Ева Витальевна Шилова
Единственная для Синей Бороды
– При том, что я себя не просто нежно люблю, а еще хочу уважать. А это невозможно, если не совершать поступков, определяемых внутренним сознанием как положительные. Если бы я вместо того, чтоб применить все свои навыки села около постели твоего отца и подумала «пусть будет, как будет», этот трусливый поступок, может, и не повлиял бы на мою любовь к себе, но самоуважение отнял бы практически полностью. А я не хочу снижать планку собственной самооценки.
– А я думала, дело в чувствах…
– Ника, в них тоже. Но чувства, они… как же правильно сформулировать? Не всегда являются толчком к действию! Знаешь, сколько людей, несмотря на самые вроде, как и сильные чувства, когда дело доходит до реальных поступков, предпочитают занять позицию «у меня все равно не выйдет» или «этим должен заняться кто-то посильнее»? Можешь не верить, но большинство. Видимо, я принадлежу к меньшинству. Так что не смогла я остаться в стороне…
Из-за состояния отца их жизни изменилась. Более полугода прошло в режиме восстановления. Отец уже начал ходить, пусть и с тростью, полностью вернул себе контроль над руками, однако левый угол рта у него по-прежнему оставался выше правого… Он продолжал делать восстановительную гимнастику, много гулял, посещал сеансы массажа, они даже начали присматриваться к срокам отхода круизных судов на Исландию, которые отплывали из Гамбурга, когда на глаза Нике попалась эта справка.
Нет! Нет, нет и нет! Не готова Ника мириться с этим! И не станет. Но самой ей не справится, придется искать помощника. Или сообщника? Какая разница, ей нужен тот, кто окажется на ее стороне. И подумав, и перебрав всех знакомых, она обратилась к заместителю отца, герру Этингеру.
– Вы уверены, фройляйн Верóника?
– Да, герр Этингер.
– Вы понимаете, что я сильно рискую?
– А я не рискую?!
– Вы родной человек, Вам простительно…
– Я обещаю, что никогда и никому! …
– Одних обещаний мало… нужны более серьезные гарантии…
Увидев справку о гонококковой инфекции нижних отделов мочеполового тракта, отец даже не стал дожидаться возвращения Инги из отделения гинекологии, написал ей гневное письмо и уехал в Бад-Ишль на термальные источники, сбросив на Нику и фрау Оттилию обязанность проследить за процессом сбора ею вещей. А дочь постаралась подогреть его возмущение, вовремя рассказав об исчезновении никогда не снимаемой ею подвески с Близнецами, доставшейся от матери, с которой они родились под одним знаком Зодиака… Поэтому фрау Ингу Винтерхальтер после госпиталя в доме Калленбергов ждал не самый теплый прием. Даже наоборот.
Ника специально прогуляла занятия, только бы поприсутствовать при столь занимательном зрелище. Проследить, чтоб Инга, во-первых, все свое барахлишко забрала, не оставляя ей шансов вернуться хоть за какой-то мелочью, ну и удостовериться, чтоб она ничего лишнего не попыталась прихватить, как предыдущие отцовские пассии, во-вторых… Да и ключи от входной двери следовало отобрать. Ну, и фальшиво посочувствовать, как же без этого…
Инга собирала вещи молча, аккуратно складывая в чемоданы платья, блузки и юбки. Для обуви она припасла складные ящики, куда отправились отдельные коробки с каждой парой. Ника чуть не извертелась от нетерпения, ожидая не то истерики, не то обвинений, не то угроз, да хоть какой-то реакции, но так и не дождалась. Спокойное лицо, сжатые губы, отточенные движения – фрау Винтерхальтер не опустилась до неподобающего поведения. Нике самой пришлось как-то начинать разговор, потому что ее стало тяготить столь упорное молчание:
– Ты сама будешь вещи перетаскивать?
– Бригада носильщиков поможет.
Нет, но как-то же надо ее подковырнуть?
– Ты знаешь, что отца возмутила пропажа маминой подвески?
Инга оторвалась от утрамбовывания в чемодан очередного свитера и подняла на Нику ничего не выражающий взгляд:
– Я не думаю, что это проблема. Интересно, какой период времени покажется тебе правильным, чтоб подвеска как бы случайно нашлась?
