Дмитрий Емец
Король хитрости

Рассказ седьмой
Paukus grusulicus

После уроков в пустом классе Катя Сундукова жаловалась Коле Егорову:

– У всех дома есть какое-нибудь животное: у Ритки – персидская кошка, у Фильки – кошка, у Аньки – овчарка, у Мокренко – хомяк…

– А у тебя какое? – спросил Коля.

– У меня никакого…

– Почему?

– Родители говорят, что у них аллергия, а по-моему, просто не хотят… И поэтому, когда все хвастают своими животными, мне приходится отмалчиваться… – Катя вздохнула и подошла к окну.

Егоров, которому Сундукова нравилась, хотел утешающе дотронуться ей до плеча, но взглянул на свою руку и спрятал ее за спину. Потом он остановился рядом с Катей и также стал смотреть на улицу.

– У меня тоже нет домашних животных, если не считать тараканов, – сказал он.

Девочка удивленно повернулась к нему.

– У тебя нет?!

– Никого, – кивнул Коля. – У бабушки в деревне, правда, есть пес в будке, но он же не мой… Когда я приезжаю, он сначала на меня лает и только потом узнает.

Катя стояла совсем близко, и он рассмотрел у нее на правой щеке маленькую родинку.

– Значит, мы с тобой в равном положении? – шепотом спросила девочка, чуть-чуть придвигаясь к нему.

– Выходит, что так! – тоже прошептал Егоров, чувствуя, что в груди у него замирает сердце.

В этот момент, как всегда некстати, в класс заглянул Максим Александрович и споткнулся о стоявшее на пороге ведро с торчавшей из него шваброй.

– Понаставили тут! Сундукова, Егоров! Вы будете убирать? Я сейчас вернусь! – крикнул он и исчез, так и не решившись перешагнуть через ведро, опасаясь за свои новые итальянские ботинки.

Коля подошел к ведру, вытащил из него раскисшую тряпку и бросил ее на пол, нагромоздив рядом несколько стульев и парт, между которыми, как дуло гранатомета, торчала рукоятка швабры.

– Это будет наше противотанковое заграждение, – решил он, осматривая свою работу.

– Скажи лучше: противомаксимное. Теперь наш франтик не сунется в своих наглаженных брючках, – весело сказала Катя и в качестве последнего штриха повесила на ручку двери мокрую тряпку.

Они уселись на заднюю парту, которая не была видна, если заглянуть из коридора, и стали болтать. Общение их выглядело следующим образом: Сундукова щебетала без умолку, а Егоров молчал и только изредка произносил «угу», гордясь, что так запросто беседует с девочкой.

– У тебя день рождения скоро? – спросил он, когда Катя сделала паузу.

– В октябре, через две недели, – удивленно ответила она. – А почему ты спрашиваешь?

– Потому, что я подарю тебе такое домашнее животное, что все наши лопнут от зависти! – в порыве великодушия пообещал Коля.

Девочка недоверчиво покосилась на него.

– Подари, но, если это будет кошка или собака, родители заставят вернуть ее назад, – предупредила она.

– Не волнуйся, это не кошка, не собака, не хомяк и не рыбки!

– А что тогда? – Катя была заинтригована.

– Пока не скажу. Пусть будет сюрприз! – Коля сделал важное лицо.

– А ты уверен, что все лопнут от зависти? Даже Самойлова? – спросила Катя, глядя на него с недоверием и надеждой.

– Ритка лопнет в первую очередь. Мой подарок затмит ее персидскую кошку! – Егоров встал и, скрестив на груди руки, многозначительно посмотрел на девочку.

Надо сказать, Коля и сам пока толком не знал, какое животное подарит, но был уверен, что придумает. В конце концов две недели до дня рождения – немалый срок.

Из коридора появилась голова Максима Александровича. Сундукова вскочила и сделала вид, что поливает цветы, а Коля в спешке начал двигать шкаф.

