– Ах, будь я проклят… – удрученно пробормотал Сальватор, сворачивая в переулок со звучным названием Цаннаджатта.
Одинаковые домики на две семьи – белые, под красными черепичными крышами, в окружении цветочных клумб – стояли по одну сторону дороги, а по другую сторону тянулся сад, где уже совсем по-осеннему пламенели клены. «Скандинав» подрулил к дому Рафаэля, и с минуту мы сидели в машине, собираясь с духом.
– Ну, пойдем, – наконец сказал он, и мы вышли.
Жалюзи на окнах были опущены. У крыльца стояла кадка с аспарагусом – целое зеленое облако – и лежала игрушечная собачка с круглыми глазами. Кому-то попадет: Эльвира строго следит, чтобы дети собирали игрушки. «Нельзя бросать собачку одну, ей очень грустно», – буквально услышал я укоризненный голос. Собачка и впрямь глядела печально, лежа возле кадки на боку. Я подобрал ее, а Сальватор позвонил в дверь.
Дом отозвался нежной мелодией. Обычно вслед за тем раздавались крики и топот двойняшек, которые неслись узнать, кто пришел в гости. Однако сейчас было тихо. Сальватор снова позвонил. Нет ответа.
– Еще не вернулись с прогулки? – предположил я с сомнением.
Время к полудню, солнце жарит вовсю. В такую пору Эльвира детей не выгуливает.
Мы прошли вдоль дома и поднялись на соседнее крыльцо. Нам открыла донна Пилар.
– Кто пришел! – обрадовалась она. – Тео, голубчик, заходи. Проходите, – радушно пригласила она Сальватора. – Их с самого утра никого нет, – сообщила донна Пилар, предупреждая мой вопрос. – Всей семьей куда-то тронулись.
– Во сколько?
– Вот не скажу. Я в полвосьмого поднялась, а у них тишина, какой в жизни не бывало. На всякий случай сходила к ним, позвонила в дверь. Молчок! Ну, думаю, куда это Рафаэль повез свой выводок? Да еще мне ни словом не сказавшись, – закончила она с обидой.
Донна Пилар – немолодая, царственного вида сеньора, со сложной прической. На это сооружение идут гребни, заколки, искусственные цветы и еще Бог весть что, разноцветное и блестящее. Сильвия, восьмилетняя дочка Рафаэля, однажды призналась мне по секрету, что ей тоже хочется носить на голове такое богатство, но мама не разрешает, говорит «безвкусно», а почему безвкусно, если так красиво, и у самой Сильвии есть только гребешок «под черепаху», и в нем было три жемчужины, но одна выпала и потерялась. Назавтра я привез ей набор дорогих итальянских заколок. Сильвия визжала от восторга; Рафаэль огорчился, что сам не сообразил порадовать свою любимицу, а Эльвира сказала, что незачем баловать детей и что единственный ребенок, которого стоит баловать за его заслуги, – это Тео Вальдес. Несколько задетый, я возразил, что уже давно в состоянии побаловать себя сам, а присутствующая тут же донна Пилар безо всякого стеснения заявила Эльвире:
– Ты бы присматривала за этим ушлым «ребеночком». Он выждет десять лет и женится на твоей дочке.
Рафаэль усмехнулся, у Эльвиры изумленно округлились глаза. Потом она с шутливым отчаянием махнула рукой:
– Ладно, пусть. Тео, отдаю самое дорогое! Но через десять лет.
Ложь: самое дорогое у нее – шумные двойняшки, а мне этого добра не надо. Сильвия приняла болтовню всерьез, струхнула и бросилась за поддержкой к Рафаэлю:
– Папа! Тео очень хороший, но через десять лет он будет старый!
Ну и смеялись же мы…
– Вот замечательно! Рафаэль уехал! – вскричал я возмущенно, обращаясь к Сальватору. – А где та заявка, будь она неладна? Донна Пилар, у вас есть ключ от их половины; откройте, пожалуйста. Нам нужен один документ – наверное, он у Рафаэля на столе.
– Вот так нужен, – подтвердил «скандинав», проводя ребром ладони по горлу.
Соседка посмотрела на него с подозрением.
– Я не буду входить в дом. – В серо-голубых глазах светилась небесная чистота и невинность. – Тео может сам поискать.
