Ева Арк
Принцесса-гувернантка
Вскоре выяснилось, что приключения Карла ещё только начались, потому что жители гор этого дикого берега приняли причаливших за турецких пиратов и хотели разделаться с ними. Только заметив многочисленных дам, они убрали свои кинжалы и пики. Придворная свита наняла мулов и тележки для багажа и после этого Карл, Элеонора и их друзья отправились в путь через суровую страну в направлении Вальядолида, столицы Кастилии. Одни едва избежали смерти, переходя вброд через вздувшиеся горные ручьи, другие поскользнулись, когда они проходили по едва заметным звериным тропам вдоль отвесных склонов. Ледяной дождь и снег полностью промочили их, они заболели от еды и питья, которое они доставали в бедных деревнях. Некоторые умерли от высокой температуры, потому что поблизости не было помощи. Карл тоже заболел, и все общество вынуждено было остановиться в убогой, бедной и заброшенной деревне. Там в вонючих хижинах нельзя было найти ни клочка чистой земли, на который можно было бы поставить кровать короля. В конце концов, в сарае соорудили палатку, покрыли внутренние стены тончайшими обоями и повесили шедевры фламандской живописи. В то время как снаружи бушевал шторм и лил дождь, Карл спал до тех пор, пока не отдохнул и смог продолжить путешествие.
В течение шести недель он путешествовал по дикой горной местности, не заходя ни в один крупный город. Только в последний день октября коннетабль Кастилии встретился с ним, и вскоре знать тоже начала стекаться для приветствия своего государя со всех концов королевства. Но прежде, чем Карл показался своему народу, он навестил свою мать и десятилетнюю сестру Екатерину в Тордесильясе. Посещение это имело как политические, так и личные причины. Кастильцы, земляки Хуаны, всё ещё рассматривали её как свою законную королеву и считали её околдованной, но ни в коей мере не сумасшедшей. И пока она была жива, Карл в действительности мог быть только соправителем.
Самая младшая дочь Филиппа и Хуаны, как известно, родилась уже после смерти отца, и потому была особенно дорога матери, которая стерегла её, как тигрица – Хуана верила, что обожаемый муж разговаривает с ней посредством лепета дочери. Пройти в альков, где спала Екатерина, можно было только через спальню Хуаны, и отобрать её у матери никто не осмеливался. Прислуживали им две женщины, еда была очень простой, обычно хлеб и сыр, да и те оставляли под дверью – Хуана отказывалась есть в чьём-либо присутствии и не разрешала убираться в своей спальне.
За несколько лет до того епископ города Малаги навестил королеву и сообщил, что она стала спокойнее и больше не кричит на служанок:
– Но, за то время пока я был там, она не надевала свежее белье, не причесывалась и не умывалась. Мне сказали, что она спит на полу, ест с тарелки, сидя на полу, и не ходит к мессе.
Кроме того, добавил епископ, она страдает «недержанием мочи».
Когда Карл и Элеонора вместе с несколькими приближёнными, которые знали Хуану вначале её замужества, приблизились к порогу её комнаты, камергер Лаурент Виталь перехватил факел у одного из слуг, чтобы осветить Карлу путь к комнате его матери. Но тот твёрдым движением руки резко отмёл его в сторону:
– Мы не хотим света!
Он и его сестра вошли в комнату и быстро закрыли дверь. Виталь остался снаружи и был вынужден удовлетворить своё любопытство сообщениями из вторых рук, которые исходили от немногих свидетелей. Брат и сестра приблизились к своей матери, которую они не видели много лет – Карл впереди, Элеонора на шаг позади слева, как предписывала субординация. Они трижды поклонились ей, каждый поклон глубже и почтительнее, чем предыдущий, третий до земли. Карл взял руку матери, чтобы поцеловать её, но она быстро отняла её и обняла их обоих.
