Ева Львова
Адвокаты не попадают в рай
– Семьдесят третий год. Надюша с мужем Михаилом в замке Шпандау. Миша служил в Германии, как раз там.
Ну да, конечно! Это же Шпандау, тот самый замок-тюрьма, в котором содержали нацистских преступников! Три страны-союзницы, Франция, Англия и Россия, чередуясь, по месяцу несли вахту, не спуская глаз с вождей Третьего рейха ни днём, ни ночью. Нельзя сказать, что условия в замке, превращённом в тюрьму, были ужасными – заключённые могли пользоваться библиотекой, получали вполне приличное питание, медицинскую помощь и даже имели возможность выращивать в саду замка любые цветы и растения, какие только пожелает их душа. Большинство из семерых узников проводили дни в саду. Большинство, но не все.
– Муж вашей сестры охранял высшее руководство поверженного рейха… – с уважением протянула я.
– Миша охранял Рудольфа Гесса до последнего его дня, – гордо сообщила Любовь Сергеевна, поглаживая снимок.
Без сомнения, Рудольф Гесс являлся самой загадочной фигурой среди нацистов. Именно он был тем единственным заключённым, который отказывался выходить из своей камеры. История его одиозного перелёта из Германии в Англию до сих пор вызывает неоднозначные суждения и будит воображение не одного поколения неонацистов. И теперь вдруг загадочно исчезает жена охранника Гесса? Возможно, разгадка кроется именно в этом.
Сосредоточившись на осмотре вещей, я полюбопытствовала.
– У вашей сестры есть дети?
Пристраивая фотографию на место, Любовь Сергеевна сокрушённо покачала головой.
– Хорошо они жили, но вот наследников у них не было. Надежда застудилась на войне, а Миша и слышать не хотел о приёмных детках. Пять лет назад Михаил умер, и сестра осталась совсем одна.
Осмотрев прихожую, я двинулась по квартире Мироевских дальше. Направо от входной двери располагалась небольшая кухня, на первый взгляд опрятная и чистая. Но при ближайшем рассмотрении стало видно: все предметы здесь носят отпечаток хозяйкиной слепоты. Везде присутствовал налёт, какой появляется на плохо отмытых вещах. Но в то же время бросалось в глаза, что почти девяностолетняя старушка пыталась навести в своем доме порядок.
Подойдя к раковине, я осмотрела залитую водой тарелку с остатками картофельного пюре и шкуркой от сосиски. На вид объедкам было не больше суток. Из этого следовало, что сутки назад Надежда Сергеевна преспокойно поужинала – приготовила себе гарнир, сварила и почистила сосиску, прежде чем бесследно исчезнуть.
Мелодия чужого мобильника вывела меня из задумчивости. Я огляделась по сторонам, но аппарата не заметила. Зато слегка подпрыгивала газета на столе. На звонок, задыхаясь, прибежала из комнаты клиентка.
– Это Надеждин телефон! – шёпотом проговорила Любовь Сергеевна, делая испуганные глаза. – Сестра никогда без него из дома не выходит! Где хоть звенит-то?
Ориентируясь на звук, я торопливо подняла газету, под которой обнаружилась старенькая раскладушка «Сони Эриксон». Она издавала громкие трели, вибрируя и подпрыгивая. Раскрыв аппарат, я молча прижала его к уху, рассматривая кольцо, лежавшее рядом там же, под газетой. Но позвонивший тоже молчал, ожидая отклика. А через несколько секунд человек на другом конце провода дал отбой. Взглянув на цифры, высветившиеся на дисплее, а затем пробежав глазами по списку последних звонков, я пришла к выводу, что за прошедшие сутки вызовы с данного номера поступали на телефон Надежды Сергеевны каждые полчаса. Кроме того, именно этот абонент был тем, кто соединялся со старушкой последним. Время беседы оказалось довольно долгим – семь минут и пять секунд, а состоялся разговор в час тридцать ночи. Получается, что в половине второго по полуночи Надежда Мироевская ещё была дома, раз смогла ответить на звонок.
Списав в блокнот все номера из журнала вызовов за неделю, я выделила тот, что повторялся чаще всего, и подозвала Любовь Сергеевну.
