Ева Арк
Примадонны Ренессанса
– Святая Богородица, я убит!
После чего принца отнесли в соседнюю часовню, где он испустил дух полчаса спустя, повторяя:
– Рим! Рим!
Знаменитый флорентийский ювелир Бенвенуто Челлини утверждал, что именно его выстрел привёл к такому фатальному результату. Однако вражеские войска, взбешённые потерей своего главнокомандующего, яростно бросились в атаку. Пробив брешь в стенах, дикие орды солдат ворвались в злополучный город. Папа и тринадцать кардиналов поспешили укрыться за стенами замка Сявятого Ангела, в то время как тысячи грубых немцев и свирепых испанцев нападали на беззащитных горожан, выбрасывали женщин и детей из окон и пытали своих невинных жертв, чтобы обнаружить спрятанную добычу. В своем диком безумии эти негодяи не проявляли ни жалости, ни почтения. Церкви и монастыри грабили и сжигали, с алтарей забирали священные сосуды, насиловали монахинь, а кардиналов голыми таскали по улицам. Невыразимые ужасы следующих трёх дней лучше всего описаны императорским комиссаром Гаттинарой в письме, которое он адресовал своему господину:
– Все церковные украшения были украдены, все священные реликвии уничтожены. Даже святая святых, Латеран, самая древняя и величественная святыня, была разграблена, а покрывало Вероники, передавалось из рук в руки в тавернах. Церковь Святого Петра и папский дворец были превращены в конюшни.
Из окон дворца Колонна Изабелла д'Эсте и её дамы наблюдали за этими ужасными сценами. Они слышали мучительные крики женщин и стоны умирающих, и, над всем этим стоял страшный грохот орудий замка Святого Ангела. Многие во дворце Колонна в этот момент думали, что настал их последний час. Наконец, когда стало смеркаться, они заметили капитана в чёрно-красно-белом имперском шлеме, который бежал через площадь. Камилла Гонзага, выглянув в окно, с радостью узнала своего брата Алессандро, который пешком направлялся к воротам дворца. С высоких зубчатых стен немедленно спустили верёвки, и доблестного графа подтянули к окнам. Затем Изабелла узнала из уст своего родственника обо всём, что произошло. Он рассказал маркизе, что город был взят штурмом, а её племянник Бурбон убит, и что его тело теперь лежит в Сикстинской капелле, в то время как папа и кардиналы бежали в замок. Прежде, чем его рассказ был закончен, прибыл испанский кавалер, дон Алонсо да Кордова, и сообщил Изабелле:
– Накануне вечером я получил приказ от покойного герцога взять Ваше жилище под свою защиту!
Наконец, около десяти часов вечера, в спешке прибыл сам Ферранте, не имея возможности покинуть свой пост до этого времени. Изабелла, которая не видела своего сына с тех пор, как он отправился в Испанию три года назад, приветствовала его со слезами радости, а Ферранте, со своей стороны, испытал огромное облегчение, найдя свою мать и её друзей невредимыми. Её жилище было единственным в Риме, которое уцелело, за исключением Канчеллари, где жил кардинал Колонна. Дворцы других кардиналов, том числе и тех, что поддерживали императора, были взяты штурмом и разграблены. Однако даже присутствие Ферранте Гонзага не могло спасти людей, нашедших убежище во дворце маркизы, от уплаты большого выкупа.
– Это была тяжкая работа по спасению мадонны, – писал Ферранте своему брату маркизу, – в лагере распространился слух, что у неё во дворце на два миллиона сокровищ, и всё из-за её сострадания, которое заставило её принять более 1200 дам и 1000 горожан в его стенах.
В конце концов, было решено, что маркиза и члены её семьи освобождались от выкупа, но все остальные беженцы во дворце должны выплатить сумму в 60 000 дукатов.
– Причём из неё я не получил ни гроша, – заключил младший сын Изабеллы.
