса, то не заснёт больше никогда, а тогда сумасшествие и уже не клиника неврозов, а психиатрическая больница!

– Что вы собираетесь делать? Вы же не сотрудник полиции, и родственники мужчины имеют право с вами не разговаривать. Они могут вас даже на порог дома не пустить. И ещё, я убедительно прошу не упоминать моего имени.

***

Анна Витальевна отрицательно помотала головой, подкрепляя свои слова действием:

– Нет, конечно, я не буду говорить о вас. Зачем мне это?

– Действительно, зачем. А как вы объясните, откуда у вас взялся адрес?

– Не волнуйтесь, что-нибудь придумаю.

– Э, нет, так не пойдёт. Что вы можете придумать?

– Ну, я собираюсь сказать правду. Сказать, что это я обнаружила их мёртвого родственника. Что я провела с ним в хижине две ночи, совсем об этом не догадываясь. Знаете, люди гораздо добросердечнее, чем вы думаете. То, что я оказалась в том, же месте, что и их родственник, уже связывает нас. Может, они захотят узнать, как всё случилось, моё мнение, мои ощущения. Я уже не посторонний для них человек, понимаете? Мне и придумывать ничего не придётся.

Следователь поскреб задумчиво подбородок.

– Возможно, вы и правы, Анна Витальевна, но все-таки позвоните этим людям, прежде, чем приезжать с бухты-барахты.

Когда Анна Витальевна ушла, следователь себя долго ругал за то, что сдался перед ней, и раскрыл адрес погибшего. Потом он все-таки лёг и постарался отвлечься просмотром какой-то легкомысленной передачи. Чему быть, того не миновать. Фатализм стал проявляться в его отношении к жизни после ухода жены и приближения пенсионного возраста. Жизнь переходит в новую фазу. Что-то будет дальше… Перед сном следователю стали приходить в голову навязчивые мысли о том, что его судьба может закончиться так же, как и судьба того мужчины, чей труп не даёт покоя Анне Витальевне. Часа в три ночи следователь проснулся в поту после того, как явственно почуствовал, что в его руку впилась летучая мышь из злополучной хижины. Следователь помассировал руку, которую отлежал, и через два часа прекратил бесплодные попытки уснуть.

***

Анна Витальевна постучала ручкой по столу.

– Ребята, сегодня мы будем рисовать свою семью.

Девочка, сидящая напротив, тут же взвила ручонку:

– А всех рисовать? А животных можно? А у нас нет ни собачки, ни кошки дома, но можно я нарисую? Я так хочу собачку, но папа не разрешает!

Больше никто не обратил внимания на то, что сказала учительница. Дети обсуждали свои мелкие дела, кто-то смотрел в окно на дождь. Анна Витальевна тоже отвлеклась. Если бы тогда в лесу был бы сильный дождь, и она бы промокла, то, возможно, сейчас бы не сидела в классе среди этих непосредственных мальчиков и девочек. Скорее всего её бы не существовало. Она бы схватила долевую пневмонию и умерла бы, как и тот мужчина. Анна Витальевна еле удержалась от поездки к его родственникам в тот же вечер, как узнала у следователя адрес мужчины. Её остановил только поздний час и нежелание начинать знакомство в суетливой, нервной обстановке.

***

Анна Витальевна встала из-за своего стола и принялась ходить по проходам между партами. Странно, такое нехитрое действие отлично выполняло функцию контроля. Детская активность заметно снизилась, ребята и вправду начали рисовать и меньше болтали. Давно Анна читала, что чужим собакам нельзя долго смотреть в глаза, так как это может вызвать агрессию. Своему же домашнему питомцу наоборот при случае следует пристально посмотреть в глаза, ибо этот нехитрый приём устанавливает иерархию, показывает псу, что хозяин важнее, главнее всех. Домашний питомец обычно отводит глаза, начинает чувствовать себя виноватым. Что ж с детьми, оказывается, тоже срабатывает установление иерархии. Анна физически возвышается над ними, медленно и важно ходит по классу, глядит сверху вниз на хрупкие затылки, склоненные над акварелью, а дети смотрят на учительницу снизу-вверх, и это их приструнивает. Анна вдруг устыдилась своих мыслей, села снова за стол. Пускай орут и бегают свободно пока дети. Вырастут, и чьи-то другие глаза и действия заставят этих маленьких пока людей плясать под свою дудку.