– Нет уж, – решила донна Пилар, – я тоже пойду. А то мало ли что Эльвира потом скажет.
Она уплыла в глубь дома и возвратилась с внушительной связкой ключей.
– Идемте. Та-ак, – донна Пилар на ходу перебирала брякающую связку, – от гаража, от бабушкиного сундука… от верхнего замка, от нижнего. Или нет? Ах, это уже старье, надо выбросить…
Она впустила меня в дом; Сальватор, вопреки обещанию, вошел следом, однако дальше холла не продвинулся. Подозрительная донна Пилар осталась его сторожить, а я прошел в гостиную. Все на своих местах, в вазе на столе – белые лилии, на скатерти разложены вышитые салфетки. В спальне порядок, постель безупречно застелена. Откинув покрывало, я посмотрел: абсолютно свежие простыни. Похоже, в эту ночь здесь спать не ложились. Я заглянул в детскую. Постели двойняшек прибраны кое-как, в комнате Сильвии покрывало висит на стуле. Детей спешно подняли и увезли. Куда, хотелось бы знать.
Я прошел в кухню. В раковине – гора кофейных чашек. Это не значит, что был десяток гостей, просто Эльвира наливает новую порцию кофе в свежую чашку. Немало выпито – не один час сидели. Судили да рядили, а потом Рафаэль встретился с блондином на синем автомобиле, и они двинулись в Сан-Себастьян. Может, с ним и сидели за кофе?
В холле Сальватор потчевал донну Пилар небылицами про нашу школу, донна смеялась и говорила что-то с укоризной. На столике я заметил шипастую раковину, которая служила пепельницей для гостей. Раковина была пуста, и я сунулся в мусорное ведро. Есть! Великолепный улов: две сигареты – неприкуренные, с пожеванным фильтром. Мой старший брат, когда нервничает или размышляет, сует в рот незажженную сигарету, а потом выбрасывает. Итак, Джен был здесь. Посидел с Рафаэлем, затем куда-то увез Эльвиру с детьми и отправился в Сан-Себастьян. Выехал отсюда прежде Рафаэля и успел в два места. Но почему он оказался с бандитами? Если бы Джен просто подъехал и стал свидетелем перестрелки, он бы не орал на убийц – он бы молча передавил колесами одних и расстрелял оставшихся.
– Тео, ты что там застрял? – донесся требовательный зов донны Пилар.
– Иду. – Я вышел в холл. – Нет заявки! О чем Рафаэль думал? Кто работать должен, а?
– Ты его заместитель, ты и работай, – отозвался Сальватор с непринужденной брюзгливостью.
– Ага! Он приедет и мне хвост накрутит…
Поблагодарив донну Пилар, мы ушли. В машине я рассказал «скандинаву» о найденных сигаретах Джена.
– На месте Рафаэля я бы так и сделал, – заметил Сальватор. – Почуяв опасность, отослал бы из города семью под надежной охраной.
Я едва сохранил спокойный вид. «Под надежной охраной»! Во что Джен впутался?!
– Что дальше? – спросил я у «скандинава».
– Сыщик у нас ты, а я скромный охранник. Но я бы прошелся по соседям и поспрашивал, не видел ли кто чего-нибудь.
И мы двинулись от дома к дому. Увы – после часу ночи в этом районе спят крепко, и ни единая душа не видела ничего, кроме снов. В последнем доме, куда мы наведались, жила дальняя родственница Эльвиры; она осчастливила нас сплетней, что Рафаэль изменяет жене «с гадкой девицей из своей школы мордобоя» и что Эльвира это терпит лишь ради детей, а то ушла бы давно, и он бы горько пожалел, потому как где еще найдет вторую такую умницу и красавицу, и… Мы поспешили убраться, чтобы не тратить попусту время.
– Старая карга болтает почем зря, – зло бросил я, садясь в машину.
– Слухи про Рафаэля и Лауру давно ходят. Не знаю, кто их сеет…
– Удавил бы того сеятеля! – перебил я.
– Считается, нет дыма без огня.
На сей раз я смолчал, чтобы не поругаться с Сальватором. Всем известно: еще в бытность Рафаэля начальником губернаторской охраны Лаура была его любимой ученицей. И не более того. Не станет влюбленная в моего брата Лаура искать утешения с кем-то другим – не тот у нее характер.