– Вы случайно не знаете, кому принадлежит этот номер? – указала я на обведённые рамкой цифры.
– Понятия не имею, – вглядываясь в страничку блокнота, ответила моя доверительница.
С сожалением отложив мобильник Мироевской и свои записи, я взяла со стола кольцо белого металла и принялась его рассматривать. Оно имело весьма своеобразный вид. В центре кольца располагался череп, с обеих сторон окружённый дубовыми листьями, а по бокам были высечены зиг-руны. Несомненно, я держала в руках одно из легендарных тотенкопфрингов, колец, утверждённых Гиммлером в апреле тысяча девятьсот тридцать четвёртого года, которые первоначально предназначались для награждения ветеранов СС. Впоследствии это ограничение было снято, кольцом мог быть награждён любой командир, прослуживший в СС три года и имевший безупречное досье. На практике им чаще награждались офицеры войск СС. За дисциплинарный проступок эсэсовец мог быть лишён кольца. Насколько я помнила из некогда прочитанной в Интернете статьи, чётких критериев для получения кольца не существовало, это был скорее подарок от рейхсфюрера СС. В наградном документе к кольцу говорилось, что мёртвая голова является напоминанием о том, что обладатель тотенкопфринга в любой момент должен быть готов отдать свою жизнь на благо общества. Руны, расположенные напротив мёртвой головы, – это символ процветания из немецкого прошлого, с которым бойцы возобновили связь через мировоззрение национал-социализма. Две зиг-руны символизируют название эсэсовского отряда. Свастика и хагалль-руна должны напоминать награждённому о непоколебимой вере в победу нацистского мировоззрения. Кольцо обвито листьями дуба, традиционного немецкого дерева. Такое кольцо нельзя купить, и по идее дарителя оно никогда не должно попасть в чужие руки. После выхода награждённого из СС или его смерти тотенкопфринг возвращается к рейхсфюреру СС.
Кроме того, кольцо имело мистический смысл. По замыслу Гиммлера, оно должно было на астральном уровне связывать своего владельца с эсэсовским замком Вевельсбург, куда поступали на хранение перстни умерших эсэсовцев как «символ незримого присутствия павших товарищей по оружию». Таким образом, кольцо было овеяно ореолом таинственности, элитарности и, несомненно, служило источником гордости для эсэсовцев. На его внутренней поверхности гравировалась аббревиатура S.lb. – «моему дорогому…», а далее шли фамилия владельца, дата вручения и факсимиле Гиммлера. В данном случае на том кольце, которое держала я, стояло имя Рудольфа Гесса. Тридцать первого марта тысяча девятьсот сорок пятого года Гиммлер приказал взорвать Вевельсбург, где хранилось более шестидесяти процентов всех колец. Они не обнаружены до сих пор. Конечно, то, что было у меня в руках, могло быть и подделкой. Но то, что муж Надежды Сергеевны служил в Шпандау и именно там проводил свои последние дни нацистский преступник Гесс, наводило на мысль, что это не простое совпадение. Что кольцо с мёртвой головой, скорее всего, настоящее.
Долгий звонок во входную дверь прервал мои размышления.
– Может, сестра вернулась? – с робкой надеждой в голосе проговорила моя клиентка, направляясь к двери.
* * *
Но на пороге квартиры оказалась вовсе не пропавшая старушка, а коротко стриженная разбитная девица, энергично жующая жвачку. Возле её ног были свалены пакеты из супермаркета, а по круглому румяному лицу блуждала заискивающая улыбка. Увидев, что дверь открыла не хозяйка квартиры, пришедшая сразу же перестала улыбаться и удивлённо спросила:
– А где Надежда Сергевна?
– Вы кто такая? – не слишком-то любезно осведомилась Кашевая, нервы которой явно были на пределе.
– Я из собеса, меня Катей зовут, – зачастила девица, подхватывая сумки и устремляясь в квартиру. – Я Надежде Сергевне продукты принесла. Ну, и прибраться тут надо бы. Она что, заболела?
В вопросе Кати прозвучало столько затаённой надежды, что моя клиентка впилась в лицо соцработницы настороженным взглядом.
– С чего это Надя должна заболеть? – недовольно и подозрительно спросила она, сканируя глазами круглое девичье лицо.