– Сеньор Ферранте и сеньор Луиджи (Родомонте) ничего не выиграли от разграбления Рима, – подтвердил венецианец из лагеря Лиги после беседы с некоторыми беглецами, которых освободили эти капитаны.
Даже когда была заключена сделка с испанцами, ландскнехты угрожали штурмом дворца, жалуясь, что их лишили своей доли выкупа. И только благодаря тому, что принц Оранский, заменивший Бурбона на посту главнокомандующего, оставил крепкого немца по имени Иоганн с сильным гарнизоном для его защиты, не позволило им осуществить это своё намерение.
9 мая принц издал указ, запрещающий все грабежи и призывающий войска к оружию, но деморализованные солдаты не обращали внимания на его приказы, и в течение целой недели повторялись одни и те же сцены насилия и резни.
– И всё это несчастье было вызвано герцогом Урбино. Либо у этого человека не было мужества встретиться лицом к лицу с врагом, либо он желает гибели папы, – так писал Гвиччардини, флорентийский комиссар, из лагеря Лиги в Изоле, в девяти милях от Рима.
Основная часть армии Франческо Марии делла Ровере так и не достигла Изолы. Герцог Урбино заявил:
– Я ничего не могу сделать, чтобы помочь Его Святейшеству, пока не получу подкрепления!
Положение святого отца было действительно плачевным, и ему пришлось много месяцев терпеть жестокие унижения, прежде чем 9 декабря было, наконец, подписано соглашение с императором. Даже тогда его ужас был настолько велик, что он предпочёл сбежать ночью с помощью капитана Карла V. Выйдя из замка через потайную дверь и переодевшись разносчиком, он сел на лошадь, которая ждала его в садах Ватикана, и уехал в Орвето.
Задолго до того Изабелла д'Эсте покинула Рим. Как только 13 мая был восстановлен некоторый порядок, её сын Ферранте с сильным отрядом испанской и итальянской гвардии сопроводил маркизу и её свиту вместе с тремя послами на берег Тибра, где их ждали галеры, чтобы доставить в Остию. Там они были задержаны на шесть дней из-за плохой погоды, и когда Изабелла, которой не терпелось продолжить свое путешествие, отправилась в плавание на одном из генуэзских кораблей, внезапно поднялся ужасный шторм. Избежав опасности, путешественники достигли порта Чивитавеккьи утром 23 мая в прекрасную погоду. На следующий день они сели на лошадей и поехали по суше через Корнето, Тосканеллу и Пезаро в Равенну, оставив в Чивитавеккьи античные статуи, картины и драгоценные камни, которые маркиза собрала в Риме, чтобы их морем перевезли в Ливорно. Однако всё было украдено пиратами.
Семья Изабеллы была полна беспокойства за неё. Когда первые известия о смерти Бурбона и разграблении Рима достигли лагеря Лиги, там тоже стали опасаться, что она погибла. К счастью, 9 июня маркиза живая и невредимая добралась до Феррары. После краткого отдыха Изабелла снова возобновила своё путешествие и поплыла вверх по реке По на герцогской барке в Говерноло, где собственноручно вручила кардинальскую шапку своему сыну Эрколе Гонзага. На следующий день они отправились в Мантую, где маркиз и блестящая свита из рыцарей и дам ожидали их прибытия, и весь город высыпал, чтобы приветствовать любимую маркизу и проводить её с приветственными криками и слезами радости до ворот дворца. Что же касается Элеоноры Гонзага, то она была в Венеции, где Синьория практически удерживала её в качестве заложницы, но две её маленькие дочери отправились в Мантую, чтобы встретить свою бабушку.
– Я еще не водил детей в гости к мадонне, – написал их наставник 15 июня, – потому что она приехала только вчера и очень занята, но мы надеемся увидеть её в ближайшее время.