Мы подъехали к нашей школе. «Генерал-М» располагался в двухэтажном здании с обширным подвалом, где у нас был тир. Перед домом стояли два мощных платана и был искусственный водопад: по сложенной из дикого камня стене веселая вода стекала в болотце, в котором цвели белые каллы. С торца к дому был пристроен новехонький гараж, а за ним, на бывшем пустыре, оборудована площадка для автовождения в критических ситуациях – с трамплинами, лестницей и тупиками для разворота на одном колесе. Рафаэль мечтал купить компьютерные тренажеры, но на них пока нет денег… и боюсь, не будет никогда.
– Братишка, – Сальватор ловко втиснул «фиат» на свободное местечко в тени платана, однако не торопился вылезать из-за руля, – не возражаешь, если на правах твоего бывшего телохранителя я дам один совет?
– Давай. – Я заинтересовался: прежде разрешения у меня не спрашивали – советы мне просто давали, а то и навязывали.
– Держись подальше от Торреса. Я понимаю, он друг Генерала и Рафаэля, но все-таки… Не водись с бандитом.
– С бывшим, – поправил я, обидевшись за Габриэля. Весной он ради меня чуть не отправился на тот свет, и я этого не забыл.
– Торрес умен и очень опасен.
– Опасен, если он враг, – возразил я.
– Нетрудно проморгать, когда друг превратится во врага. А сейчас надо позаботиться о репутации школы, – закончил Сальватор.
– Для всех непосвященных Рафаэль уехал по семейным делам.
Мы поднялись в директорский кабинет. На диване сидела Лаура с журналом о стрелковом оружии на коленях, а в другом углу читал какую-то книгу Диего. С Диего я тоже дружу, как с Сальватором. Он самый младший из инструкторов, почти мой ровесник, и любит вспоминать, как давал мне напрокат свой выходной костюм и во что я его превратил, удирая по грязище от бандитов Грека. Нынче одно из любимых развлечение Диего – попросить у меня взаймы что-нибудь несуразное: ручку от кофейной чашки или ножку стола.
Он отбросил книгу, когда мы вошли, и вскочил.
– Тео! Где твой брат? Генерал ведет занятия жестко, но в пределах разумного. А эта вот сеньорита, – Диего ткнул пальцем в сжавшуюся Лауру, – за четверть часа сломала чужой палец и нос и двоих послала в отключку. Это называется работой? Теоретическое занятие по первой помощи мне пришлось сделать практическим! И отпустить людей по домам, потому что они на ногах не стояли.
– Тебе замечание, – сказал я Лауре. Странно было, что Я делаю замечание ЕЙ.
– Это еще не все. – Диего в сердцах пнул свой стул. – После таких ее зверств один человек ушел с курсов! Хотели двое, но второго я отговорил.
– И вычет из зарплаты, – добавил я.
Лаура вскинула расстроенные глаза.
– Я нервничала. Из-за Джена с Рафаэлем. Где они?
Я не был готов ей рассказывать.
– Кто ушел? – спросил я Диего.
– Мигель Перес. Самый скандальный. Помнишь, он жаловался на Генерала, и Рафаэль его отметелил. Деньги за остаток курса я возвращать не стал, сказал, пусть к самому Рафаэлю приходит. Перес явится завтра.
Мы с Сальватором переглянулись. Отлично заботимся о репутации фирмы, дальше ехать некуда. Я перевел взгляд на рекламный плакат на стене. Лючия протягивала Сильвии цветок, Джен улыбался – сильный, спокойный, уверенный в себе; Рафаэль глядел настороженно, спинным мозгом почуяв опасность.
«ГЕНЕРАЛ-М»
школа телохранителей
охранные услуги
МЫ ВАС ЗАЩИТИМ
Да уж, защитили.
Я сел к телефону и вызвал инструкторов, которые оказались в школе: четырех человек выдернул с занятия по автовождению и двоих – из тренажерного зала, где они занимались для собственной пользы. Из тира вызывать не стал – оставлять группу без присмотра там не стоит.
Парни собрались. Проверенные, надежные сотрудники; Рафаэль взял в свою школу самых лучших, с кем проработал не один год на вилле у губернатора Спиро Тоски. Хороший телохранитель умеет держать рот на замке. Тем не менее, я не стал выкладывать всю правду.