– Так она же совсем старенькая, – простодушно откликнулась Катя.
Одновременно она продолжала движение по коридору, и вставшая на её пути старушка была вынуждена отступить, иначе Катерина смела бы её с дороги. По-хозяйски проследовав на кухню, девица, не переставая болтать, принялась раскладывать продукты на полках холодильника.
– Я почему спросила… – тараторила она, заталкивая пакет молока в морозильник, а пельмени укладывая на верхнюю полку рядом с огурцами. – В последнее время Надежда Сергевна часто жаловалась на сердце, а с сердцем шутить нельзя. Уж я-то знаю, у моего сынишки больное сердце, мы с ним постоянно по больницам мотаемся.
– Я вам очень сочувствую, – сделала я попытку прервать монолог Катерины и задать ей пару вопросов по существу.
– А чего мне сочувствовать? – горько усмехнулась она, не давая себя перебить. – Кого я ещё могла родить от наркомана со стажем?
– Зачем же ты за наркомана замуж пошла? – опешила Любовь Сергеевна.
– А я Валерку со школы люблю, мне всё равно, кто он там, наркоман или алкоголик, лишь бы со мной оставался. Он ведь почему колется? Потому что мы с его родителями живём. А как только у нас будет отдельная квартира, Валерик сразу завяжет с наркотиками.
– И как ты не побоялась от него рожать? – покачала головой Кашевая. – Ведь мог дебил родиться!
– Мог, – покладисто согласилась Катя. – У Славки Дынина, дружка моего Валерки, девчонка родилась слабоумная. Вот это ужас, я вам скажу! А мой Данила ещё ничего, вполне терпимо. Правда, ему нельзя сильно нервничать, а Валерка частенько нас с сыном из дома по ночам выгоняет, тут кто хочешь занервничает, не только пятилетний ребёнок. Так что с Надеждой Сергевной?
– А почему это ты всё интересуешься? – снова насторожилась старуха, обличительно прищуриваясь.
– Надежда Сергеевна пропала при невыясненных обстоятельствах, – отодвинув в сторону клиентку, взяла я инициативу в свои руки. Если позволить им препираться, мы так и не сдвинемся с мёртвой точки. – Я адвокат Агата Рудь, помогаю сестре пропавшей разобраться в случившемся. Катерина, когда вы видели свою подопечную в последний раз?
– Позавчера, – секунду подумав, ответила девушка, усаживаясь на кухонный стул и принимаясь грызть печенье, беря по одной штучке из вазочки. – Надежду Сергевну обокрал телевизионный мастер, она решила продать военные награды своего мужа и попросила меня купить газету «Из рук в руки». Ну, я и принесла Надежде Сергевне газету, а там был телефон мужика, который занимается скупкой наград. Я даже помогла его номер набрать, сама-то она совсем слепая.
– Вот как, – заинтересовалась я, беря со стола забытый старушкой телефон и пролистывая журнал звонков. Обнаружив тот, который чаще всего вчера фигурировал в пропущенных вызовах, показала его соцработнице: – Вы звонили по этому номеру?
– Ага, по этому, – едва взглянув на экран, тут же согласилась Катерина, хрумкая печеньем.
– И о чём они договорились?
– Понятия не имею, – пожала плечами девица. – Я набрала Надежде Сергевне номер и побежала к Ольге Николавне из пятого дома.
– А почему ты вчера к Наде не заходила? – допытывалась сестра пропавшей, стоя в дверях.
– Вчера и не должна была заходить, – холодно откликнулась Катерина, – потому что Надежду Сергевну навещаю три дня в неделю. Я обязанности свои знаю, нечего меня учить. Ладно, пойду, пожалуй, а то меня Ольга Николавна заждалась. За продукты деньги верните, вот чеки.
И Катерина, поднявшись со стула, вытащила из заднего кармана джинсов бумажный комок и небрежно бросила его на стол. Заносчивое поведение соцработницы оказало на Любовь Сергеевну неожиданное действие: она вдруг прониклась к девушке симпатией.
– На-ка вот… Сдачу оставь себе, – доставая из кошелька пятитысячную купюру и протягивая её Катерине, проговорила клиентка. А потом, кивнув на вазочку, добавила: – И печеньица мальчонке возьми, пусть побалуется.
