Елена Граменицкая
Сказки Шварцвальда
Вика и Ира были похожи друг на друга как две капли воды, имели одинаковый рост, цвет волос и глаз. С неукоснительной точностью и тщательностью подбирали себе одинаковые платья, завязывали хвосты и начесывали челки.
Различить девочек с первого раза могла разве что мама. Только она замечала особый, вечно блуждающий по углам взгляд Виктории и пристальные глаза Ирины, смотрящие в душу и чувствующие мельчайшие оттенки настроения. После маминого трагического ухода ни одной живой душе не удавалось их угадывать , даже отцу.
Разыгрывать этого простака двойняшкам быстро надоело, хотя они и радовались каждый раз, когда удавалось завести его в тупик.
Что до «бледной моли», то она была не только глуха к особенностям внутреннего мира девочек, но и слепа, подобно кроту-альбиносу. Она ни разу не назвала их правильно по именам.
Розыгрыши с переодеванием и вечной путаницей сестры перенесли в школу, да и во взрослой жизни время от времени возвращались к невинным забавам.
Одной из последних антреприз было поступление в Академию имени Сеченова на лечебный факультет, где вместо Ирины на экзамене по специальности появилась Виктория. Не потому, что Ирина не была подготовлена, отнюдь. Просто сестры решили не рисковать. Несколькими минутами раньше появившаяся на свет старшая успешно ответила на все три вопроса, не вдаваясь в теорию. Она читала правильные решения в головах у членов комиссии.
Предпоследним и не менее изощренным розыгрышем стала свадьба Виктории. Перед смущенным Александром Рытвиным появились две невесты, два зеркальных отражения.
И не было дня веселее и грустнее одновременно, когда рука жениха протянулась к Ирине, и ей достался долгий призовой поцелуй.
До сих пор она видит удивленные и разочарованные глаза Александра, до сих пор ее сердце сжимается при воспоминании о темном облачке, промелькнувшем на лице Виктории. Промелькнувшем лишь на миг… Хотя внутренне старшая сестра разозлилась не на шутку.
После розыгрыша на свадьбе обе они интуитивно поняли, что подошли к порогу, переступить который не вправе. Ира и Вика дали друг другу обещание прекратить лицедейство и исполняли его неукоснительно.
До прошлого февраля…
Поездка в Венецию на карнавал была детской мечтой Ирины. Когда-то она впервые увидела в передаче вездесущего Сенкевича сказочный город, плывущий по волнам лагуны, и с тех пор буквально им заболела.
Сегодня она – знатная дама, укрывшая лицо маской с каменьями и кружевами. Прогуливается по улицам странного города, вознесшегося над изумрудной водой. Завтра она – красавица-куртизанка. Замерла на изогнутом мостике, смотрит на проплывающие изящные гондолы с красавцами-гондольерами, тянущими «O sole mio». Ирина знала, что именно в этом волшебном городе ее будет ждать Он. Благородный незнакомец, закутанный в черный, как смоль, плащ.
Виктория знала об этой мечте и тихо посмеивалась, уверяя: под Баутой14 принц спрятал веснушчатое лицо, а под атласным плащом – пивной живот. Но Ирина не обижалась на старшую, она знала, что придуманная сказка обязательно сбудется.
Так и произошло. Правда, с эффектом «наоборот».
Вместо Ирины в Венецию полетела Виктория.
Проза положила на лопатки мечту.
Ирину госпитализировали с маточным кровотечением после неудачного аборта.
И вместо принца сестре повстречался «прекрасный незнакомец» – Гай Фердинанд Лэндол.
Но незнакомцем его можно было назвать с натяжкой. С Ириной Лазаревой он долгое время состоял в переписке на закрытом форуме, посвященном расширению сознания и контроля над снами. Англичанин, как оказалось наследник валлийского рода, владелец небольшого поместья сразу заинтересовал неискушенную мужским вниманием девушку. Неплохо зная язык, она вступила с ним в профессиональную полемику о способах продления осознанности, которая постепенно перешла в тесную виртуальную связь.