Тем временем Ферранте Гонзага, который прибыл в Веллетри, поспешил 23 июня поздравить свою мать с её чудесным спасением и благополучным возвращением в Мантую:
– Я больше не могу откладывать, чтобы поцеловать Вашу руку и порадоваться вместе с Вами, что Вам так повезло покинуть этот самый несчастный город, который после полного разорения, причинённого ему солдатами, теперь наказан по воле Бога голодом и чумой.
Когда, наконец, последние иностранные войска покинули Рим, и папа вернулся после десятимесячного изгнания, он обнаружил разрушенный и обезлюдевший город.
Считалось, что до 30 000 жителей погибло от меча захватчиков или умерли от чумы и голода, в то время как ещё 20 000 человек ударились в бегство. Память о тех ужасных днях так глубоко запечатлелась в сердцах последующих поколений, что очень долго римские матери укладывали своих детей спать со словами:
– Спи, малыш, Боун (немец) ушёл.
Как писал один из современников:
– Рим был не единственным защитником христианской веры, прибежищем благородных душ и обителью муз, но он – мать народов. По правде говоря, это разрушение не одного города, а целого мира.
Глава 15
Примирение в Болонье
Осенью 1528 года Изабелла отправилась в Феррару, чтобы принять участие в торжествах по случаю брака своего племянника Эрколе д’Эсте с Рене Валуа, младшей дочерью Людовика XII и сестрой французской королевы Клод. Успешная кампания французов в Неаполе побудила герцога Феррары возобновить свой старый союз с Франциском I, женив своего сына на его свояченице. После череды охотничьих вечеринок и балов в Фонтенбло и Сен-Жермене 20 сентября молодожены отправились вт Италию, о чём Бартоломео Просперо написал из Монтаржи, чтобы проинформировать маркизу:
– Они будут путешествовать через Лион, Турин, Парму, Реджо и Модену, и едва ли доберутся до Феррары до середины ноября.
Тем временем Альфонсо д‘Эсте, стремясь оказать честь французской принцессе, попросил Изабеллу принять её, поскольку его единственная дочь Элеонора тогда была ещё ребёнком. Тридцать семь лет прошло с тех пор, как Изабелла привезла в Феррару свою юную невестку Анну Сфорца; и двадцать пять лет с тех пор, как она присутствовала на свадьбе Лукреции Борджиа. Теперь маркиза снова вернулась в свой родительский дом, чтобы встретить будущую герцогиню Феррары в третий раз за свою долгую и насыщенную событиями жизнь. В начале ноября невеста совершила свой триумфальный въезд в Модену под такую пальбу пушек, звуки труб и звон колоколов, что феррарский хронист отметил:
– Казалось, что небо и воздух вот-вот разлетятся на куски!
После двух недель, проведённых в празднествах и веселье, Эрколе и его невеста отправились в Бельведер, новый летний дворец, прославленный Ариосто в его «Неистовом Роланде», который Альфонсо построил на острове посредине реки По. Это было великолепное здание с залами и часовней, украшенное живописцем Досси, террасами и лестницами, спускающимися к реке, и восхитительными садами, засаженными апельсиновыми рощами и самшитовыми изгородями, украшенными мраморными лоджиями и фонтанами. Проведя ночь в этом волшебном месте, Рене отправилась вниз по реке По в Феррару на герцогском буцентавре и была принята в порту Сан-Паола Ипполито д’Эсте, братом Эрколе и архиепископом Милана, послами Франции, Венеции и Мантуи, а также духовенством и врачами Феррары, которые сопровождали её через Страда-Гранде к Дуомо. Улицы были завешаны красными, зелёными и белыми драпировками; и сотня пажей в чёрных атласных ливреях, розовых шапочках и чулках, перед которыми ехал испанский придворный шут Диего верхом на верблюде, возглавляли кортеж. Принцессу несли на алых носилках под золотым балдахином, и её сопровождали гувернантка, мадам де Субиз, верхом на лошади и четырнадцать французских дам в карете. Опустевшая из-за недавней чумы Феррара представляла печальный контраст с пышной свадебной процессией. Современник писал:
– Улицы были пустынны, а лавки закрыты. Каждый день у дверей церквей находили мёртвые тела, и на улицах можно было услышать, как люди кричали: «Я умираю от голода!», и никто не обращал на них внимания.
