Елена Валерьевна Змановская
Современный психоанализ. Теория и практика
Я и оно (структурная модель)
Мы назвали психоанализом работу, посредством которой мы возвращаем в сознание вытесненные психические содержания.
З. Фрейд
Представления Фрейда о бессознательном непрерывно развивались и постепенно оформились в то, что современные психоаналитики называют структурная, или трехкомпонентная, теория психического аппарата, в которой бессознательное, по существу, преобразовано Фрейдом в понятие «Оно». Если проследить за развитием представлений Фрейда с момента опубликования его первой книги о сновидениях в 1899–1900 годах и вплоть до его «Очерков о психоанализе» (1938 год), то становится очевидным изменение его теоретической концепции психического аппарата – от топографической модели к структурной.
Как отмечалось ранее, первоначально Фрейд выделил в психике несколько уровней: бессознательное – предсознательное – сознательное. Практически параллельно Фрейд разрабатывал так называемую структурную концепцию психического аппарата, или «вторую топику». Структурная модель описывает три системы, или силы: Оно, Я и Сверх-Я (в англоязычной версии – Ид, Эго и Супер-Эго). Психологическое благополучие личности зависит от того, насколько эффективно взаимодействуют эти три подструктуры.
Оно (Ид) – термин использованный для обозначения той (большей) части психики, которая содержит примитивные желания, импульсы, иррациональные стремления, комбинации «страх – желание» и фантазии. По образному сравнению Фрейда, Оно – это «хаос, котел, наполненный кипящими эмоциями страстями» [143].
Деятельность Ид направлена на обеспечение свободной разрядки возбуждения в соответствии с принципом удовольствия. Ид довербально выражает себя в образах и символах, не имеет понятия о времени, морали, ограничениях или о том, что противоположности не могут сосуществовать. З. Фрейд назвал этот примитивный уровень познания, продолжающий жить в языке сновидений, шуток и галлюцинаций, первичным процессом мышления. Ид относительно неизменно и полностью бессознательно, но его существование и власть могут быть выведены из дериватов — мыслей, действий и эмоций. Мы видим, что фрейдовское понятие Ид в ряде случаев совпадает с понятием бессознательного.
Я (Эго) – имя тех функций, которые позволяют приспосабливаться к требованиям жизни и находить пути, доступные в пределах данной семьи, для управления устремлениями Ид. Эго развивается непрерывно в течение всей жизни, но наиболее быстро – в детстве, начиная с раннего младенчества. Эго функционирует в соответствии с принципом реальности и является колыбелью вторичного процесса мышления (последовательного, логического, ориентированного на прогнозирование). Таким образом, Эго является посредником между требованиями Ид и ограничениями среды. Оно имеет как сознательный, так и бессознательный аспект. Сознательное Эго – то, что большинство людей понимает под термином «Собственное Я», или «Я», бессознательное Эго включает в себя защитные процессы.
Как правило, Эго оказывается слабее Ид, поэтому оно преобразовывает желания Ид в действия так, как будто желания Ид являются его собственными желаниями. Не находящие выхода чувства становятся источником внутреннего напряжения, требующего разрядки и ощущаемого как тревога. В структурной модели Фрейд определял тревогу как специфическое состояние неудовольствия, как универсальную реакцию на опасность – реальную или потенциальную. Тревога может быть: реалистической (вызванной опасностью во внешнем мире), моральной (вызванной конфликтом с Супер-Эго) или невротической (вызванной конфликтом Эго и Ид). Тревога сигнализирует о наличии структурного конфликта, который лежит в основе большинства поведенческих и личностных проблем.
Кроме Оно и Я было введено понятие «Сверх-Я» («Супер-Эго») для той части психического аппарата, которая является отражением остаточного родительского влияния. Главной задачей Сверх-Я, по мнению З. Фрейда, является подавление требований Оно посредством морального влияния на Я. Основными функциями данной инстанции при этом выступают идеал, самонаблюдение и совесть.