Несколько месяцев спустя они знали друг о друге все, что могли или считали нужным узнать. Поездка в Венецию явилась бы их первым долгожданным свиданием в реале. Но ему так и не суждено было состояться. В последнем письме Ирина сообщила об ухудшении здоровья и отмене вылета.
Гай являлся единственной тайной, скрываемой от Виктории. Мысли сестры та читать не умела.
Воспоминания мгновенно пронеслись перед глазами Ирины. Верит ли она в судьбу? В предопределенность, в фатум? Теперь уже да…
В Венецию по ее паспорту отправилась сестра, и вернулась оттуда другой.
Невеселые размышления Ирины прервала вибрация, а потом и мелодия Поля Мориа, донесшаяся из внутреннего кармана куртки. На связи был Борис Михайлович.
Она свернула на обочину и некоторое время смотрела на светящийся дисплей, обдумывая предстоящий разговор. Прослушав песню почти до конца в тайной надежде, что абонент отключится, Ира нажала на зеленую кнопку приема.
Крестного интересовал один вопрос, на который она не имела ответа. Излагать догадки по мобильному вряд ли было целесообразно.
– Да, я еду от нее. Дело очень запутанное, и по телефону не донесу его суть. Я эту гребаную суть в принципе не в состоянии донести! Чертовщина какая-то… Надо встретиться. Еду к тебе в лабораторию. Она не идет на контакт и говорит отдельными фразами. Тем не менее, кое-что вытянула. Случилось то, чего мы не могли даже предположить. Он нашел ее! Нашел во сне! Как это возможно?
Скользящие души. Денис Морозов.
«Когда Джон говорил, что измены сохраняют семью, возвращают утраченное желание, сокровенность чувств, остроту ощущений, я откровенно ржал. Теперь могу сказать: «Ты прав, брат. Так оно и есть. И знаешь, острота чувств напрямую зависит от тяжести вины, а вот продолжительность странного опьянения – от множества других факторов: степени обиды обойденной половины, планки амбиций, способности прощать и осознать собственный ляп».
Но Джону этого не понять, его половина кардинально отличается от моей, великой и ужасной Ирины Владимировны. Маринка верит старому ослу, она самозабвенно утыкается ему в плечо и плачет, полагая, что страшные подозрения ей привиделись. Подруги, застукавшие его с очередной блондинкой, просто завидуют, они бы и сами были не прочь замутить с высоким мускулистым десантником. Ага, легко списывать чужие грехи на зависть подруг.
«Тебе подвезло, Джонни! Выбрав после выпускного Маринку, ты нашел тихую гавань.
Хотя, положа руку на сердце, моя Снежная Королева дала фору.
Она совершила то, чего я не мог предвидеть даже во сне, она положила меня на лопатки. Ирка – намбер ван, я это знал, и ты это знал и тихо постанывал от зависти, глядя на нас. Любить – так королеву!
Когда наступил тот момент из пошлого бульварного романа, я реально испугался. Практически навалил в штаны. Хотя их-то на мне и не было. Я не верил в происходящее, затаил дыхание, будто оно способно выдать меня, притаившегося за дверью чужой спальни. Молил, чтобы Ирка не вошла и не запалила меня.
Помнишь, как Лера Ванна нашла нас в лабораторке, мы готовили бомбочку для физички? Так вот, теперь было в сто раз страшнее.
Когда я уходил, точнее, бежал из чужой квартиры, то понимал: жизнь меняется, я зачеркиваю строки, недавно казавшиеся важными, но отныне совершенно бессмысленные.
Знаешь, Джон, я не задумывался, что так может быть. В одну секунду человек, занимающий в твоей жизни определенную позицию, играющий в ней пусть не главную, но важную роль, становится статистом. С глаз падает пелена, ты не испытываешь ни капли вины, ну или разве что одну-единственную каплю. Ты хочешь, чтобы та, ставшая никем, не страдала. Исчезла из жизни навсегда и не пыталась вернуть прошлое. Ты, старик, меня поймешь точно!