– Мы остались без Рафаэля и без Джена. Где они и что с ними, неизвестно. Охранной фирме не к лицу потерять директора и старшего инструктора, поэтому для всех чужих Рафаэль уехал по неотложным семейным делам.
– А Генерал отправился в столицу добывать компьютерные тренажеры, – добавил Сальватор. – Подержанные, но работающие.
Повисло тревожное молчание.
– Они вернутся? – наконец вымолвила Лаура.
Я пожал плечами.
– Кто их ищет? – мрачно глядя в пол, осведомился Лауренсио, бывший дежурный у мониторов, а теперь – классный инструктор по вождению.
– Полиция и начальник губернаторской охраны.
– А мы?
– И мы тоже.
– Не имея никакой информации?
– Когда понадобится, тебе дадут вводную, – обещал Сальватор.
На столе звякнул телефон; я снял трубку.
– Рафаэля Пьятту! – рявкнул грубый, низкий голос, обладатель которого вмиг вызвал у меня отвращение.
– Сеньор Пьятта в отъезде.
Грубиян бросил трубку. Я не стал класть свою на рычаг.
– Нужно поставить определитель номера. И «прослушку», – сказал я, размышляя вслух. Хотя чем это теперь поможет?
– Пресвятая дева, – сокрушенно вздохнул кто-то. – И так сплошные долги, а еще этому гаду деньги возвращать.
Лаура вздрогнула. Вот уж некстати пришелся скандал с нервным Пересом.
– Он бы и так ушел, – заявил Ринальдо, наш психолог. – Поначалу учился как все, а последние две недели баклуши бил. Ни тренингов ему не надо, ни ролевых ситуаций.
– Даже типы отравлений не усвоил, – Диего раздраженно щелкнул пальцами. – Как будто не свои кровные заплатил. Да я бы на его месте пахал – шкуру с инструкторов спускал бы!
– Ну и пусть катится, – буркнул Джанни. – Сплошной вред от него: у двух машин сцепление разнес.
– Оплату возвращать такому обормоту – себя не уважать…
Я подумал, что лишь под дулом пистолета верну деньги бездельнику и скандалисту. Оно, конечно, не Бог весть какая сумма, однако это зарплата наших инструкторов. В мозгу вдруг проклюнулась робкая, еще не оформившаяся мыслишка.
– Ребята, стоп. Перес уже нарывался на мордобой у Рафаэля. Может, с той поры и готовился сваливать?
– Вряд ли, – возразил психолог Ринальдо. – Он после того с неделю вкалывал, а затем уж начал дурака валять.
– Да ну его к дьяволу! – взорвался Диего. – Из-за всякой мрази голову ломать, когда… – он осекся.
– Не затаскал бы он нас по судам, – заметил Джанни. – С него станется.
У Лауры страдальчески изогнулись брови. Решено: рукопашный бой она вести не будет, пусть стреляет в тире.
– Всем спасибо, все свободны. – Я поднялся. – Если вспомните что-нибудь по существу дела, шепните.
Все ушли, кроме Сальватора и Лауры.
– Тео… – начала она; голос дрогнул и сорвался. – Что с ними?
Я не ответил, набирая на своем «мобильнике» номер телефонной службы. Решили молчать – будем молчать, ни для кого не делая исключений. Даже для Лауры, у которой – я вижу – сердце рвется от тревоги. Выяснилось, откуда звонил требовавший Рафаэля грубиян: с автозаправки в сотне километров от Альба-Лонги.
– Тео! – взмолилась Лаура. – Ну пожалуйста!
Сил не было смотреть на ее отчаяние.
– Не переживай. Они вернутся, оба, – пообещал я опрометчиво. – Теперь вот что, – я взял расписание занятий, – рукопашку ты пока вести не будешь…
Я распределил занятия по-новому; две группы Джена хотел передать Сальватору, но «скандинав» отказался.
– Ты, братишка, взялся за расследование, – объяснил он, когда Лаура ушла, – и тебе нужен напарник. Взрослый, солидный, вызывающий доверие человек вроде меня. У которого, кстати, есть машина; а у тебя нет.
– Услуги телохранителя…
– Бесплатны, – перебил он. – Собственно, и частный сыск фирма тебе не оплатит. Есть хочешь?