Карл произнёс немногие слова формального приветствия, которые он, несомненно, приготовил:
– Мадам, мы Ваши верноподданные и послушные дети, счастливы видеть Вас в добром здравии, за что мы благодарим Бога. У нас давно было желание проявить к Вам уважение и почтение, предложить наши услуги и выразить наше повиновение.
Мать смотрела на них, не говоря ни слова, только улыбалась и кивала. Сразу после этого она спросила удивленно:
– Вы действительно мои дети? Вы так выросли за такое короткое время!
Потом она сказала то, что конечно сказала бы любая другая мать:
– Дети, у вас, наверняка, было длинное и утомительное путешествие. Неудивительно, если вы устали. Поскольку уже поздно, ложитесь лучше пораньше спать и отдыхайте до утра.
Молодые люди кивнули, попрощались с ней и откланялись. Визит к матери произвёл такое тягостное впечатление на короля, что он сказал стоявшей у дверей страже:
– Мне кажется, самой нужной и необходимой вещью будет, чтобы никто не мог увидеть Её Величество. Потому что ничего хорошего из этого выйти не может.
Только канцлер Карла, хитрый де Шевре, остался, потому что должен был ещё провести переговоры. Он предложил Хуане полностью уступить старшему сыну власть и правление, чтобы «избавить её от некоторых неприятностей», и добился того, что она подписала приготовленный документ.
Во время первого посещения Тордесильяса Карл и Элеонора также впервые встретили свою младшую сестру Екатерину. «Одинокая, скромная принцесса», как её назвал Виталь, все эти годы делила с матерью её тюрьму. Она жила в маленьком помещении, расположенном позади комнаты Хуаны, где не было даже окна! И никого не видела, кроме своей матери, двух старых служанок и священника. Незадолго до появления брата и сестры, почётному шевалье (оруженосцу) её матери пришла в голову идея проломить стену, чтобы ребёнок, по крайней мере, мог «видеть идущих в церковь, или прохожих, или лошадей, которые пили из корыта». Когда же Екатерина замечала детей, то просила их поиграть с ней. Для того, чтобы они охотно приходили снова, она часто сбрасывала им вниз кусочки серебра.
Виталь пишет о ней, как о прелестной маленькой девочке, очень кроткой, красивой и грациозной. Из всех детей Хуаны она больше всех походила на своего красивого отца, особенно, когда смеялась. Одинокая жизнь маленькой девочки оставила свои следы: она очень мало говорила. Когда старший брат и сестра пришли, чтобы навестить Екатерину, она была одета, как служанка: поверх скромного серого платья на ней была овечья куртка, какую носили крестьяне, а светлые волосы были собраны сзади в косу. Положение сестры глубоко взволновало Карла и Элеонору. И они решили, что в Вальядолиде подумают, как ей помочь.
Прибытие молодого короля вызвало большое волнение как среди высших, так и низших слоёв общества, и все строили предположения о его внешности, характере и достижениях. Епископ Бадахоса прислал кардиналу Хименесу следующее интересное, хотя и несколько преувеличенное описание Карла и его окружения:
– У принца есть хорошие стороны, но его воспитывали изолированно от мира, и, в частности, он слишком мало знает об Испании. Он не понимает ни единого слова по-испански. Он беспрекословно подчиняется своим советникам; но поскольку ему пошёл семнадцатый год, было бы хорошо, если бы он принимал участие в обсуждениях своего Совета.