Был издан указ, предписывавший всем добропорядочным подданным снять траур и появиться в праздничных нарядах, чтобы приветствовать молодую герцогиню; и феррарцы, которые очень любили пышные представления, заполонили улицы и площадь Дуомо, где Рене вышла из носилок и получила благословение архиепископа и ключи от города, которые по приказу герцога были вручены ей в серебряной чаше.
Изабелла ожидала невесту у подножия большой мраморной лестницы дворца Эсте и повела её за руку в зал Гранде, который был увешан бесценными золотыми и шёлковыми шпалерами. Здесь послы преподнесли ей подарки в виде рулонов парчи, бархата и дамаска, а знатные горожане принесли мясо быков и телят, сыры и каплунов. На Рене было подвенечное платье из золотой парчи, ожерелье из огромных жемчужин и золотая корона на голове, что, по мнению Луиджи Гонзага, мантуанского посла, было неуместно:
– Ведь молодая, в конце концов, не королева, а всего лишь дочь короля!
Появление Рене вызвало некоторое недоумение среди придворных. Она была невысокой и неуклюжей, а её фигура была слегка деформирована, что заставило феррарских дам, которые помнили красоту Анны Сфорца и милое лицо и золотистые локоны Лукреции Борджиа, заявить:
– Новая герцогиня совсем не похожа на своих предшественниц, поскольку мала ростом, уродлива и горбата!
Вдобавок, Рене не могла говорить по-итальянски или понимать то, что было сказано без помощи переводчика. Она отдавала заметное предпочтение французской прислуге и французской моде, а старый друг Изабеллы, Бернардо Тассо, был единственным итальянцем, которого она взяла к себе на службу качестве секретаря. В целом, первое впечатление, которое сложилось о молодой герцогине по прибытии в Феррару, вряд ли можно назвать благоприятным. Но более близкое знакомство помогло развеять эти предрассудки. Манеры Рене были грациозными и обаятельными, её разговор был полон очарования и остроумия; и хотя она была слишком француженкой по своим вкусам, чтобы быть популярной в Ферраре, однако вскоре завоевала любовь своего свёкра. Искренняя тяга Рене к знаниям привлекала к герцогскому двору выдающихся учёных. Она сама возглавляла Академию, заседания которой проводились в её комнатах, и стала покровительницей всех благотворительных учреждений в городе. Также принцесса была глубоко набожной по натуре и проявила интерес к учению реформаторов ещё до того, как покинула Францию.
Сама Изабелла никогда не проявляла особого интереса к новым доктринам, которых придерживались многие её друзья в Риме и в Венеции. Никто не был более далёк от фанатизма или более не склонен к религиозным преследованиям, чем она. Изабелла защищала евреев в Мантуе, насколько это было возможно, и без страха доверила своего сына учителю-иудею Помпонацци. Обладая практическим умом и будучи реалисткой по натуре, она никогда серьёзно не увлекалась ни метафизикой, ни теологией. Изабелла приняла учение Церкви таким, каким восприняла его с молоком матери, и её не беспокоили непоследовательная политика и преступления пап. Но, хотя маркиза мало сочувствовала сторонникам реформы церкви, её привлекали глубокий интеллект и литературные вкусы Рене, а в трудностях, с которыми молодой французской принцессе пришлось столкнуться из-за предубеждений итальянских придворных, она оказалась её самым мудрым и верным другом.
