Евгения Горская
Сбываются другие мечты
Особенно и Марине, и Аркадию Львовичу не нравилось, что партийка, в которой Саша стал чуть ли не лидером, имела хоть и неярко выраженную, но националистическую окраску. Не обращайте внимания, смеялся сын, ерунда это всё. Необходимо использовать незадействованный электорат, только и всего.
– Пап, – голос сына звучал с неподдельным участием, – если что надо, ты скажи. Я всё сделаю.
– Не сомневаюсь, – поморщился Аркадий Львович. – Спасибо, Саша, ничего мне не нужно, я справляюсь.
Перовский прошел в ванную, по привычке тщательно вымыл руки. Переоделся в домашний костюм, достал из бара бутылку водки и щедро плеснул в первую попавшуюся чашку.
К его последующим жёнам сын никак не относился. Вежливо здоровался, вежливо прощался. Аллочка мечтала, чтобы Саша её полюбил. Готовила к его приходу всякие вкусности, покупала игрушки, книги, расспрашивала про школу, но так никогда и не узнала, о чём мальчик думает.
Ольга при Саше как-то терялась. Думать про Ольгу было нестерпимо больно, и Аркадий Львович стал планировать завтрашний день.
Третье октября, четверг
Катя любила первую смену. Рабочий день уже кончился, а до вечера оставалась ещё масса времени. Выйдя из поликлиники, она поозиралась по сторонам и медленно пошла к дому. Сегодня красавца Корсакова не было, и Катя, к своему удивлению, почувствовала некоторое разочарование.
Дома она опять просмотрела найденное у Ольги видео, без конца останавливая изображение, постаралась выбрать кадр, на котором лицо парня в лодке было наиболее чётким, и переписала изображение на телефон.
Нашла в Интернете карту Подмосковья. Совсем рядом с дачей Перовских был большой водоём, Катя этого не знала.
Ольга наверняка снимала парочку на озере около дачного посёлка.
Катя приезжала на дачу Перовских лишь однажды, прошлым летом. Тогда им было не до озера, после жарких засушливых дней, как назло, полил дождь, и всё Катино пребывание в гостях ограничилось сидением на веранде. Посидели они с Ольгой отлично, выпили бутылку красного итальянского вина и хохотали уже и не вспомнить над чем. Вечером приехал Глеб, забрал Катю. Аркадия Львовича она тогда не видела, Ольга жаловалась, что он пропадает в больнице сутками.
Катя могла бы ездить к Ольге часто, но тогда и она, и Глеб не мыслили проводить досуг порознь.
Катя закрыла ноутбук, спустилась к машине и менее чем через полчаса позвонила в дверь к девочке Ксюше.
Сегодня та была накрашена иначе, но тоже необычно: губы почти чёрные, а веки почему-то розовые.
– Здрассте. – Увидев ее, девочка не удивилась и даже, кажется, обрадовалась.
– Скажи, пожалуйста. – Катя протянула ей фотографию на экране телефона. – Это Стас?
– Нет, – протянула Ксюша, внимательно разглядывая снимок. – А кто это?
Катя и сама хотела бы знать кто.
– Ты не знаешь, – не ответив, спросила Катя, – на даче у твоих соседей не было несчастного случая?
– Нет, – покачала головой девочка. – То есть не знаю. Какого несчастного случая?
Катя пожала плечами и улыбнулась, показывая, что сама толком не знает.
– А девушка у Стаса была?
– Были какие-то, – небрежно мотнула головой Ксюша и по-взрослому заключила: – Ерунда, несерьёзно. – Похоже, сосед девчонке нравился, и она его слегка ревновала. – Никифоровы всё лето на даче жили, и Стас тоже. И не лень на работу из такой дали ездить. В этом есть что-то старомодное, правда?
– Не знаю, никогда об этом не думала, – сказала Катя.
– Я бы там от скуки с ума сошла.
– Почему же? – удивилась Катя. – Там пруд, можно купаться. И Интернет сейчас везде есть.
– Да ну, – поморщилась Ксюша. – Всё равно в Москве лучше.