– Месье де Шевре – самый влиятельный человек при дворе принца, – продолжает епископ, – он благоразумен и мягок, но алчен. То же самое можно сказать и о канцлере Бургундии. В целом, любовь к деньгам – главный грех фламандцев. Они покупают и продают правительственные должности, и следует опасаться, что они введут такой же обычай в Испании… Месье де Шевре – француз по происхождению, и принц находится в полном подчинении у короля Франции. Принц подписывает свои письма французскому королю: «Ваш покорный слуга и вассал»… и хотя для других он подписывается как «Принцепс», ему нравится, когда его называют королём…
Здоровье кардинала Хименеса тем временем стремительно ухудшалось. Когда до него дошла весть о прибытии Карла в Испанию, он немного оживился и отправил молодому королю приветственные письма, полные добрых советов о том, как наилучшим образом завоевать расположение своего народа. Карл ответил в самой почтительной манере, но его фламандские министры, опасаясь, что кардинал будет оказывать на него слишком большое влияние, воспрепятствовали их встрече, удержав короля на севере и отдалив его от Хименеса. По их совету Карл написал кардиналу другое письмо, лишив его не только регентства, но и всякого участия в государственных делах. Когда письмо доставили Хименесу в Роа, он был опасно болен.
Посол Адриан де Бурго был с ним, но побоялся сообщить ему о королевском приказе, и великий кардинал, который сохранил королевство Кастилия в неприкосновенности для своего господина, скончался, так и не узнав о неблагодарности Карла. Он умер 8 ноября 1517 года на восемьдесят третьем году своей жизни. Теперь у де Шевре не было соперника, и он надеялся стать таким же могущественным в Испании, каким был в Нидерландах.
Глава 9
Смерть Максимилиана
Во время своего первого путешествия по Испании осенью 1517 года Карл, кроме матери и младшей сестры, также встретился со своим братом Фердинандом. Когда он с Элеонорой отправился из Тордесильяса в Вальядолид, столицу Кастилии, Фердинанд поскакал к нему навстречу с большой свитой, состоящей из грандов, кардиналов и оруженосцев.
Братья Габсбурги выросли далеко друг от друга в разных странах, говорили на разных языках, находились под влиянием различных культур. Положение вещей было таково, что четырнадцатилетний Фердинанд был не только преемником Карла, но и его опаснейшим соперником. Родившийся на испанской земле и воспитанный своим дедом, королём Фердинандом, чтобы стать его наследником, он был в Арагоне чрезвычайно популярен. В Карле, напротив, видели чужого принца, окружённого свитой незваных чужаков. Кроме того, канцлеры обоих принцев попытались посеять раздор между ними. Незадолго до того, как Карл отправился в путь из Нидерландов, он написал своему брату и просил его не обращать особого внимания на тех людей из своего окружения, которые плохо отзывались о старшем брате.
К счастью, при первой встрече, казалось, они сразу понравились друг другу. С того момента, как Фердинанд соскочил с коня и низко поклонился Карлу, братья не отходили друг от друга. В первый вечер Фердинанд протянул Карлу чашу для умыванья и полотенце, за ужином он сидел по правую руку от брата и впервые в жизни попробовал восхваляемые бургундские сладости и лакомства. На следующий вечер Карл снял цепь Ордена Золотого Руна и надел её на брата. Даже предубеждённо настроенный канцлер де Шевре не мог ни в чём придраться к Фердинанду. Виталь свидетельствовал, что мальчик «любезен и у него хороший характер, он ведёт себя по отношению к старшему брату-королю очень открыто и скромно».
18 ноября 1517 года, через десять дней после смерти Хименеса, Карл в сопровождении младшего брата и старшей сестры, а также великолепной свиты дворян, послов и цвета испанской армии торжественно въехал в Вальядолид. Торжественная процессия медленно продвигалась по узким улочкам города. Первыми шли тридцать сокольничих с птицами на запястьях, некоторые были одеты в королевские ливреи белого, жёлтого и красного цветов, другие – в красно-зелёные цвета Фердинанда Австрийского, затем двести королевских гвардейцев, отряд испанских уланов с оркестром из барабанов и флейт, за ними следовали двадцать всадников из числа королевских конюших. Сзади ехали триста испанских и фламандских дворян, затем двести латников с иностранными послами и герольдами, и, наконец, появился Карл в плаще из малинового шёлка и золотой парчи поверх стальных доспехов, восседающий на гарцующем коне.