Знаешь…
Мама пыталась выбиться в люди, стремилась всю свою жизнь выбраться из барака, где жили ее родители и где стояла моя колыбель. Все получилось, но из барака в трехкомнатный кооператив выбралась лишь ее оболочка, а душа, родившаяся в трущобах, осталась там. Барак – это судьба! Служа Отечеству, она забыла о ласке, старалась воспитать во мне стойкость духа, а мне оно надо? Я мечтал, чтобы сказки мне рассказывала мама, а не тетя Маша на продленке. Я завидовал детям, которых забирали вечерами домой, когда моя мать засиживалась на партийных собраниях. Но за одно я ей благодарен – она взрастила во мне отвращение к бараку. Животную ненависть к коммунальной кухне. Мать дала уверенность, что я никогда не повторю ее судьбу.
И тогда, убегая из панельной хрущевки, ставшей самым тоскливым местом на земле, успел запрыгнуть в последний вагон.
«Не пойман – не вор» – так ты мне сказал, Джонни… Спасибо, друг, что выручил.
Знаешь, чем удивила меня королева?
Она призналась мне в любви. Мне, слезшему с ее простушки-подруги.
Она делала это каждый день на протяжении месяца.
Весьма неожиданно. Чертовски возбуждающе.
Я повсеместно находил записки от нее. Правильно говорят: в каждой бабе спряталась ведьма. Моя кудесница сотворила невозможное: вернула страсть, острую, животную. Скрепила наш почти развалившийся брак. Правда, ненадолго. Но это уже другая история. О ней в следующий раз.
Вспоминаю ли я ту, с кем изменил жене?
Чуть не спросил, о ком ты. Стараюсь не делать этого, дружище… Зачем?
Это уменьшает уровень комфорта.
Отношения только тогда имеют смысл, когда приятны обеим сторонам.
Машка перестала выполнять функцию промокашки-жилетки и бесплатной норки. Прости, грубо, но правдиво.
Неужели ты думал, я выберу совковый барак? Ненавистный мною барак?
Только одна мысль порою мучает. Маша, думаю, сильно заморочилась нашим расставанием, пусть я стану ей безразличен. Ведь что греха таить, я недостоин ее, юродивой дурочки, верящей в бескорыстную любовь и необходимость самопожертвования. Бедняге пришло время повзрослеть… Хотя… После тридцати пяти – это уже клиника».
Денис положил мертвую трубку на базу. Он часто воображал, что говорит с Джоном, но в реальности не делал этого, просто не находил в себе сил признаться другу в пустоте и одиночестве. Он придумывал умные фразы, чтобы упорядочить мысли, которые, подобно броуновским пчелам, роились в голове, мешая вести размеренную жизнь альфонса.
Одно из великих достижений – признать истину, взглянув на себя со стороны.
Да, ну и что с того?
Альфонс, приживалка, нахлебник, жиголо, эскорт-партнер. Много имен – суть одна.
Ну-ну, негоже постоянно заниматься самоедством, каждый выживает по способностям, а умный – еще и по потребностям.
Скользящие души. Viva Venezia! Viva Carnavale!
На третьем этаже панельной многоэтажки под плетеным абажуром зажегся свет. Маша заварила чай и попыталась расслабиться после богатого на события дня.
Заглянувшая на огонек дочка присела рядом и прижалась к уставшей маме. Взгляд Маши упал на еле заметный шрам над губой. Рана, нанесенная ребенку, служила вечным напоминанием и укором, маяком, позволившим вырваться из безумия.
Интересно, где тот маяк, что вернет из паутины Викторию Лазареву, женщину с невероятной судьбой?
Поговорив с дочерью о делах в школе, о новом мальчике, пришедшем с началом четверти в их класс, Маша поцеловала зевающую девочку в лоб и пожелала спокойной ночи.
Оставшись одна на кухне, сделала большой глоток чая и устало прикрыла глаза.
Стоит ли отделять зерна реальности от плевел бреда, искать объективные границы, обосновывать ими услышанную историю, использовать как фундамент? Или сотканный рассказом Виктории сказочный замок из песка смоет реальность?
Маше были знакомы симптомы параноидального психоза, развивающегося при хроническом алкоголизме, характеризующегося бредом преследования, выраженным аффектом тревоги и страха, двигательным возбуждением и импульсивными реакциями. Пограничное состояние с притаившейся за углом шизофренией.
