Дмитрий Емец
Таня Гроттер и проклятие некромага

Глава 3
Большому кораблю – большая торпеда

В своих мечтах люди всегда исходят из того, что любовь бесконечна. Вроде как один раз вошел в воду и плывешь всю жизнь. Такое бывает, но редко. Резерв любви у каждого свой. Кого-то хватает на год, кого-то на пять лет, кого-то на десять. Ни один цветок не может цвести бесконечно. Пора цветения рано или поздно пройдет, и тогда ты ощутишь себя глупой бабочкой, которая зависла над облетевшим цветком.

«Книга истин»

Все утро Таня проходила сама не своя, испытывая тягостное недоумение. Вопросов у нее было явно больше, чем ответов. Хорошо еще, что Ягун не оставлял ее ни на минуту, отвлекая от тяжелых мыслей оптимистичной болтовней.

Стоило Ягуну замолкнуть хотя бы на пять минут, Таня начинала барахтаться в топких объятиях уныния. Уныние засасывало ее, трогало за лицо липкими лапками, что-то шептало шуршащим песочным голосом. Ягун поглядывал на нее с интересом.

– «Казнить, нельзя помиловать». Слышала эту задачку про запятую? – спросил он.

– Все слышали.

– Ну не радуйся особо. Это у нормальных людей «казнить нельзя, помиловать!». А у тебя так: сперва казнить, потом помиловать. Затем снова казнить и снова помиловать! При этом казнишь ты все время себя, а милуешь кого-то другого, – заявил внук Ягге.

– Похоже, так и есть. И что, я, по-твоему, ненормальная?

Ягунчик потер руки.

– Ну почему же? Это только в черно-белом кино между «здоровый» и «больной» ничего нету. На деле же существует масса промежуточных состояний. Нормальный – притворяющийся нормальным – безобидный псих – контролируемый истерик – неконтролируемый истерик – придурок без тормозов – обиженный на весь мир псих с искрами гениальности – ну и так далее. Пока до действительно ненормального дойдешь – язык сломаешь.

– И кто же я, по-твоему? Псих с заскоками? – спросила Таня с интересом.

– Даже не надейся на такое высокое звание! Ты, Танька, городская сумасшедшая, укушенная мухой жалости. Вроде школьной училки, которая бродит между двумя одинаковыми елочками и никак не решится, какую елочку срубить деткам на Новый год, а какую пощадить, – заявил Ягун.

– Что же тут плохого?

– Да ничего. Только училка сперва тяпнет топором по стволу одной елочки. С елочки посыплется снег. Училка испугается, пожалеет елочку, отбежит, тюкнет по другой елочке. Потом и эту пожалеет, отбежит и снова тюкнет по первой. Так она бегает, сомневается, а когда перерубит оба ствола до половины, уронит топор в снег, зарыдает и побежит к детишкам. «Детишки! – скажет она. – Давайте будем добрыми! Встретим Новый год без елочки!»

Таня уставилась на Ягуна с подозрением. К чему этот разговор о елках? Неужели играющий комментатор что-то знает? Вот и дружи после этого с телепатами!

* * *

Первые гости начали собираться с утра. Демьян Горьянов прилетел не на пылесосе, а на Пегасе. Пегас был старый, со слезящимися глазами, измученный. Малютка Клоппик немедленно распустил слух, что Демьян похитил его из колбасного цеха.

Демьян стоял у подъемного моста и держал Пегаса за повод, размышляя, что делать с ним дальше. Привязать? Отпустить? А если отвести, то куда?

– Ты же сказал Таньке, что опоздаешь. А сейчас только восемь утра! – ехидно сказал Горьянову Ягун.

Демьян покосился на него с тревогой.

– Эмю-эээ… Я перенес несколько деловых встреч. Мы проведем их позже, в другом формате. Я счел, что общение с друзьями – гражданский долг всякого делового человека.

– Это ты правильно счел, Горьянчик! Только умоляю: не надувай так щеки! А то кто-нибудь сочтет, что ты – мутировавший хомяк! – одобрил Ягун.

«Деловой человек» поджал губы и озабоченно обернулся. По подъемному мосту к нему бежал разгоряченный Тарарах. Демьяну стало не по себе. Он реально смотрел на вещи и не верил, что Тарарах мчится, потому что рад его видеть. Все же он сделал навстречу питекантропу шаг и протянул ему ладонь.