На последовавшие затем праздники и турниры люди стекались издалека со всех окрестностей, чтобы увидеть своего короля. Сначала Карл отличился на турнирах, а впоследствии, чтобы угодить испанцам, выступил на арене и убил быка.
Тем не менее, не всё шло так гладко, как хотелось бы. Многие бургундцы из свиты Карла относились к испанцам пренебрежительно и этим вызывали ненависть к себе. В Вальядолиде испанским священникам пришлось покинуть свои дома, чтобы освободить помещения для придворных Карла. Они пытались отомстить, отказываясь служить мессу в присутствии посторонних, и даже требовали отлучения их от церкви. Кастильцы упрекали бургундцев в похотливости и пьянстве и заявляли, что вынуждены защищать от них своих жён с помощью замков и решёток. Нередко придворные Карла «испытывали радость» оттого, что им сваливался на голову цветочный горшок, когда они шли домой, «при этом гвардия их об этом не предупреждала». Таким образом, случаи взаимных нападений и обвинений становились всё более грубыми и частыми.
Вскоре после того, как королевский двор разместился в Вальядолиде, Карл и Элеонора решили освободить свою младшую сестру из темницы. Проблема была в том, что это могло обеспокоить Хуану. Потому что из комнаты девочки, как уже говорилось, не было другого выхода, кроме как через комнату её матери.
Однако выяснилось, что старый фламандский слуга по имени Бертран, который много лет тому назад приехал в Испанию в свите Филиппа Красивого, всё ещё жил в Тордесильясе и пользовался доверием Хуаны. Этот человек заметил, что редко посещаемая галерея замка соприкасалась снаружи с одной из стен комнаты Екатерины. И он предложил сделать отверстие в стене, чтобы в него смог пройти человек. С внутренней же стороны дыру прятали за занавесом.
В назначенную ночь Карл послал из Вальядолида внушительный эскорт, который должен был торжественно принять его сестру: 200 дворян под предводительством рыцаря Золотого Руна, с ними дамы бургундского двора и старая нянька Карла, Анна де Бьюмонт. Все они ждали в темноте на маленьком мосту вблизи замка.
Через час после полуночи Бертранд бесшумно прокрался босиком, одетый только в камзол, через отверстие в стене в комнату маленькой принцессы. Он взял факел, который, «как это принято в покоях принцев и важных господ, горел всю ночь напролёт» и разбудил служанку Екатерины. Женщина вскочила испуганная и смущённая, но она не закричала, потому что хорошо знала Бертрана. Он сказал, что пришёл по приказу короля и добавил:
– Было бы хорошо, мадам, очень осторожно разбудить нашу маленькую госпожу. Потом я сообщу ей в Вашем присутствии, что король, наш милостивейший господин, велел мне исполнить.
Когда Екатерину разбудили, Бертран низко поклонился ей и сказал, что она должна быстро и бесшумно одеться, потому что её брат послал своих людей, чтобы привезти её ко двору, и они дожидаются встречи с ней. Однако маленькая принцесса с удивительным для десятилетнего ребёнка присутствием духа возразила:
– Послушай, Бертран… Но что скажет королева, моя мать, если она спросит обо мне и не сможет меня найти? Конечно, я подчинюсь королю, но я думаю, что лучше было бы, чтобы я тайно подождала где-нибудь в городе, и могла бы увидеть, довольна ли моя мать королева без меня. Если она будет спокойна, тогда я пойду к моему брату. Если же она будет очень несчастна, тогда можно будет сказать ей, что я больна и врачи предписали мне перемену воздуха.
Бертран возразил, что она должна пойти с ним немедленно или это будет неповиновение королю, «Вашему дорогому господину и брату». После этого девочка начала плакать из-за любви к своей матери, которую она должна была покинуть, не сказав ни слова на прощание. Екатерина позволила одеть себя и затем в сопровождении двух служанок её проводили через отверстие в стене и далее к королевскому эскорту. В паланкине, в котором её несли в Вальядолид, придворные дамы провели всю ночь, напевая ей, и пытаясь её развеселить.