Догадалась, подумала Ника, ну и что? Подвески-то нет! А когда она найдется, отец про тебя и думать забудет. И это правильно. Но просто так спустить такой выпад было бы неправильно, и она преувеличенно ласково предложила:
– Будет плохо – обращайся. Я злорадствовать люблю…
Но и Инга не стала оставлять подобное оскорбление без ответа и так же ласково сообщила:
– Все-таки комарихи гуманнее человеческих самок…
– Это еще почему?
– Когда комариная самка пьет твою кровь, она, по крайней мере, перестает зудеть…
Ах, ты! … Ладно, один-один. Ничего, ждать недолго, сейчас ты шмотье соберешь и все равно отсюда уберешься, и уж Ника позаботится о том, чтоб и духу твоего поблизости не было! И вот кстати, она чуть не забыла:
– Ключи.
Инга молча отперла отцовский кабинет, куда самой Нике до сих пор ходу не было, и, подойдя к столу, написала на листе короткую фразу, начинающуюся с буквы «B», дальше подсмотреть не удалось, положила всю связку ключей на записку и выдворила Нику из кабинета, захлопнув за ними дверь.
– Ты что? …
– Ключи заберет твой отец. Не помню, чтоб он распоряжался обеспечить тебе доступ в кабинет.
– А теперь уматывай и помни: тебя не желают здесь больше видеть!
– Я уже ухожу. И на будущее… очень желаю тебе не сломаться, когда придется на себе испытать принцип бумеранга[25].
Ника захлопнула за ней и носильщиками входную дверь и выдохнула с облегчением, понимая, что главный раздражитель удалось нейтрализовать. Теперь все будет хорошо. Теперь все будет как раньше.
И их с отцом жизнь покатилась по наезженной колее за некоторыми исключениями. Отец теперь меньше времени уделял работе, передав бóльшую часть обязанностей своему заместителю, ставшему младшим компаньоном, у них с Никой появилась возможность путешествовать, предпочитая поезда, корабли и избегая самолетные маршруты. И со своими дамами отец отныне перевел общение на сугубо деловые рельсы: два раза в месяц его посещала одна и та же девушка из заведения фрау Эрментрауд.
Ника даже не пыталась запомнить, как ее зовут, много чести. Профессионалки чем хороши: оказывают требуемые услуги, получают за это оговоренную плату и на большее не претендуют. И правильно.
А сама она, когда ей исполнилась восемнадцать, поступила в Академию изобразительных искусств[26] на бакалавра[27]. Среди всего диапазона предлагаемых учебных направлений: живопись, скульптура, искусство в публичном пространстве, медиа, классическая архитектура, видео- и фотоискусство, Ника предпочла отделение фотографии. Нравилось ей бродить с фотоаппаратом и «ловить» случайные необычные кадры…
А сегодня наступает один из самых волнительных дней ее жизни: Кифер Баумгартен, финансовый аналитик инвестиционного отдела банка ее отца, вчера вернулся после полугодовой стажировки в японском «Дайите Канге Банк», и вечером придет к отцу официально просить ее руки. То, что отец со вчерашнего вечера ходит смурной и напряженный, да еще регулярно в кабинете гоняет на магнитофоне старую песню Мирей Матье, Ника списала на волнение накануне перемен в жизни. В конце концов, не каждый день единственная дочь выходит замуж! Причем не за какого-нибудь длинноволосого наркомана, который отращивает лохмы ниже плеч, не любит мыться, бренчит на гитаре нечто непонятное и считает себя гением! А за в высшей степени положительного и перспективного сотрудника «Калленберг банк», не как-нибудь! Отцу нравился этот серьезный молодой человек, их с Никой помолвка длилась уже два года, она даже успела лишиться девственности в его объятьях, и сегодня окончательно должен быть оговорен день свадьбы. Ника достала любимую подвеску, она радовалась и светилась от счастья, но… ее надеждам не суждено было сбыться.
После ужина отец с Кифером перешли в кабинет, откуда ее жених вылетел буквально через пять минут, ожег ее полным ненависти взглядом и сбежал, не попрощавшись. Пальто, правда, не забыл прихватить, равно как и влезть в начищенные до зеркального блеска туфли. А Ника понеслась к отцу выяснять, что собственно, между ними произошло, из-за чего вместо свадебного предложения от Баумгартена она наблюдает какую-то беготню.