В основе внутренних стандартов и запретов лежат прежде всего идентификации с родительскими фигурами. Так, первоначально ребенок прибегает к самоограничению из-за боязни потерять любовь или из-за опасения агрессии со стороны внешнего, родительского авторитета. Впоследствии он начинает действовать исходя из страха перед внутренним авторитетом – Супер-Эго. Действия, совершенные вопреки голосу совести, могут вызвать чувства неполноценности, вины или потребность в наказании. Личностные проблемы в равной степени могут быть как следствием недостаточно сформированного, так и проявлением слишком жесткого Супер-Эго.
Например, в ситуации потери любимого человека (разлюбил, бросил, погиб) может возникать тяжелое депрессивное состояние вплоть до суицидальных намерений. В работе «Печаль и меланхолия» (1917 год) З. Фрейд рассматривает динамику взаимоотношений подструктур личности, приводящую к болезненному исходу [136]. Некоторые люди в такой ситуации вместо «нормальной» печали переживают особое состояние меланхолии (депрессию) с резким ухудшением самочувствия и обеднением Я. Какая-то часть Я умирает с уходом любимого человека. Возникает невыносимое ощущение внутренней пустоты. З. Фрейд писал: «Объект любви утрачен <…> При печали обеднел окружающий мир, при меланхолии – само Я» [136. С. 217].
При этом депрессия, по мнению З. Фрейда, вызывается жестокой критикой Супер-Эго. Я становится недостойным, ни к чему не годным, потерявшим самоуважение. Человек предается самоупрекам, которые при внимательном рассмотрении относятся не к самому человеку, а к любимому им лицу. Я отождествляется с оставленным объектом, потеря объекта превращается в потерю Я, а критика – в самокритику. Таким образом, неосознаваемая ненависть по отношению к любимому человеку, причинившему боль, направляется на собственное Я. Человек стремится наказать себя вплоть до садистического удовлетворения и самоубийства. «Только этот садизм разрешает загадку склонности к самоубийству», – утверждает З. Фрейд [136. С. 221].
Поздние работы З. Фрейда и его анализ Я послужили толчком к развитию такого направления в психоанализе, как эго-психология. Эго-психология изучает различные функции Я, в том числе процессы, которые сегодня объединяются общим понятием «защита». Под защитой в психоанализе принято понимать «совокупность действий, нацеленных на уменьшение или устранение любого изменения, угрожающего целостности и устойчивости индивида» [60. С. 145]. Иными словами, это любые бессознательные процессы, которые направлены на уменьшение болезненных аффектов – тревоги, депрессии, стыда или вины. Поддерживая внутреннее равновесие, защитные механизмы способны искажать различные аспекты реальности.
Термин «защита» встречается уже в ранних работах З. Фрейда. При анализе истерии понятие защиты вышло на первый план, хотя и было отождествлено исключительно с вытеснением (сейчас вытеснение – это только одна из форм защиты). Долгое время данные понятия применялись как взаимозаменяемые. В 1936 го ду вышла в свет книга дочери З. Фрейда – Анны Фрейд (1895–1982) «Я и защитные механизмы», где автором впервые был использован термин «защитный механизм» и описаны десять форм «деятельности Я, выполняющих защитную функцию» [115].
В современном психоанализе принято деление защит на примитивные (первичные, архаичные) и более зрелые (вторичные). Среди архаичных защит выделяют: примитивную изоляцию, отрицание, всемогущий контроль, примитивную идеализацию и обесценивание, проекцию, интроекцию и проективную идентификацию, расщепление, диссоциацию [68]. Примером примитивной изоляции могут служить ситуации, когда младенец попросту засыпает, то есть автоматически переходит в другое состояние сознания от перевозбуждения или неудовольствия. Во взрослом возрасте стремление избегать напряжения может проявиться в склонности использовать алкоголь или наркотики, уходя от решения проблем. Проекция, в свою очередь, активно участвует в формировании агрессии и садизма. Агрессор приписывает жертве те отрицательные черты, которые на деле присущи ему самому. Например, преступники, как правило, уверены, что их спровоцировали и с ними были несправедливы.