В течение недели после официального въезда принцессы в герцогском театре была показана серия комедий Ариосто, и однажды младший сын Альфонсо, Франческо д’Эсте, двенадцатилетний мальчик, сам прочитал пролог. После этого Изабелла вернулась, чтобы провести Рождество в Мантуе со своими сыновьями, но в начале января вернулась в Феррару, дабы присутствовать на Двенадцатой ночи и карнавальных празднествах, которые были необычайно пышными. 13 января 1529 года её новый секретарь Тридапале написал маркизу следующее письмо:
– В прошлое воскресенье состоялись скачки, но в них было мало интересного. Несколько молодых людей приняли участие в состязании по бегу, причём игры начинались поздно, а заканчивались рано. Госпожа герцогиня (Рене) со своими дамами и кавалерами и нашими наблюдали за происходящим из окон и балконов комнат, но моя сиятельная мадонна предпочла остаться у камина, беседуя с дворянами, которые пришли навестить Её Превосходительство. Сегодня вечером были танцы до и после ужина до одиннадцати часов; но небольшой размер зала и огромное количество собравшихся людей сделали забаву скорее утомительной, чем приятной, и среди танцоров было большое замешательство. Герцог приказал, чтобы в воскресенье представили «Меншехми» (комедию) на французском языке, но по какой-то неизвестной мне причине, всё было отложено до следующей недели.
Но самым роскошным и запоминающимся из всех развлечений по этому случаю был банкет, устроенный новобрачнымЮ, Эрколе д‘Эсте, в большом зале замка 24 января. Более сотни гостей собрались в тот вечер в великолепных залах Кастелло, облицованных мрамором и алебастром сверкающей белизны и расписанных кистью Тициана и Досси. Ярко освещённый стол с пятидесятью пятью светильниками был украшен двадцатью пятью фигурами богов Олимпа из позолоты и цветного сахара, выполненными лучшими художниками Феррары под руководством Мессибуго, который в этот раз превзошёл самого себя в мастерстве и изобретательности. Главной среди них была группа «Геркулес, душащий льва», в честь жениха. В середине банкета на стол была выставлена вторая серия похожих фигур, в центре которой была группа «Геркулес, сражающийся с гидрой». За этим последовал третий ряд, в котором «Тесей, укрощающий Минотавра» был основным объектом. При каждой смене блюд музыканты играли на флейте, виоле, корнете, лире и арфе, а также исполняли мадригалы и рондо под руководством Альфонсо ди Виолы, дирижёра оркестра кафедрального собора, в то время как издалека доносились сладкие звуки органа. По завершении банкета гостям поднесли для омовения рук воду с ароматом роз и других цветов в чашах изящной работы, а дамам подарили изысканные шёлковые и золотые цветы. Наконец, на большом золотом блюде в центр стола поставили паштет, и когда его съели, на дне оказалось множество ожерелий, браслетов, брошей и других украшений, многие из которых стоили до пятидесяти дукатов за штуку. Чтобы получить их, гости тянули жребий среди всеобщего веселья и смеха, а после была показана в другом зале «Кассария» Ариосто под руководством самого поэта. Развлечения завершились балом, который продолжался до рассвета, но Изабелла предусмотрительно ушла в полночь.
Вскоре после этого она получила горестную весть о кончине ещё одного своего друга, чью судьбу сломало разрушение Рима. Кастильоне в качестве посла при мадридском дворе сделал всё возможное, чтобы утихомирить гнев императора и спасти несчастного папу. Однако его усилия были обречены на провал. Сам Карл V не ожидал такого поворота событий. Тем не менее, горькие упрёки, которые Климент VII обрушил на голову больного графа, добили его. Даже благосклонность императора не смогла его утешить, и, протянув ещё одно лето, Кастильоне умер в Толедо 7 февраля 1529 года. Выслушав новость о его кончине, Карл V повернулся к своим придворным и с искренним сожалением произнёс:
– Мы потеряли одного из величайших кавалеров в мире.
В родной Мантуе смерть Кастильоне была воспринята с величайшей скорбью не только его престарелой матерью, которая одна осталась опорой своим внукам-сиротам, но и друзьями, которых он так любил. А в его любимой лоджии так и не дождались графа. Джулио Романо воздвиг в церкви Санта Мария делле Грацие надгробие своему старому покровителю, а Изабелла оплакивала в нём самого опытного из своих придворных и самого верного из своих друзей.