– Нет. – Я отомкнул ящик стола, в котором Рафаэль хранил личные дела наших курсантов.
– А я пойду чего-нибудь кусну.
Оставшись один, я из стопки прозрачных папок выбрал дело Мигеля Переса, вгляделся в наклеенную фотографию. Тяжелый подбородок, который перевешивает лоб, неприятно пухлые губы; он пытается скрыть их под усами, но чахлые усы не помогают. Что этот Перес – психанул из-за Лауры или на самом деле полмесяца готовился бросить школу? Почему сразу не ушел, как только задумал? Может, его жена понукала и заставляла учиться? Не женат. А кто оплатил обучение? Некая организация под названием «Загогули». Что за ерунда? Как мог Рафаэль принять деньги от «Загогули»? Он хоть проверил, что это за контора такая? Адрес указан, телефона нет. Включив компьютер, я зашел в справочный сайт. Нет там никакой «Загогули». Хотя это ничего не значит, базы данных в Альба-Лонге еще те; уж я не раз с ними сталкивался.
Скандальный Перес и его дурацкая «Загогули» странным образом тревожили, заставляли размышлять. Ушел тот самый человек, у которого была стычка с Рафаэлем, и в тот самый день, когда Рафаэль… убит? похищен? Скажем так: исчез.
Ну, не мстил же Перес таким образом за мордобой! Да и не расправу наш директор учинил, а показательный учебный бой и только. Лично я благодарил бы за науку. Нет, в месть скандалиста я не верю.
А каковы его результаты предварительных тестов? Удивительные дела. Перес не годится в телохранители, он практически безнадежен – однако Рафаэль его взял. За какие заслуги? Разве что от безденежья; по сравнению с другими фирмами мы учим своих курсантов долго – четыре месяца против двух-трех недель – и почти даром.
Я потер виски. Даже от безденежья наш гордый Рафаэль не позабудет о репутации школы и не возьмется обучать человека, который нас опозорит. Ладно, оставим это. Я рассматривал фото, пытаясь представить Переса таким, каков он нынче: не единожды битый, с распухшей мордой, с синяками. Красавец, одним словом.
Спохватившись, я набрал номер Диего.
– Тео говорит. Пересу сломали нос или палец?
– Ему-то как раз ничего – испугом отделался. Нос у Кальтельерри, а палец у Савво.
– Спасибо.
А кто утром сказал: «Пьятты сегодня не будет»? Когда я проходил мимо открытого зала, а они орали «Убейте меня!» и готовились «убивать» инструктора. Я прикрыл глаза, сосредоточился. У меня отличная слуховая память, я помню всяческие разговоры и множество разных голосов, а уж как лекции запоминал, когда учился!.. «Пьятты сегодня не будет», – заново услышал я негромкое, едва различимое в общем хоре, и вновь расслышал ломкую ноту в конце, словно говоривший выпалил, не подумав, а затем прикусил язык.
Вскочив из-за стола, я сунул дело Переса в ящик, запер директорский кабинет и спустился в тренажерный зал, где Ринальдо и еще один инструктор яростно качали себе пресс. Рафаэль не одобряет увлечение «железом» и не устает повторять, что от культуристов в нашем деле проку мало, но тренажеры притягивают людей, как магнит.
– Ринальдо, прервись и послушай.
Наш психолог сел, тяжело дыша, отер пот с верхней губы.
– Пьятты сегодня не будет, – проговорил я, подражая неизвестному, но не слишком удачно – не далась заключительная ломкая нота. Я повторил фразу. – Кто это сказал?
– Перес, – уверенно заявил Ринальдо. – Когда?
– Утром. – Я повернул из зала.
– Эй, братишка! – Ринальдо настиг меня за порогом – полуголый, блестящий от пота. – У тебя нет права на арест и допрос, нет лицензии на частный сыск.
– Зато есть дублер – известный тебе Сальватор Ортега.
– О-о-о! – вскричал Ринальдо. – Твоими похождениями с Генералом и Сальватором мы еще при Тоски были сыты; вся охрана стояла на ушах.
– Лично ты, – произнес я, глядя ему в глаза, – сегодня с утра пил кофе и готовил лекцию о психологии злоумышленников. А я по телефону слышал все, что происходило с Рафаэлем. Тебе ясно?