***

Девочка с косичками протянула учительнице законченный рисунок и звонко сообщила, что успела его нарисовать быстрее всех. Черты лица Анны Витальевны смягчились. Она видела на белом листе карандашные наброски: в центре мама, папа, а сама девочка – маленькая закорючка в углу. И как вот быть с таким рисунком? Как его объяснить? То ли девочка ощущает себя неважной в семье персоной, то ли так хотела быстрее закончить работу, чтобы её похвалили, так как дома в ней души не чают, и она привыкла к похвале.

– Давайте-ка мы добавим немного красок, как ты считаешь?

– Я забыла краски. Мама мне их не положила.

– Давай моими.

Анна Витальевна протянула свою акварель с кисточкой, потом встала к маленькой раковине возле двери, наполнила чуть желтоватой водой банку и поставила девочке на парту. Ученица принялась рисовать солнышко над своим изображением. После звонка на перемену дети разбежались, оставив за своими столами незаконченные рисунки. Анна Витальевна стала их собирать. В основном, были нарисованы небольшие по количеству людей семьи. Один-два ребёнка, иногда мама и папа, чаще одна мама и кошка или собака. Кто-то нарисовал в качестве члена семьи аквариум со множеством рыбок. Только на одном из рисунков Анна Витальевна приметила действительно большую семью, где были и родители, и бабушки с дедушками и много разновозрастных детей. Анна Витальевна сразу вспомнила о своём стенде, размещённом в спальне. Вся правая его часть была заполнена надписями имён родственников того мужчины из хижины.

***

Поначалу Юрий смотрел на её стенд с фотографией умершего спокойно, с лёгким чувством недоумения.

– Зачем ты пишешь имена его родственников?

– Я хочу разобраться, что случилось, почему он оказался там, где оказался.

– Но как тебе в этом помогут имена его родственников? Ты собираешься их всех навестить?

С каждым таким разговором у мужчины росло ощущение тревоги, раздражительность. Теперь-то Анна знает, что тогда у него была активная параллельная жизнь с другой женщиной. Конечно, от Анны с её одержимостью так хотелось сбежать. Сбежать к нормальной жизни, нормальной девушке, а теперь ещё и к нормальной семье, где, кроме двух взрослых есть ещё и ребёнок. Даже, если сейчас Анна Витальевна возьмёт себя в руки, сожжёт все свои материалы, этот стенд, перестанет возвращаться мыслями снова и снова к тому лесу, ничего уже не станет прежним.

Зачем они туда поехали? Зачем был тот отпуск? Кому первому пришло в голову посетить самый крупный дендрарий на юге страны, где летом так много людей, и заблудиться нет никаких шансов. Но Анна смогла заблудиться.

***

Да, кажется Венеркиному мужу и пришла в голову мысль прогуляться среди растений разной степени высоты, пахучести и привлекательности. Как он восхищался бамбуковым гладким деревцем! Всё хотел утащить домой бамбуковую ветвь, но подходящих на земле не было. Как ему нравилось позировать возле фонтанов и скульптур! Венера тыкала Анну Витальевну в бок и весело сокрушалась о том, что в мужья ей достался сущий ребенок, и о любви к нему, как к мужчине, речи уже давно нет. Анна Витальевна многое бы сейчас отдала за поддержку именно такого мужа, который развеселит, сгладит острые углы и не будет делать трагедию из-за её стенда. Да, на стенде и вправду много информации о родственниках умершего. У него было только три официальных супруги. Дети были у первых двух, последняя супруга была уже не в том возрасте, чтобы планировать детей на тот момент, когда они вступили в брак. И, если Анна Витальевна, правильно выяснила, у последней супруги уже имелись собственные довольно взрослые дети, так что выходила она замуж не для продолжения рода, а для единенья душ.