В марте 1529 года Альфонсо д'Эсте снова прислал в Мантую Тициана с письмом, сердечно рекомендуя этого любимого мастера своему племяннику, но умоляя его не задерживать слишком долго. По заказу Федерико II художник написал несколько картин, в том числе, самый знаменитый портрет герцога с любимой болонкой и портрет его матери («Изабелла в красном»). Несмотря на то, что время не пощадило лица и фигуры пятидесятипятилетней маркизы, её взгляд поражает своей живостью и умом. Позднее Федерико заказал художнику ещё один портрет своей матери в молодости («Изабелла в чёрном»), который по праву считается шедевром Тициана. Сама же маркиза так отозвалась о своём последнем портрете:
– Он настолько хороший, что я сомневаюсь, что в этом возрасте я могла быть такой красивой.
Едва стихли звуки свадебных торжеств, как произошли события, которые изменили всю политику Альфонсо I. Катастрофический результат французского вторжения в Неаполь и смерть главнокомандующего Лотрека от чумы оказались фатальными для амбициозных планов Франциска I. Папа сразу бросился в объятия императора и после длительных переговоров 29 июня 1529 года был заключён Барселонский договор. По этому соглашению понтифик должен был вернуть себе утраченные владения, включая Модену и Реджо, а Алессандро Медичи, внебрачный сын покойного Лоренцо (или, по слухам, самого Климента VII), должен был стать герцогом Флоренции. Поражение французской армии в Ломбардии разрушило последние надежды Франциска I, и в августе в Камбре тётка императора, Маргарита Австрийская, и мать короля Франции, Луиза Савойская, подписали мирный договор. По этому соглашению Карл V сохранил за собой Неаполь и Милан.
Триумф императора был полным, и 12 августа он высадился в Генуе, где впервые ступил на итальянскую землю. Местом встречи папы и Карла была выбрана Болонья. Климент послал кардинала Эрколе Гонзага встретить императора вместе с двумя молодыми Медичи, Алессандро и его кузеном Ипполито, который в возрасте восемнадцати лет вместо того, чтобы жениться на Изабелле Колонна, был назначен кардиналом. Но прежде, чем Карл отправился в своё путешествие, герцог Феррары, желая угодить всемогущему монарху, попросил его выбрать более короткую дорогу через Реджо и Модену и предоставил себя и своих подданных в его полное распоряжение. Альфонсо сам выехал навстречу Карлу близ Реджо и так красноречиво отстаивал свои интересы, что император не только принял его приглашение, но и провёл несколько дней в его обществе. Тем временем Изабелла, осознавая всю важность события и понимая, насколько велики стоящие на кону проблемы, решила сама посетить Болонью и лично встретиться с императором.
По пути в Болонью она посетила небольшой городок Солароло в нескольких милях южнее, который в последнее время приобрёл новый интерес в её глазах. Его Лев X даровал в 1514 году кардиналу Сигизмондо Гонзага в благодарность за его поддержку на выборах, и который после смерти этого прелата в 1525 году Изабелла купила за небольшую сумму. Маркиза теперь впервые нанесла визит своим новым подданным, к благополучию которых она проявляла глубочайший интерес, и чей город она украсила множеством прекрасных зданий в последние годы своей жизни. После нескольких недель пребывания в этом приятном маленьком городке Изабелла отправилась в Болонью в сопровождении блестящей свиты и в последние дни ноября торжественно въехала в город.