Утром они прибыли в город и Екатерину сразу же проводили в комнату её сестры Элеоноры. Верный Виталь, который подслушивал снаружи у двери, вскоре после этого услышал смех и женскую болтовню. Он убедился, что всё в порядке:
– Не было ничего другого, кроме смеха и веселья жизни.
Старшая сестра и придворные дамы быстро превратили маленькую девочку в принцессу. Они сняли с неё серое платье из грубого льна и облачили её в длинное платье из фиолетового сатина, расшитое золотом. Придворные дамы распустили её волосы и сделали причёску в кастильском стиле, которая, по словам Виталя, «удивительно шла к ней, потому что Екатерина была красивой девочкой, красивее, чем любая из её сестер или какая-нибудь другая девочка, которую я там видел».
На следующий день, в воскресенье, Екатерина сопровождала брата и сестру на турнир, который продолжался весь день и дальше при свете факелов до самой ночи. После этого все танцевали.
Между тем, Карл попросил Бертрана не сводить глаз со своей матери и сообщать ему, всё ли в порядке. Как раз в это воскресенье Хуана послала одну из своих служанок в комнату дочери, чтобы та привела ребёнка. Женщина вернулась и с большим огорчением вынуждена была сообщить, что комната пуста. Хуана прошла по всем комнатам дворца, душераздирающе рыдая и спрашивая о Екатерине. Она не хотела ни есть, ни пить и отказывалась спать.
Бертран ждал, надеясь, что боль душевнобольной королевы утихнет, он говорил с ней и просил её поесть что-нибудь.
– Ах, Бертран! – ответила она. – Не говори о еде и питье. Я не могу, моё сердце мучится заботой. Я не начну есть и пить, пока не увижу моего ребёнка.
Ничего не оставалось делать, как оседлать коня и скакать в Вальядолид, чтобы подробно сообщить Карлу о состоянии королевы, его матери, «чему король ничуть не обрадовался». Итак, Екатерине нужно было снова отправляться в Тордесильяс. Но Карл решил, что больше его сестра не должна жить в духовной тюрьме. Он выбрал для неё свиту из придворных дам и девушек её возраста, которые с этих пор постоянно должны были быть с ней, а также учителей и пажей. После чего сам проводил Екатерину обратно к матери в замок-тюрьму.
Король нашёл Хуану всё ещё в глубокой печали. После приветствия он сказал:
– Мадам, прошу Вас, перестаньте плакать. Я привёз Вам хорошую весть о моей сестре, которую я привёз обратно.
Затем он добавил, что Екатерина не должна быть больше заперта в задней комнате и жить в полном одиночестве. Она должна вращаться в обществе, соответствующем её возрасту и положению, иметь возможность играть и совершать прогулки на природе «для удовольствия и для её здоровья». Иначе она наверняка умрёт. И Хуана согласилась с сыном. С тех пор при каждом посещении Испании Карл навещал мать в Тордесильясе.
Местные красавицы, конечно же, не оставили без внимания юного короля. А тот написал своему другу, Генриху Нассау:
– Испанские дамы мне не очень нравятся, за исключением одной, да и та слишком сильно красится.
«Королевой» всех его празднеств стала Жермена де Фуа. Перед смертью Фердинанд доверил жену своему внуку, написав в своём завещании:
– Кроме Бога и Вас у неё больше никого не осталось.
И попросил передать ей Сиракузы на Сицилии, города Таррега, Сабадель и Вильяграса в Каталонии и Базиликату в Неаполе, дававших годовой доход в размере 500 000 флоринов. Узнав о приезде Карла, Жермена, желая получить свою вдовью долю, поспешила к нему из Арагона, поселившись в монастыре Эль-Аброджо близ Вальядолида.