Вместо рукопожатия питекантроп молча вырвал у него повод. Передав повод Ягуну, он сдернул с Пегаса седло и потник. Оказалось, что спина у того стерта до крови.

– Когда седлаешь пегасов, не натягивай седло на основание крыльев! Ты что, не видишь: оно сдирает кожу! – набросился на Горьянова питекантроп.

Демьян смутился. Тарарах осмотрел сбитые ноги коня, его торчащие ребра и, задрав губы, занялся изучением зубов.

– Дареному Пегасу в зубы не смотрят! – попытался пошутить Ягун.

Шутка успеха не имела. Тарарах ее даже не услышал. Как раз в эту минуту он заметил следы кнута на крупе у Пегаса и так уставился на Демьяна, что тот невольно сделал шаг назад.

– Я не виноват! У меня даже плети нет! И седлал не я! Я просто взял коня напрокат! – быстро сказал Горьянов.

– Ты же говорил Таньке, что у тебя личная конюшня? – наивно напомнил Ягун.

Демьян отступил еще на шаг, рискуя свалиться в ров.

– Э-э… Ну я немного преувеличил. На самом деле эта конюшня формально числится за моими деловыми партнерами… То есть даже это их конюшня! – путано сообщил он.

– Прекрасно! Оставишь мне ее адрес! – сказал Тарарах сквозь зубы.

– Адрес конюшни? Зачем? – встревожился Горьянов.

– Я наведаюсь туда, чтобы поблагодарить хозяев за трогательную заботу о животных. И не надейся, что я забуду! Ты все понял? – грозно повторил Тарарах.

Горьянов торопливо закивал, стараясь не смотреть на красное лицо питекантропа. Добряк Тарарах становился зверем, когда видел, что обижают животных.

– Ягун! Отведи Пегаса в конюшни! А ты, дрянь такая, чтоб даже близко не крутился! – приказал Тарарах.

Горьянов забеспокоился.

– Как в конюшню? Но я должен буду его вернуть! Или мне будет плохо!

– Я сам его верну. А плохо будет всем! – мрачно пообещал Тарарах.

– Но это вампиры! Они опасные ребята! С ними лучше не связываться! – пискнул Демьян.

– Я тоже опасный ребенок. У меня было трудное детство в грубом пещерном обществе… Эти кровососущие сволочи, которые мучают коней, будут отныне пить кровь только из стаканчиков, потому что зубов у них не останется, – заверил его Тарарах, обнаруживший следы старых укусов на шее у Пегаса.

Когда Ягун увел Пегаса, Горьянов грустно ушлепал в Тибидохс. Он уже пять тысяч раз пожалел, что не прилетел на пылесосе. Милый, милый пылесосик, как же ты далеко! И на чем теперь возвращаться обратно, если ему не вернут Пегаса? «Мама, мама, о чем же ты думала? Выполни работу над ошибками! Роди заново своего непутевого сына!» – страдал Горьянов.

Вскоре после Демьяна прилетели два «П» – Попугаева с Пупсиковой. Где-то в районе Гардарики они встретились с Кузей Тузиковым, который вился вокруг них на своем реактивном венике, как шмель. Пупсиковой он при этом уделял несколько больше внимания, чем Попугаевой. Верке это не нравилось. В ее принужденном смехе всякий опытный человек уловил бы нотки похоронного марша.

Ритка Шито-Крыто появилась около полудня. Как она прилетела, не видел никто. Ягун увидел ее сразу в коридоре Жилого Этажа. Ритка, посвистывая, направлялась в душ в халате и тапочках, будто и не улетала никуда, а существовала в Тибидохсе все эти месяцы на правах привидения.

– Откуда ты взялась? – спросил Ягун.

– Оттуда, – сказала Ритка и посмотрела в неопределенность.

– А на чем прилетела?

– На том.

Больше Ягун вопросов не задавал. Понял, что бесполезно. В конце концов, если у тебя фамилия Шито-Крыто, от тебя можно ожидать чего угодно. Захватив с собой Таню и Лоткову, которой тоже нужно было уделить внимание, Ягун отправился к бабусе. Он надеялся невзначай на правах любимого внучка вынюхать у нее, что именно привезли вчера Сарданапалу на склепах Магщества.

Ягге возилась с учениками Великой Зуби. После наложенного собачьего сглаза ученики воображали себя псами. На полу стояли миски, в которые Ягге накладывала гречневую кашу с костями. Голодные ученики тявкали и нетерпеливо скулили.