– Ну, может быть, ты и права, – улыбнулась Катя.
Простившись с девочкой, она недолго посидела в машине и, понимая, что занимается ерундой, поехала за город.
К удивлению, доехать до водоёма, у которого располагалась дача Перовских, удалось быстро, почти без пробок. За городом было тихо, трава казалась совсем зелёной, как летом, а деревья уже заметно желтели.
Заперев машину, Катя пошла по узкой тропинке вдоль берега.
Было пустынно, только редкие рыбаки уныло сидели возле своих удочек.
Тропинка спустилась к самой воде, Катя чуть не наткнулась на скрытого камышами рыбака и остановилась, глядя на плескающихся в ведре серых рыбёшек.
Мужик, показавшийся Кате совсем старым, встал, распрямился, улыбнулся.
– Здравствуйте.
– Здравствуйте, – вежливо ответила Катя.
– Гуляете?
– У моего друга здесь дача, – сказала она. – Друг умер летом.
– Так у нас вроде никто не умер, – удивился рыбак, при ближайшем рассмотрении оказавшийся вовсе не стариком, а крепким мужчиной под пятьдесят. – Девчонка летом утонула, так она наша, местная.
– Родители недоглядели? – посочувствовала Катя.
– Да девочка уж не маленькая, родители ни при чём, – усмехнулся мужик. – В прошлом году школу окончила. Танька Колоскова. Девка-то неплохая была, добрая. Соседка моя, я её маленькую на велике катал.
Рыбак покосился на заброшенные в воду удочки, сел на складной матерчатый стульчик. Было заметно, что одному на берегу ему скучно и неожиданной собеседнице он рад.
– В колледж хотела поступить, не поступила. Устроилась на работу в Москве, поездила и бросила. Говорила, тяжело очень. А кому на работу ездить легко?
– Да, – согласилась Катя и, стараясь не казаться слишком любопытной, поинтересовалась: – Где она работала?
– Продавщицей в каком-то супермаркете, электронику продавала. Теперь это называется менеджер. Какой менеджер? Продавщица и есть продавщица. Она и здесь могла устроиться, у нас сосед магазин для дачников держит, Таньку по-любому бы взял. Жениха богатого хотела найти.
– Богатых все хотят, – улыбнулась Катя.
– Хотят, – усмехнувшись, кивнул мужик. – Только богачей на всех не хватает.
– Как же она утонула? – посмотрела на ровную гладь воды Катя. – Тихий пруд, это же не море в шторм. Захочешь утонуть, не утонешь.
– Озеро, – поправил рыбак. – Не пруд, озеро. Глубокое, между прочим. Как утонула, не знаю, не видел. Она воду не любила. Плохо плавала.
Пьяный парень раскачивал лодку, девушка цеплялась за вёсла.
– К воде нужно осторожно относиться. Летом здесь народу полно, а всё равно не спасли.
Катя ещё посидела с рыбаком и вернулась домой, когда совсем стемнело.
По всему выходило, что съездил он не зря и привезёт по меньшей мере три потенциальных договора. Оставалось пережить банкет, любителем которых Бородин не являлся, и всё, можно ехать домой со спокойной совестью.
После заключительных речей до банкета оставалось ещё часа три, можно спокойно отдохнуть, пройтись по городу, купить Кате в подарок какой-нибудь сувенир. Он бы так и сделал, но уйти одному означало обидеть Ирину, а этого Бородин не хотел.
Видеть её он тоже не хотел, она достала его за последние дни, и поэтому Глеб трусливо спрятался в номере. Посмотрел почту – ничего интересного, вспомнил, что взял с собой электронную книгу, и улёгся с ней, открыв боевичок, который начал читать накануне отъезда.
Книга была написана легко, с грубым мужским юмором. Бородина всегда удивляло, что Катя такие книги терпеть не может, он читал ей вслух наиболее забавные места. Раньше читал, до того, как в его жизни появилась Ирка.