Вторичные, более зрелые защитные механизмы предположительно формируются на более поздних этапах психосексуального развития и являются относительно более продуктивными – способствующими лучшему разрешению внутренних конфликтов и лучшей адаптации к реальности. Среди них: вытеснение, регрессия, изоляция, интеллектуализация, рационализация, морализация, раздельное мышление, поворот против себя, смещение, реактивное образование, соматизация, аннулирование, реверсия, идентификация, отреагирование вовне, сексуализация, сублимация [68, 115].
В целом феномены, которые называются психологическими защитами, выполняют множество полезных функций, связанных с адаптацией и саморегуляцией. Проблемы появляются тогда, когда защиты неадекватны или недостаточны для нормальной адаптации. З. Фрейд в более поздних работах рассматривал психопатологию как состояние, при котором защиты не справляются с внутренней или внешней реальностью. В этом случае тревога ощущается, несмотря на привычные средства борьбы с ней, а поведение, маскирующее тревогу, является саморазрушительным в широком смысле.
* * *
Мы проанализировали основные концепции классического психоанализа, которые образуют метапсихологию З. Фрейда и одновременно составляют теоретико-методологическую основу для всех аналитических концепций и терапевтических подходов. Понятие «метапсихология» используется в современном психоанализе в двух основных значениях – широком и узком. В широком смысле – это совокупность теорий, составляющих концептуальную основу психоаналитической терапии; в узком – ряд базовых концепций З. Фрейда [64, 84]. По мнению Р. Гринсона, «понятие психоаналитической метапсихологии относится к тому минимальному количеству допущений, на которых базируется система психоаналитической теории» [23. С. 38].
В современном психоанализе выделяют шесть метапсихологических подходов: топографический, динамический, экономический, генетический, структурный, адаптивный. Это одновременно и теории психоанализа, и аспекты рассмотрения психической динамики пациента. Последнее означает то, что для полного понимания любого психического феномена необходимо проанализировать его с шести различных точек зрения. Топографическая модель была исторически первой. В соответствии с данной точкой зрения все психическая жизнь индивида имеет два качественно различных уровня функционирования: сознательный и бессознательный, главными характеристиками последнего являются архаичные и примитивные процессы [137]. Динамический подход предполагает, что психические феномены порождаются интрапсихическими конфликтами. В результате взаимодействия конкурирующих сил – влечений, защит, интересов Эго, требований реальности – возникают симптомы как компромиссные образования. Экономический взгляд связан с распределением, преобразованием и расходом психической энергии. Связывание, нейтрализация, сексуализация и сублимация – суть экономические процессы. Генетический анализ используется в форме изучения происхождения и развития психических феноменов. В рамках данного подхода рассматриваются биологические и конституциональные факторы, а также инфантильные переживания и индивидуальный опыт [120]. Структурный подход предполагает выделение в психическом аппарате несколько функциональных единиц: Ид, Эго и Супер-Эго. Любое психическое событие можно рассматривать с точки зрения динамики взаимодействия данных инстанций [143]. Перечисленные аспекты в настоящее время дополнены адаптивным подходом, суть которого состоит в рассмотрении взаимосвязей индивидуальных процессов и окружающей среды [148, 167].
Определяя, что есть психоанализ, З. Фрейд указывал, что под ним одновременно скрываются: способ исследования психических процессов; метод лечения неврозов; ряд возникших в результате этого психологических концепций. Решению последней задачи Фрейд придавал особое значение, надеясь на возможность создания общей психологической теории, названной им метапсихологией.
Глава 2
Психоанализ культуры и общества
Зигмунд Фрейд о происхождении культуры и религии
Научное значение психоанализа важнее медицинского. От его воздействия на массы через разъяснение заблуждений больше пользы, чем от излечения отдельных людей.
З. Фрейд
Через сорок лет врачебной практики, пройдя через естествознание, медицину и психотерапию, «после окольного пути длиною в жизнь» Фрейд возвратился к анализу культуры. Законы психической жизни индивида, сформулированные им к этому времени, были применены к объяснению культурных феноменов. Для Фрейда народы и государства являются «великими индивидами», а события истории человечества в полной мере отражают интрапсихические конфликты между Я, Оно и Сверх-Я, хотя и на более широкой арене. Народы, как и отдельная личность, могут страдать от конфликтов или травм вследствие воспоминаний, уходящих корнями в глубокую древность. Подобно отдельному человеку, «человечество как целое» может заболеть неврозом или «бредовыми образованиями», например в форме религиозных верований.
Психоанализ общества начинался с работ о религии. Будучи атеистом, Фрейд материалистически интерпретировал психологические корни религиозных верований на протяжении всей своей жизни. Работы Фрейда позволяют воспроизвести логику его рассуждений. Защищаясь от враждебных сил природы, человек, подобно маленькому ребенку, пытается компенсировать свою слабость фантазиями величия и независимости. Основной формой проявления таких фантазий является вера в Бога. Последняя ограничивает мышление и проявляет себя так, словно «мир – это детская комната». Одна из ключевых идей Фрейда состоит в том, что в религии, как в зеркале, проявляются инфантильные потребности и переживания индивидов [141].
Фрейд проводит параллель между верующим человеком и невротиком. В работе «Навязчивые действия и религиозные обряды» (1907 год) он подчеркивает, что религиозные церемониалы аналогичны навязчивым действиям невротиков. И те и другие образуются на фоне внутренних запретов. При этом запреты могут касаться ничтожных мелочей, которые, однако, должны исполняться самым скрупулезным образом, поскольку в противном случае все нужно повторить сначала. Обычно такие действия сопровождаются сомнениями и страхом сделать что-нибудь не так [141].
Как и в случае навязчивых действий, в религиозных отправлениях истинные мотивы поведения остаются бессознательными. Для тех и других характерно, что человек ведет себя так, словно над ним довлеет чувство вины. В свою очередь, оно порождает страх ожидания беды, который усиливается в ответ на искушения. Таким образом, религиозный церемониал возникает как защитное поведение, ограждающее от сексуальных или агрессивных влечений. Если такие предосудительные импульсы все-таки прорываются, набожный человек пытается защитить себя покаянием. Фрейд приходит к выводу: «Невроз навязчивости следует понимать как патологический эквивалент религиозного образования, невроз – как индивидуальную религиозность, а религию – как универсальный невроз навязчивости» [163. С. 268].
Религия становится движущей силой развития культуры через отказ от влечений. Вера в божество имеет ту же природу, что и мифология. Бессмертие, воздаяние, потусторонние силы, по мнению Фрейда, это все – эндопсихические мифы, а точнее неясные образы нашего собственного внутреннего мира, спроецированные вовне. В работе «Поэт и фантазирование» (1908 год) Фрейд писал: «Вполне вероятно, что мифы соответствуют искаженным остаткам желаний-фантазий целых наций, вековым мечтаниям юного человечества» [141. С. 134].
Беспомощность человека, не связанная с детскими переживаниями, например страх перед трудностями судьбы, по Фрейду, не имеет отношения к религии. В качестве реакции на нее взрослый человек демонстрирует «здоровые качества»: упорство, стойкость и принятие реальности.
Следующая идея Фрейда касается очевидной, с его точки зрения, связи между отношением к Богу и отношением к отцу. Фрейд рассматривал постоянное воспроизведение эдипова конфликта в ряду поколений людей как основу для проекции личного божества. В эссе «Воспоминание детства Леонардо да Винчи» (1910 год) читаем: «Психоанализ показал, что личный Бог в психологическом отношении есть не что иное, как возвеличенный отец, и каждый день демонстрирует нам, что молодые люди утрачивают религиозную веру, как только у них рушится авторитет отца» [141. С. 205].
Таким образом, Фрейд видит корень религиозной потребности в «родительском комплексе». Всемогущий, справедливый Бог и милостивая природа являются сублимациями ранних детских представлений об отце и матери.
Другим источником страха, приводящим к религиозным чувствам, выступают культурные запреты. Фрейд обращает наше внимание, что культура в целом построена на подавлении влечений. Подавленные сексуальные и агрессивные влечения сублимируются в творчество, а также религию и другие формы социальной жизни. Вместе с тем с ограничением сексуальной активности у народа в целом возрастает страх жизни и страх смерти.
Сексуальная неудовлетворенность может не только сублимироваться в социально приемлемые формы активности, но и приводить к неврозам. Фрейд указывает на один из наиболее распространенных механизмов такого превращения: неудовлетворенная мужем невротическая женщина становится слишком нежной и тревожной по отношению к ребенку – в этом случае мать полностью переносит свою потребность в любви на ребенка; это, в свою очередь, возбуждает эмоциональную жизнь ребенка, заставляя его в самом нежном возрасте испытывать сильные чувства, к которым он не готов, – любовь, ревность и ненависть. Если чрезмерная чувственная стимуляция сопровождается при этом строгим воспитанием и запретом сексуальных проявлений, то формируется конфликт между рано пробудившейся сексуальностью и сдерживающей ее силой. Этот конфликт содержит в себе все для последующего невроза [163]. В «Анализе фобии пятилетнего мальчика» (1909 год) Фрейд выдвигает требование «сделать индивида при наименьших потерях в его активности социально полезным и пригодным для культурной жизни». Он считает это вполне возможным и необходимым без обращения к религии [117].
Идея Карла Юнга относительно того, что фантазии некоторых душевнобольных людей и невротиков совпадают с мифологическими космогониями древних народов, побудила Фрейда исследовать эту тему и написать ряд работ, особое место среди которых занимает такое произведение, как «Тотем и табу» (1912 год). Здесь Фрейд впервые пытается применить психоаналитические идеи к «невыясненным проблемам психологии народов». Опираясь на труды Фрезера, Вундта, а также на многочисленные этнографические исследования, Фрейд изучает сходство между ребенком, невротиком и примитивным человеком. В ходе изучения автор выдвигает революционный для своего времени тезис, что культура, религия, право и мораль происходят из одного психического источника – эдипова комплекса. Отныне этой психоаналитической метафорой будут пронизаны все работы Фрейда [139].
Фрейд отталкивается от допущения, что между примитивными народами и невротиками есть некое «родство». Многочисленные этнографические данные свидетельствуют о том, что тотемизм (вера в то, что род происходит от какой-либо части природы) у первобытных людей был основным социальным и религиозным институтом. Тотем (животное, растение, сила природы, волшебное свойство, праотец, ангел-хранитель) почитался как родоначальник, могущественный покровитель племени и символ его спаянности. Принадлежность к одному тотему означала для соплеменников нечто большее, чем просто родство по происхождению или по крови. Люди общего тотема не могли заключать между собой брак, нарушение этого предписания предвещало опасность для всего сообщества и каралось как тяжкое преступление.
Фрейд приходит к выводу, что страх инцеста представляет собой универсальную черту, характерную одновременно и для дикаря, и для ребенка, и для невротика. Например, ребенку вследствие длительной и тесной связи с родителями может быть присуще желание инцеста, которое впоследствии вытесняется – становится бессознательным. В случае с невротиком наблюдается инцестуозная фиксация либидо, представляющая собой «ядерный комплекс невроза». Любое общество накладывает на инцест запрет – табу. Полинезийское слово «табу» по смыслу близко к латинскому «sacer», греческому «hagios», еврейскому «qadosch». Оно совпадает с нашим понятием «священного ужаса» — переживания, что существует нечто святое и вместе с тем страшное и запретное. Обычно табуированные запреты лишены очевидной логики, а происхождение их неясно. В то же время на них основана вся социальная жизнь. Вильгельм Вундт называет табу самым древним неписаным законодательным кодексом человечества.
В качестве источника табу Фрейд рассматривает страх перед действием демонических сил. Фрейд вновь проводит параллели с неврозом навязчивости, для которого он считает подходящим название «болезнь табу». При навязчивостях запреты столь же загадочны и немотивированны (например, запрет прикосновения), как и табу, они возникают вследствие исходящей изнутри угрозы наказания. При этом в отношении одного и того же объекта проявляется амбивалентное поведение. Это означает, что один элемент (например, запрет) осознается, другой же (например, желание) остается в бессознательном человека. Неосознаваемое желание умеет обходить запреты с помощью замещающих объектов, а царящее при этом в психической сфере напряжение проявляется в компромиссных действиях – раскаянии и стремлении искупить вину.