Заметив Ягуна, ученики немедленно облаяли его, а одна, хорошенькая и стройная девица лет пятнадцати даже вцепилась ему зубами в штанину. Ягун укоризненно сказал «фу!» и погладил ее по голове. Секунду спустя девица уже подпрыгивала и лизала его в щеку, пытаясь вилять несуществующим хвостом.

– Хорошая собачка, хорошая! Умница! – одобрил Ягун, подставляя «собачке» другую щеку и как бы невзначай поглаживая ее по спине.

Катя Лоткова гневно кашлянула.

– В чем дело? – возмутился Ягун.

– Отойди от нее!

– Зачем?

– Я сказала: отойди!

Ягун пожал плечами и с сожалением отошел.

– Отвратительная черствость! Я всегда подозревал, что ты не любишь собак! – заявил он.

Ягге разобралась наконец с кашей. Забыв о Ягуне, «собаки» метнулись к мискам и стали жадно есть, толкаясь головами. Ягун бочком приблизился к Ягге.

– Бабуся, а бабуся… Тебе очень идет сегодняшняя шаль! – начал он.

– Неужели больше, чем вчерашняя? – озабоченно спросила Ягге.

– Да, гораздо больше. Вчерашняя была тусклая, старая и плохо выражала твою внутреннюю сущность. Я бы ее на половые тряпки пустил! – убежденно сказал Ягун.

Ягге посмотрела на внука без восторга.

– У меня всего одна шаль, – произнесла она.

Ягун прикусил язычок и невнятно пробормотал что-то про магические потоки из Потустороннего Мира, которые искажают реальность.

– Не подлизывайся! Все равно не узнаешь! – строго оборвала его Ягге.

– Чего не узнаю?

– Того не узнаешь.

– И ты даже не скажешь, где спрятали то, о чем я не узнаю?

– Нет, – категорично заявила Ягге.

– Ну и ладно! – хладнокровно согласился ее внук. – По большому счету, я и сам знаю, что никакое это не «что», а «кто». Магщество последнюю совесть утратило! У нас что тут, Дубодам?

Здесь играющий комментатор смело выложил единственный козырь, о котором сообщила ему Таня. Его глаза скользнули по лбу бабуси, задержавшись чуть дольше, чем было необходимо. Ягге уронила пучок одолень-травы и резко повернулась к внуку.

– А ну постой! Откуда ты?.. А ну не смей меня подзеркаливать!

– Кто, я? Родную бабушку? Клянусь Демьяном Горьяновым, я никогда бы не… – начал Ягун.

Ягге не пошевелила даже пальцем, но внезапно ее внук вскрикнул и схватился за голову.

– Ай! Зачем так жестоко? Я же родственник!

– Именно поэтому я тебя не убила, а просто один раз дала по мозгам. Причем не очень сильно, – пояснила отставная богиня.

Тем временем трем сглаженным «собачкам» удалось очистить миски, и они подбежали к Ягге клянчить добавки. Ягун проявил собаколюбие и перенес из Зала Двух Стихий кастрюлю с костями. «Псы» мигом оставили Ягге и переключились на него. Лоткова зорко следила, чтобы Ягун не приближался к самой хорошенькой «собачке».

– Фу! – строго говорила Лоткова, топая ногой. – Фу! Место!

«Собака» отскакивала. Однако как только Лоткова отворачивалась, Ягун незаметно приманивал «собачку» губами. Ягге первой надоел этот цирк, и она решительно выперла всех троих, включая Таню, из магпункта.

– Ну вот, так мы ничего и не узнали, – сказала Таня в коридоре.

Ягун насмешливо оглянулся на нее.

– Пусть каждый говорит за себя. Это ты ничего не узнала, – сказал он многозначительно.

– А, ну да! Ты же подзеркаливал! – сказала Катя Лоткова.

Ягун так и подскочил от негодования.

– И ты, единственная из моих любимых женщин, разделяешь общее заблуждение! Подзеркаливал!!! Я? У меня что, было зеркало? Ты его видела?

– Ягун! Не придуривайся!

Играющий комментатор вздохнул и попытался стать серьезным.

– Ну, так и быть. Кое-что я разнюхал, но расскажу чуть позже. На самом деле то, что я понял, очень путано и нуждается в дальнейших пояснениях, – заявил он.