– Что за сырость вы развели? Лягушачий питомник открываете? – недовольно спросил учитель, глядя себе под ноги.

– Разведем лягушек – французам будем продавать! – сказал Егоров, и Катя засмеялась.

Максим Александрович попытался протиснуться между стульями, но в грудь ему уперлась палка швабры, а под ботинками зачавкала вода. Учитель с ужасом уставился на свою новую обувь.

– Зачем вы загородили дверь? – рассердился он.

– Чтобы хорошо вымыть полы – нужен простор! – ответил Коля и с невероятным шумом стал сдвигать парты.

Оглушенный учитель попятился, схватился за дверную ручку, обмотанную мокрой тряпкой, и стал брезгливо вытирать платком ладонь и рукав пиджака.

– Вам помочь? – предложила Катя. – Хотите, мы разберем завал?

– Не надо, я уже ухожу! Дайте только со стола мой дипломат! – потребовал учитель, отступая в коридор и стараясь больше ни к чему не прикасаться.

Коля передал ему черный дипломат с кодовыми замками, просунув его сквозь баррикаду.

– И не вздумайте уходить, пока все не уберете! – крикнул Максим Александрович и быстро направился к лестнице, оставляя на паркете мокрые следы. На правом плече модного пиджака молодого учителя белело пятно от мела.

– Спорю, он идет на свидание! Опять кого-нибудь охмуряет, – сказала Катя, и ребята взялись за уборку.

Оставшиеся до дня рождения недели Коля постоянно думал о своем обещании. Задача перед ним стояла непростая: найти и подарить Кате такое животное, которое устроило бы ее и родителей и вызвало бы зависть у одноклассников. Причем нужно еще учесть, что карманных денег у Коли было очень мало.

Егоров просмотрел все книжки о зверях, несколько раз заходил в зоомагазин, но так и не обнаружил ничего подходящего. Он едва не купил Кате белую мышь, но подумал, что мышей, вне зависимости от того, белые они или серые, девчонки боятся.

Почти каждый день в школе Катя хитро поглядывала на Егорова, как бы напоминая о его обещании. Коля в таких случаях напускал на себя важный вид: мол, все под контролем, а на сердце у него кошки скреблись.

Накануне дня рождения, на который Сундукова пригласила почти весь класс, он, лежа на кровати, лихорадочно соображал, что ему делать. У него не было ровным счетом никаких мыслей, и он уже решил никуда не ходить и остаться дома, как вдруг с висевшей над кроватью полки свалилась книга и огрела Кольку по лбу.

– Мало того, что все плохо, так еще и книги на голову валятся! – пробормотал мальчик. Он потер лоб, взглянул на обложку и прочитал: «НАСЕКОМЫЕ МИРА». Егоров уныло стал перелистывать книгу, пробежал глазами несколько строчек, и внезапно его осенило. Он вскочил и помчался в чулан.

Сбросив с полок все содержимое на пол, он наконец нашел, что искал, – небольшую красивую банку из-под кофе, плоскую, из темного стекла. Кофе когда-то привезла из Турции мамина сестра, и вид у банки был необычный.

Отмыв ее как следует и высушив, Коля положил внутрь сухой травы и несколько палочек, а потом закрыл банку пластмассовой крышкой, в которой проделал несколько отверстий раскаленной иголкой. Затем он взял кусок лейкопластыря, приклеил на дно банки как этикетку и написал на нем два загадочных слова: «Paukusgrusulicus».

Все сделав, мальчик поставил банку на стол и, довольный, потер руки.

Когда на другой день Егоров пришел на день рождения к Кате, там уже были и Филька Хитров, аккуратно причесанный впервые в жизни, и Антон Данилов в костюме с черным галстуком бабочкой, и благоухающая мамиными духами Рита Самойлова, и даже Мокренко с поцарапанным носом, вымазанным зеленкой.

– Видели его нос! Это он вчера дразнил мою кошку! – гордо объясняла всем Ритка.