***

– Ну что ты глупостями занимаешься? Пишешь какие-то записульки, сплетни старых маразматичек, консъержек и соседок! Такая информация разве может быть правдивой? Может, этот твой умерший Нефёдов, вообще, не был женат. Может, он был счастливчиком, который избежал вечных разборок с женой по поводу и без повода…

Юра стал ворчать на Анну каждое утро перед тем, как уйти на работу. Естественно, ему было непривычно, что жена вместо того, чтобы по обыкновению заполнить своё утро приготовлением завтрака для мужа, клеит свои бесчисленные стикеры и прикрепляет кнопки, словно расставляет капкан на карте местности. Поток раздражения можно было заткнуть только сырниками с собственноручно закатанным вареньем или яичницей-глазуньей. Но Анна Витальевна упорно занималась своим стендом, едва просыпалась, не успевая принять душ, не успевая приготовить завтрак мужу.

– У меня точные сведения. Следователь мне их дал, так что перестань мне мешать. Я хочу понять, почему при обилии родственных связей, Нефёдова никто не искал, никто не заявлял в полицию о его исчезновении. Ясно?

Юрий смотрел на жену, как на необычного жука смотрит энтомолог, наливал себе чашку растворимого кофе, и уходил из квартиры, громко хлопнув дверью.

***

Анна Витальевна утопала в своих воспоминаниях. Тогда приходила на помощь Венера. Точнее приезжала за рулем своего новенького авто. Её добродушный и с виду во всём положительный муж понимал толк в хороших вещах, поэтому покупал для семьи всё самое лучшее. Венера отлично водила, была верной подругой, в общем, казалась сотканной, как и её муж только из положительных сторон. Она хотела помочь Анне перестать копаться в той неделе блуждания по лесу.

– Я уже сто раз отругала мужа за покупку тех билетов в дендрарий! Что за роковой идиотский поступок! Сидели бы на пляже и прогуливались бы по набережной, как все нормальные люди. Нет, потянуло его!

– Послушай, в дендрарий тоже ходят вполне себе нормальные люди. Это мне одной посчастливилось заблудиться там. Я один случай на миллион.

– Ты завязла в прошлом. Уже прошло три месяца, нужно двигаться дальше.

– Не понимаю этих слов. Двигаться дальше? Как будто всё куда-то движутся. Куда? Когда? Зачем?

– Ты права. Слова и правда глупые. Но суть у них ясная. Не зацикливайся на том, что уже прошло. Всё закончилось! И закончилось для тебя хорошо. Не так как для этого бедного…

– Нефёдова. – Закончила Анна.

***

Зато Анна Витальевна со стороны наблюдая, как рушится её жизнь, иногда хотела, чтоб как у Нефёдова все разом и закончилось. И нет больше ничего. Пустота. Ватная густая пустота, небытие, исчезновение. Но все-таки почему его не искали? Целый сонм родственников, коллеги с работы, соседи. Был человек и нет человека. Следователь тоже мечтал, чтобы Аня испарилась из его жизни. Ну кому сказать, не поверят! К нему, к уважаемому сотруднику, к владельцу бесчисленных званий лучшего юриста района почти в каждом из прошедших лет пристаёт потерпевшая? Даже не потерпевшая, а второстепенная фигурантка! И пристаёт так, что ему впервые пришлось идти в ведомственную поликлинику и просить таблеточек от давления. Врач с его участка, молоденький, но уже с бородкой кардиолог радостно вцепился в следователя и принялся с жаром отрабатывать практику на живом примере.