По галерее они вышли на стену. Тут сразу обнаружилось, что пока они были в магпункте, в Тибидохс успели прибыть Семь-Пень-Дыр и Жикин. Из лопухоидного мира они летели вместе. Жикин, мокрый с головы до ног, прыгал и пел, размахивая шваброй с пропеллером. Он весь был – сплошной восторг. Его правую щеку перекосило, точно от флюса. Зато желвак, который был прежде на скуле, исчез совсем.

Семь-Пень-Дыр сразу кинулся к Ягуну, потянул его за рукав и зашептал:

– Это настоящий псих! Полный придурок!

– Кто? – не сразу понял Ягун.

Жикин захихикал и, сделав шваброй фехтовальное движение, ткнул Семь-Пень-Дыра в спину.

– Это я! Я! Я!.. Пока, жалкие субъекты! – запел он и, хохоча, скрылся на лестнице.

– По-моему, Жикин спятил. Пока я с ним летел, у меня было чувство, что я пациента из дурдома сопровождаю! Причем в самом начале вроде нормальный был… – сказал Семь-Пень-Дыр.

– А потом что?

– Я и сам не понял. У него вдруг вздулась щека, и он стал нести чушь! А потом как прыгнет в океан. Хорошо, мы низко летели. Пришлось вытаскивать! – пожаловался Семь-Пень-Дыр.

Таня озабоченно посмотрела на ступени, на которых остались мокрые следы.

– С Жикой что-то происходит. Я еще когда по зудильнику с ним говорила – поняла, – сказала она.

– Да ну, ерунда! По-моему, у Жики вечно так. Если он и дружил когда-то с головой, то только на уровне: «Здрасьте – до свидания!» – заявил Ягун.

– Можно подумать, ты у нас с головой всегда дружишь! – обиженно сказала Лоткова, которая все никак не могла простить Ягуну любви к собачкам.

– Не особо дружу, но я хотя бы вменяемый! – нравоучительно произнес Ягун.

– В смысле? – не поняла Катя.

– Есть такая штука: элементарная человеческая вменяемость. Это когда ты можешь спокойно оставить на столике в кафе зудильник и выйти вымыть руки, зная, что подруга не полезет читать твои сообщения. Это когда не выдают секретов, не плюют в суп, не врут по мелочам в глаза; уронив одну из двух булок, не дают тебе уроненную – и так далее, до бесконечности. Так вот: у меня эта вменяемость есть, а у Жикина ее нет и никогда не было. Именно поэтому мне на него глубоко начхать.

Таня пожала плечами. Может, рассуждая про вменяемость, Ягун и прав, но с Жориком явно что-то не так. Причем проблема совсем не в его человеческой порядочности.

* * *

Гробыня с Гуней примчались часов около трех. Увидев Таню, Гробыня бросилась к ней, точно желая заключить в объятия, но в последний момент резко притормозила и трижды клюнула воздух возле щек Тани. Максимум, что Таня ощутила, горьковатый запах ее духов. Должно быть, эта была новая лысегорская мода, усвоенная Склепшей.

– Гроттерша! У тебя под глазами синие круги! И вообще запустила ты себя, мать моя! Еще б пару ссадин, и можно посылать бутылки сдавать, – сказала Склепова, зорко оглядывая Таню.

– Склепова, ты сволочь! – произнесла Таня грустно.

Гробыня засмеялась.

– Ну-ну, не обижайся! Кто ж еще нахамит, кроме старой подруги? Другим низзя – мне можно. И вообще, где эта юбилейная мелочь, которую двадцать раз за уши надо дергать? Куда она спряталась? – спросила она.

Рядом с Таней возник Баб-Ягун. Внук Ягге озабоченно тряс ладонью, которую только что неосторожно протянул для рукопожатия Гуне. Ну Гуня и «рукопожал» со всей скромной медвежьей симпатией…

– Юбилейная мелочь будет к шести. Она позвонила и сказала, что она на международном симпозиуме по правам магических меньшинств. У нее выступление на круглом столе или на другой какой-то мебели, – сообщил Ягун.

На Гробыню явный успех Шурасика впечатления не произвел.

– Ясное дело! У них на симпозиумах дикая скука. Вот и приглашают умненьких мальчиков вроде нашего Шурочки, чтобы было в кого скомканными бумажками кидать, – заявила Склепова.

Ягун хихикнул, по достоинству оценив новую версию пребывания Шурасика на симпозиуме.

На стене появились Пипа с Бульоновым, и Гробыня немедленно устремилась к ним. С Пипой номер с расцеловыванием воздуха не прошел. Она сгребла Гробыню за щеки пухлыми и мощными руками и, притянув ее голову к себе, звучно поцеловала в щеку.