Стоило появиться Коле, как все замолчали. Очевидно, Сундукова не выдержала и разболтала, что он собирается сделать ей необычный подарок.

Катя шагнула навстречу гостю и остановилась, выжидательно поглядывая на него. Она была в светлом платье, на шее поблескивала золотая цепочка с сердечком, которую ей подарила бабушка и до которой девочка то и дело дотрагивалась, проверяя, не расстегнулась ли она.

– Опаздываешь! Мы без тебя за стол не садились… – сказала новорожденная.

– Я никак не успевал раньше… Дела… – многозначительно объяснил Коля, хотя специально полчаса топтался вокруг дома и мусорника, чтобы не прийти вовремя.

– А где… – начала было Катя, но осеклась, сообразив, что спрашивать в лоб: «Где подарок?» – невежливо.

Егоров вытащил из-за спины банку и аккуратно поставил на стол.

– Поздравляю с днем рождения! – торжественно сказал он и отошел на шаг, разрешая всем полюбоваться его подношением.

Виновница торжества хотела взять свой подарок, но любопытный Петька Мокренко ее опередил. Он схватил банку и протянул руку к крышке.

– Осторожнее! Тебе жить надоело? – закричал Коля.

– А что такое? Уж и посмотреть нельзя? – удивился Петька.

Егоров пожал плечами:

– Посмотреть можно. Только учти: я за твою жизнь не отвечаю!

– Почему не отвечаешь?

– Ты читать умеешь? Вот и прочти, что на наклейке написано! – предложил Колька.

Мокренко перевернул банку и, морща лоб, уставился на надпись«Paukus grusulicus».

– По-английски, что ли? – спросил он.

– Не по-английски, а по-латыни! – уточнил Егоров.

– Давайте я! – предложила Катя. Она заглянула через Петькино плечо и прочла по слогам:

– Паукус гру-зу-ли-кус… Паукус какой-то! Что это значит?

– Паукус грузуликус – самый ядовитый паук на свете. Водится на острове Ява. От его укуса человек умирает за минуту, лошадь – за две, а слон – за три минуты, – охотно объяснил Коля Егоров.

Узнав, что в банке такое опасное насекомое, ребята попятились.

– И этот паук там внутри? – поразилась Катя, пытаясь заглянуть в банку сквозь темное стекло.

– Разумеется, внутри. Если кто-то не верит, может заглянуть. Кажется, Мокренко хотел? Давай, Петруха, смотри! – насмешливо предложил Коля.

– Сам смотри! Мне еще пожить охота, – Петька спрятал руки за спину.

– Глядите, он аж весь позеленел! Небось представил, что было бы, открой он банку! – засмеялся Антон Данилов.

Все ребята столпились вокруг стола, забыв о пирожных, торте и салатах. Как Колька и предсказывал, ребята завидовали Кате Сундуковой, а ее паукус грузуликус затмил всех породистых котов и собак. А она, довольная, стояла рядом и пожинала плоды триумфа.

– Где ты его взял? – спросила Катя.

– Мой дядя – специалист по насекомым, он привез его с острова Ява. Это очень редкий вид, занесен в Красную книгу. У нас в России – единственный экземпляр, – авторитетно сообщил Егоров.

– И в зоопарке нет? – не поверила Рита Самойлова.

– В зоопарке, может, и есть, и в Академии наук тоже, но это единственный экземпляр в частном владении, – спохватился Коля, сообразив, что перегнул палку.

Вначале он опасался, что никто не поверит в его паукуса грузуликуса, придуманного им только накануне после прочтения книги о насекомых, но наживку уже заглотили, и притом очень прочно. А главное, что самое приятное, никто не решался открыть банку, чтобы увидеть ядовитого паука.

Филька Хитров с пеной у рта утверждал, что и раньше слышал про таких насекомых, и рассказывал душераздирающие истории. Будто бы была экспедиция на остров Ява, все участники которой умерли в одну ночь по неизвестной причине, а утром на травинке у костра нашли точно такого паука. Кто-то верил Фильке, кто-то нет, но желания открыть банку ни у кого не появилось.