Семнадцатилетний Карл проявил большое уважение к своей двадцатидевятилетней «бабушке», вставал со своего места и обнажал голову, когда она входила в комнату, и обращался к ней, стоя на коленях. Кроме того, он просил её совета в некоторых делах. И подарил ей поместья Ольмедо, Мадригал де лас Альтас Торрес и Аревало в Испании. Примерно в это же время Жермену описывали как «не очень красивую, несколько неуклюжую, большую любительницу бездельничать и посещать банкеты, фруктовые сады и вечеринки». Тем не менее, она, когда хотела, умела нравиться мужчинам. Покойный Фердинанд частенько ревновал молодую жену к своим придворным и однажды заключил в тюрьму вице-канцлера Арагона Антонио Агустина «за то, что он домогался любви королевы Жермены». Неудивительно, что юный Карл, наконец, избавившись от опеки тётки и деда-императора, был очарован её огромными тёмными глазами, пышными волосами цвета меди и высоким ростом. К тому же, вдовствующая королева отличалась весёлым, хотя и твёрдым характером, и с ней можно было болтать по-французски. Рано лишённый материнской любви, Карл потянулся к этой опытной зрелой женщине (как Генрих II к Диане де Пуатье). Однако ни в донесениях иностранных послов, ни в современных хрониках нет ни единого упоминания об их романе, который, вероятно, удалось бы сохранить в тайне, если бы не всё тот же неугомонный Виталь.
– Эти двое хорошо поладили друг с другом, – многозначительно написал он в своём дневнике, куда заносил, среди прочего, и ежедневные сплетни.
После чего уже прямо добавил по поводу постоянно устраиваемых в честь Жермены турниров и банкетов: «И это не удивительно, ведь для влюблённых нет ничего невозможного». А когда по приказу Карла был срочно выстроен деревянный мост, связавший королевский дворец с резиденцией Жермены, это, по словам того же Виталя, «было очень удобно, особенно для влюбленных».
– Мадам Жермена ждёт ребёнка от меня, – вскоре признался Карл сестре. – Я хочу жениться на ней.
– Вдовствующая королева Арагона – прекрасная женщина. Но она не для Вас, – возразила Элеонора.
– Почему?
– Помните, что Вы сказали мне, когда я хотела выйти замуж за графа графом Пфальцского? Этот брак недостаточно престижен для одного из Габсбургов!
– Но Жермена принадлежит к королевскому дому Наварры!
– Наварра – слишком маленькое и незначительное королевство. К тому же, оно находится в вассальной зависимости от Франции…
Выдержав паузу, сестра Карла закончила:
– Боюсь, Ваши подданные и Церковь не поймут Вас, если Вы женитесь на своей сводной бабушке.
20 августа 1518 года, Жермена тайно родила дочь Изабеллу, которую поручила заботам монахинь. А позже выдала замуж за сына архиепископа Севильи.
Через неделю после прибытия в Вальядолид, епископ из Бургоса представил молодому королю двух незнакомцев: мускулистого загорелого моряка и нервного раздражительного астронома. В доказательство своей правоты они привели с собой двух чёрных рабов, а для разъяснения своих планов принесли глобус. Они показали линию на глобусе, которую папа Александр VI начертил в 1493 году, и которой он разделил земной шар точно на две половины. Все неоткрытые земли западнее этой линии должны были принадлежать Испании, а те, которые восточнее неё – Португалии. Моряк, которого звали Магеллан, заявил:
– Острова с пряностями, Ваше Величество, конечно же, отойдут Испании, если к ним можно будет приплыть с запада.
После чего добавил, что король Португалии выпроводил их, после чего они пришли к Карлу, чтобы попросить у него поддержку. Подумав, юный король кивнул:
– Мы готовы оплатить три четверти расходов путешествия.