– Что происходит? Почему он умчался, как будто его разъяренный тигр по пятам преследует?
– Просто парень увидел один документ и занервничал.
– Что такого он мог увидеть, чтобы…
– А вот.
Что ж там за бумажка такая? Выписка, полученная в частной клинике Дёблинг, о сделанном месяц назад В. Калленберг прерывании беременности на сроке шесть недель. Арш! Шайзе! Не сознаваться и отрицать!
– Это фальшивка, я попала туда с ушибом колена!
– Только документов о твоем пребывании в их отделении ортопедии и травматологии не нашлось. Зато твой гинеколог утверждает, что делал тебе аборт. Еще и меня стыдил, что я дал на это разрешение…
– Он не имел права…
– Он ничего не нарушил, поделившись со мной открытой информацией. А Баумгартен сбежал, потому что подсчитал: если за время его полугодичного отсутствия у невесты появляется полуторамесячная беременность, значит о ее верности речь не идет…
– Но зачем ты ему рассказал?
– Затем, что это не первая попытка водить окружающих за нос с помощью поддельных справок, Верó… я вчера в Центральный госпиталь заехал… там меня просветили с чем туда в свое время угодила Инга…
– У нее была инфекция…
– У нее был кем-то спровоцированный выкидыш. Я только сейчас понял смысл ее последней записки…
– Какой?
Отец молча выложил затрепанный клочок со словами «Bravo, tu as gagné!» Ника, изучавшая в Академии кроме испанского еще и французский, с легкостью перевела текст «Браво, ты выиграл!» Вот почему отец с прошлого вечера гоняет эту песню Матье…
– Инга не из тех, кто будет изменять, значит, это был мой ребенок, которому не дали родиться. У нас ведь могла быть семья… Зачем так жестоко, Верó?
– Затем, что она лезла в нашу жизнь! И могла все испортить!
– Скажи прямо, что тебя не устраивало делить мое внимание с братом или сестрой!
Ника крепко, как всегда, когда волновалась, сжала в кулаке материнский кулон с Близнецами, и только потом поняла, что сделала это напрасно.
– А, и кулон Хелене нашелся! И почему я не удивлен?
– Значит, ты все выяснил и решил мне таким образом отомстить? Спасибо, папа!
– Скорее, решил пожалеть Кифера. Со мной ты уже такой фокус провернула, пусть хоть парнишка избегнет участи проживания с манипулятором…
Ника продолжала сидеть в гостиной, не зная, что делать и слушая как в кабинете француженка напоминает отцу о прошлом:
«Мы вместе играли нашу жизнь,
А потом в один прекрасный день удача отвернулась.
Мы не закончим партию вместе,
И каждый уходит один в свою сторону.
Браво, ты выиграл, а я, я все проиграла.
Мы так любили друг друга, больше не любим».
Не простит, отчетливо понимала она. Иначе бы промолчал насчет аборта и не стал расстраивать свадьбу. Неужели ему какой-то гипотетический ребенок важнее ее? А Матье продолжала рвать отцу душу своим проникновенным сопрано:
«Но фишки брошены,
Четные, нечетные, красные и черные.
Кто счастливее из нас двоих в этот вечер?
Браво, ты выиграл, а я, я все проиграла.
Мы так любили друг друга, больше не любим».
Ладно, этот бой проигран, но война – нет! Мы еще поборемся. Это сейчас ему плохо, но в конце-то концов! Это все, когда было! Тем более, что сейчас он должен быть доволен, ведь свадьбу с Кифером ему удалось отменить… Так что дождемся завтрашнего дня и поговорим. Мы же по-прежнему семья? Ее стратегические планы прервал гулкий удар, раздавшийся из кабинета. Глазам ринувшейся туда Ники предстало страшное зрелище: повторялась история шестилетней давности – отец лежал на полу в луже собственной блевотины, от которой резко несло спиртным, и не мог подняться.
И снова номер 141, и снова карета скорой помощи. И палата в Центральном госпитале, куда Нику не пустили. Более того, его врач Райнер Зиверс на сей раз ничем не смог ее обнадежить.