А ведь он даже не знает, какая литература нравится Ирине. Он вообще мало что знал о своей любовнице и никогда не пытался узнать больше. Она никогда его не интересовала, зачем, почему он с ней связался?..
Бородин опять попытался углубиться в чтение и не смог. В Кате ему было интересно всё. С ней он мог спорить о чём угодно, даже о политике, разговоры о которой ни он, ни она никогда всерьёз не вели. Он понятия не имел, есть ли у Ирины политические пристрастия и ходит ли она голосовать. Она не говорила, а он не спрашивал.
Глеб поднялся, достал из висевшего на стуле пиджака телефон, обрадовался, увидев мерцающий огонёк, говоривший о пропущенном вызове, и огорчился, поняв, что звонила ему не жена.
Он уже не помнил, когда Катя звонила ему в последний раз, а ведь раньше они перезванивались по десять раз на дню.
Звонить Кате было рано, у неё ещё шёл приём, и он перезвонил своей заместительнице, о пропущенном звонке которой сообщал мигающий индикатор.
– Как дела, Глеб? – услышал он знакомый голос.
– Нормально, Любовь Фёдоровна. Приеду, расскажу.
Она Бородину нравилась. Пожилая ухоженная дама, весёлая и остроумная, была ему настоящей опорой, и он с тоской думал о её возможном уходе на пенсию.
– Я хочу тебе напомнить, что в понедельник в десять НТС. Не опаздывай.
– Что? – не расслышал он.
– Научно-технический совет. Забыл?
– Забыл, – покаялся Бородин.
– Глеб. – Она помедлила и вздохнула. – Ковальчук заявление подал.
– Какое заявление? – тупо спросил он.
– Об уходе, какое же ещё.
Серёжа Ковальчук был самым перспективным из молодых специалистов, на нём держался огромный фронт работ, и его уход являлся настоящей катастрофой. Кроме того, немногословный парень просто по-человечески Бородину нравился.
– Почему? Его же недавно повысили.
– А ты чего ждал, Глеб? Ясно, что парень обиделся.
– Да на что обиделся-то?
– Ну ты даёшь, Глеб! – восхитилась Любовь Фёдоровна. – Его вычеркнули из авторов последней разработки. Ты думал, он это проглотит?
– Что?! – ахнул Бородин. – Да я впервые об этом слышу!
– Ну, значит, подружка твоя постаралась, – хмуро заметила женщина.
– Какая подружка? – зачем-то спросил он. Ясно, какая. Ирина Васильевна Мединская, ждущая сейчас в соседнем номере, другой «подружки» у него нет.
– Пока, Глеб, – не стала отвечать заместительница. – Не забудь про НТС.
Бородин, испытывая острое желание метнуть телефон в стену, аккуратно положил его на стол.
Последний вариант документации по разработке после всех его правок печатала Ирина, а он подмахнул не глядя. Ему просто в голову не пришло, что она может убрать чью-то фамилию.
Он отлично знал, что она сейчас ему скажет – произошла нелепая ошибка. Она случайно стёрла фамилию Ковальчука. Как он мог подумать, что она сделала это специально?
Он врал себе, когда говорил, что ничего о ней не знает. Он отлично знал, что от неё можно ожидать чего угодно и ей нельзя доверять.
Ковальчука Ирина терпеть не могла. Они появились в отделении почти одновременно, но Серёжа стал быстро расти, а Ирина так и оставалась на прежней должности. Странно, она никогда не говорила ему о Сергее, но Глеб знал, что она его не выносит, и даже знал почему. Потому что он умнее и талантливее.
Бородин решительно направился к соседнему номеру, постучал в дверь.
– Ты зачем вычеркнула Сергея из авторов? – устало спросил он, когда Ирина открыла. – Только не ври, что случайно, я не поверю.
– Случайно, Глеб. – Она виновато отвела глаза. – Правда, случайно. Я заметила, только когда документация уже ушла.
– Почему сразу не сказала?
Зачем он спрашивает, и так всё ясно…
– Боялась. Правда, Глеб, не хотела тебя расстраивать.