– Сдадите кровь завтра, сделаем вам кардиограмму, ну, вы совсем, конечно, за собой не следите! В вашем-то возрасте не иметь дома тонометр и не принимать постоянно препараты для контроля за давлением? Удивительно, как вы жили до этого?

– Так и жил. – Буркнул себе под нос следователь.

***

Ему бы так хотелось рассказать, что все эти рекомендации от врача ему безразличны, и совсем по иной причине, чем врач мог бы подумать. Что толку воздерживаться от соли, раньше ложиться спать и заняться физическими упражнениями, когда в любой час дня и ночи, ему может позвонить Анна Витальевна со своими дикими вопросами и идеями. В какой-такой прекрасный в кавычках момент она начала называть родственников Нефёдова не иначе, как подозреваемыми в этом странном (её слова) и запутанном деле. Что мешает следователю пожаловаться на Анну, сменить телефон, грубо оборвать всё связи? Прежде всего мешает тот факт, как далеко он зашёл. После первых вынужденных откровений, Анна Витальевна насела на него, не давала передохнуть. Следователь уже вовсю витал в облаках, собирал бумажки для выхода на пенсию, планировал продать квартиру и уехать в менее населённый город. Кто мог подумать, что обнаружение Нефёдова в лесной хижине обойдётся ему так дорого! Если сейчас следователь перестанет общение с учительницей, то у него есть весомые шансы уйти в отставку досрочно, с позором… Анна Витальевна продолжит свои изыскания, найдёт себе другую жертву в управлении, но перед этим успеет здорово ему испортить репутацию. Достаточно вспомнить их последнюю встречу.

***

Начиналось всё стандартно. Её просьбы, его дипломатическое увиливание, её настырность, его упрямство, её истеричность, его спокойствие. Показное спокойствие.

– Ещё раз я увижу вас у своего кабинета, и у меня случится инфаркт! Имейте совесть, имейте уважение!

– Но я же не прошу ничего сверхъестественного! Дайте мне список его родственников, я сама всё выясню, что мне нужно!

– В том-то и дело, что это нужно именно вам, а мы тут не богадельня! Вы хотите душеньку свою успокоить или заинтересовать, не знаю, что у вас там за тёмная дыра в сердце, что вы хотите выяснить всю подноготную этого бедного Нефёдова. Ау! Зачем вам это? Это не несёт никакой практической пользы!

Анна Витальевна выглядела после его слов так, будто её окатила проезжающая машина водой из грязной лужи. Она была бледная, худая, издерганная. Что с ней, в самом деле, такое? И в больничке уже полежала, ну должны же были её как следует подлечить, объяснить, что в жизни всё бывает, и можно случайно увидеть труп, и даже прожить с ним на расстоянии несколько метров пару ночей. Ничего в этом нет катастрофического. Всё бывает и всё проходит. Что она себе там навыдумывала!

***

Следователь говорил так громко, что закашлялся, покраснел, начал задыхаться. Анна всерьёз испугалась и стала искать глазами по столу графин, чтобы налить воды. В графине покоилась слегка мутноватая жидкость, и когда Анна наливала воду, то увидела, как частички накипи начали свой беспорядочный танец. Аня подала следователю воды, он начал жадно пить, подавился, закашлялся. В кабинет заглянул удивлённый сотрудник.

– С вами всё в порядке?

Следователь жестом показал на Аню и выдавил из себя:

– Уберите ее от меня.

Следователь почти визжал. Сотрудник растерянно поглядел на Аню, не зная, куда девать руки. Аня покорно вышла из кабинета, а у следователя поднялось давление. Ему было неприятно, что он так сорвался. За окном шумно ездили машины, светило неярко осеннее холодное солнце. Аня неторопливо удалялась от здания. На её пути попадались редкие деревья с голыми ветками. Она подошла к невысокому деревцу и обняла ствол обеими руками, глубоко вдохнула запах коры. Воспоминания хлынули на нее, а неловкость от недавней встречи со следователем мгновенно испарилась. Она должна узнать, почему Нефёдова не искали, как он там оказался, кто его родственники, почему они так с ним поступили.