И в марте 1518 года поставил свою подпись под соответствующим документом: «Я, Король». Карл едва мог дождаться, пока корабли были построены и оснащены. В августе 1519 года пять кораблей Магеллана отплыли из Севильи вниз по реке Гвадалквивир. А три года спустя единственный уцелевший корабль «Виктория» вернулся в порт Севильи. Магеллан остался лежать в чужой земле, на Филиппинах. Лишь крошечный остаток его команды – 18 оставшихся в живых человек, босиком, одетые в белые саваны и с горящими свечами в руках, направились к церкви Санта Мария де ля Виктория, чтобы поблагодарить Бога. С гордостью и радостью Карл написал своей тётке, что один из его кораблей обошёл вокруг земли и привёз ему имбирь, корицу, мускат и сандаловое дерево.
Вскоре ликование кастильцев по поводу прибытия Карла сменили ропот и недовольство:
– Почему все главные государственные посты отданы фламандцам?
Жан ле Соваж, великий канцлер Бургундии, был назначен канцлером Кастилии, а юному племяннику де Шевра было передано архиепископство Толедо, самое богатое церковное владение в Испании.
Кортесы открылись на фоне всеобщего недовольства 2 февраля 1518 года. Депутаты начали с возражений против того, чтобы новый канцлер председательствовал на их первом заседании. После нескольких бурных дебатов присяга на верность была принесена Карлу и его матери совместно, но было решено, что имя Хуаны должно стоять перед именем её сына во всех публичных выступлениях. Ещё было принято решение о щедрой субсидии в размере шестисот тысяч дукатов сроком на три года. Но Карлу предложили немедленно жениться и оставить своего брата в Испании до тех пор, пока не появится прямой наследник престола. На эти просьбы Карл давал уклончивые ответы, но когда его попросили выучить испанский, он ответил, что уже начал изучать этот язык. На самом деле он знал всего несколько слов, и его ответы были чрезвычайно резкими и неуверенными. Присутствовавший при этом итальянский посланник заметил:
– Он мало говорит, не обладает большими способностями и полностью подчиняется своим фламандским губернаторам.
В то же время маркиз Пескара, позже ставший одним из величайших испанских полководцев, сообщил, что за три аудиенции Карл не произнёс и трёх слов. Но молодой король ждал своего часа и вскоре должен был доказать, что он не такой уж пустозвон, каким позволял себе казаться.
Когда Карл стал королём, его министры стремились всячески сгладить враждебное отношение Максимилиана и Маргариты к Франции. Поэтому внук императора поспешил сообщить Франциску I о своём восшествии на престол и тот (завидуя в душе Карлу) отправил ему свои сердечные поздравления, выразив надежду, что их дружба станет ещё теснее. На что Карл восторженно ответил (не без хвастовства):
– Монсеньор, чтобы сохранить ту горячую любовь, которую я питаю к Вам, я хотел, как хороший сын хорошему отцу, сообщить Вам о своём благополучном вступлении на этот престол благодаря нашему Создателю, который управляет всем сущим, вчера, и после торжественной мессы в храме нашего упомянутого Создателя, в сопровождении многих послов, в том числе и Вашего, я был великолепно принят и единодушно признан господином и королём этих моих королевств Кастилии, Леона, Гранады и зависимых от них территорий прелатами, знатью и представителями из упомянутых королевств, с таким великим почтением и доброжелательностью, что… ничего не могло быть лучше…
Но Карлу предстоял долгий путь, и вскоре он, прихватив с собой сестру Элеонору и беременную Жермену, покинул Кастилию и отправился в Сарагосу, столицу Арагона, чтобы присутствовать на кортесах этого королевства. По дороге туда, в апреле 1518 года в городе Аранда, он, по совету своего канцлера, распрощался с Фердинандом со смешанными чувствами. Братья проскакали вместе верхом полмили до развилки. Когда младший брат хотел соскочить с коня, чтобы распрощаться по протоколу, Карл не позволил этого. Они обнялись как равные, оставаясь в седле с непокрытыми головами, и предались на волю Божью. Фердинанд повернул по направлению к морю, к порту Сантандер, а Карл вернулся в город.