– Привет, Гробка!

– И тебе привет, славная Пипенция! Где ты купила это платье, у Сальвадора?

– Нет, у Чунь-Сыра. Сальвадор уже не актуален, – с ложной скромностью сказала Пипа.

Гробыня уважительно подняла брови.

– Растем, однако!.. У Чунь-Сыра! С каких таких свиней-копилок? А, ну да! Твой папахен же выпил всю кровь из вампиров!.. Ты бы хоть Гроттерше скинула что-нибудь с барского плеча! А то совсем измордовали Золушку!

– Я ей предлагала. Не берет. Говорит, размер не ее, – оправдываясь, сказала Пипа.

– Кто спорит, что не ее. Никто не просил Гроттершу так кошмарно толстеть! – хмыкнула Склепова и перевела взгляд на Бульонова, голова которого терялась где-то в вышине. Рядом с низенькой Пипой он возвышался как подъемный кран.

– Привет, Геннадий! Как твое ничего? Все акселератствуем? Растем-цветем-звереем?

Бульонов грустно вздохнул с высоты.

– Ну-ну, не зазнавайся, коварный человек! Что в вас, лосях, проку? Мне всегда нравились маленькие мужчины! Именно поэтому я и завела себе Гуню, чтобы понять, как много я потеряла! – продолжала Склепова.

Болтая, Гробыня не могла устоять на одном месте. То подбегала к стене и заглядывала вниз, то начинала вертеть Пипу, изучая ее платье, то отскакивала к Тане. Жизненные силы переполняли ее. Это был не человек, а какой-то электромотор. Гуня, погребенный под горой чемоданов, рядом с Гробыней казался приунывшим флегматиком. Ягуну захотелось поддержать его, сказать ему что-то ободряющее.

– Ты в курсе, что вы еще даже на обед успеваете? – спросил он.

При слове «обед» Гуня поднял голову. В его утомленных совместной жизнью с электромотором глазах зажегся интерес.

– Гуня не хочет есть. Он пытается сказать, что вполне потерпит до вечера! – заявила Гробыня.

Гломов посмотрел на ее шею взглядом вышедшего на охоту тигра.

– Спокойно, медвежонок! Все знают, что ты у меня хороший и ручной! Будь такой добренький, отнеси чемоданчики своей девочки в комнатку Гроттерши, а меня убьешь вечером после кормежки!

– А почему в мою? – спросила Таня, оценивая количество чемоданов.

– Потому что ни в какую другую такая куча шмотья не влезет. К Пипе даже иголку надо проталкивать вдвоем, а у Ягуна все провоняет чешуей. Можно, конечно, в кабинет к Сардику, но я скромная девушка и не решусь сама навязаться.

Вообразив, как шумная Гробыня и ее пыхтящий Гуня с чемоданами впираются в кабинет к академику, Таня едва удержалась от улыбки. А тут еще один из чемоданов расстегнулся, и из него выкатилась красивая яркая пачка.

– Макароны «Макфа»! – удивленно сказала Таня, поднимая ее. – «Макфа» – это от слова «маг»?

– Не уверена, но не исключено. На самом деле я ценю «Макфу» за то, что могу восполнить ими свою потребность в углеводах и одновременно сохранить идеальную фигуру, – кивнула Склепова.

Гуня наконец застегнул чемодан и убито поплелся к лестнице.

– Многовато вещей для одного вечера, – сказала Таня, провожая взглядом спину удаляющегося Гуни.

– Для одного – да. Но вообще-то я приехала на месяц. Грызианка мигом подписала мне отпускную командировку, когда пронюхала про драконбольный матч. Велела мне тут шататься и смотреть в оба. А как мне еще смотреть? Я ж не одноглазая! – самодовольно сообщила Склепова.

– Отпускную командировку? Это как? – спросила Таня.

– Сразу видно, что ты еще зеленая. Отпускная командировка – это бонус для любимых сотрудников. Когда тебе выписывают оплачиваемую командировку на Гавайи с заданием пересчитать количество тамошних баров и написать отчет строк в двадцать печатными буквами. Поняла?

Таня кивнула, с грустью подумав, что Склепова напиталась лысегорским духом. Ее девиз теперь получить как можно больше от мира, как можно меньше дав взамен. Едва ли этот дух уже когда-либо выветрится. Хотя, если разобраться, само разделение на темных и светлых всегда проходило именно по этой границе.