***

– Венера, ну вот ты сама только подумай! Твой муж вчера принёс сумки с продуктами, затащил их домой, плюхнул на пол, потом с твоей хрупкой и ленивой помощью разбирал пачки масла, пельменей, коробочки с йогуртами, вы всё ставили в холодильник, перебрасывались шуточками…

– У тебя идеалистические представления о нашей семье, – заметила подруга.

– Не перебивай. Допустим. И вот вы там поужинали, ты приготовила что-то быстрое и лёгкое, как обычно, но муж тебе и слова не сказал, не начал рассуждать о том, что в других гипотетических семьях какие-то гипотетические чудесные жены готовят каждый день сложносочиненные блюда три раза в день.

– Тебя заносит, Ань. Я приехала тебе помочь с вещами. Твой муж и попросил ведь. Не наговаривай на него!

– Мой бывший муж, – с расстановкой ответила Аня, чеканя каждое слово, – попросил тебя помочь мне, чтобы я как можно скорее освободила это прелестное гнездышко для него и его новой пассии.

Венера вздохнула:

– Прости, я не знала, что так далеко зашло. Юра сказал, что вы решили пожить отдельно. Я думала, это временно. Вот же поросёнок… И меня ещё приплел.

– Да, он поросёнок, но я не об этом совсем, я о том, что вот такой вот твой близкий и прекрасный муж поужинал с тобой, лёг спать, а утром ты встала – а его нет. Нет в спальне, нет на кухне, нет в квартире, боже мой, нет в городе! И… и какие твои действия?

***

– Первым делом, я наполню ванну с пеной и лягу туда на полдня с книжкой или с интересным сериалом!

Аня беззвучно ухмыльнулась.

– Ну, хорошо, а дальше? Когда он не придёт домой вечером? Обратишься в полицию?

– Ну, конечно обращусь!

– Вот! А родственники Нефёдова не обратились. И родственников этих у него выше крыши, понимаешь?

– Может, он ни с кем из них не общался. А, может, он был таким человеком, с которым никто и не хотел иметь дел. Нефёдов твой мог быть скандальным и невыносимым, чего его искать? Все только вздохнули с облегчением…

– Даже, если и так, то всё равно родственники ищут и беспокоятся.

Венера начала распрямлять большие картонные коробки для переезда. Звук картона был неприятным, проникал в голову. Аня поежилась.

– Юра даже не показал мне квартиру, которую подарил с барского плеча. Воображаю себе, что это будет за чудо!

Аня оглядела родные стены. Она осознала, что больше здесь не появится никогда. Она прикоснулась к обоям, погладила ладонью подоконник. За окном было сумрачно, неуютно. Не хотелось покидать своё, уже не своё жильё…

***

Пришлось совершить несколько спусков к машине. Юра не предъявлял каких-то особых требований к тому списку вещей, что Аня унесёт с собой. Надеялся на порядочность бывшей супруги. Только попросил не забирать не подъёмную кофе-машину, которую и при желании Анна забрать бы не смогла. Она упаковала вместе с Венерой два комплекта постельного белья, несколько крупных полотенец оливкового цвета, подушку и большое тяжёлое одеяло, свой шампунь и туалетные принадлежности, целый ворох одежды, обувь, тонны книг и пылесос. Оказалось, что быт не приемлет никакого романтизма, и в коробке с кастрюлями лежали её незаконченные картины, а в коробке с нижним бельём и колготками приютились томики Толстого и Ремарка. Это они с Венерой поначалу пытались складывать вещи по уму, согласно их нужности, цели использования, но, когда за окном начало темнеть, обе женщины, не сговариваясь, принялись заполнять коробки всем, что попадалось на глаза и имело отношение к Анне.