Казалось, разлука опечалила его. Он подозвал маркиза де Агилара и попросил его скакать к брату с последним посланием.
– Маркиз, друг мой, – сказал Карл, – оставайтесь с моим братом, пока он не поднимется на борт. Кланяйтесь ему от меня и скажите ему, что он часто будет слышать обо мне. Возможно, мне захочется поохотиться вместе с ним в моём парке Дамвилд в Брюсселе на оленей и кроликов. Я уверен, ему там понравится.
Понравилось это Фердинанду или нет, он принял свою судьбу с достоинством. Никогда больше нога его не ступила на испанскую землю.
Этот благоразумный, но непопулярный маневр, вероятно, спас Карлу его испанские владения, поскольку в последовавшей за этим борьбе с кортесами Арагона испанцы охотно предложили бы корону его младшему брату, который вырос среди них и был любимцем всего народа.
Тогда же Карл простился и со старшей сестрой Элеонорой, которая 16 июля 1518 года вышла замуж за горбатого короля Эммануила, женатого сначала на Изабелле, а затем на Марии, дочерях Фердинанда Арагонского. С помощью этого союза Карл нейтрализовал любую помощь, которую Португалия могла бы оказать испанцам в случае восстаний против него.
Всё это время Маргарита с тревогой следила за каждым движением своего любимого племянника и была хорошо проинформирована о его приёме и успехах. В одном из своих писем Максимилиану она пишет:
– Вчера я получила письма от короля, моего господина и племянника, который чувствует себя очень хорошо и ведёт себя так мудро и осмотрительно, что это к его великой чести и выгоде. Насколько я понимаю, он подумывает о том, чтобы прислать сюда своего брата примерно в апреле месяце, чего я очень желаю.
24 июля 1518 года Карл издал указ в Сарагоссе, наделяющий Маргариту всей полнотой власти, как если бы она была правительницей, в результате чего в Нидерландах было опубликовано следующее объявление:
– Мы постановили, что наша дорогая госпожа и тётя, мадам Маргарита, эрцгерцогиня Австрийская, вдовствующая герцогиня Савойская и т.д., отныне должна собственноручно подписывать все письма, акты и документы, которые издаются для нас и для нашего дела там и которые должны быть скреплены нашей печатью.
Максимилиан был в восторге, когда услышал о возобновившемся доверии Карла к своей тётке, и написал дочери, выразив свою радость в следующем письме, которому суждено было стать одним из последних:
– Дорогая и горячо любимая дочь, мы… узнали… о чести и власти, которыми наш добрый сын, король-католик, недавно наделил Вас, что доставляет нам огромное удовольствие, и мы искренне надеемся, что Вы настолько оправдаете себя в руководстве его делами, что, как Ваш хороший племянник, он будет всё больше… способствовать укреплению Вашего авторитета…
С лета здоровье Максимилиана постепенно ухудшилось. В июле он в последний раз председательствовал на сейме в Аугсбурге и искренне настаивал на исполнении двух своих самых заветных желаний – организации крестового похода против турок и обещания курфюрстов обеспечить наследование императорской короны его внуку Карлу. Для этой последней просьбы существовало препятствие, заключавшееся в том, что, поскольку сам Максимилиан никогда не был коронован папой, Святой Престол рассматривал его только как короля римлян, и поэтому Карл не мог быть облечён этим достоинством. Максимилиан, однако, не жалел средств для достижения своих целей и щедро давал взятки везде, где считал это целесообразным. Поначалу Карл возражал против непомерной цены, которая была назначена за императорскую корону, хорошо зная, с каким трудом ему придётся собирать обещанные суммы в Испании, но его дед и Маргарита со своими советниками отклонили его возражения и настоятельно посоветовали ему не торговаться, опасаясь, что французский король извлечёт выгоду из его скупости. Маргарита выразилась по этому поводу так:
