Ева Арк
Принцесса-гувернантка
– Господин король, мой племянник, написал нам, что лошадь, на которой он желает приехать к нам, очень дорога. Мы хорошо знаем, что это дорого; но при нынешнем положении вещей, если он не хочет этого иметь, есть покупатель, готовый взять это, и, поэтому… он не должен отказываться от этого, что бы это ему ни стоило.
В то время, как Максимилиан был занят принятием мер для осуществления своих желаний, курфюрсты были полностью заняты серьёзными религиозными проблемами. Монах Мартин Лютер яростно выступил против Римской церкви, и в воздухе витал дух мятежа. Максимилиан, по-видимому, не был заинтересован в Реформации. Хотя в своих письмах к Маргарите он часто иронически жаловался на «изящные манеры святой матери Церкви», тем не менее, был далёк от того, чтобы поддерживать церковный раскол. Побуждаемый просьбами духовенства, император написал Льву X, чтобы тот вызвал Лютера с охранной грамотой на сейм в Аугсбурге дать ответ за его нападки на систему индульгенций. Лютер прибыл на Собрание слишком поздно, и Максимилиан так и не увидел его, но во время последующей беседы, которая состоялась перед кардиналом-легатом, монаху сказали, что он должен либо отречься от своей ереси, либо уйти. Лютер отказался отречься от своих слов и отправился в Виттенберг, чтобы написать и опубликовать отчёт о своём выступлении, который был прочитан повсюду и способствовал укреплению духа Реформации.
Рассказывали, что перед отъездом из Аугсбурга Максимилиан устроил праздник и просил красивых горожанок, которые по обычаю на больших балах носили вуаль, снять её, чтобы он ещё раз мог порадоваться при виде их лиц.
После лета, проведённого в Инсбруке, где он подхватил перемежающуюся лихорадку, император отправился в Вельс, в Верхней Австрии, надеясь, что чистый деревенский воздух восстановит его здоровье. Но лихорадка продолжалась, усугубленная, как говорят, слишком интенсивными физическими упражнениями и неосторожным употреблением дынь.
Он лежал в Вельсе совсем тихо и ждал смерти вместе со своей любимой собакой возле кровати, в комнате с клетками, полными поющих птиц, с музыкантами, которые играли, когда он этого желал, и со своим старым другом, доктором Меннелем.
Вскоре у него началась дизентерия, и 12 января 1519 года он скончался на шестидесятом году жизни. Пока Максимилиан был в состоянии это делать, он мужественно занимался делами, но по ночам его мучила лихорадка, и он не мог заснуть, поэтому, пытаясь снять усталость, приказывал читать ему вслух историю Австрийского дома и легенды о святых, связанных с родом Габсбургов. Чувствуя, что его конец близок, он попросил позвать картезианского монаха из Брисгау. Когда монах вошёл в его комнату, император сел и принял его со всеми признаками радости, после чего, повернувшись к офицерам, стоявшим вокруг его кровати, сказал:
– Это тот человек, который укажет мне путь на небеса.
С ясным умом и подобающим благочестием он принял монаха, совершившего последние таинства, и дал подробные указания относительно своего погребения, которое, по его мнению, должно было быть как можно более простым. Чтобы показать бренность человеческого величия, император приказал после смерти вырвать ему зубы, побрить голову, а голое тело высечь и выставить на всеобщее обозрение на целый день, затем положить в мешок с негашёной известью и поместить в гроб, который он возил с собой с 1515 года. После же перевезти из Вельса в венский замок Нейштадт, где он родился, и похоронить под ступенями алтаря, посвященного святому Георгию, в таком положении, чтобы его голова находилась под ногами верующих. Своё же сердце он приказал похоронить в Брюгге рядом с женщиной, которой оно принадлежало всю жизнь, – Марией Бургундской. Сделав все приготовления, Максимилиан попрощался с присутствующими, подняв руку и дав им своё благословение.
– Почему ты плачешь? – спросил он у монаха. – Потому что видишь во мне смертного? Такие слёзы больше подходят женщинам, чем мужчинам.
Таким образом, спокойно и бесстрашно, Максимилиан встретил смерть, благоговейно повторяя молитвы за монахом, пока у него не пропал голос, но когда он больше не мог произнести ни слова, всё же знаками показывал, что слышит всё, пока не впал в беспамятство, с улыбкой на лице, и скончался ещё до рассвета.
Максимилиан был весёлым и остроумным государем, передав эти качества по наследству своей дочери.
– Почему, – спросил он однажды аббата Тритемиуса, того самого, который вызвал дух его любимой жены, – почему, собственно говоря, ведьмы должны иметь власть над злыми духами, в то время как порядочный человек ничего не может добиться от ангела?
Обладавший добрым и рыцарским характером и наделённый многими хорошими качествами, император был популярен среди своих подданных, но не пользовался большим уважением современников из-за непостоянного и нерешительного характера, а также расточительности, которая вовлекала его в постоянные денежные затруднения. Тем не менее, он много сделал для блага своей страны, всячески поощрял искусства и покровительствовал учёным. Максимилиан также оказал важную услугу Германии, упразднив знаменитый тайный трибунал Вестфалии, преследовавший еретиков.
Маргарита не присутствовала при смерти своего отца, но никто не переживал его утрату острее, чем она, ибо он всегда проявлял себя любящим и преданным родителем, и, хотя они часто расставались, их общение было, как доказывает их переписка, самым тесным. Её горе нашло выход в длинном стихотворении или плаче, в котором она перечисляет свои многочисленные несчастья:
О, ужасная смерть!
Ты сразила цвет рыцарства,
Победив Максимилиана,
Этого благороднейшего императора,
Который ни с кем не может сравниться в доброте.
Этого истинного цезаря,
Моего единственного господина и отца,
Ты ввергла в жалкое состояние,
Похоронив в Нейштадтском замке.
Среди соболезнований, которые она получила, было, в том числе, совместное письмо на латыни от Анны Венгерской, помолвленной с Фердинандом Австрийским, и от его сестры Марии, обручённой с Людовиком Венгерским.
Карл находился в Лериде, в Испании, со своим королевским двором, когда весной 1519 его настигла весть о смерти дедушки. Поручив Адриану Утрехтскому управление Испанией, он стал готовиться к отплытию. Однако назначение кардинала единственным регентом было величайшим оскорблением чувств испанцев. Вдобавок, у фламандца было мало опыта и ещё меньше способностей, прежде всего, он был низкого происхождения и иностранец, а ведь Карл обещал не назначать на должность «тех, кто не был уроженцем королевства». Депутаты не могли успокоиться и возражали против предоставления желаемой королём субсидии, за которую проголосовали очень неохотно. Карл же извинил свой поспешный отъезд из Испании тем, что был обязан позаботиться о своих новых владениях, но это оправдание не успокоило его недовольных подданных-испанцев, которые предвидели разорение страны из-за его длительного отсутствия.
Возможно, именно недовольство подданных задержало Карла в Барселоне ещё на год. А, может, он остался из-за прекрасных глаз Жермены де Фуа?
– Вашему Величеству необходимо снова выйти замуж… во избежание скандала! – прибыв в Барселону, твёрдо заявил Карл вдове.
– Простите, сир, но кто теперь захочет жениться на мне? – Жермена, в глубине души надеявшаяся на брак с царственным любовником, сделала вид, будто смахнула слезу.
– Например, маркграф Бранденбург-Ансбахский. Он без ума от Вас. К тому же, хорош собой и происходит из знатного дома Гогенцоллернов.
– Но ведь маркграф нищий!
– Да, его прозвали «Безземельным» из-за того, что все отцовские владения унаследовал его старший брат. Зато Вы отнюдь не бедны…
– Благодаря щедрости Вашего Величества!
Карл довольно улыбнулся и обнял Жермену:
– К тому же, если Вы станете женой Иоганна, то сможете, не вызывая ничьих подозрений, последовать за нами в Германию…
Естественно, маркграф не стал возражать против женитьбы на богатой вдове. Вдобавок, он приходился кузеном курфюрсту Бранденбургскому, чей голос был необходим Карлу на предстоящих выборах императора. Брак Иоганна с Жерменой был заключён 17 июня и ознаменовался чередой блестящих празднеств, продолжавшихся чуть ли не до конца года. Правда, после этого Карл уже не приветствовал новоявленную маркграфиню, стоя на коленях.
Между тем обещания, которые Максимилиан так дорого купил прошлым летом у пяти из семи курфюрстов, чтобы обеспечить выборы Карла на трон империи, растаяли в воздухе. А папа Лев Х откровенно сказал венецианскому послу в Риме:
– Императорская корона будет выставлена на торги, и её получит тот, кто больше предложит.
Теперь французский король открыто выступил как главный соперник Карла и пытался привлечь на свою сторону выборщиков всеми доступными ему средствами. Маргарита была в отчаянии из-за слишком малых шансов на успех своего племянника и по совету своего Совета приготовилась отправить эрцгерцога Фердинанда в Германию, предложив Карлу отказаться от своих притязаний в пользу младшего брата, чья кандидатура с меньшей вероятностью могла встретить противодействие папы и немецких князей. Но теперь Карл с негодованием отверг это предложение, утверждая, что желанием его деда было, чтобы именно он унаследовал императорский титул, и выборщики обещали ему свои голоса. Если бы Фердинанд был избран, Империя была бы ослаблена, а Австрийский дом – разделён, к удовольствию его врагов. К тому же, в Испании Карл уже вкусил сладость власти.
– Я один, – надменно заявил он тётке, – должен быть императором, чтобы поддерживать величие своего дома и осуществлять великие замыслы, которые я задумал на благо христианства.
И предупредил в письме брата, чтобы тот некоторое время держался подальше от Германии, обещая ему, однако, когда придёт время, «делить с ним империю так справедливо, как это только возможно».
Маргарита поспешила оправдать своё поведение в письме к племяннику от 21 марта, в котором сообщила, что, когда известие о болезни Максимилиана достигло Нидерландов, Совет счёл более разумным отправить Фердинанда в Германию присматривать за наследственными владениями Карла:
– Ибо, – добавила она, – на свете нет лучшего или более обходительного принца его возраста.
Соперничество, которое отныне существовало между Карлом и Франциском, обещало вскоре уничтожить дружеские отношения, с которых началось правление племянника Маргариты. Но регентша со свойственной ей дипломатичностью увидела опасность в разрыве с Францией в такой момент и настоятельно посоветовала племяннику пока поддерживать хорошие отношения со своим соперником. Следуя этому мудрому совету, Карл приказал своим послам просить для него руку дочери Франциска I, принцессы Шарлотты.
Представление о политических талантах, проявленных Маргаритой, даёт её бурная деятельность в связи с избранием Карла императором. Она совершенно открыто заявила, что «есть два пути к короне: деньги или сила».
Вначале все шансы стать императором были у Франциска I. Его мать, Луиза Савойская, была готова отдать своё огромное состояние, чтобы таким путём купить корону, которую так горячо желал её сын. Французские послы, возможно, самые опытные в Европе, ходили от одного курфюрста к другому, ведя за собой целые караваны мулов, гружённых золотом. Ходили слухи, что Франциск был готов заплатить каждому курфюрсту от 400 000 до 500 000 тысяч дукатов, действительно астрономическая сумма для того времени. Он прямо говорил, что его цель «достичь вершины и превзойти Карла в талантах, почестях, землях и собственности».