Она уже накрасилась к банкету, заметил Бородин. Глаза казались огромными, в них появились слёзы, и Глеб всерьёз задумался, потекут они из обоих глаз или только из одного.
– Ира, мы не сможем работать вместе. Я не допущу, чтобы ты мне мешала.
Господи! Хоть бы она провалилась куда-нибудь! Глеб никогда не задумывался, нужно ли ему уважение коллег. Теперь понял, что нужно. А эта дура сделала его посмешищем. Нет, не она. Он сам сделал себя посмешищем.
– Потом, Глеб, – быстро сказала она, как обычно, принимая вид несчастный и жалкий. – Я сделаю, как ты скажешь, только сейчас не надо об этом.
Оставлять её под своим началом нельзя, теперь он каждую минуту будет ждать, что она выкинет ещё что-нибудь абсолютно недопустимое.
Слёзы не потекли, они исчезли, словно их и не было. Ирина приблизилась, уткнулась ему в грудь.
– Пожалуйста, Глеб, не надо ссориться. Это наш последний вечер, давай проведём его нормально.
– Давай, – согласно кивнул он, с тоской подумав, что не успел позвонить Кате.
Он приедет в Москву и сразу покончит с этим, как бы жалко Иру ему ни было. Да, он жалел её, потому что видел и понимал, что нужен ей. И это было ужасно.
Дама, которую подсунул ему Саша, оказалась моложавой, элегантной, и если бы не заметная седина в волосах, выглядела бы лет на десять моложе своего возраста. Похоже, волосы женщина не красила из определённого кокетства, поскольку макияж на лице присутствовал, и сама она производила впечатление человека, очень о себе заботящегося, даже странно, что так запустила вены.
Вены никуда не годились, операцию делать надо срочно. Аркадий Львович подробно объяснил, куда обратиться, чтобы попасть к лучшим специалистам. Дама смотрела на него с сочувствием, наверняка знала о несчастье с женой, а ещё с явным интересом, Это раздражало, и он облегчённо вздохнул, когда за ней закрылась дверь.
Раньше, до Ольги, он такие взгляды любил. Бог не обидел его ни умом, ни силой, он был высоким, мускулами своими гордился, хотя и не стремился их демонстрировать, и женское внимание ценил.
Собственно, за исключением Марины, он и связывался с женщинами, только когда те сами проявляли инициативу. С Мариной они были слишком молоды, неопытны и влюблены, и разобрать, кто из них влюбился первым, не представлялось возможным.
Ольгу он долго не замечал. Он вообще мало внимания обращал на медсестёр, предпочитая женщин ярких, умных и вполне состоявшихся. С сёстрами же только шутил, называл их уменьшительными именами и никогда не воспринимал всерьёз.
На Оленьку Багрову он обратил внимание, когда увидел случайно, что она читает Чехова. Это было ночью во время дежурства. Она неслышно переворачивала страницы, склонившись под неяркой лампой в пустом больничном коридоре. Он не сомневался, что читает девочка дамский роман, и опешил, когда, сев рядом, увидел фамилию автора. Сашу он так и не смог приучить к русской классике, сколько ни внушал ему, что не знать литературу – всё равно что не знать таблицу умножения или столицу собственного государства. Сын смеялся, махал руками, уверял, что обязательно, обязательно всё прочтёт, только не сейчас, потом когда-нибудь. Сейчас у него совсем нет на это времени.
Аркадий Львович подвинул стул, сел рядом с Багровой. Она подняла на него бледное от бессонницы лицо, и он неожиданно припомнил, что она отличалась от других сестёр ещё одним – удивительно правильной речью, без молодёжных сленговых словечек, которых он терпеть не мог.
– Вы москвичка? – неожиданно и глупо спросил он.
– Да, – удивилась она и слегка наклонила голову.
Тогда он впервые отметил эту её привычку – от удивления наклонять голову.
– Сколько вам лет? – вопрос был ещё глупее предыдущего.
– Двадцать шесть. – Она еле заметно улыбнулась, и он отчего-то сразу перестал чувствовать себя дураком, как за минуту до этого.
Она была всего на шесть лет старше его сына. И почти на двадцать лет моложе его самого.
– Оля, почему вы не пошли в институт? – Той ночью он отличился редкостной бестактностью, но ему было легко под её слабой улыбкой.
– Так вышло.
Она чуть нахмурилась, ей не хотелось об этом говорить, и он отстал. Просто сидел с ней рядом.
Это потом он узнал, что её родители погибли в автокатастрофе, что её растила бабушка и она умерла, когда Оля только окончила медучилище.
– Бабушка боялась, что я останусь совсем без специальности, – рассказывала ему Ольга, когда они, уже будучи мужем и женой, ездили на кладбище к её родным. – Поэтому и уговорила меня пойти в училище.
После той ночи, когда она читала Чехова, а он молча сидел рядом, в его жизни ничто не изменилось, он опять почти не замечал медсестру Багрову, а она не замечала его…
Заглянул дежурный хирург, доложил, что плановая операция, назначенная на сегодня, закончена. Аркадий Львович подошёл к окну, недолго смотрел на больничный двор, запер кабинет и спустился в реанимацию взглянуть на больного.
Четвёртое октября, пятница
Наконец-то командировка кончилась. Бородин осмотрел гостиничный номер на предмет забытых вещей и кивнул Ирине:
– Ты готова? Поехали.
Она послушно повезла чемодан к двери. Она всё время старалась быть полезной, и ему стало совестно, что он так от неё устал. Ему хотелось домой, к Кате, надоело бояться, что Ирка в любой момент может ляпнуть что-нибудь неподходящее или посмотреть на него совсем недопустимо в присутствии коллег.
Ему было бы гораздо проще, будь он уверен, что нужен Ирине только для карьерного роста. Он отлично знал, что это не так, он нужен ей сам по себе, и это его ужасало.
Самолёт летел полупустым. Ирина достала планшет, принялась гонять по экрану разноцветные шарики.
Два года назад он и Катя летели в Рим. Тогда ему ещё не нужно было прятать от жены глаза, Катя так же, как сейчас Ирина, сидела слева от него. Она проспала почти всё время полёта, ему было скучно без неё и очень хотелось, чтобы она открыла глаза, он смотрел на неё и почти не замечал, что затекли ноги, и старался поменьше ёрзать, чтобы её не разбудить. Он до сих пор помнил чувство светлой радости оттого, что она крепко спит, оттого, что впереди долгие две недели отпуска, а после отпуска ещё целая жизнь.
Катя плохо загорала, у неё была очень светлая кожа, но мечтала о красивом ровном загаре. На обратном пути он дразнил её, поднося свою тёмную от итальянского солнца руку к её так и не загоревшей коже, и им было ужасно весело, и сидевшая рядом строгая дама недовольно на них косилась. Ему ни разу не было по-настоящему весело с Иркой.
Посадив Ирину в такси, Бородин наконец-то позвонил жене. Телефон был отключён, но он другого и не ожидал, сегодня у неё вечерняя смена.
– Какое счастье, что уже пятница. Устала я, Катенька, – пожаловалась Светлана Васильевна.
– Счастье, – подтвердила Катя, снимая медицинский халат.
Знал бы кто-нибудь, как устала она. Устала от того, что нет мамы, нет Ольги. От того, что почти нет Глеба, хоть он и рядом.
– И на пенсию уходить страшно, не очень-то на неё проживёшь.
Катя кивнула – понимаю.
Попрощавшись со Светланой Васильевной, заглянула в окно над козырьком входа в здание – Корсакова не было.
По дороге домой вспомнила, что не включила телефон, увидела пропущенный звонок Глеба.
Тихо шелестели листья на слабом ветру, как в первый раз, когда юная Катя шла с Глебом.
Глеб учился с её братом Илюшей в одной группе, иногда приходил к ним домой. На Катю парни внимания не обращали, и её это совсем не трогало, она тогда была влюблена в своего сокурсника Диму Сидякина. Сейчас Дима являлся каким-то большим начальником в крупной фармацевтической компании и часто приставал к Кате с рекламой собственной продукции.
Она не сразу заметила, что Глеб часто на неё посматривает, и незаметно стала ждать его взглядов и расстраивалась, когда он на неё не смотрел.
Потом всё закрутилось быстро. Как-то она у метро столкнулась с Глебом, возвращаясь из института, они разговаривали ни о чём под шелест осенних листьев, он вежливо пропустил её вперёд, легко открыв тяжёлую дверь подъезда, и она впервые заметила, какие сильные у него руки и как легко и спокойно идти с ним по тихой улице. В тот вечер он пригласил её погулять, и она пошла, и больше никогда не думала ни о Диме Сидякине, ни о ком-то другом.
Окна квартиры светились. Катя дождалась лифта, отперла входную дверь и сразу попала в руки Глеба.
– Я только вошёл, – прошептал он, утыкаясь ей в волосы. – Катюха, я так соскучился.
Она мягко высвободилась из его рук, повесила на вешалку ветровку.
– Катя…
– Да, Глеб?
– Что не так?
«Не так» было всё. И то, что он не звонил ей двое суток, и то, что сама она боится ему звонить, чтобы не нарваться на недовольные и отрывистые «да» и «нет».
«Не так» было то, что от него сейчас слабо пахло незнакомыми духами.
– Глеб, – спросила Катя, глядя в его виноватые глаза. – Ты меня любишь?
– Я не могу без тебя жить. – Он снова её обнял, на этот раз она не сопротивлялась.
Немедленно кончать с Иркой. Любым способом.
Разобрав дорожную сумку, с которой ездила в командировку, Ира поняла, что оставаться дома и представлять, как сейчас Глеб обнимает свою жену, нет никаких сил. Вариантов было два – поехать к матери или к отцу. Собственно, второй вариант тоже предполагал общение с женщиной, с новой отцовой женой, потому что сам он ни дочь, ни жену вниманием не жаловал, домой, как правило, являлся поздно, почти ночью, а дочери звонил один-два раза в месяц, не чаще.
Ира давно поняла, что эти звонки продиктованы не желанием поговорить с ней и не беспокойством за неё, а исключительно раз и навсегда заведённым правилом. Она так и представляла, как после каждого звонка отец делает пометку в записной книжке, чтобы не пропустить даты следующего звонка.
Ира прошлась по квартире, провела пальцем по поверхности мебели. Палец остался чистым, домработница, которую оплачивал отец, убирала добросовестно. Впрочем, Ира не сказала, когда вернётся, не хотела, чтобы прислуга расслаблялась.
Можно было встретиться со школьными или институтскими подругами, но не хотелось. Поразить их нечем, разве что папиными деньгами, которых он, надо отдать ему должное, для неё не жалел. Но к её деньгам подруги давно привыкли, а больше похвастаться ей нечем. Карьеры не сделала, замуж не вышла.
Карьеры она не сделала из-за Глеба. И замуж не вышла из-за него же.
– Мам, – решительно сказала в трубку Ира. – Я сейчас к тебе приеду.
– Ты вернулась? – равнодушно удивилась та. – Как съездила?
– Нормально. – Интересно, если бы самолёт разбился, как скоро бы мать хоть чуть-чуть о ней забеспокоилась? Через неделю? Через месяц? – Приеду, расскажу.
Одевшись, Ира потянулась к ключам от машины, передумала и вызвала такси, пока ждала, наспех соорудила себе коктейль из мартини с соком и медленно тянула его, стараясь не расплакаться.
Она ждала от этой командировки многого. Чтобы Глеб понял, насколько она лучше, ласковее, моложе и красивее его жены. Что она преданно его любит. Что она его верная помощница, правая рука, секретарь и руководитель в одном лице.
Получилось всё наоборот.
Лежащий на столе телефон пискнул, пришла эсэмэска с номером подошедшей машины. Ира торопливо допила коктейль, спустилась вниз и очень скоро отпирала своим ключом мамину дверь.
– Как съездила? – целуя её, спросила мать.