– Состояние герра Калленберга очень тяжелое. Фрау доктор Винтерхальтер от нас, к сожалению, уволилась… и сейчас мы не располагаем врачами такого уровня. Но я постараюсь устроить Вашему отцу консультацию герра профессора Ранненкампфа. Будем надеяться на лучшее…
Ника сидела в госпитальном холле и пыталась понять собственные чувства. Прямо сейчас отца могут не спасти, и он останется овощем… или умрет. Что отсюда следует? А ничего. Она взрослая и имеет право сама определять свою жизнь. Она единственная наследница не самого маленького во всей Австрии состояния и завидная невеста. И можно попробовать убедить Кифера Баумгартена, что никакого аборта не было… просто отец в помраченном состоянии сознания из ревности решил не дать ей выйти замуж… поплачется, пожалуется… все поправимо. Все может получиться.
Но сначала поинтересоваться у тех, кто может разъяснить ей ситуацию с правами наследования. И наиболее правильная кандидатура – герр Этингер.
В святая святых – правление «Калленберг банка» ее пропустили мгновенно, служащие прекрасно знали единственную дочь директора, периодически заезжавшую за отцом, и без проволочек позволили ей зайти к младшему компаньону, герру Манфреду Этингеру.
– Фройляйн Верóника, чему обязан?
– Манфред, отец при смерти. Как узнать, на что я могу рассчитывать, как единственная наследница?
– Насчет единственной… я бы не торопился.
– Это почему?
– Не далее, как позавчера Эверт Калленберг изменил завещание.
– И… что?
– Я знаю об этом только с его собственных слов. Он счел, что его дочь слишком молода, чтоб дать ей в руки неограниченный доступ к его состоянию… поэтому кроме мелких сумм прислуге и памятных вещей старым друзьям, он завещал организовать траст на твое имя.
– И каковы условия этого траста?
– Тебе достается квартира в Вене, автомобиль, вилла в Кастильоне-делла-Пеская и дом в Испании без права продажи. С общего капитала тебе будут ежемесячно выплачиваться проценты за вычетом сумм, идущих на оплату недвижимости и налогов. Это составит примерно полторы-две тысячи шиллингов. При необходимости, назначенный отцом опекун может счесть возможным увеличить сумму выплат по твоей просьбе разово или постоянно.
– Какой опекун?! Я уже год с лишним как совершеннолетняя[28]!
– Старший совершеннолетний сын Джона Леннона тоже так думал. Пока завещание не опубликовали…
– Акции «Калленберг банка» мне полагаются?
– Нет.
– А когда я смогу воспользоваться основным капиталом?
– Никогда. Его смогут получить только твои дети после твоей смерти.
– Та-ак… и кто у нас опекун?
– Эверт Калленберг доверил эту тяжелую миссию мне.
– Ну, тогда все нормально, с тобой-то мы надеюсь, договоримся? И я смогу не считать мелочь в кошельке?
– Я так не думаю.
– То есть как?
– Верóника, я намерен строго следовать условиям завещания, подписанным твоим отцом. Он счел, что деньги давать тебе напрямую нельзя, поэтому все твои расходы отныне под моим контролем.
– Это такое отношение после того, как ты меня начал растлевать, когда мне даже пятнадцати не было?
– Ты сама согласилась на такой вид расплаты, чтоб избавится от ненавистной врачихи. И это ты подсыпала ей какую-то гадость для провокации выкидыша. Меня там и близко не было! Я в командировку в Лондон уезжал.
– Мне пришлось согласиться на твои условия, потому что у меня не было выхода!
– С Баумгартеном у тебя тоже выхода не было? Не преувеличивай, дорогая, ты же сама раструбила на весь город, как лишилась невинности с Кифером в восемнадцать лет… в отеле Китцбюэля, кажется? Простынку из окна для пущей достоверности не вывешивала?
– Так это потому, что ты предпочитал извращенные…
– Альтернативные, Верóника, исключительно альтернативные виды секса. И тебе, помнится, это нравилось.
– А если я тебя на весь мир ославлю как педофила?
– И что у тебя есть кроме голословных утверждений? Ты со своими откровениями изначально будешь бледно выглядеть, как алчная и лживая девица, готовая на все ради денег, даже оклеветать старого друга семьи. Но, допустим, дело дойдет до суда, тогда и у меня не останется выхода, кроме как выложить пару козырей. Я, знаешь ли, по молодости увлекался киносъемками… и наши развлечения периодически снимал скрытой камерой.
– Ты сам себя утопишь!
– Вряд ли… потому что камеры были установлены так, что моего лица не видно. А вот твое – очень отчетливо. У меня сохранился даже тот замечательный ролик из отеля Sacher, припоминаешь? Там ты с завязанными глазами ползаешь на коленках и старательно нас опознаешь без помощи рук… и ведь всех угадала!
– Ты меня заста…
– Это ты расскажешь в суде. Присяжные обязательно тебе поверят, особенно получив сделанную мной кассету с нарезкой твоих самых «ярких» выступлений. Я ее так и назвал «Девочка с морковкой». И обязательно пришлю всем заинтересованным для просмотра, от судьи до секретаря. И всем прокатам с пометкой 18+. А хочешь, гамбургским порно-клубам подарю партию? Так что, либо соглашайся на условия траста, либо не получишь ничего.
– А то, что мне пришлось аборт от тебя делать?
– А кто сказал, что от меня? Меня в той клинике Дёблинг и близко не было, все проплаты осуществлялись наличными, биоматериал кремирован. Что мне можно предъявить?
– Какой же ты мерзавец!
– Верóника, постарайся не кричать так громко. Ты не на базаре, а в банке, здесь дело имеют с деньгами, а деньги… они тишину любят…
Ника металась по комнате, не зная за что хвататься и что предпринять. Тварь! Ну какая же тварь этот Манфред! Мисткерль! Да чтоб ему танцевать вообще никогда и ничего не мешало! Столько лет прикидываться лучшим другом, верным компаньоном и дельным советчиком, чтоб потом практически воткнуть нож в спину! И ведь он точно уверен, что это ему сойдет с рук, да, считай, уже практически сошло, завещание подписано, сам отец в коме, из которой его выдернуть без шансов, и скоро наследнице финансовой империи Калленберг ради добычи пропитания останется разве что выходить под фонарь…
Почему он тебя привлекал понятно: взрослый, умный, умелый, холеный. Ты думала он о тебе заботиться, не покушаясь на твою девственность? И уговаривая сохранить ее для будущего мужа? Ты и впрямь считала, что для него что-то значишь? Больше чем обычное развлечение? Вот и получи ответ, «Девочка с морковкой» …
Ника машинально включила воспроизведение музыки на магнитофоне. А ведь слова песни «Bravo, tu as gagné!» можно смело адресовать и к ее отношениям с Манфредом Этингером:
«В любви закон как на войне:
Самый сильный из двух остается последним.
И наша такая красивая любовь так плохо закончилась.
Мы судим ее при закрытых дверях в трибунале.
Браво, ты выиграл, а я, я все проиграла.
Мы так любили друг друга, больше не любим».
Пиммель! Но один шанс есть. Небольшой, но есть. Можно попробовать обратиться к Инге. Она профессионал и уже дважды вытаскивала отца практически с того света, так почему бы ей не сделать это в третий раз? Прямо как в сказках. И тогда можно будет уговорить отца написать другое завещание, аннулировав нынешнее. И вообще… кто-то там, помнится, разные слова говорил о любви? Так, может быть, пора уже их как-то подкрепить делом? В очередной раз?
Только вот захочет ли она с ней разговаривать… с учетом обстоятельств их расставания…
Найти Ингу оказалось непросто. Но Ника не сдавалась, поочередно отлавливая всех врачей Центрального госпиталя и выуживая у них крохи хоть какой-то информации. В Швейцарию переехала? Точно? А куда именно? Клиника La Ligniere, регион Женевского озера? Спасибо, спасибо!