Социальная работница не заставила себя долго упрашивать. Сунув пять тысяч в сумку, она пересыпала шоколадные кругляшки в целлофановый пакет и отбыла восвояси.
Как только за Катей закрылась входная дверь, Любовь Сергеевна решительно прошлась по квартире, заглядывая во все шкафы, пока не обнаружила в спальне пустую вешалку.
– Здесь висело пальто Михаила, – уверенно заявила она. И тут же принялась заглядывать в коробки с обувью. – И ботинок Мишиных нет!
– Получается, Надежда Сергеевна отправилась на улицу в одежде покойного мужа, – выдвинула я наиболее вероятное предположение.
– Скажешь тоже! – небрежно отмахнулась клиентка.
Но мои слова заставили её задуматься. Посмотрев на меня долгим взглядом, старуха властно скомандовала:
– Агата Львовна, бери ручку и рви из блокнота листки. Сейчас мы напишем объявления о пропаже Надежды и расклеим их по району. Если кто-то видел мою сестру – за вознаграждение обязательно откликнется.
– И много вы собираетесь заплатить за информацию? – поинтересовалась я, следуя её указаниям и уже ничему не удивляясь. Даже тому, что клиентка перешла со мной на «ты».
– Рублей пятьсот, а может, даже тысячу, – прикинула клиентка. – Деньги у меня есть, я дачу продала.
– А не боитесь, что вам станут названивать падкие на халяву алкоголики с бомжами и морочить голову?
– А ты, Агата Львовна, напиши свой контактный телефон. И непременно укажи, что ты из адвокатской конторы «Устинович и сыновья», – предложила клиентка. – Меня, старуху, надурить могут, а с адвокатом шутить поостерегутся.
Понимая всю бесперспективность своего занятия, я настрочила с десяток объявлений. А потом, вооружившись скотчем и ножницами, отправилась под руководством гражданки Кашевой расклеивать бумажки по окрестностям.
* * *
На следующее утро Кира Ивановна рвала и метала.
Эд Георгиевич отбыл на международный юридический семинар в Барселону, оставив секретаршу следить за порядком. Вот Кира Ивановна и следила, как могла. Интернетчики ещё вчера должны были закончить обновлять наш сайт, но наступил новый день, а работа до сих пор так и не была сделана.
– Шеф будет в ужасе! – возмущалась секретарша. – Это катастрофа! Мы теряем клиентов!
– Да бросьте, Кира Ивановна, – подзуживал старейшую сотрудницу конторы Борис, – слава об адвокатском бюро на Маросейке передаётся из уст в уста, благодарные клиенты рекламируют нас своим друзьям, а те, заполучив заветный телефончик, торопятся набрать наш номер, чтобы…
Но закончить выступление мой кудрявый друг не успел – звонок телефона прервал его пламенную речь, которую секретарша слушала, нахмурив лоб и сердито подперев подбородок рукой. Кира Ивановна тут же схватила трубку и бодро отрапортовала:
– Адвокатская контора «Устинович и сыновья», доброе утро. Чем можем быть полезны?
Собеседник на том конце провода сказал что-то такое, отчего лицо секретарши озарилось улыбкой, и, подмигнув Борису, она пропела:
– Само собой, у нас имеются адвокаты! Конечно, мы сможем вас проконсультировать! Будьте добры, назовите вашу фамилию. Михайлов? Отлично, записываю вас к Марии Ветровой. Хотите к мужчине? Можно и к мужчине. Вас будет ждать наш лучший адвокат Борис Эдуардович Устинович. Это, правда, не тот Устинович, который руководит фирмой, а всего лишь его сын, но тоже очень толковый юрист. Шестнадцать ноль-ноль вас устроит? Вот и прекрасно. Записывайте адрес.
– Какой-то странный народ пошёл, – с недоумением протянула Кира Ивановна, снова пристроив трубку на базу. – Хочет, чтобы непременно адвокатом был мужчина. Это прямо какой-то мужской шовинизм!