– Берём этот стул? – Венера указала на стул возле компьютерного стола.

– Берём, это я его выбирала.

– Берём эту лампу?

– Да. Это мне ее Юра на распродаже купил.

Так что почти все вещи, которые были в квартире, имели отношение к Анне, и пока не осталось ни одной свободной коробки, они с Венерой остановится не могли. Почему нужно оставлять тут пол своей жизни? Всех этих вещей касалась Анна, протирала, переставляла, холила и лелеяла. Почему она должна тут это оставлять, новой супруге? Это её, Анны! И она возьмёт это с собой!

***

Новый адрес, где теперь предстояло жить Анне, был написан на листочке у Венеры. Окраина. До школы придётся добираться на двух автобусах. И даже не это обидно, а то, что придётся и платить за две автобусные поездки. Для зарплаты учителя это ненужный расход. С другой стороны, Аня может взять в школе дополнительную нагрузку, или, допустим, возвращаться домой после высадки с одного автобуса пешком. Такие мысли у неё были в голове, пока она сидела на пассажирском сидении в тёплой просторной машине своей подруги. Венера вела автомобиль уверенно и спокойно, почти величаво, отдавая приказы нажатием педали и лёгким поворотом руля. Почти никаких эмоций, только чёткое следование командам навигатора. Через двадцать минут Венера подъехала к двухэтажному старому дому, даже не кирпичному, а деревянному. Дерево было какого-то тёмного закопченного света. В немногочисленных окнах горел сырно-желтый свет. Возле подъезда стояла узкая лавочка, нам которой сидели две старухи. У одной на руках была пушистая кошка. Старухи молча наблюдали, как Анна с Венерой затаскивали коробки в подъезд.

***

Молчание изводило старых женщин. Кошка убежала по своим делам. На улице было темно, холодно. Пара фонарей освещала небольшой двор без качелей, песочниц и прочих признаков заботы о подрастающем поколении. Вокруг были только ржавые гаражи. Надтреснутым голосом одна из старух начала беседу с другой.

– Думаешь, шумно теперь будет? Опять квартиру Нинка сдала, чтоб ей пусто было!

– Точно шумно будет. Две девицы молодые заселяются, сама-то как думаешь? Мужчин водить начнут, праздники отмечать, ох, и намучаемся, как в том году с наркоманами теми!

Аня слышала, что бормочут будущие её соседки по дому, но разочаровывать их не хотела, не до этого. Зато Венера, закончив с коробками, вдруг оказалась напротив сидящих старух, поместила руки в боки, насупилась:

– Девчата, это Анна Витальевна, школьный учитель. Купила квартиру. Жить здесь будет, не снимать. Есть ли ещё какие-то вопросы?

Старухи были ошарашили обращением "девчата", так что кроме, как кряхтением никак не отобразили сложный мыслительный процесс, что происходил у них в головах. Наконец, та, с чьих колен сбежала кошка, выдавила из себя, обращаясь ко второй старухе:

– А я тебе и говорю, что нормальная женщина въехала, тихая и интеллигентная!

***

На окнах не было штор. Квартира была однокомнатная, на первом этаже, окна большие, с замызганными рамами. Вообще, вся квартира требовала генеральной уборки, а в лучшем случае – капитального ремонта. На кухне возле газовой плиты кружки жёлтого жира можно было срезать ножом, в ванной плитка обзавелась чёрным налётом плесени, на унитаз было страшно смотреть. В единственной, надо сказать, просторной комнате было так холодно, что казалось, будто ветер колыхал бы тюль, если бы он существовал бы. Венера рухнула в кресло, стоящее в углу комнаты. У Анны опустились руки. Контраст был слишком велик с той квартирой, из которой подруги только что выехали. В обоих помещениях было холодно и неуютно из-за ещё не включённого властями отопления, но в той покинутой квартире жила надежда и вера в то, что там станет уютно, как только помещение прогреется. Здесь же надежды не было. Тонкий круглый коврик на полу только подчёркивал разбитость этой неухоженной квартиры. Даже, когда здесь будет тепло, ничего не изменится. Может, даже станет хуже, потому что ждать будет больше нечего.

