Почти славянское фэнтези. Сказка ли?
Кто знает, может и правда…
– Не ходи по весне на реку, – говорила Егору бабушка.
– А то в воду упаду?, – спрашивал маленький Егор.
– Нет, – отвечала бабушка. – Русалки заберут. Они по весне на землю выходят, хороводы водят да женихов себе присматривают.
– А зачем им женихи?, – любопытные детские глазки ждали сказку.
И бабушка, укутывая внука тёплым одеялом, оправдывала ожидания. Потрескивали догорающие угли в печке, бродили по стенам пятна света от настольной лампы, лилась неспешно сказка.
– Русалки, они же на дне реки живут. Зябко им там, к живому теплу тянет. Всё думают, бедные, как согреться. Да то невдомёк, что не будет живой человек в воде жить. Вот и тянут парней в реку, а потом над ними плачут. Топнут-те, как кутята.
– Ба, а зачем парни к русалкам идут?, – маленький Егор смотрит на пляшущие от лампы тени и мерещится ему берег реки, девушка красивая, длинноволосая, с глазами печальными. Сидит она на берегу реки, волосы чешет деревянным гребнем, песни поёт протяжные, суженного ждёт.
Долго ждать может. Что ей, неживой.
Спит Егор и снятся ему воды речные, глубокие да девы с чёрными волосами и белыми лицами.
***
Давно уже не стало бабушки. Лет семь как отнесли на деревенское кладбище. В доме никто не жил, наезжали летом родители да Егор – печку протопить, огород обкосить. Порой с компанией – шашлыки жарили, баню топили. Поддерживали в порядке и дом, и баню, так, на всякий случай.
В этом году Егор приехал надолго, на месяц-два, может и дольше. Сам не знал. Жизнь его перевернулась в одночасье. Была работа хорошая, друзья, невеста любимая, почти жена. С работы уволили по какой-то пустяковой ерунде. Друзья не прошли испытание трудностями, хотя ничего Егор у них и не просил. А девушка… Нет больше девушки и не будем об этом. Про невесту Егор вспоминать не любил больше всего. Болело до сих пор.
Думалось, может в старом доме отойдёт, перестанет зажимать, начнёт дышать полной грудью. Вчера по приезду протопил печь, после зимы в доме пахло сыростью да и то сказать, ночи пока были прохладны и в доме жила стылая изморось. Наносил воды в баню да от души нахлестал себя берёзовым веником в мареве горячего пара, расходящегося от раскалённой железной печки.
Там же и разревелся. Как мальчишка, глотая слёзы и всхлипывая. Мужчины не плачут. Да кто такое сказал, или мужчины не люди. Плачут, только чтобы никто не видел, втихаря да в закутках. Стыдно от себя самого да что делать. Режет несправедливостью, непониманием.
Марина больше всего. Что не так было? Что не так сделал? Молча же ушла. Вещи собрала и только что на телефон короткую смску чиркнула – прости. На звонки не отвечала, сообщения не читала. А после и вовсе в чёрный список закинула.
Вот и мучайся теперь – что не так было? Что не замечал? Не спросить, не узнать.
После бани полегчало, отступила от души стылая морочность, живущая там последние недели. Дом тем временем согрелся, потеплело, повеяло живым, настоящим – с привкусом дымка берёзовых дров, чая на травах, за которыми Егор не поленился слазить на чердак.
Постелил себе в маленькой спальне. Там, где маленький Егор слушал бабушкины сказки. Улёгся в гамак пружинной кровати, порассматривал тени от лампы на стенах – работала ещё старушка. На миг показалось: зайдёт сейчас бабушка и начнёт рассказывать сказку. Про русалок.
«Надо завтра на реку сходить», – решил Егор, уже засыпая.
***
Река вздулась, раздалась во все стороны, как тесто, вовремя не обмятое и теперь вылезающее из квашни. Неслись по тёмной, мутной воде обломки веток и кое-где деревьев, пару раз протащило следы человеческой деятельности – бутылки да цветной пакет. У воды никого, только вездесущие трясогузки скачут по скользким камням да поглядывают на человека.
Егор прошёлся по берегу. Было зябко, куртка, хоть и тёплая, ветром всё же продувалась. А может бежал холодок по спине от осознания стихии. Река в деревне была с норовом, уж сколько раз сносила местный мост тому и счёт потеряли. Бывало и из берегов выходила да непрошенной гостьей вползала в ближайшие к ней дворы. И отступая, утаскивала, что могла. У кого будку собачью, а у кого и весь забор. А летом так, речушка, курица вброд перейдёт.
– Кого ищешь, парень? Уж не меня ли?, – женский голос застал Егора врасплох.
И поворачиваясь на него, он уже знал, кого увидит. Девушка сидела у самой воды, на поваленном стволе. Длинное белое платье, почти сливающееся с платьем лицо, чёрной волной бегут волосы до самых колен. Девушка их пальцами чешет да на Егора смотрит, улыбается.
И Егор на неё смотрит. Молча смотрит, в горле пересохло, язык буквально прирос. Красивая, не отнимешь. Только неживая та красота. Кажется, тронешь и вмиг обледенеешь, сам ледышкой станешь.
Бьётся в голове у Егора одна только мысль: – Говорила же бабушка, не ходи на реку по весне. Понёсся. Что делать?
И рад бы уйти, убежать да ноги не держат. Казалось бы абсурд какой, 21 век на дворе, какие русалка. Да только готов Егор сейчас во что угодно поверить, сердцем чует – непростая та девушка.
А русалка тем временем легко с дерева спрыгнула да сама к Егору отправилась. Подошла близко-близко. Тянет от неё рыбой речной да сырой водой, холодком пробирает. И зрачок вертикальный в зелёных глазищах.
Положила дева речная руку на грудь Егору аккурат над тем местом, где сердце бьётся.
– Живое, – улыбается, – тёплое. И сам тёпленький, дай погреюсь. – А в улыбке зубки остренькие, меленькие.
Прильнула вся, тело гибкое, холодное. Мнится Егору, что змея вкруг него обернулась. И сердце под рукой нечисти всё реже бьётся. Холодно стало, не от воздуха, а от близости неживой, словно ледник рядом.
А русалка тем временем Егора за руку к воде тащит: – Хороший ты парень, понравился мне. Моим женихом будешь. Будем с тобой на дне речном жить. У нас хорошо, тихо и никакие тревоги сердце не мают.
Уже и вода начала в ботинки Егоровы заливаться, чует сырость, назад бы оступиться, а как? Нет сил разорвать сеть невидимую, от глаз нежити оторваться. Идёт покорно.
– А ну, отпусти его! – голос разорвал морок, заставил сердце забиться всполохом – неужто уже и биться перестало. Рванулся Егор из рук ледяных да на берег одним скачком выпрыгнул.