В предвкушении встречи с потенциальным клиентом Устинович-младший, потирая руки, отправился на кухню, где Пол Банкин с раннего утра пил чай. Заглядывая в течение дня в рекреационную зону, я видела одну и ту же картину – недавние враги смотрели телевизор и уминали за обе щёки припасы из шкафчика для посетителей. В половине четвёртого Борька, пошатываясь от сытости, вышел из кухни и занял рабочее место, чтобы Михайлов не застал его врасплох. Но часы отсчитывали минуты, а затем и часы, а звонившего утром клиента всё не было. От нечего делать Джуниор принялся следить за Машей Ветровой, вынимающей из укромного места весы.
Наша конторская красотка в настоящий момент переживала бурный роман с актёром кино, исполняющим роли второго плана, и от любви похудела до несвойственного для себя сорок четвёртого размера. Будучи девушкой достаточно высокой, Мария приобрела модельные пропорции и теперь подумывала, не закончить ли ей карьеру адвоката и не податься ли в манекенщицы. Весы, которые Маша держала под столом, в последнее время стали для неё источником вдохновения, и Ветрова, в очередной раз взвесившись, с воодушевлением принималась рассылать резюме по столичным агентствам. Однако почтенный для модели тридцатилетний возраст портил всё дело, и разосланные анкеты оставались без ответа.
Взвесившись, Маша удовлетворённо тряхнула смоляными локонами и уже хотела было задвинуть весы под стол, как Джуниор задумчиво протянул:
– Что-то ремень не застёгивается на обычную дырку. Пару лишних кило набрал, что ли? Дай-ка, Мария, и я, что ли, взвешусь.
Борис взгромоздился на весы и, недоверчиво прищурившись, стал вглядываться в показания электронного табло. Пробормотав: «Ох и ни фига себе, сто тридцать кил наел», – он слез с весов и через минуту встал на них снова. Но от этого мало что изменилось – сто тридцать килограммов никуда не делись.
Пока я наблюдала за манипуляциями кудрявого друга, вступившего в неравный бой с напольными весами, Кира Ивановна ответила на телефонный звонок и начала семафорить мне глазами.
– Да, адвокат Агата Рудь у нас работает. Обождите минуточку.
Среагировав на мимику секретарши, я подбежала к ресепшену и приняла из рук Киры Ивановны тёплую трубку.
– Здравствуйте, – бойко проговорил женский голос на том конце провода. – Это вы обещали вознаграждение за информацию о пропавшей старушке в мужском пальто?
– Вы что-то о ней знаете? – не поверила я своим ушам. – И где же она?
– Сначала поговорим о вознаграждении, – немного поколебавшись, потребовал голос.
– Давайте встретимся и всё обсудим, – предложила я компромиссный вариант. – Где и когда вам будет удобно?
– У ювелирного магазина «Золотой скарабей» в Армянском переулке, я там работаю. Вы когда сможете подъехать?
– Думаю, минут через двадцать буду у вас, – прикинула я.
– В зале спросите старшего продавца Галину Васильевну, девочки меня позовут, – сообщила звонившая перед тем, как повесить трубку.
Ювелирный магазин находился недалеко от дома пропавшей старушки, и одно из объявлений я собственноручно приклеила на стену здания, первый этаж которого занимал «Золотой скарабей». Подхватив сумку, я бросилась на улицу. Налетев в дверях на Бориса, поймала на себе его безумный взгляд и услышала тихий шёпот:
– Представляешь, Агатка, восемь кило за неделю прибавил!
– Тебе срочно надо влюбиться, как Маше Ветровой, – посоветовала я, огибая массивную фигуру приятеля.
– Да я, вроде уже, – промямлил тот и залился жарким румянцем.
Не скрою, видеть зардевшиеся щёки Устиновича-младшего мне было приятно. То, что Джуниор неравнодушен ко мне с первого курса института, не было для меня тайной за семью печатями, однако я и сама не понимала, хочу ли провести рядом с Борисом остаток своих дней. Порой мне кажется, что Боря именно тот, кто мне нужен, и я даю ему об этом знать. Но как только обнадёженный приятель принимается за мной ухаживать, я начинаю на него злиться, мечтая оставить всё, как есть.
– Борь, только не начинай! – недовольно наморщив нос, оборвала я кудрявого друга.
– Да нет, Агатка, я ничего такого не говорю, – испугался приятель, придерживая дверь и выпуская меня на улицу. – Просто хотел спросить, не хочешь со мной бегать по утрам? У меня лесок рядом с домом замечательный, я бы за тобой заезжал, и мы бы совершали утреннюю пробежку. Может, прямо завтра и начнём?
– Когда мне бегать? – фыркнула я. – У меня только-только дело с мёртвой точки сдвинулось – объявилась свидетельница, которой что-то известно про старушку Мироевскую. Может, придётся куда-то ехать на ночь глядя. А ты говоришь – бегать по утрам…
– Нет так нет, – с сожалением протянул Устинович-младший, направляясь к машине. – Что за день сегодня такой? – бормотал он себе под нос. Михайлов записался и не пришёл, весы показывают полную лажу, да ещё какой-то урод перегородил выезд с парковки!
И точно, поперёк дороги кто-то припарковал чёрный «Ниссан Джук», мешавший сейчас свободному проезду. Водителя в салоне не было – должно быть, отлучился по делам.
– Ну и как мы будем его объезжать? – проворчал Борька, осматривая транспортное средство дорожного хама. – Вот клади! Номера себе выпендрежные купили и думают, что могут творить, что хотят!
Номер у «Джука» был в самом деле просто загляденье – четыре единички и буквы, составляющие слово ЩАС.
– Морду ему давно не били! – бушевал Борис, прохаживаясь вокруг чужого автомобиля.
– Борь, есть же другой выезд, – напомнила я, направляясь к своему «Мини-Куперу», и предложила: – Ничего страшного, проедем в объезд, зато не надо ждать хозяина машины.
– Ладно, чёрт с ним, пусть живёт, – махнул рукой Устинович-младший, усаживаясь за руль «Форда Фокуса», и порулил в противоположную от «Джука» сторону.
Я, недолго думая, тронула за ним. На перекрёстке мы разъехались каждый по своим делам. Глянув в зеркало заднего вида на удаляющийся «Форд» Бориса, я заметила, как за машиной приятеля двинулся тот самый чёрный «Ниссан», вынырнувший из переулка, в котором располагалась наша адвокатская контора.
* * *
Всю дорогу до «Золотого скарабея» я гадала, случайное ли это совпадение или автомобиль с оригинальным номером и в самом деле преследовал Бориса. Однако когда подъехала к магазину, все посторонние мысли, кроме одной – о пропавшей старушке, вылетели из головы. Любовь Сергеевна, которой я перезвонила сразу же после звонка свидетельницы, уже ждала меня у ювелирного магазина. Она сжимала правой рукой ворот распахнутого пальто, а левой держала сумку, из которой выглядывал батон хлеба.
– Почему так долго? – недовольно осведомилась клиентка. – Я уже за хлебом успела сходить, а тебя, Агата Львовна, всё нет и нет…
– В пробках задержалась, – ответила я. – Так какую сумму будем озвучивать в качестве вознаграждения?
– Больше пятисот рублей не дам, – заносчиво ответила сестра пропавшей. – Это хорошие деньги за какие-то там сведения. Может, она и не знает ничего, только мозги нам крутит.
– Ну что же, как скажете, – покладисто согласилась я, понимая, что жадность старухи может испортить всё дело, и про себя решив, если что, добавить денег до заявленной свидетельницей суммы.
Галину Васильевну нам звать не пришлось. Заметив курсировавшую вдоль витрин старуху, свидетельница сразу смекнула, что к чему, и стояла в ожидании нас у входных дверей рядом с охранником. Окинув взглядом худощавую шатенку средних лет, я уверенной походкой направилась прямиком к ней и негромко представилась:
– Я адвокат Агата Рудь, это моя клиентка Любовь Сергеевна Кашевая. А вы, насколько могу судить, Галина Васильевна?
– Да, я вас жду, – откликнулась женщина. И, повернувшись к охраннику, добавила – Вить, я отлучусь на полчасика. Если начальство нагрянет, звони мне на мобильник.
– Да не вопрос, Галчонок, – откликнулся молодцеватый Витя, интимно шлёпнув старшего продавца пониже спины.