– Ясно, сыщик ты сумасшедший. – Изменившись в лице, Ринальдо тихо спросил: – Он жив, ты уверен?
Я пожал плечами и ушел. Из холла созвонился со «скандинавом»:
– Выезжаем. Я взял след.
– Бегу. – Он что-то жевал. – Ты расписался за оружие?
– И не подумал.
В работе охранной фирмы столько формальностей, что если честно блюсти бюрократию, заниматься делом будет некогда.
Я с минуту прождал на улице, и «фиат» Сальватора подъехал.
– Виа Мацца, дом тридцать семь.
Покатили. Дорогой я рассказал все, что прочитал в папке Переса, и о его утренней реплике. Сальватор недоверчиво хмыкнул.
– По-твоему, эта шпана в курсе, что готовилось покушение? Да кто ему доверится, крикуну?
– Он мог знать, что Рафаэль едет в Сан-Себастьян с блондином на синем автомобиле и намерен там задержаться. Может, блондин и похитители из разных команд.
– Я верю в твою интуицию.
Поглядывая на дорогу и невольно отмечая, как тормозит и трогается Сальватор, как он держит руль и переключает передачи, я поразмыслил о жизни, о себе и о старших товарищах. Не дурят ли мне голову, притворяясь, будто ожидают от моего расследованию блестящих результатов? Пожалуй, мне ловко подыгрывают и сейчас взяли под крыло, пока мой старший брат в отсутствии. Что ж, спасибо.
Дом тридцать семь на виа Мацца оказался дешевой семиэтажной коробкой, стены которой раскалились под солнцем. Над каждым из подъездов была терраса на бетонных столбах, и Сальватор загнал машину в благодатную тень. На одной из террас был разбит маленький садик с чахлыми кустиками; под садик-то мы и вошли.
Лифт не работал, и мы по душной, не самой чистой из лестниц забрались на шестой этаж. На площадку выходили двери четырех квартир. На стене была размашистая, сделанная черной краской надпись; ее закрасили зеленым, но слова упрямо проступали: «Мигель Перес – дурак и мафиозо». Ознакомившись со стенной росписью, я позвонил в квартиру «дурака и мафиозо». Подождал и снова нажал кнопку звонка, и не отпускал ее довольно долго.
– Сиеста, – заметил Сальватор.
– Рановато еще.
– У бездельников всегда сиеста.
Тогда я попытал счастья в квартире рядом. Дверь открыла женщина с двумя смешными хвостиками над ушами.
– Здравствуйте, – она улыбнулась.
– Добрый день. Мы из школы телохранителей, где учится сеньор Перес.
– Я вас знаю, – она улыбнулась во весь рот. – Вы Эстебан Тоски, полоумный сын…
– Нет! – затряс я головой. – Я Тео Вальдес, в трезвом уме и твердой памяти. Честное слово.
Она рассмеялась.
– Видела вас на телеэкране. Так что вы хотите, сеньор Тео Вальдес?
– У вас тут веселая надпись, – я указал на закрашенное художество. – Она что-нибудь значит или это дети баловались?
– Вы понимаете: мафиози не должны обучаться в школе телохранителей, – серьезно изрек Сальватор.
– Понимаю. Но Перес скорее дурак, чем мафиозо. Это мой сын изощрялся, – проговорила она извиняющимся тоном. – Сам еще маленький дурачок.
– Простите, а можно с ним побеседовать?
Женщина с сомнением поджала губы; хвостики у нее над ушами торчали, как изогнутые рожки.
– Это не блажь, поверьте, – Сальватор подал ей свое удостоверение.
– Ну, заходите… господа охранники. Пепе! – крикнула она.
Мы вошли. Прихожая была увешана плетеньем из соломки и букетами сухих цветов. Явился Пепе: худой подросток в бриджах и красной майке, которая была ему велика на несколько размеров; нижний край выреза был возле пупа.
– Привет, – сказал он деловито. – Кто такие?
Я снова представился и изложил свое дело. Пепе ухмыльнулся.
– Это уж давно! – он махнул рукой в сторону входной двери, за которой находилось его творение. – Я видел Мигеля с каким-то бандюком. Бандюк – как в кино. Здоровенный – во! – Мальчишка развернул согнутые в локтях руки и напряг свои худосочные бицепсы. – И рожа такая, что не подходи. У-у, страшный! – Он наслаждался, пугая нас.