– Кстати, а почему На-Сардельки-Попал и Медузия нас не встречают? И Клепа больше не лезет с советами, где парковать пылесосы? – допытывалась Склепова.

Таня коротко сообщила о склепах Магщества и оглянулась на Ягуна.

– Так что ты узнал у бабуси? Теперь-то можешь сказать?

Ягун кивнул.

– Ну хорошо. Помнишь темницу, в которую Сардик поймал в прошлом году карлика?

– Ту, что Древнир строил для Чумы-дель-Торт? – уточнила Таня.

– Да. Туда два прохода. Первый – через Зал Двух Стихий и лабиринты. Второй – через подвал Башни Призраков. Стены выложены из камня, который не пропускает темной магии. В центре рукой Древнира начертан круг. Ни одно существо с черной душой не сможет выйти из…

– Я в курсе! – перебила Таня. – Так что про темницу?

– Ничего. Только наши преподы сейчас по двое дежурят там, сменяя друг друга.

Ягун замолчал. Солнце рубиново горело в его уникальных своими размерами ушах.

– Это все, что ты знаешь? – нетерпеливо спросила Катя Лоткова.

– Вообще-то я знаю очень много. Но по данной теме мой доклад окончен. Бабуся выкинула меня из головы прежде, чем я вынюхал что-то еще.

Таня хмыкнула. Ей стало ясно, что ничего иного Ягун не подзеркалил. Телепатия – странная штука. Это все равно что вслепую всунуть палку с крюком в подвальное окно и наудачу пытаться что-нибудь подцепить. Никогда не знаешь, что выудишь из чужой головы: роковую тайну, две горсти вздора или надоевший музыкальный мотивчик, опутывающий мозги как холодная вермишель вилку.

Гробыня заинтересованно облизала губы. У нее успел выработаться профессиональный нюх на сенсации.

– Не хило, а? Два преподавателя Тыбысдохса охраняют что-то, чего не пожелали держать в Дубодаме? Два препода, не один! Выходит одного Сардельконахала или одной Медузии мало! Это как в анекдоте: сколько полков магического спецназа нужно, чтобы не уперли кулек с шоколадками?

– Склепова, это не смешно! Тибидохс не магическая тюрьма! Если Сарданапал нервничает – значит, повод действительно есть, – сказала Лоткова.

Гробыня нетерпеливо дернула плечом. Она не любила впустую рассуждать об очевидном, предпочитая сразу действовать. Лучше один раз удариться лбом, чем сто раз спросить: а что, дверь, правда, закрыта?

– Надо звякнуть Грызианке – она продлит мне командировку еще на месяц… – сказала Склепова.

Рука ее потянулась к зудильнику, но тотчас отдернулась назад.

– Э, нет! Гробынюшка едва не наломала дров! Если Грызианка почувствует, что тут пахнет сенсацией, она притащится в Тыбысдохс сама, а меня выпнет на Лысую Гору разгребать текучку. Ну уж нет! Гробынюшка будет тиха, как золотая рыбка в банке со шпротами!.. Она разнюхает все сама, а Грызька окажется в пролете! Хватит с нее и одного драконбольного матча со сборной вечности.

Довольная, что так быстро все распланировала, Склепова благосклонно кивнула Ягуну и Лотковой и, подхватив Таню под локоть, потянула за собой.

– Ну все, Танька, идем к тебе! Я желаю страдать от груза юношеских воспоминаний и запивать их шампанским! Я еще не забыла те времена, когда эта комната была моей!

– Твоей? – возмутилась Таня. – Может, нашей?

– Нет, дорогая моя, именно моей. Меня поселили туда первой. Это вы с Пипой потом приперлись и нарушили мое хрупкое мыслящее одиночество своей бульварной пошлостью. Как же вы меня достали! Пипенция – своей мамулей, которая вечно торчит у нее в зудильнике, а ты – своими бесконечными мужиками.

Таня чуть не поперхнулась.

– Склепова! Не хами!

– Ну-ну, не хочешь признаваться, и не надо, – миролюбиво сказала Гробыня. – Кто спорит – у того дела не спорятся!.. Как там мой скелетон Дырь Тонианно? Надеюсь, ты его откормила?

Оказалось, что про Дырь Тонианно Склепова вспомнила не случайно. На прозорливость ее, что ли, пробило? Перешагнув порог комнаты, Таня увидела, что бледный Гуня прижимается спиной к стене, загораживая грудь чемоданом. Дырь Тонианно мечется на подставке как припадочный и атакует Гуню шпагой. Выпады скелет делал очень технично, по всей фехтовальной науке. Гуню спасал только набитый чемодан и то, что Дырь Тонианно прикован к подставке.