***

Ничем не лучше тёплое старое израненное временем и бывшими жильцами помещение. Запахи быта от тепла расцветут ещё больше.

– Интересно, Юра хоть видел, на что тебя обрекает?

– А ты его ещё и хвалила!

– Каюсь. Мне страшно тебя тут одну оставить. Надо срочно купить шторы, мы здесь как на ладони. С улицы видно всё. Просто кошмар!

– Да. Успокаивает только то, что здесь навряд ли ночью из дома выходит хоть одна живая душа…

Аня подошла к широко разложенному дивану, на котором лежал старый матрас, покрытый пятнами.

– Фу, я даже спать на таком не смогу!

Они с Венерой спустили матрас на пол и поволокли его в коридор. Хотелось есть и пить, но в квартире неприятно было ни к чему даже притрагиваться. Было гадко.

– Вот, что я тебе скажу, Аня! Мы здесь не будем ночевать. Сегодня я отвезу тебя к нам, а завтра я попрошу Вовку оплатить тебе услуги по профессиональной уборке. К вечеру ты вернёшься сюда, и здесь уже можно будет жить. А пока здесь будут убираться, мы съездим и выберем тебе шторы. Так и убила бы Юру, если бы сейчас увидела! Гад!

Аня кивнула.

– Гад. Я не знаю, как тебя благодарить. У меня такая чёрная полоса. И никак не закончится, как мы вернулись из отпуска.

***

– Это для нас было отпуском, для тебя – нет. Не представляю, что ты пережила. Как ты выжила!

– И мне верится с трудом, что я перенесла такое. А знаешь, что самое обидное? Что непонятно, зачем я это пережила, ради чего, чтобы сейчас вот так со мной Юра поступил? Выкинул, как грязный мешок…

Аня согнулась пополам и заплакала, как не плакала давно, с самого детства, когда упала с каруселей и её отвезли в приёмный покой зашивать голову. Тогда от страха, от белых блестящих кафельных плиток на стенах, от металлического столика с непонятными инструментами, боль в процедурном кабинете сразу улетучилась. Отец в тот же вечер выкорчевал из земли старую ржавую карусель и оттащил с другом её на помойку. Во времена Аниного детства о площадках с резиновым безопасным покрытием никто и не слыхивал. Под каруселью красовался песок с камнями, которыми и расшибла голову Аня. У неё до сих пор на лбу есть маленькая дырочка, которую не видно, когда Аня совершает макияж по всем сложным правилам «мейкапа». Она же художница, и может нарисовать себе любое лицо. Кроме счастливого.

***

А ведь начиналось всё так легко и непринуждённо. Та поездка была долгожданной. Юра сначала не хотел, чтобы они ехали вместе с Венерой и с Вовкой, но, когда Аня заставила себя говорить об этом, как о свершившемся факте, Юра отступил и сдался. Вчетвером, так вчетвером. Аня уже давно не испытывала радости в одиноких поездках с Юрой, он вечно бесился за рулём, давая скабрезные прозвища женщинам-водителям. Анна сначала протестовала, когда слышала ругательства, потом игнорировала, потом смирилась. Не её же обзывают, а других. Присутствие её друзей будет сдерживать Юрия в рамках. На это рассчитывала Аня, уговаривая их на совместную поездку. Впрочем, Венеру долго уговаривать не пришлось. Она как раз скинула вес и находилась в своей лучшей форме.

– Если не сейчас, то никогда. Я вес снова наберу, ты же знаешь, но пока я такая вот красивая, ты фотографий мне понаделаешь, идёт?

– Конечно, идёт!