– Нормально. – Ира повесила куртку, переобулась в домашние шлёпанцы.
Мать была единственным человеком, кто знал о её романе с начальником. Так же, как Ира была единственной, кто знал о материных романах, включая тот, от которого распался брак родителей. Самое смешное и грустное, что полноценного романа тогда не было.
– Ты зря теряешь на него время.
– Посмотрим. – Ира прошла за ней на кухню, села на своё любимое место в углу.
– Ужинать будешь?
– Попозже. Выпить что-нибудь есть?
Мать достала почти пустую бутылку кагора, рюмки, налила себе и дочери. Кагор Ирина терпеть не могла, но выпила. Подумала, наполнила рюмку снова и опять выпила.
Она теряла время не только на Глеба. Она впустую теряла время в институте, потому что никакой карьеры ей не светило. И в этом, кстати, тоже виноват Глеб. Он считает, что повышать в должности нужно хороших специалистов, и ошибается. Ира знала, что начальником была бы куда лучшим, чем та же Любовь Фёдоровна, и даже лучшим, чем сам Глеб. Если у кого-то получается схемы рисовать, пусть рисует, а руководить должны совсем другие люди, хваткие, без слюнявых принципов, как говорит отец.
– Ты бы попросила отца работу тебе найти, – словно прочитала её мысли мать.
– Я подумаю.
Когда-то он предлагал ей свою помощь в трудоустройстве, но тогда Ире хотелось всем доказать, а папаше в первую очередь, что она сама способна на многое. Дура была, не знала жизни.
– Ты права, – кивнула Ирина. – Попрошу отца.
– Ну и правильно. – Мать полезла в холодильник, достала контейнеры с продуктами, поставила в микроволновку.
После развода отец, к удивлению их обеих, каждый месяц платил матери большую сумму «на прожитьё», для обычного человека просто огромную.
Ира только недавно поняла, что в этом была изощрённая месть; отец отлично знал свою первую жену и правильно рассудил, что работать она при таком содержании не пойдёт, выйти замуж за столь же обеспеченного человека едва ли сможет, без неё желающих хватает, и будет вечно от него зависеть. Зависеть и бояться, что в любой момент подачки прекратятся.
Особенно страшно матери стало, когда он женился. Ире тоже стало страшно, но пока отец платил ей исправно.
– Иришка, ты кончай с Глебом, – посоветовала мать, выкладывая на тарелки аппетитно пахнущее мясо с овощами из разогретых контейнеров.
– Вкусно, – похвалила Ира.
– У меня домработница новая, с Украины. Хорошо готовит. – Мать уселась напротив, в упор посмотрела на дочь. – Кончай с ним, доча. Не выйдет у вас ничего.
– Посмотрим. Не каркай.
– Я другое имею в виду. Даже если он от жены уйдёт, ты не сможешь с ним жить.
– Это ещё почему?
Ира отлично знала, что она имеет в виду. И её опасения вполне реальны. С Глебом ей, Ирине, постоянно приходится быть настороже, не говорить правду, потому что правда у них разная. Её правда простая, без лицемерия – в жизни либо ты командуешь, либо тобой командуют, иных вариантов не бывает. И надо делать всё, чтобы командовать самому. То есть самой.
А Глеб… Он умел довольствоваться малым и считал, что в жизни всё даётся тяжёлым трудом. Ира вполне могла бы считать его дураком, если бы не знала, что он очень умён.
Да, они очень разные, но, как назло, на свете нет никого, кто был бы нужен ей так, как он.
– Он всю жизнь будет работать за копейки, вот увидишь, – продолжала мать. – Я таких людей знаю. Тебе это надо?
– Отстань.
Разговаривать с матерью было легко. Она правильно сделала, что не осталась дома.
Уже прощаясь, Ира обратила внимание, что в прихожей не горит люстра, светятся только боковые светильники.
– Перегорело что-то, – объяснила мать. – Руки не доходят новую купить.
Как могут до чего-то не доходить руки у женщины, абсолютно ничем не занятой, Ира не понимала, но пообещала:
– Я тебе куплю.