Подводя итоги, Фрейд, говорит: «Табу есть древний запрет, навязанный извне (авторитетом) и направленный против сильнейших вожделений людей. Желание нарушить его сохраняется в их бессознательном; люди, соблюдающие табу, испытывают амбивалентное отношение к тому, что подлежит табу» [139. С. 229].
Через осознание вины после нарушения табу Фрейд подходит к вопросу о феномене совести, которую он описывает как внутреннее отвержение некоторых существующих у нас желаний, в основе которого лежит страх. И обсессивный невротик, и первобытный человек боятся за кого-то другого – за любимого человека, любимую вещь или свой род. Фрейд проводит следующие аналогии: «Можно сказать, что истерия представляет собой карикатуру на произведение искусства, невроз навязчивости – карикатуру на религию, паранойяльный бред – карикатурное искажение философской системы» [139. С. 266].
Рассматривая магию, Фрейд говорит, что в ней мысленные отношения путаются с реальными. При этом главным считается «подобие совершенного действия и ожидаемого события». Например, если я хочу, чтобы пошел дождь, мне нужно помолиться. Здесь имеет место фантазийное исполнение желаний. Таким образом, ведущую роль в магии играют желания и «всемогущество мысли», при котором признается только то, что соответствует желаниям.
Вслед за Дарвином Фрейд предпринимает грандиозную попытку «исторически вывести» феномен тотемизма и распространить его на формы нашей культуры и религии как возвращение вытесненного психического материала человечества. Для этого он сравнивает страх ребенка и первобытного человека перед животными. Фрейд находит причину этого страха в «отце». Он утверждает, что благодаря эдипову комплексу и страху кастрации ребенок занимает амбивалентную эмоциональную позицию по отношению к отцу. Ребенок освобождается от душевного бремени, если переносит враждебные и тревожные чувства на суррогатного отца. Из страха перед отцом ребенок отождествляет себя с животным и реагирует на него столь же амбивалентно, как и на отца.
Аналогично этому первобытные люди идентифицируют себя со своим животным-тотемом и проявляют по отношению к нему как прародителю амбивалентные чувства. Почитаемое тотемное животное торжественно умерщвляется и по едается за особой обрядовой тотемной трапезой. Праздничное жертвоприношение дает возможность радостно возвыситься над собственными интересами, подчеркнуть общность между собой и божеством.
В работе «Тотем и табу» Фрейд, по существу, создает психоаналитический миф о первобытной орде. В соответствии с гипотезой о тотемической трапезе братья, изгнанные отцом за то, что возжелали его жен, однажды сговорились, убили и съели отца. Так был положен конец отцовской орде. Жестокий праотец был, несомненно, образцом, которому завидовал и которого боялся каждый из братьев, теперь в акте поедания они осуществили идентификацию с отцом, присвоив себе часть его силы. Тотемная трапеза, возможно первое празднество человечества, была повторением и торжеством в память этого знаменательного преступного деяния [139].
Фрейд предположил, что после убийства братьями отца и идентификации с ним они столкнулись с усилением «нежных» побуждений в форме сознания вины и раскаяния. Мертвый отец стал вызывать еще более сильные чувства, чем при жизни. То, чему прежде он мешал, люди запретили теперь себе сами, оказавшись в психическом состоянии столь хорошо известного нам из психоанализа запоздалого послушания. Они отреклись от своего поступка, объявив недопустимым убийство заменителя отца – тотема. Они также запретили себе прикасаться к женщинам своего рода. Так из сознания сыновней вины они создали два фундаментальных табу тотемизма – неприкосновенность тотема и запрет инцеста.
По мнению Фрейда, все возникшие позже религии имеют аналогичное происхождение. В их основе лежит великое драматическое событие, после которого человечество не может обрести покоя. Согласно Фрейду, человеческое общество основывается на соучастии в совместно совершенном преступлении, религия – на сознании вины и раскаянии, нравственность – отчасти на требованиях этого общества, отчасти на покаянии, вытекающем из сознания вины. Таким образом, Фрейд прослеживает две линии, ведущие к религии: мотив тотемной жертвы и отношение сына к отцу. Он пишет: «Каждый создает Бога по образу своего отца так, что его личное отношение к Богу зависит от отношения к физическому отцу и вместе с ним колеблется и меняется и что Бог, в сущности, есть не что иное, как возвеличенный отец» [139. С. 336].