Тогда по настоятельной просьбе Маргариты Австрийской немецкие банкиры Фуггеры выдали Карлу невиданный заём в 850 000 флоринов. При этом регентша запретила им ссужать во время предвыборной кампании деньгами других государей. Счета и квитанции Маргариты показывают, какие огромные суммы были потрачены на подарки, взятки, пенсии всем тем, кто мог внести свой вклад в достижение желаемой цели. Архиепископы Кёльнский, Майнцский и Тревский и их советники получили каждый в среднем около пятисот флоринов золотом. При этом деньги лились рекой не только в карманы участников переговоров, но и их родственников, друзей и даже слуг. Например, племяннику архиепископа Тревского тоже вручили пятьсот флоринов, камердинеру кардинала Майнского – сто, а графу Иоанну, курфюрсту Кёльна, был обещан подарок в две тысячи флоринов. Маргарита также использовала свои собственные доходы для продвижения интересов племянника.
Один из агентов Карла сказал, что всё это похоже на превосходный, настоящий рынок овса: он никогда еще не видел «таких алчных людей». Маркграф Бранденбурга был особенно ненасытным. Франциск пообещал ему в случае своей победы титул принца-регента Германии и, кроме того, руку своей свояченицы Рене Французской с приданым 200 000 гульденов. Когда агент Карла услыхал это, он предложил бранденбуржцу ту же самую сумму и руку младшей сестры Карла, Екатерины Австрийской.
Каждый человек в Европе поддерживал чью-либо сторону с такой страстью, как будто он сам должен был отдать свой голос.
Когда посол Венеции снова посетил папу в Риме 10 июня, святой отец сообщил ему, что как французский, так и испанский послы были у него на аудиенции, и каждый хвастался тем, что будет избран его король. Лев Х добавил с презрением:
– Один из двоих покраснеет.
Сам папа сначала горячо поддержал притязания Франциска I и выступил против его соперника, но вскоре он увидел, что у французского короля мало шансов на успех. Лев X, правда, не скрывал:
– Мы предпочли бы менее могущественного императора, чем король Испании или король Франции.
– Но, – как уверял Карл своих посланников в Германии, – если придётся выбирать кого-то из нас двоих, он дал понять, что был бы больше доволен нами, чем упомянутым королём Франции, и не отказал бы нам ни в упомянутом разрешении, ни в чём другом, о чём мы могли бы попросить.
Тем не менее, избрание Карла было далеко не бесспорным. Генрих Нассау, обращаясь к Маргарите, не скрывал трудностей, которые предстояло преодолеть:
– Короля (Карла) почти не знают в Германии; французы много (плохого) говорили о нём, а немцы, которые приехали из Испании, едва ли сказали что-нибудь хорошее.
В то время как борьба между агентами королей-соперников продолжалась, сами они были не менее озабочены окончательным исходом дела. Карл был уверен, что, если императорская корона покинет Австрийский дом, французы предъявят претензии на его наследственные германские владения, а также на Неаполитанское королевство, и помимо того, он будет вынужден навсегда отказаться от возвращения герцогства Бургундского, и даже может подвергнуться риску быть лишённым Нидерландов. С другой стороны, возможное избрание Карла приводило Франциска I в смятение. 16 апреля 1519 года он написал своим людям в Германии:
– Вы знаете, что причина, которая побуждает меня добиваться императорской короны – это помешать католическому королю завладеть ею. Если он получит её, то может со временем причинить мне неоценимый вред. Я всегда буду чувствовать себя неуверенно, и следует опасаться, что он приложит все усилия, чтобы изгнать меня из Италии.
Французский посол в Риме, человек с юмором, хвастался, что Франциску обещаны четыре голоса, после чего добавил:
– У нас четыре и люди Карла говорят, что у них четыре, значит должно быть восемь курфюрстов.
Тем не менее, в этой напряжённой атмосфере во Франкфурт, чтобы отдать свои голоса, как и положено, отправились семь курфюрстов
Маргарита получила известие, что французы сконцентрировали свои войска на границе. В ответ на это она приказала своим войскам собраться вблизи нидерландской границы у Ахена. Два ведущих кондотьера Германии, Франц фон Зикинген и Роберт де ла Марк, имели собственную внушительную армию, несмотря на запрет императора. Они объявили вначале, что поддерживают французского короля, но, подкупленные Якобом Фуггером, потом перешли к Карлу. И, когда наступил день выборов, привели своих солдат к городу Франкфурту так близко, что были слышны их голоса.
По сообщению английского посла, князья были очень рассержены при виде ландскнехтов (наёмников) и потребовали разъяснений у агентов Карла о том, что бы это значило. Агенты ответили, «что войска не замышляют против них ничего худого, но что они дадут энергичный отпор силовым вылазкам, которые намеревается провести король Франции». В этот момент посол получил инструкции от кардинала Вулси провести своего господина, Генриха VIII, как «компромиссную кандидатуру». Но об этом узнали агенты Карла, которые так напугали англичанина, что тот написал домой:
– Если победит наш король, то, возможно, я и мои люди будем убиты ещё до того, как кто-нибудь сможет прийти к нам на помощь.
В конце концов, решающую роль сыграли не деньги и не солдаты, но такой фактор, который никто не принимал в расчёт: воля немецкого народа. Воспоминания о Максимилиане, всеми любимом императоре, полном юмора, силы и рыцарства, вероятно, выиграли выборы для его внука Карла.
Накануне большого события посол Генриха VIII утверждал:
– Все курфюрсты в замешательстве и страхе, потому что общественность склоняется на сторону короля Кастилии Карла.
Утром 28 июня 1519 года, через пять месяцев и десять дней после смерти Максимилиана, все семеро выборщиков пошли пешком в длинной, блестящей процессии к церкви Святого Варфоломея, чтобы присутствовать на мессе Святого Духа. Отцы города Франкфурта после троекратного удара набатного колокола призвали народ направить молитву к богу, чтобы он не оставил курфюрстов своей милостью, и «они выбрали короля, который служил бы всемогущему Богу, Священной Римской империи и всем нам». Семеро принесли присягу на Святом Евангелии, что их сердца и руки чисты, что никакая ложь не запятнает их свободного решения. Они удалились в ризницу церкви и появились вскоре с улыбающимися лицами, чтобы объявить, что они, вдохновлённые Святым Духом, единогласно выбрали Карла, короля Испании.
С этого дня Франциск I стал главным врагом Карла и его соперником в борьбе за главенство в Европе.
Два дня спустя известие об исходе выборов дошло до Мехелена. Маргарита с ликованием сообщила губернаторам провинций об избрании своего племянника, и, в то же время, приказала городам и деревням возблагодарить Бога «шествиями, проповедями, благочестивыми молитвами и воззваниями» и тоже устроить «фейерверки, ликования и другие празднества, которые бы подходили к такому случаю». Её указания были выполнены, и празднества продолжались месяц, до конца июля, а Штаты с энтузиазмом проголосовали за выделение 200 000 дукатов на расходы из-за предстоящей коронации Карла. Его присутствие было крайне необходимо в Нидерландах, поскольку четырёхлетнее перемирие с Карлом Эгмонтским истекло, и герцог Гельдернский снова начал доставлять неприятности. У Маргариты же были связаны руки, и она с нетерпением ожидала приезда племянника.
Спустя девять дней делегация под предводительством графа Фридриха фон Пфальца (бывшего возлюбленного Элеоноры) передала Карлу сообщение о его избрании императором в Молино дель Рей, где он укрылся от чумы. 20 января 1520 года Карл покинул Барселону и, не обращая внимания на ропот своих испанских подданных, проследовал через Бургос, Вальядолид и Галисию в порт Корунью. В последующие годы он выучился очень хорошо говорить по-кастильски, удалил всех иноземных советников и сделался в глазах подданных настоящим испанцем.
В длинном письме, написанном 22 февраля, Карл тепло поблагодарил Маргариту за все хлопоты, которые она взяла на себя в связи с его избранием:
– Мадам, моя добрая тётя и дорогой друг, мы получили Ваши письма от восьмого и одиннадцатого числа этого месяца, вместе взятые, а также несколько копий писем, которые были присланы Вам из Германии, Англии и других стран, которые подтверждают Вашу величайшую тщательность, долг и усердие, проявленные Вами. Прошу Вас и дальше проявлять настойчивость в своих добрых начинаниях…
Позже в знак признательности он подарил Маргарите Мехелен со всей округой и сумму в двести тысяч золотых флоринов (акт был подписан 18 сентября 1520 года уже в Брюсселе). Однако в течение всей своей жизни Карл так и не смог полностью расплатиться с Фуггерами. Даже тогда, когда испанские корабли приплыли из Нового Света, доверху гружёные сокровищами. Маркграф Бранденбургский тоже ничего не получил от императора за свой голос, хотя ещё в течение нескольких лет требовал руку Екатерины Австрийской как часть своего вознаграждения.
Карл отплыл в конце мая и взял прямой курс на Англию, намереваясь нанести визит Генриху VIII и своей тётке, королеве Екатерине. В течение некоторого времени тайно велись переговоры между кардиналом Вулси, английским министром, и испанским двором, и этот визит не был таким неожиданным, как казалось. Из письма же, написанного послами Карла из Лондона 19 марта, известно, что король Генрих, узнав об избрании своего племянника императором, послал за ними в Гринвич накануне, то есть в воскресенье, после мессы отвёл их в сторону, и, в присутствии кардинала Вулси и королевы Екатерины, сказал им:
– Я очень рад, что всё обернулось так…
На самом деле, Генрих VIII, сам мечтавший стать императором, был не так уж рад. Поэтому Карл надеялся при личной встрече умиротворить дядю, дабы тот из мести не заключил против него союз с Францией. Его опасения были вполне оправданы: по словам послов, уже обращаясь к супруге, английский король многозначительно добавил:
– Мы надеемся увидеться с императором, нашим братом и Вашим племянником, до встречи с нашим другим братом во Франции.
Ещё Генрих сказал, что написал французскому королю, дабы тот отложил встречу с ним на более поздний срок. Он надеялся получить благоприятный ответ, поскольку считал маловероятным, что Франциск слышал о предполагаемом визите императора в Англию, ибо, когда «он узнает об этом, ему это не понравится, и по этой причине всё должно храниться в тайне».
– Затем королева возвела очи к небу, – продолжал посланник Карла, – и вознесла хвалу Богу за надежду, которую она питала на исполнение своего самого заветного желания видеть Ваше Величество, и смиренно поблагодарила своего господина короля, сделав ему очень низкий реверанс, и упомянутый господин король снял свою шапку и сказал ей: «Мы со своей стороны сделаем всё, что в наших силах».
Ближе к концу мая Генрих в Кентербери получил известие о том, что императорский флот был замечен у Плимута и направляется вверх по Ла-Маншу. Вулси сразу же отправили поприветствовать Карла латинской речью и пригласить его высадиться на берег. Окружённый своей свитой, император высадился в Дувре 26 мая и был препровождён в замок, куда ранним утром следующего дня прибыл Генрих и тоже тепло приветствовал своего племянника. Среди ликующей толпы, которая удивлялась простоте одежды императора, два монарха вместе отправились в Кентербери, где королева Екатерина с нетерпением ожидала сына своей сестры. Рядом с ней стояли её маленькая дочь Мария Тюдор, светловолосая девочка четырёх лет, с большими карими глазами, и старшая Мария Тюдор, прекрасная герцогиня Саффолк, бывшая королева Франции. Карла же повсюду сопровождала Жермена де Фуа. Но это не удивляло англичан, потому что, во-первых, она была вдовствующей королевой, а, во-вторых, не вызывала подозрений, потому что считалась «толстой». На самом деле придворный шут Карла даже однажды заметил по поводу землетрясения в Гранаде:
– Это не землетрясение, это Жермена упала с кровати.
Карл четыре дня пировал в Кентербери, и за это время ему удалось ещё теснее привязать к себе Вулси, вкрадчиво нашёптывая ему:
– Как только папский престол освободится, мы обязательно поможем Вашему Преосвященству занять его…
Также царственный гость произвёл глубокое впечатление и на английского короля своим зрелым суждением, почтением и вежливостью. Было решено, что два монарха вскоре снова встретятся между Кале и Гравелином, и что Генриха будет сопровождать Екатерина, а Карла – Маргарита. Итак, император отплыл из Сандвича во Фландрию в тот же самый день, когда Генрих сел в Дувре на корабль, направлявшийся в Кале, чтобы встретиться с Франциском между Ардром и Гизном в памятном месте, известном как «Поле золотой парчи», где были разбиты два лагеря с множеством шатров из этой дорогой ткани. И где французский и английский короли, пытаясь попустить пыль в глаза друг другу, тратили баснословные суммы. Чего стоили, например, два фонтана, из которых вытекало три струи: кларет, бордо и ключевая вода (кстати, устроенные Генрихом).
1 июня Карл высадился во Флашинге в четыре часа пополудни и продолжил своё путешествие в Брюгге, где был с радостью встречен Маргаритой и своим братом Фердинандом в окружении высокопоставленных фламандских вельмож, послов из Венеции и депутатов от главных немецких городов. Карлу шёл тогда двадцать первый год. Он был среднего роста, с бледно-желтоватым цветом лица, орлиным носом и выступающей нижней челюстью. Широкий лоб и проницательный взгляд придавали внушительность его лицу, а мягкая вежливость и обаяние манер снискали ему расположение всех тех, кому приходилось ему служить. Обладая холодным и ясным умом, он постепенно приобрёл необходимые познания для того, чтобы стать здравым и проницательным государем.
Интересное мнение о характере Карла содержится в письме Жерара де Плейна Маргарите:
– В его королевстве нет никого достаточно великого или мудрого, чтобы заставить его изменить своё мнение, если он не видит причин для его изменения. Я знал многих принцев в разное время, но ни один из них не прилагал больше усилий, чтобы разобраться в своих делах, или не распоряжался ими более решительно, чем он. Он сам себе казначей финансов и сам себе военный казначей; он дарует должности, епископства, назначения по вдохновению Бога, не прислушиваясь ни к чьим мольбам.
Чуть позже учёный Алеандр, которого Лев X послал убедить Карла осудить Лютера, тоже дал интересную оценку личности императора. Получив аудиенцию, он обратился к племяннику Маргариты по-французски и тот ответил, заявив о своей готовности рискнуть жизнью ради защиты Церкви и Святого Престола. Он говорил довольно пространно, но настолько хорошо, что Алеандр была очень впечатлён его способностями и восхищенно написал:
– Что бы ни говорили, этот принц показался мне наделённым здравым смыслом и благоразумием далеко не по годам; причём в глубине души у него гораздо больше чувств, чем можно прочитать на его лице.
Как бы ни был Карл человеком или правителем, его поведение на публике всегда (за исключением ранних лет в Испании) было безупречно. Умение создать иллюзию простоты в обращении и доброжелательности – вот чем он завоёвывал сердца.
Молодой император попросил свою тётку созвать Генеральные штаты, и он застал их в сборе, когда прибыл в Брюссель. В длинной речи он похвалил мудрое правление Маргариты, а также верность и самоотверженность фламандцев и поблагодарил их за оказанную ему помощь. Затем повторил:
– Несмотря на моё отсутствие, моё сердце всегда было с вами!
Также он кратко рассказал о своём пребывании в Испании и проинформировал Штаты, что вернулся, чтобы вступить во владение императорской короной, а также доменами, которые унаследовал в Германии, но что он остро нуждается в деньгах и попросил их сделать всё возможное, чтобы помочь ему.
Встреча на поле Золотой парчи, где Франциск I всеми доступными ему средствами пытался снискать расположение английского короля, едва закончилась, когда Карл направился в Гравелин, чтобы попытаться стереть впечатление, произведённое его соперником. На самом деле этот маленький городок был плохо приспособлен для приёма королей, но у Карла были иные методы, чем те, которые использовал Франциск. Ему удалось завоевать расположение своего дяди не своим великолепием, как это пытался сделать французский король, а своей скромностью, польстив его тщеславию предложением выступить в качестве арбитра в случае разногласий, которые могут возникнуть между Испанией и Францией. Несмотря на то, что Генрих и Франциск уже подписали 6 июня договор, по которому было решено, что дофин должен жениться на принцессе Марии Тюдор, 14 июля был тайно заключён другой договор, по которому был согласован брак Карла с единственной (пока) дочерью Генриха. В значительной степени к этому приложил руку Вулси, поскольку теперь он высоко ценил благосклонность императора, хотя внешне по-прежнему поддерживал хорошие отношения с Франциском.
Хроника Кале дает интересный отчёт о встрече Генриха с Карлом в Гравелине 10 июля 1520 года. Сначала Маргарита вместе со своим племянником, в сопровождении блестящей свиты кавалеров и дам, отправилась в Кале. В городе был возведён большой шатёр, предназначенный для банкетного зала, сиденья были расставлены ярусами и задрапированы богатыми гобеленами. Крыша была расписана так, чтобы изображать небо с солнцем, луной, звёздами и облаками; но поднялась сильная буря с ветром и дождём, и ночью огромный шатер со всеми его прекрасными украшениями и гобеленами был снесён ветром и разрушен (плохая примета!). Поэтому, пока не было всё восстановлено, оба короля провели вместе четыре дня сначала в Гравелине, а затем в Кале, после чего, нежно попрощавшись друг с другом, расстались. Карл и Маргарита неспешно направились в Экс-ла-Шапель, который, согласно Золотой булле, был выбран местом предварительной коронации императора (потом, согласно традиции, его должен был ещё короновать папа, без чего Максимилиан, кстати, вполне обошёлся).
Избрание Карла вызвало большую радость в Германии. Города, через которые он проезжал, оказывали ему радушный прием, поскольку они надеялись, что он восстановит порядок и уладит их раздоры. 22 октября он совершил торжественный въезд в Ахен (Экс-ла-Шапель), куда накануне прибыли курфюрсты Майнца, Кёльна и Тревеса, а также послы герцога Саксонского и маркграфа Бранденбургского. Испанцы, правда, отказались оплачивать расходы на коронацию, но Карл взял взаймы все необходимое у богатого города Антверпена. Процессии понадобилось пять часов, чтобы пройти через городские ворота. Сотни слуг в ливреях и кареты с багажом возглавляли шествие, за ними следовали верхом тысячи аристократов, настолько богато наряженных, насколько им позволяли их средства. За 24 пажами в ливреях императорского двора – малиновых с серебряными и золотыми обшлагами – следовала группа музыкантов с большими барабанами и трубами, за ними шли полдюжины королевских шталмейстеров, которые бросали в толпу серебряные и золотые монеты. Герольд торжественно шагал впереди в расшитом золотом и серебром камзоле, он нёс жезл из позолоченного серебра, на котором восседал императорский орел. За ними шли курфюрсты и епископы, затем рейхсмаршал, который нёс перед собой большой императорский меч, направленный острием верх. Последним появился Карл. Поверх лат на нём был плащ из золотой парчи. Его нервно пританцовывающая белая кобыла, казалось, едва касалась копытами земли. Карл восхитил своим искусством наездника толпу, стоящую в ряд по обеим сторонам улицы. Лучники его лейб-гвардии, следовавшие за ним, несли на своих камзолах его девиз, вышитый золотыми буквами.