– А как он дышит? – спросила Самойлова.

– Разве не видишь? В крышке – дырочки! – объяснила Катя.

– А он через них не вылезет?

– Нет, они слишком маленькие.

– А укусить через них он может? – не успокаивалась Рита.

– Только если близко поднести палец, – сказал Мокренко.

– А ты помолчи, профессор кислых щей нашелся! Откуда тебе знать – не твой паук! – огрызнулась на него Аня Иванова.

Антон Данилов пытался рассмотреть грузуликуса сквозь стекло, но различал лишь соломинки и травинки.

– Ничего не видно! – пожаловался он.

– Эх ты, простофиля! – сказал Петька. – Он же маскируется, чтобы напасть неожиданно. Ведь, правда, Коль?

– Разумеется, маскируется… У него защитная окраска, он сливается с травой и ветками, – авторитетно подтвердил Егоров.

– А чем мне его кормить? – спросила Катя.

– Сырым мясом, – подсказал Филька.

– Правда, сырым мясом, а, Коль? Что тебе дядя рассказывал?

Егоров почесал подбородок, делая вид, что вспоминает. Ему нравилось выглядеть авторитетным специалистом в области редких пауков.

– Можно и мясом, но лучше мелкими насекомыми. И не чаще, чем раз в три месяца. Пауки едят мало, к тому же сейчас он сыт. Я кормил его позавчера.

– А как ты его кормишь? Ведь приходится открывать банку!

– Я надеваю три пары перчаток, а еду протягиваю пинцетом.

– А он пробовал тебя укусить?

– Пробовал. Однажды даже в палец вцепился зубами. Две перчатки прокусил, а третью не смог, – азартно сочинял Колька.

– Постой, постой! – насторожился вдруг Данилов. – Чем, ты говоришь, он в тебя вцепился?

– Зубами.

– Разве у пауков есть зубы? – удивился Антон.

Егоров почувствовал, что заврался, но отступать было поздно.

– У других видов нет, а у этого есть!

Данилов хотел возразить, но за Кольку неожиданно вступился Мокренко.

– Конечно, есть зубы! Что ты к нему прицепился? Чем он, по-твоему, прокусил перчатку, если не зубами! Сейчас я тебе твои выбью, чтобы поверил! – завопил он, горячась и брызжа на Данилова слюной.

Зная привычку Мокренко любой спор заканчивать дракой, Антон предусмотрительно отступил.

– Зубами так зубами, только не лезь на стену, – миролюбиво пробормотал он.

Спохватившись, что обед остывает, Катя пригласила одноклассников к столу.

– Только убери, пожалуйста, паукуса, а то я его пока боюсь! – шепотом попросила она Колю.

– Не бойся! Через стекло не укусит. – Он взял банку и переставил ее на подоконник.

Перед чаем внесли большой торт с двенадцатью свечками, которые Катя стала задувать, не переводя дыхания. Когда осталась последняя горящая свеча, в комнату вошел ее старший брат Федор, в прошлом году окончивший школу.

– Ну и душно у вас! Прямо как в бане! – сказал он, открывая окно. Заметив на подоконнике банку, он взял ее в руки.

– А тут что? – спросил он.

– Ядовитый паук. Паукус грузуликус, мне его Коля подарил, – с гордостью объяснила Катя.

– А почему его не видно? – поинтересовался Федор.

– Он спрятался! Не вздумай открывать – он тебя укусит, и ты умрешь! – предупредила Рита Самойлова. Она вертелась рядом с Катиным братом и кокетничала с ним. Ритка вообще любила кокетничать со старшими.

– Без сопливых обойдемся! – Федор снял с банки крышку и осторожно заглянул внутрь. У всех перехватило дыхание.