Свидетельница погрозила озорнику пальцем, быстрым шагом направилась в дальний конец торгового зала и, толкнув дверь в служебное помещение, скрылась в подсобке. Через несколько секунд она предстала перед нами в серебристой норковой шубе. Глядя на дорого одетую Галину Васильевну, я с горечью подумала, что денег, судя по всему, дама запросит немало.
– В соседнем доме есть кафе, можно там поговорить, – властно скомандовала свидетельница.
Присмиревшая клиентка покорно двинулась следом за ней. Я замыкала шествие, на ходу прикидывая, во сколько мне обойдётся эта беседа. К тому моменту, когда мы уселись за столик, я уже решила, что меньше пяти тысяч старший продавец не попросит, и мысленно простилась с безлимитным абонементом в бассейн, на который как раз и предназначалась данная сумма, отложенная у меня в кошельке.
Следует признать, что разбираюсь я в людях вполне прилично. Ибо стоило нам заказать кофе и дождаться, пока официант отойдёт подальше от нашего столика, как Галина Васильевна заявила:
– Сведения стоят пять тысяч, на меньшее я не согласна.
– Совесть надо иметь! – возмутилась клиентка. И с рыночными интонациями добавила: – Больше пятисот рублей не дам.
Свидетельница презрительно фыркнула и, с грохотом отодвинув стул, поднялась из-за стола.
– Зачем тогда было писать про вознаграждение, если не собираетесь платить? – злобно сверкнув глазами, выдохнула она.
– А пятьсот рублей тебе уже не деньги? – гнула свою линию сестра Мироевской.
– Недостающие четыре тысячи пятьсот рублей заплатит наша адвокатская контора, – примирительно проговорила я, сглаживая острые углы, возникшие в первые минуты общения.
– Деньги вперёд! – потребовала свидетельница, с подозрением переводя взгляд с меня на Любовь Сергеевну и обратно.
Должно быть, она не верила, что адвокатская контора, заинтересованная в гражданке Мироевской гораздо меньше её сестры, станет делать столь внушительные доплаты. Но я выложила на стол обещанную сумму, поверх которой клиентка пристроила пятисотрублёвую купюру. Пересчитав деньги, Галина Васильевна приступила к рассказу.
– Позавчера я допоздна засиделась на работе – составляла отчёт.
– А разве вы на ночь не ставите магазин на охрану? – удивилась я.
– У нас круглосуточно дежурят охранники, – пояснила женщина.
– Должно быть, тогда дежурил Витя? – желчно осведомилась Кашевая, испепеляя собеседницу ехидным взглядом.
– Это к делу не относится, – сердито проговорила свидетельница. – Если вам не интересно, могу ничего не рассказывать.
– Денежки взяла, теперь давай рассказывай, – потребовала клиентка.
– Так вот, засиделась я допоздна с отчётом, – с напором повторила старший продавец, – вдруг слышу – какой-то шум у самых дверей. Я выскочила на улицу, а там двое парней вырывают из рук у крохотного старичка дамскую сумочку. Парни таки отобрали у дедули ридикюль и бросились бежать, а пожилой мужчина схватился за сердце и упал на снег. Я вызвала «Скорую». Врачи приехали быстро, и, когда они укладывали больного на носилки, выяснилось, что это не старичок, а старушка. Документов при ней не оказалось, должно быть, они были в украденной сумке, а в сознание бабулька так и не пришла. Увезли её в шестую больницу на Новой Басманной, куда отвозят всех, у кого нет документов, так что ищите свою сестру там.
– Вот спасибо тебе, дорогая моя! – обрадовалась Любовь Сергеевна, пожимая унизанную кольцами руку свидетельницы. – Как туда проехать, не подскажешь?
Шестую больницу я знала очень хорошо – напротив неё располагался мой дом. Поэтому приняла из рук официанта папку и, оплатив общий счёт за кофе, проговорила:
– Поехали, Любовь Сергеевна, я знаю, где это.
– Ну, то-то же! А то устроили скандал на ровном месте… – усмехнулась свидетельница, поднимаясь из-за стола и направляясь к выходу.
* * *
В приёмном отделении шестой городской больницы мы были через десять минут.