– Чем страшный-то? – спросил я. – Одноглазый и со шрамом в пол-лица?
– Не-е. – Пепе всерьез задумался. – Такой… хищный. Как ягуар. Мигель его боялся, аж приседал. И льстил.
– Это как?
– А вот, – он скривил губы и запищал, передразнивая: – Ти-ти-ти, сю-сю-сю. Старался угодить.
– Ластился, – поправила Пепе мать.
– Что они делали? – продолжал я.
– А ничего. Бандюк сел в машину, в «мерседес». И уехал.
– И все?
– Все, – с сожалением подтвердил малец.
Немного. Мы поблагодарили и ушли.
– Вот людское сознание: как плечи и рожа – так сразу бандит, – пробурчал Сальватор, начиная долгий спуск вниз без лифта. – У меня, например, тоже плечи. А у Генерала лицо в шрамах…
– Тогда поехали в «Загогули».
– Это что за счастье?
– Просто – «Загогули». Так контора зовется, которая оплатила Пересово обучение.
– Отлично! – обрадовался «скандинав». – Пусть они ему и вломят за нерадивость.
Наверху открылась дверь, и раздалось звонкое:
– Эй, Эстебан! Который Тео! Подожди! – Громко топоча сандалиями, по ступеням сбежал Пепе. – Я вот еще что – Мигеля видел с твоим телохранителем. С Генералом… как его?
– Макнамарой, – подсказал Сальватор, оборачиваясь.
– Во-во. Он выходил из Пересовой квартиры, а Мигель закрыл за ним дверь. А я мусор выносил, – бодро отрапортовал мальчишка.
Час от часу не легче! Что за дела у Джена с Пересом вне школы?
– Когда это было? – спросил я.
– Ну-у… ну-у… давно.
– Две недели назад? Месяц? Год?
– Не. Не год. Может, месяц. Или два…
– Держи, – Сальватор выудил из кармана и протянул Пепе маленький значок. – Военный истребитель. Таких значков ни у кого нет.
– Класс! – восхитился парень и помчал наверх. – Спасибо!
Мы снова двинулись вниз по лестнице.
– Мне всякие значки отец делает, – сообщил Сальватор между третьим и вторым этажами. – Чтоб было чем расплачиваться с такими мальчишками.
Я взял эту премудрость на заметку.
Когда мы прибыли на плаза Таника, шесть, как был указан адрес «Загогули», я уже начал волноваться, не закрылось ли заведение на сиесту. Мы его едва нашли – такая была неприметная дверь в стене длинного дома, вместившего в себя также магазин, парикмахерскую и кафе. Дом был увит диким виноградом, и среди краснеющих листьев синели мелкие невкусные гроздья.
– А вот и «Загогули»! – сказали мы в один голос, обнаружив под виноградом невзрачную вывеску «Закко Гули». Я подумал, что Рафаэль нарочно вписал в дело Переса название с ошибкой, чтобы проверить, как я слежу за отчетностью. Смогу ли я ему похвастаться, что бдительно слежу?
Сальватор повернул ручку, и дверь открылась. Сиеста здесь еще не началась.
Маленький скучный холл, где вдоль стен множество стульев безнадежно ожидают никогда не придущих посетителей, открытая дверь, за которой виден пустой унылый стол и печальный хозяин конторы.
Сальватор поздоровался.
– Сеньор Закко Гули?
– К вашим услугам, – Гули рассматривал нас кроткими, грустными глазами. – Проходите, пожалуйста. Садитесь.
В его кабинете тоже было много стульев. Казалось, эти ожидают седоков не зря: дорогая обивка была потерта. На стене висел календарь с девушкой в бикини и искусственное растение с пыльными листьями. Рядом стояли два старинных неприступных шкафа и пустая корзина для бумаг. На столе перед Гули был включенный компьютер; на экране сверху вниз медленно плыли разноцветные шарики. Гули тоже был округлый, будто весь состоял из соединенных между собой шаров; некоторым из них не повезло и они превратились в колбаски: например, его пальцы. Кроме компьютера, стол был пуст – ни листка бумаги, ни ручки, ни телефона.
Мы предъявили наши удостоверения и уселись. Гули тихонько покачивался на стуле, словно шар, составлявший его мягкое место, был неустойчив.