Красота девушек в её свите и великолепие её карет и носилок произвели большое впечатление на толпы, которые собрались, чтобы стать свидетелями торжественной встречи и публичного примирения папы и монарха, чья армия разграбила Рим. Изабелла остановилась в палаццо Манцола на площади Сан-Донато, неподалёку от древних башен Гарисенда и Азинелли, воспетых Данте в его «Аду». Здесь она провела следующие четыре месяца в окружении своей семьи и друзей и стала свидетелем памятных сцен, которые происходили в Болонье в течение той зимы. Папа прибыл на той же неделе, нанеся визит своему старому другу, рыцарю ордена Святого Иоанна, Саббе ди Кастильоне, в его тихом убежище неподалёку от Фаэнцы. Он въехал в Болонью в своей тройной тиаре на носилках, с шестнадцатью кардиналами, но было замечено, что люди неохотно кричали:
– Да здравствует папа Климент!
А вот Карл V, напротив, получил восторженный прием от болонцев, когда 5 ноября, переночевав в монастыре Чертоза за городскими стенами, он совершил свой триумфальный въезд в город. Изабелла наблюдала за торжественной встречей папы и императора с балкона напротив церкви Сан-Петронио, а на следующий день написала отчёт об этой сцене Рене Французской. Карл V въехал в Болонью около двух часов дня в следующем порядке: первыми шли три роты лёгкой кавалерии. Между ними были артиллерия и инженеры, затем четырнадцать рот пехоты, частично вооруженных арбалетами, а остальные – пиками и алебардами. Затем появились придворные императора; все в полном вооружении, камзолах и мантиях разных цветов, в соответствии с собственным вкусом и фантазией. А потом ехали императорские пажи в шляпах из жёлтого бархата и в трёхцветных бархатных костюмах на красивых лошадях с богатой упряжью. Позади них, под балдахином из золотой ткани, который несли главные жители Болоньи, появился император с Великим маршалом доном Альваресом, маркизом Асторга, держащим перед собой обнаженный меч. Карл V ехал на прекрасной белой лошади в одеждах из золотой парчи и в полном вооружении. Возле его стремени шли сорок молодых болонских дворян в белых атласных камзолах с подкладкой и разрезами из золотой парчи, в белых бархатных шапочках с перьями и в розовых чулках, которые встретили его у ворот.
– Достигнув ступеней Сан-Петронио, – пишет Изабелла, – Его Величество спешился и предстал перед Его Святейшеством, который встал, чтобы встретить его, и после того, как император поцеловал его туфлю, руку и губы, он был очень нежно обнят Святейшим Отцом, который усадил его от себя по правую руку.
После чего император обратился к папе со следующими словами:
– Святой отец, я пришёл припасть к стопам Вашего Святейшества, поступок, который я давно хотел совершить, и, наконец, мне позволено было это сделать, и я молю Бога, чтобы это было во славу Его служения и служения Вашего Святейшества.
– Мы благодарим Бога, который привёл нас к этому дню, который мы так долго желали увидеть, и надеемся, что Ваше Величество может стать средством достижения великих свершений для служения Богу и на благо христианства, – ответил папа.
– Нам остаётся молить Бога, чтобы конференция, проведённая этими двумя великими господами, которые встретились здесь, могла привести к тем результатам, которых мы все желаем, к восстановлению всеобщего мира в христианском свете, – подвела итог Изабелла.
На зрителей произвели глубокое впечатление величественный вид и гордая осанка Карла V, которому не исполнилось ещё и тридцати, его светлые волосы, борода и прекрасные голубые глаза, а также та вежливость, с которой он снял свою чёрную бархатную шляпу перед дамами, сидевшими на балконах и стоявшими у окон. Изабелла, которая единственная среди зрителей присутствовала при осаде и разграблении Рима, должно быть, наблюдала за встречей папы и императора со смешанными чувствами. Было замечено, что папа побледнел, когда Карл преклонил перед ним колени, и слёзы потекли по его щекам, когда он наклонился, чтобы приветствовать монарха. А когда император, встав с колен, поинтересовался его здоровьем, Климент ответил:
– Мы чувствуем себя значительно лучше с тех пор, как покинули Рим.
Причём это замечание заставило некоторых испанских грандов усмехнуться.