С точки зрения психической динамики это выглядит следующим образом: озлобление против отца – его убийство – раскаяние и возрастание тоски по отцу – возникновение идеала, воплощающего неограниченность власти отца и готовность ему подчиниться. Идеал (божество) вначале принимает форму тотемного животного и лишь на более поздней ступени развития религиозного чувства превращается в Бога. Крайней формой искупления и отрицания злодеяния человека, по Фрейду, является принесение божеству жертвы. Сначала в жертву приносили людей, а затем настал черед и самого Бога. Христос «принес в жертву свою собственную жизнь и этим освободил братьев от первородного греха».
В заключение Фрейд пытается перебросить мостик от первобытной орды к нам, современным людям. Он находит его в массовой психике, «в которой осуществляются те же душевные процессы, что и в жизни отдельного человека». Оба главных запрета тотемизма – не убивать тотемное животное и не вступать в отношения с женщиной, принадлежащей тотему, – по содержанию совпадают с обоими преступлениями Эдипа – убийством отца и женитьбой на матери. Запреты на подобные действия закреплены религией, преобразованы в запрет убивать брата, а затем и убивать вообще. Согласно Фрейду, рассмотренные психические процессы продолжаются в следующем поколении благодаря «устному преданию и традиции», а также «наследованию психических диспозиций».
Позднее, в работе «Будущее одной иллюзии» (1927 год), Фрейд обращается к перспективам культуры и религии. По его мнению, религиозные представления надлежит преодолеть как «часть инфантилизма». В этом отношении Фрейд возлагает особые надежды на позитивное влияние психоаналитических идей [119].
Культура, по Фрейду, является результатом не столько труда, сколько отказа от влечений. Каждый человек в своем культурном развитии должен преодолеть собственные антисоциальные тенденции. Такие тенденции, считает Фрейд, проявляются в том, что люди «по природе своей не любят работать, и доводы бессильны против их страстей» [119]. Определенную роль в культурном процессе играет влияние вождей, которые «добились обуздания своих собственных порожденных влечениями желаний». Но гораздо более важна способность конкретного человека к воспитанию. В случае болезненной наследственности или чрезмерной силы влечений воспитание и культурное развитие затруднены.
Главным достоянием человеческой культуры Фрейд провозглашает не материальные блага, а духовное богатство в виде нравственного уровня членов общества, в виде обладания идеалами и художественными творениями. Ведущими позитивными источниками человеческого удовлетворения, по мнению Фрейда, выступают: нарциссическая гордость за успешно сделанную работу и удовольствие от искусства. Напротив, религия является проявлением беспомощности и одновременно способом преодоления бессилия человека перед лицом неумолимой природы или судьбы. Беспомощность порождает состояние постоянного тревожного ожидания, наносит тяжелую обиду естественному нарциссизму.
Человек нуждается в утешении и избавлении от неуверенности. Чтобы справиться с тревогой перед стихиями, человек стремится очеловечить (персонифицировать) природу. Это, в свою очередь, приводит к рождению божества. Сначала боги защищают человека от природных стихий, а по мере развития человечества – от превратностей судьбы, воли рока. Богу поручается примирить человека с жестокостью судьбы, особенно в таком его проявлении, как смерть, а также вознаградить за страдания и лишения, выпадающие на долю людей в совместной культурной жизни. Постепенно над богами возвысилось единое божественное существо, наделенное небывалой мудростью, добротой и справедливостью.
Фрейд сравнивает религию с массовым неврозом, который, однако, спасает отдельного индивида от личного невроза. Фрейд вновь и вновь повторяет, что альтернативой религиозному мышлению выступает научное познание. Одновременно с признанием важности науки и творчества Фрейд выдвигает требование любви к людям, эта любовь, по его мнению, должна занять место религии и представлять собой основную задачу культуры.