Воодушевление от предстоящей поездки наполняло привычные будни Анны давно забытым на антресолях весельем. Она напевала, пританцовывала, излучала радость. Даже Юра смягчился и невольно стал ожидать от поездки чего-то большего, чем обычно. Не бытовых ссор, а, может, отдыха, блаженства, неизведанного.

***

Выбрали самый популярный летний курорт нашей страны. Гостиница располагалась в двадцати километрах от центра города. До моря было рукой подать. Место было сказочным, живописным, днём суетливым, ночью покойным, именно, так, покойным. Только стрекот цикад, бесконечный, немыслимо назойливый, когда хотя бы на секунду задумаешься о нем, непрекращающийся сопровождал весь их отпуск. До гостиницы добирались на экспресс-поезде. Анна Витальевна прилипла к окну сразу, как они вчетвером заняли все сиденья отсека. Их маленький мирок иногда омрачали придирки Юры к своей жене. Венера то и дело внутренне фыркала и стреляла глазами на всех участников беседы.

– Почему ты сидишь возле окна? Это мой билет, я же выбирал! Теперь будешь то и дело переходить через мои ноги то в туалет, то подышать. Ты же не можешь долго находиться на одном месте!

– Но ты же ничего не сказал, когда я садилась к окну, теперь тебе приспичило! Оставь уже меня в покое!

И Венера все смотрит и смотрит на Аню и глазами спрашивает её, как ты это терпишь. А Аня пожимает плечами и снова прижимается к стеклу. Потом пролетает минута, другая, и Юра втягивается в беседу с Вовкой, который то ли не замечает, как Юра себя ведёт, то ли ему всё равно. Мужчины… Мир снова наступает среди них четверых до нового взрыва раздражения, который Аня с незаметным для себя и окружающих напряжением ожидает.

***

Время в поезде шло томительно долго. Венера через полчаса после начала поездки стала шуршать пакетиками с припасенной едой. Словно белка, маленькая и вездесущая, она начала торопливо поглощать орешки. Вовка тоже присоединялся к её пиршеству, но отрывисто, неторопливо. Засунет свою громадную лапищу в пакетик Венеры, вытащит горсть, закинет в рот и медленно жует словно пробует блюдо из именитого ресторана. Сам при этом большими выпуклыми глазами провожает проносящийся пейзаж за окном. Когда орешки закончились, Анна облегченно вздохнула. Не успел Юра её обвинить в том, что она совершенно не подготовилась к поездке. Не то что Венера, не то, что все разумные женщины во всех поездах мира. Некоторое время Венера посвятила пустой болтовне с Вовкой, посвящённой смешным и непривычным для уха названиям. Лоо. А кто там живёт? Лооняне? Лоозцы? Супруги посмеялись. Аня с привычной белой завистью посмеялась с ними тоже. Потом Венера снова зашуршала и достала булочки.

– А как же фото в прекрасной форме? Ты эдак форму до пляжа не сохранишь! – пошутила Аня.

– Ну не всё же толстеют от одного вида пирожка, – добавил Юра со скучающим видом, не забыв при этом критически оглядеть фигуру Ани.

***

Аню будто ударило обухом по голове. Кровь прилила к щекам. Привычная боль, не интересная никому, даже ей самой уже. Только тело инстинктивно сжимается, разум научился не реагировать, избегать, не замечать. Венера добавила сверху какую-то шутку, как будто сверху закрыла некрасивый торт затейливым коржом. Болото, месиво. Вовка продолжал жевать, вероятно сто раз пожалев о том, что едет с ними на юг. На немногочисленных остановках люди выходили покурить, размять ноги, вдохнуть густой запах жары, цветов, незнакомого места. Аня тоже хотела выйти, но рядом сидящий муж мог сказать ещё какую-то колкость. Аню спасла Венера, легко и непринуждённо заметив, что на следующей остановке ей нужно купить пластиковые сланцы для захода в воду по камням на пляже.