Справочник больниц сообщил, что La Ligniere – реабилитационная клиника (логично, куда еще реаниматологу податься?), имеющая несколько отделений, в том числе: отделения сердечной, ортопедической, диабетической и даже психиатрической реабилитации. Но по всем приведенным в справочнике телефонам фрау доктора Винтерхальтер звать отказались. Хорошо, хоть последняя собеседница сжалилась и предложила поискать ее на конференции в Цюрихе, проходящей в отеле Централ Плаза. Ника тут же кинулась на вокзал и купила билет на ночной поезд Вена-Цюрих. Утром она уже шла на штурм отеля, куда ее поначалу не собирались пускать, требуя приглашения. Но она выкрутилась, показав папку и заявив, что привезла доклад для доктора Винтерхальтер, который следует передать исключительно из рук в руки! Ее пропустили. И в перерыве она сумела добраться до Инги.
И не узнала ее. Модная стрижка с рыжеватыми прядями, костюм от Helmut Lang, лодочки от Högl, сумочка от Silhouette, неплохо, однако, упакована бывшая скромница! И бритвенный взгляд, которым она Нику окинула… таким хорошо трупы кромсать, не иначе. Ника даже слóва произнести не успела, как была предупреждена:
– После перерыва у меня доклад, в твоем распоряжении пять минут.
Ника уложилась в одну фразу:
– Отец умирает, спаси его!
И получила равнодушное:
– Этого следовало ожидать. Наверняка нарушил запрет на алкоголь.
– Если я перед тобой в чем и виновата… то он-то не при чем! Помоги ему!
– Мне достаточно того, что когда-то он предал меня, потому что предпочел поверить тебе. Твое время истекло. Прощай.
Ника ехала домой, понимая, что одним поступком перечеркнула не только отцовскую жизнь, но и свою. Вот теперь он при смерти, и единственный человек, который может исправить ситуацию, наотрез отказался это делать… а она скоро окажется нищей. Нет, ей не было стыдно. Ей было обидно. А в голове крутились привязавшиеся строки:
«Мы играли вместе нашу жизнь,
А потом в один прекрасный день удача отвернулась.
Мы не закончим партию вместе,
И каждый уходит один в свою сторону.
Браво, ты выиграл. Браво, ты выиграл».
Никто не ожидал, каким на деле окажется завещание Эверта Калленберга. Когда старый Лотар Бааде его огласил, Ника чуть не умерла со смеху. Ай да отец, ай да хитрец! Ее доля оказалась практически такой, как предупреждал Манфред. Голосующие акции, квартира в Вене, автомобиль, вилла в Кастильоне-делла-Пеская и дом в Испании перешли ей, но все это без права продажи! С определенной суммы в банке ей будут ежемесячно выплачиваться проценты за вычетом сумм, идущих на оплату недвижимости и налогов, что составит примерно полторы-две тысячи шиллингов. Сама сумма для нее неприкосновенна, ее смогут получить только ее дети после ее смерти. Плюс ей будут выплачивать дивиденды. С другой стороны, герру Этингеру не перепало ничего, из-за чего того знатно перекосило.
А основная часть отцовского капитала делится поровну между фрау Гретхен Бауэр и их с отцом общей дочерью Ангелой, и (ну Вы подумайте!) фрау Ингой Винтерхальтер. То есть папенька не просто успел внебрачного ребенка состругать, а еще и всех обмануть перед смертью! Ника порасспросила Лотара Бааде и тот сразу предупредил, что к фрау Бауэр можно не подкатывать, ее с дочерью интересы будет защищать лучший австрийский адвокат Дагмар Мозер, являющаяся ее родной сестрой, а вот саму Ингу попробовать проверить на прочность можно, вдруг пожалеет и поделится, не чужие люди, все-таки…
Ника забросала Ингу жалобными письмами, но получила в ответ спустя почти год только небольшую бандероль, содержащую книгу. На обложке значилось «Омар Хайям. Мудрости жизни». В ней была газетная заметка, о том, что на пожертвованные фрау доктором Винтерхальтер деньги клиника La Ligniere выстроила новый реабилитационный корпус, оснащенный самым современным оборудованием, который в рамках социальной программы будет принимать даже тех, кому нечем заплатить за лечение и восстановление после инсульта. Эта заметка была вложена на странице со следующими стихами:
«Не делай зла – вернется бумерангом, не плюй в колодец – будешь воду пить,
Не оскорбляй того, кто ниже рангом, а вдруг придется, что-нибудь просить.
Не предавай друзей, их не заменишь, и не теряй любимых – не вернешь,
Не лги себе – со временем проверишь, что этой ложью сам себя ты предаёшь» …