В течение следующих четырёх месяцев все самые знаменитые люди Италии съехались в Болонью, чтобы присутствовать на коронации императора или отдать ему дань уважения. В их числе была знаменитая поэтесса Вероника Гамбара, графиня Корреджо, приехавшая со своим братом Уберто, губернатором Болоньи, в то время как другой её брат, Бруноро, императорский камергер, прибыл с Карлом V. Сам император почтил эту выдающуюся даму своими визитами, и её дом, к зависти Изабеллы, стал местом встреч всех гуманистов и поэтов, которые собрались в Болонье той зимой.
Впрочем, вскоре подтянулись и старые друзья Изабеллы. В декабре из Падуи прибыл Пьетро Бембо, а затем – будущие историки Паоло Джовио, Гвиччардини и другие. Причём Джовио воспользовался присутствием маркизы, чтобы попросить её об одолжении, о котором стало известно из её письма от 21 ноября 1529 года, адресованного мантуанскому кастеляну:
– Монсеньор Паоло Джовио, желая напечатать некоторые из своих «Диалогов», попросил нас помочь ему в этом похвальном предприятии и предоставить ему 70 пачек бумаги, которая производится в Мантуе. И мы, которые очень любим мессира Паоло за его известную учёность, с радостью окажем ему эту услугу.
Изабелла поспешила возобновить приятные встречи и литературные дискуссии с друзьями, вздыхая вместе с ними о разрушении Вечного города.
Впрочем, у маркизы были и более серьёзные дела в Болонье.
Папе и императору предстояло решить много важных политических вопросов на частных совещаниях, которые они проводили ежедневно, и большинство из них касались Изабеллы. Следующими по важности после интересов её сына Федерико были дела Феррары и Милана. Ей хотелось примирить своего брата Альфонсо с папой и добиться помилования для своего несчастного племянника от императора, который не простил Франческо Сфорца того, что тот поднял оружие против него, и угрожал лишить его герцогства. К счастью, Климент поддержал племянника Изабеллы и через несколько дней тот был приглашён в Болонью.
Карл V объявил, что намерен восстановить мир в Италии, и предложил всем, у кого были жалобы, прийти и получить возмещение за свои обиды. Первой среди тех, кто откликнулся на это приглашение, была Изабелла дель Бальцо, вдова Федерико II, короля Неаполя, которая жила в Ферраре в большой бедности. Бросившись к ногам императора, бывшая королева воскликнула:
– Ваше Величество, я прошу не о себе, а своих детях! Умоляю, сжальтесь над сиротками!
– Мы обязательно поможем Вашему Величеству и двум Вашим прелестным дочерям! – учтиво ответил Карл. – Обещаем, что, по крайней мере, старшей мы дадим хорошее приданое и подыщем достойного мужа!
Изабелла ещё не догадывалась, насколько эта встреча коснётся её любимого Федерико, и пока была озабочена брачными планами своего третьего сына. Внезапно прискакав в Болонью, Ферранте заявил:
– Матушка, я хочу просить у императора руки донны Изабеллы Колонна!
– Это похвально, сын мой, – подумав, ответила та, – эта девушка после смерти своего отца стала одной из самых богатейших наследниц Италии! Пожалуй, я сейчас же напишу её мачехе, мадонне Джулии. Думаю, она нам поможет!
Однако маркиза ошибалась: богатая наследница уже успела влюбиться в брата Джулии Гоназга, молодого капитана Тиджи Родомонте, и тайно обвенчалась с ним. Опасаясь гнева папы, Джулия и её брат решили сохранить этот брак в тайне. Но когда Тиджи услышал, что его кузен попросил руки Изабеллы Колонна, он поспешил в Болонью и предъявил свой брачный контракт. Так что папе и императору ничего не оставалось, как подтвердить его.
– Нам очень жаль, маркиза, что так вышло, – сказал Карл при встрече Изабелле. – Однако, по нашему разумению, Вам сначала следовало бы женить старшего сына!
– Увы, Ваше Императорское Величество, я каждый день твержу о том же Федерико, но он не желает меня слушать!