Увидев Склепову, скелет выронил шпагу, потянулся к ней, но внезапно дернулся и рассыпался на отдельные кости. Звякнула упавшая шпага.

– Ох уж эти мушкетеры! Грохнулся в обморок от счастья!.. – великодушно сказала Гробыня.

Она подняла с пола череп и, поцеловав в лоб, водрузила на него мушкетерскую шляпу. Затем перевела взгляд на чемодан, который продолжал держать Гуня.

– Эй! – заорала Гробыня. – Он же весь дырявый! Ты что, за свой чемодан спрятаться не мог?

Гуня побагровел и шагнул к ней.

– Я тебя придушу! Меня чуть не прикончили, а ты думаешь только о своем чемодане!

Склепова торопливо схватила Таню и загородилась Таней от Гуни.

– Спокойно, Гунявий! В конце концов, не тухлое яйцо виновато, что взорвалось о чью-то голову, а голова, которую потянуло искать с яйцом общения, – нравоучительно произнесла она, не забывая следить, чтобы между ней и Гуней находилась Таня.

Наконец Гломов согласился утихнуть и даже по приказу Гробыни сложил в углу нечто вроде баррикады из чемоданов. Склепова нырнула за нее и спустя минуту вышла уже переодевшейся.

– Ну как тебе? – спросила она.

– По-моему, слишком смело, но тебе идет, – осторожно сказала Таня.

Гробыня удовлетворенно кивнула.

– Что и требовалось доказать. Знаешь, в чем эстетическая доминанта этого платья? Оно держится вопреки всему! Не правда ли, жизнеутверждающий девиз? Вдобавок оно в черно-белую клетку, а это привлекает взгляды молодых ученых, любителей шахмат. Ну все, идем! Кстати, забыла спросить: Бейсусликов будет?

– Понятия не имею. Мне не нужен Бейбарсов, – сухо сказала Таня.

– Ну и напрасно. Знаешь, в чем безусловный плюс Бейбарсова? Он не боится действовать. Ты думаешь, страдаешь, усложняешь, сомневаешься, а у него сразу – хлоп! – поступок. Мы, белые и пушистые, это ценим. Причем ценим тем больше, чем меньше готовы в этом сознаться. Женщина любит, когда ее немножечко тиранят.

– Я не такая, – сказала Таня.

Гробыня усмехнулась.

– Все не такие – такие. А самые не такие – самые такие!.. Ну все, Гроттерша, идем! Хочу увидеть, что вы там приготовили для Шурасика.

Склепова взяла Таню за руку и решительно потянула ее за собой. Гуня тяжеловесно затопал за ними.

* * *

Приготовления к юбилею Шурасика были в самом разгаре. Два циклопа, мобилизованные малюткой Клоппиком, старательно надували шары. И всякий раз шары оглушительно лопались, потому что циклопы не способны были остановиться вовремя. Это крайне веселило младшекурсников, которых в Зале Двух Стихий собралось предостаточно.

Младшекурсники пищали, бегали, дрались, путались под ногами. Шума и суеты от них было великое множество. Если закрыть глаза, легко было представить, что находишься на птичьем базаре. Таня знала, что прогонять мелюзгу, кричать на нее или пытаться каким-то иным образом восстановить порядок бесполезно. Мало того, что запуками обстреляют, еще и буквы мелом на дверях будут появляться. Вот Зуби, Медузия и Поклеп – другое дело. Их уважают. На Безглазого же Ужаса обнаглевшему ученику достаточно посмотреть один раз, чтобы стать примерным посмертно.

Ягуну в живот врезался от кого-то удиравший лобастый мальчуган. Ягун согнулся от боли.

– Стыдись, друг мой! Бери пример с великих предшественников! Я в твои годы был другой! Важный, солидный, спокойный! – сказал Ягун, отлавливая его за ворот.

– Выходит, деградировал ты позже? Когда увлекся собачками? – ехидно поинтересовалась Лоткова.

Ягун отпустил мальчугана и помчался к молодцам из ларца, одинаковым с лица, командовать, как переставлять столы. То, что молодцы его не особо слушали и все делали по-своему, ничуть не сказывалось на его командирских интонациях.