– Никакой Мироевской Надежды Сергеевны к нам не поступало, – решительно поправляя то и дело сползающие на кончик носа очки, заявила пожилая крашеная блондинка.
– Будьте так добры, назовите фамилии всех женщин, которые поступили к вам позавчера в кардиологию, – мило улыбаясь и подкрепляя улыбку сторублёвой купюрой, попросила я.
– Семёнова была, Морозова, Бронштейн и Баулина.
– Так Баулина – это же наша с Надеждой девичья фамилия! – оживилась клиентка, радостно сверкая из-под шапки круглыми глазами.
– Баулину Надеждой Сергеевной зовут? – уточнила я.
– Именно так, – подтвердила регистраторша.
– И в какой палате она лежит?
– В триста восьмой. Но сейчас вас к ней не пустят.
– Это не страшно. Самое главное, что Надежда нашлась, – радостно задышала Любовь Сергеевна. – Когда у вас приёмные часы?
– С четырёх до семи, – ответила сотрудница регистратуры, теряя интерес к беседе.
Возбуждённо жестикулируя, клиентка направилась к выходу.
– Это же надо, Надежда забыла, что она Мироевская! – громко говорила она. – Уже полвека, как не Баулина, а вот поди ж ты, назвалась Баулиной. Это склеротические изменения в коре головного мозга. Я передачу смотрела, такое часто в старости бывает. Надежда, конечно, и раньше чудила. Например, записалась она в сентябре в Институт Гельмгольца на шестнадцать тридцать и приехала… в половине пятого утра. На такси до клиники добиралась и все удивлялась, почему не ходит транспорт. Сердобольные медсёстры положили её в пустую палату, чтобы она там поспала, а потом позвонили мне и попросили за ней приехать. После этого я Надю одну никуда не отпускаю.
– Любовь Сергеевна, может, вас до дома подвезти? – вклинилась я в возбуждённый монолог клиентки.
– Нет, не поеду я домой, – отмахнулась та. – Пойду к Раисе, обрадую её, что с Надеждой всё в порядке.
– Ну что же, сестра ваша нашлась, моя помощь вам больше не требуется. Вы оплатили аванс, и завтра я жду вас в конторе. Вы ведь должны внести оставшуюся сумму.
Лицо Кашевой мигом утратило всю свою благообразность. Она собрала лоб морщинами, сделавшись похожей на разъярённую черепашку, и с угрозой в голосе проговорила:
– Это за что же тебе ещё денег давать? Ты палец о палец не ударила, чтобы найти Надежду, всё сделала я: объявления развесила по району, нашла эту вертихвостку из ювелирного, денег ей отвалила. Совсем обнаглели господа адвокаты, тянут и тянут с пенсионеров!
Мечтая как можно скорее покончить с неприятным разговором, я примирительно подняла руки и сердито сказала:
– Отлично! Если вы считаете, что ничего нам больше не должны, пусть так и будет. Только, пожалуйста, больше ко мне ни с какими вопросами не обращайтесь.
В конце концов, просьбу Хитрого Лиса я выполнила – старуха судиться с полицией передумала, значит, дело доведено до логического завершения, и надо как можно скорее распрощаться с гражданкой Кашевой.
– Не бойся, не обращусь! – выкрикнула мне в спину бывшая клиентка, пока я усаживалась в машину.
Но английская народная мудрость гласит: «Никогда не говори «никогда». Любовь Сергеевна позвонила мне на мобильник в два часа ночи.
– Агата, только что кто-то забрался в квартиру к Наде! – страшным шёпотом сообщила она.
Не понимая спросонья, чего от меня хотят, я вяло откликнулась:
– И чем я могу вам помочь? Вызывайте полицию.
– Полиции я не доверяю, а тебе доверяю, – грубо польстила мне Кашевая. И зачастила: – Ты вон лишнего не берёшь, а в полиции одни рвачи работают, за каждый шаг деньги вымогают. А откуда они у бедной пенсионерки? Я дачу совсем за бесценок продала, ничего уже от суммы не осталось, нечем мне им платить. Да и тебе, впрочем, тоже. Давай приезжай! А то ведь я к Лисицыну пойду и расскажу, как ты моё дело на середине дороги бросила! – резко перешла старушка к угрозам.