– Я заместитель директора школы, – начал я вежливо. – И хотел бы поговорить о Мигеле Пересе.
Гули опечаленно повел круглой, с прилизанными волосами, головой.
– Так и знал, что он не оправдает моих надежд. Вы собираетесь его отчислить?
– Не совсем так. Кем он вам приходится?
– Сын жены от первого брака, – с убитым видом сообщил Гули. – Чем отличился наш бездельник?
По виду конторы не скажешь, что дело Гули приносит ощутимый доход. Как ни скромна плата за обучение, вряд ли у него эти деньги были лишние, и коли Перес отчислится, Гули будет рад получить часть своих денежек обратно. Не отдам.
Я выложил Гули все, что имел сказать о его капризном, склочном, избалованном и вообще не пригодном к охранному делу пасынке. Он молча слушал, горестно кивая и не ропща.
– Зачем вы вообще послали его в школу телохранителей? – закончил я с упреком.
– Увы, сеньор Вальдес, увы… Кончита надеялась, что из парня выйдет толк. Что хотя бы вы сумеете его чему-нибудь научить. Сеньор Пьятта отказывался его брать, ссылался на эти ваши психические… нет, психометические… метрические тесты. Но мы с женой так просили, так просили! Он уступил. И вот – полтора месяца занятий псу под хвост.
Не намерен ли Гули потребовать назад всю сумму? Он продолжал, покачиваясь на стуле:
– Дела у меня идут не ах, живем без роскоши. Думалось, что Мигель получит хорошую специальность, начнет прилично зарабатывать. Кончита его разбаловала, согласен. Наверное, теперь поздно исправлять…
– Сеньор Гули, вы хотите, чтобы Мигель продолжал учиться в нашей школе? – прямо спросил Сальватор.
Круглое лицо с пухлыми щеками сделалось совсем печальным, углы губ скорбно опустились.
– Он жаловался на жестокое обращение инструкторов, – произнес Гули со вздохом. – Это правда?
– Нет, – твердо заявил «скандинав». – Попробуйте заставить отпетого лодыря работать по восемь часов каждый день – он и вас зачислит в изверги.
– Вероятно, – признал Гули. – Я поговорю с ним, попытаюсь образумить. Вы уж извините, сеньоры, что так получилось. – Он поднялся. Круглый живот, обтянутый голубой рубашкой, навис над столом, карманы брюк оттопыривались.
– Сеньор Гули, извините мое любопытство. – Я тоже поднялся. – Чем вы занимаетесь?
– Я посредник. Купля-перепродажа, комиссионные. Небольшой процент.
– Вам самому не нужны охранные услуги? Качественные, профессиональные. – Я спросил об этом, потому что мы спрашиваем у всех, с кем доводится иметь дело.
Печальный Гули неожиданно засмеялся, заколыхались все мягкие шары, из которых состояло тело.
– Санта-Мария, вот уж нет! Моя скромная персона никому не мешает, а мой доход слишком тощ. Кто на него польстится? Нет, сеньоры, мне охрана ни к чему.
– Зачем ему такая прорва стульев? – спросил Сальватор, когда мы вышли из конторы. Над раскаленной, безлюдной плаза Таника дрожало марево. – Перепродает их, что ли? И ты видел торговых посредников без телефона в офисе?
– У него карманы набиты всякой всячиной. Наверняка там и «мобильник» завалялся.
– Может быть. – «Скандинав» осмотрел машину и открыл дверцы. – Но как Гули развеселился, когда ты заикнулся об охране! Как будто сам рэкетом балуется.
– Мне странно другое. Он ни словом не обмолвился о возврате денег.
– До этого еще дойдет, – «обнадежил» Сальватор. – Куда едем?
– Давай снова к Пересу. Вдруг повезет?
– Повезет нам, если лифт за это время починили.
Опять та же лестница, еще более душная и, кажется, грязней прежнего. Между пятым и шестым этажами к шороху мусора под ногами примешался какой-то посторонний звук. Сообразив, что это, мы рывком взлетели на площадку и бросились к двери Пепе и его матери. Нет, не здесь – рядом.
Из квартиры, где жил Мигель Перес, доносился низкий, тяжелый, страшный вой: плач взрослого мужчины.