– Трава какая-то! Где паук, под травой, что ли? – Он протянул было палец, чтобы раздвинуть траву, но Катя с криком: «Не смей! Он тебя укусит!» – повисла у него на руке.

Банка выскользнула у ее брата из рук, упала на пол и перевернулась. Из нее на ковер выпали пучок травы и несколько веточек.

– Грузуликус сбежал! Сейчас кусать всех начнет! – завопил Антон Данилов, а Анька Иванова завизжала так пронзительно, что едва не треснули стекла.

– Спасайтесь – или вы все трупаки! – закричал Мокренко.

Хотя самого грузуликуса никто пока не видел, Федор, поддавшись панике, совершил с места двухметровый прыжок через стул и оказался у дверей. Рита и Катя вскочили с ногами на диван, Антон животом бросился на стол, подмяв торт с двенадцатью свечками, и даже Филька дал стрекача, не забыв захватить со стола блюдо с копченой колбасой.

– Идите все сюда! Быстрее! – позвал брат Федор из коридора, вооружившись веником.

Все, кроме Кольки, мешая друг другу, выскочили из комнаты и скрылись за дверью. Филька Хитров уминал колбасу, заявив, что это у него на нервной почве, а остальные во все глаза смотрели на пол, не появится ли паук.

– Где он? – спросила Катя.

– Маскируется! И осторожнее, он прыгает! – шептал Петька, отмахиваясь старой зимней шапкой, словно хотел отбить паука на лету.

– Егоров, беги к нам, а то он тебя укусит! – кричали они Кольке. Ребята вооружились кто ботинком, кто тряпкой, а Антон, весь в креме от торта, притащил пылесос, включил его в сеть и пытался засосать грузуликуса.

– Я его вижу! Он под столом! Бежит к нам! – вдруг завопила Иванова, и храбрые охотники, кинув оружие, поспешно ретировались на кухню. Бросив пылесос, Антон вскочил на подоконник и стал примериваться, можно ли спрыгнуть со второго этажа. А Самойлова схватила телефонную трубку, соображая, куда звонят, когда сбегает паук: в милицию или пожарным.

– Коля, Коленька! Сделай что-нибудь! – взмолилась Сундукова, протягивая к нему руки.

У Егорова мелькнула мысль признаться во всем и крикнуть, что никакого паука нет, но он сообразил, что тогда будут смеяться не только над ним, но и над Катей. И он решил сделать все возможное, чтобы проделка с паукусом не выплыла наружу. «Что бы такое придумать?» – лихорадочно соображал он, оглядывая комнату. Коля посмотрел на стол, увидел тарелку с салатом, и спасительная идея пришла сама собой.

..Рита и Катя вскочили с ногами на диван, Антон животом бросился на стол,

подмяв торт с двенадцатью свечками, и даже Филька дал стрекача,

не забыв захватить со стола блюдо с копченой колбасой

Он незаметно бросил на пол кусочек свеклы и несколько раз ударил по ней ботинком, пока она не превратилась в красное пятно непонятного происхождения.

– Готов! Я его раздавил! – крикнул он.

– Ты жив? Он тебя не укусил? – в дверях показалась голова брата Федора.

– Не успел, – успокоил его Коля, продолжая втирать свеклу в ковер.

За Федором в комнату несмело вошли остальные. Вначале Филька, за ним – Катя, Аня, Петька, Рита и последним осторожный Антон.

Коля с видом героя замер над красным пятнышком.

– Ишь ты какой был жирный! Насосался кровищи! – восхищенно отметил Мокренко, разглядывая пятно.

– Так сплющился, что и не разберешь! – присвистнул Антон.

– Здорово ты его! Не боялся, что тяпнет? – участливо спросил Филька.

Катя грустно наклонилась над пауком.

– Может, так оно и лучше, а? Все равно я бы его боялась. Ночью казалось бы, что он вылез и ползет ко мне, – всхлипнула она и стала собирать со стола остатки торта, в то время как его крем Антон Данилов счищал со своего парадного костюма.