Поруководив минуты две, Ягун вернулся к Тане, которая разговаривала с подошедшей Риткой Шито-Крыто. Следуя вечному имиджу пиковой дамы, Ритка облачилась в черные кожаные брюки и кожаную куртку, на которую в нескольких местах было декоративно приклепано нечто вроде кольчуги. Каждая вставка величиной с ладонь. На воротнике у Ритки неподвижно замер живой скорпион.

Почти добравшись до Тани и Ритки, Ягун внезапно изменил направление. Шагнул в толпу тибидохской молодежи и выудил из нее девочку лет десяти. Щеки у девочки были хомячьи, точно она скрывала за каждой по три столовых ложки гороха. Дополняли картину мышиная косичка, красный подбородок, похожий на маринованный томат, и два круглых испуганных глаза.

– Позвольте представить вам Вику Рыжову! Новое приобретение Тибидохса! – похвастался Ягун. – Я отлавливал ее вместе с Поклепом! Скажу сразу, что с прыгающим людоедом, за которым мы с Тарарахом гонялись в прошлом году, справиться было легче.

– Постой! Это после нее вы с Поклепом были такие избитые, словно по вам пробежало стадо боксеров, гнавшееся за табуном каратистов? – нахмурилась Катя Лоткова.

Ягун кивнул, крайне довольный. Вика Рыжова смутилась и уставилась в пол.

– При этом, заметь, она даже пальцем нас не тронула. Просто пожелала зла. И в целом я ее оправдываю. Любой бы занервничал. Два дядьки примчались и начали тебя ловить, – сказал Ягун.

Ритка Шито-Крыто прищурилась, пытаясь углядеть в робкой щекастой девочке будущего сильного темного мага. Пробить Поклепа несмотря на защиту – это надо суметь. Да и Ягун не мальчик для битья.

– А что она умеет? – спросила Рита Шито-Крыто.

– Пока ничего, – признал Ягун. – То есть совсем ничего, кроме одной-единственной вещи. Вика, покажи!

Рыжова упрямо замотала головой.

– Не хочу. Не надо!

– Точно не хочешь? Ну и ладно, – неожиданно легко уступил Ягун.

Однако Шито-Крыто не собиралась сдаваться.

– Показывай давай, мелкая! А то уши откручу! Ну! – пригрозила она.

Вика подняла на нее злые глаза.

– Тебя за ногу укусил волк! – сказала она писклявым голосом, каким говорят в младших классах профессиональные ябеды.

Шито-Крыто дернула плечом.

– И что, это все? Какая чушь! – начала она и вдруг завопила от боли.

Из ее бедра выше колена хлестала кровь. Ритка упала, зажимая рану ладонью. Она попыталась произнести затягивающее рану заклинание, но залитое кровью кольцо отказывалось выбрасывать искру.

– Сделайте что-нибудь… бли-и-и-ин… Я сейчас сдохну… – вопила Ритка, утратив свое обычное хладнокровие.

– У тебя на ноге нет волчьего укуса! – великодушно сказала Вика, выждав несколько томительных мгновений.

Ритка осторожно отняла ладонь. Рана бесследно исчезла.

– Офигеть… – едва выговорила Шито-Крыто.

Ягун погладил девочку по голове.

– Умница, Вика! Только в другой раз не надо так круто. Можно же было помягче. Ну там: «У тети в кармане конфетка с мышиными лапками!»

Рыжова подняла на Ягуна задумчивые и наивные детские глаза.

– У Ягуна за шиворотом сидит… – начала воображать она.

Играющему комментатору стало не по себе.

– Спасибо, Вика! Иди надувай шарики! – очень ласково сказал он.

Вика Рыжова убежала. Шито-Крыто проводила ее очумевшим взглядом. Ее побелевшие губы прыгали.

– Как она это сделала? Я ж заговаривалась на неуязвимость! И аура удачливости у меня тоже есть! В меня ж с трех шагов из дробовика не попадешь!

– Слова материальны. Слышала когда-нибудь такое выражение? В общем, все, что говорит эта девчонка, сбывается, – пояснил Ягун.

– Что, совсем все?.. – всовывая между ними голову, поинтересовалась Склепова. – Ух ты! Надо ей шоколадку подарить. Пусть брякнет что-нибудь в духе: «Грызиана Припятская, бессменная ведущая тра-ля-ля-ля, подала заявление об уходе на пенсию по состоянию здоровья. Все ее посты и должности заняла восходящая звезда Гробыня Склепова!»