Коля чувствовал, что из-за него испорчен день рождения, но вдруг на площадке послышались веселые голоса и появились родители Кати. В руках у отца была большая клетка, а в ней сидела зеленая нахохлившаяся птица.

– А вот и наш подарок! – громко сказал папа. – Его зовут Петруша!

Услышав свое имя, попугай щелкнул клювом, повернул голову и громко закричал:

– Петр-руша! Петр-руша!

Катя бросилась к клетке. Паукус грузуликус был забыт. Брат Федор салютовал пробкой безалкогольного шампанского, и праздник продолжился.

Рассказ восьмой
Дуэлянты

Однажды Коля Егоров поссорился с Петькой Мокренко. Ссора, как бывает у благородных людей, произошла из-за дамы – Кати Сундуковой, в которую Мокренко попал огрызком яблока. Девочка вскочила, покраснела, бросила на обидчика гневный взгляд и вылетела из класса.

– Подумать только! Среди этого сборища трусов нет ни одного настоящего мужчины! – презрительно сказала она в дверях. В классе было немало ребят, но никто не хотел связываться со здоровенным Мокренко.

Коля Егоров и Филька Хитров не были свидетелями оскорбления и появились в классе, когда Сундуковой там уже не было. Антон Данилов немедленно рассказал им о случившемся.

Коля, которому Катя нравилась, вспыхнул и хотел немедленно броситься на Петьку с кулаками, но Филька удержал его:

– Не горячись! Этот жиртрест сильнее тебя в три раза!

– Пускай отколотит, я не намерен ему спускать! Если не вступиться, Катя решит, что я такой же трус, как остальные, – кипел Коля.

– А ты и не будешь ему спускать, – успокоил приятеля Хитров. – Ты вызовешь его на дуэль, как Пушкин Дантеса.

– На дуэль?

– А почему нет?

Друзья о чем-то недолго посовещались, после чего Егоров подошел к Петьке и громко сказал:

– Мокренко! Ты толстый боров!

Тот нахмурился и посмотрел на свой увесистый кулак:

– Нарываешься?

– Нарываюсь! – подтвердил Коля.

– Считай – нарвался! Готовь стакан для зубов и морозилку для оторванных ушей. Когда будем драться, сейчас или после уроков?

Угрозы первого силача были вполне оправданы: в прошлом месяце он уже выбил зуб парню из соседнего класса.

– Ты, кажется, чего-то не понял, Мокренко! Никакого мордобоя не будет – он вызывает тебя на дуэль! – сказал Филька, подходя к ним.

– На какую дуэль? – фыркнул Петька.

– На дуэль, живым из которой выйдет лишь один. Тут затронута честь дамы, и синяком под глазом не обойдешься. Пушкин с Дантесом тоже не кулаками дрались, – объяснил Хитров.

– И где будет дуэль? – спросил Мокренко.

– Знаешь недостроенную плотину?

– Возле реки?

– Вот именно. Как ты помнишь, там на высоте примерно третьего этажа проходит бетонная свая. Вы будете драться на этой свае, пока кто-нибудь не упадет вниз.

У Петьки отвисла челюсть.

– Там мелко и валуны из-под воды торчат, – пробормотал он. – Если со сваи шлепнешься, то того… уноси готовенького.

– А ты как хотел? Это дуэль, и живым из нее выходит только один, – напомнил ему Колька.

– Дуэль – это проверка мужества, а не силы. В ней шансы противников уравниваются, – добавил Филька. – Если не хочешь, чтобы тебя считали трусом – приходи к плотине после уроков. И вот еще что – выбери себе секунданта. Думаю, Антон согласится…

Коля и Филипп отошли, оставив ошарашенного Петьку за партой. Чем больше Мокренко убеждался, что все задумано всерьез, тем страшнее ему становилось. Он вспомнил острые камни, торчащие из мелководья, и нависшую высоко над рекой узкую бетонную балку. Немногие из ребят отваживались перейти по ней на другой берег, не говоря уже о том, чтобы там драться. Петька сообразил, что на узкой бетонной свае он потеряет свое преимущество в силе. Один неловкий удар или потеря равновесия – и сорвешься вниз.

После уроков Мокренко, взяв с собой Антона, уныло поплелся к недостроенной плотине. Там их уже ждали. В тени под ракитами стояли Хитров и Егоров, решительно посмотревший на своего противника.

– Долго заставляешь себя ждать. Давай скорее покончим с этим! – сказал он.

– Напоминаю правила дуэли. Они просты. Вы встаете на сваю и деретесь, пока кто-то не сорвется вниз. Живым останется только один, – объяснил Филька.

– Психи! – выдавил Мокренко.

– Не отставай, Петька! Я полез! – Коля снял пиджак и быстро стал подниматься по лестнице без перил к свае.

Мокренко в замешательстве остановился возле ступенек, затравленно глядя на мелководье и воображая на камнях свое бездыханное тело. Спина у него стала мокрой от пота, и на рубашке выступило большое влажное пятно.

– Давай лезь, а то решат, что ты струсил! – шепнул Антон, и Мокренко, придерживаясь руками за ступеньки, стал карабкаться вверх.

Коля, успевший перебраться по свае на другую сторону плотины, уже поджидал своего противника. Они стояли на разных концах узкой, сантиметров в тридцать шириной, балки.

– Сходитесь! К барьеру! – закричал Филька Хитров.

Егоров шагнул на сваю, вызывающе глядя на Мокренко.

– Давай, Петька! – пригласил он. – Можешь начинать вышибать мне зубы! Стакан я уже приготовил!

Мокренко посмотрел вниз с высоты третьего этажа, и у него закружилась голова. Он упал на живот и обхватил руками балку.

– К барьеру! Сходитесь! – донесся до него снизу показавшийся далеким голос Хитрова.

Петька, не вставая, замотал головой:

– Я не пойду!

Беднягу охватил слепой ужас, он ругал себя за злополучный огрызок, брошенный в Катю, и ему хотелось оказаться за тысячу километров отсюда. Пятясь задом, он стал сползать по ступенькам, пока не оказался на земле. Над ним наклонились Филька и Антон, а через какое-то время, увидев, что противник отказался от дуэли, спустился и Коля.

– Или дерись, или проси у Кати прощения! – потребовал он.

– Хорошо, – сказал Мокренко, поднимаясь и отряхивая запачканные брюки. – Я попрошу! Только отстаньте от меня все!

И, не разбирая дороги, он поплелся в заросли.

– Как мы и думали, он струсил. Толстяк всегда был робким, – сказал Филька и, прищурившись, посмотрел на Егорова. – А если бы он не испугался, ты бы стал драться?

– Не знаю, – пожал плечами Коля. – Мне тоже было страшновато переходить эту сваю, но, думаю, что дрался бы. Главное, вниз не смотреть.

На другой день Петька, как и обещал, перед всем классом подошел к Кате и пробормотал:

– Ты, того, Сундукова, прости меня. Я не хотел в тебя огрызком… Случайно вышло! Я вообще-то хотел в окно, да тут твой лоб подвернулся.

Он стал было ретироваться, но Коля, стоявший рядом, схватил его за шиворот и потребовал:

– Мало! Еще!

Мокренко с опаской покосился на него и добавил, как первоклассник:

– Прости меня, пожалуйста, Сундукова, я больше не буду!

– Этого достаточно? – Коля посмотрел на Катю. Та кивнула.

– Извинения приняты! Можешь идти! – сказала она, и Мокренко торопливо улизнул.

А Сундукова пораженно уставилась своими огромными, полными восхищения глазами на Колю.

– Как тебе удалось заставить его просить прощения? Никогда не думала, что Мокренко это сделает!

– Гипноз, – скромно сказал Егоров. – Обычный гипноз!