Виктория подтверждала каждый хрестоматийный симптом и в тот же момент опровергала его. Словно сама прекрасно осознавала опасность и приводила вполне обоснованные объяснения компрометирующим действиям. Если бы не амок15, приступ безудержной ненависти к родной сестре, в момент которого она была госпитализирована полгода назад… Имитация? В клинике под замком сидит талантливейшая симулянтка?
Но есть жесткие факты, подтверждающие абсолютную неадекватность восприятия, самоизоляцию, оторванность от окружающего, разрыв по собственной инициативе всех родственных и социальных связей… Это может быть последствием высочайшего душевного напряжения и пережитой психологической травмы.
Тогда установленный доктором Ипполитовым диагноз прогрессирующего психоза подтверждается.
«Так и скажу завтра на планерке. Так и скажу, что ни черта не понимаю!», – решила про себя Маша Фогель и постаралась восстановить в памяти невероятный рассказ Виктории.
Скользящие души. История Виктории Лазаревой.
– А кто такой Гай Лэндол? – спросила Маша, не сводя глаз в бледной, вытянувшейся в струнку на краю дивана женщины.
На несколько мгновений воцарилась гнетущая тишина, которую прервал судорожный вздох. Стало ясно, что невинный вопрос вызвал у собеседницы мучительную боль, ее лицо потемнело, идеально гладкий лоб прорезала морщина, намертво застывшая между бровями.
Глухой голос принадлежал уже другому человеку, не озорной кокетке, без стеснения демонстрировавшей врачу стройные ножки.
– Гай? Этот… человек, если его можно таковым назвать… вывернул мою жизнь наизнанку, исследовал все темные уголки, вытащил все секреты и выкинул на свалку за ненадобностью.
Но мой мозг хранит одну важную тайну, о которой он догадывался, изысканно пытая… Был уверен, что я не смогу противостоять. Но потерпел фиаско. А разгадка необходима, он одержим ей, только ключик надежно заперт вот здесь.
Тонкий белоснежный палец с острым ноготком коснулся виска, а потом быстро смахнул скопившуюся в углу глаза слезу.
– А еще это самый прекрасный любовник на свете…
Маша в недоумении смотрела на Викторию, ожидая пояснений. И вскоре они последовали.
– Я появилась на свет несколькими минутами раньше сестры и была удостоена тяжелой награды. Особое знание и предначертанный путь. Я родилась без права выбора.
Этому знанию не научат ни в одном университете, ни в одной, даже самой престижной, академии. Его не существует сейчас, оно завещано прошлым, навеки потерянным миром.
Его отголоски, следы доступны лишь избранным.
Мне думалось в детстве, что сестра, мама, да и все люди вокруг видели, слышали и чувствовали то же самое. Когда я поняла, что эта способность принадлежит только мне, столкнулась с одиночеством, которое стало моим верным спутником, собеседником, учителем, судьей и защитой.
Не буду утруждать вас подробностями взросления особенного ребенка. Для нас сейчас придумано мудреное прозвище – индиго. Аура таких детей, как утверждают, светится синим цветом. Я согласна с одним – мой любимый оттенок лавандовый, переходящий в берлинскую лазурь, но это не имеет прямого отношения к рассказу.
Венеция…
Город-призрак, танцующий на волнах Адриатической лагуны, город-перевертыш, прячущий один раз в год истинное лицо за нарочитым весельем карнавала и таинственными масками… Легенда, тайна, символ романтической любви, заблудившейся в узких переулках, замершей в ожидании на горбатых мостках, умирающей и воскресающей вновь в протяжных песнях гондольеров.
Город, о котором мечтала моя младшая сестра, по воле рока стал палачом для меня.
Мы с раннего детства любили розыгрыши, никто кроме мамочки не мог отличить нас друг от друга. И мы нередко этим пользовались.
Поездка Ирины сорвалась из-за неудачно сделанного аборта.
«Не убий!» – Ира нарушила эту заповедь, а расплата за грех почему-то легла на мои плечи.
Она уговорила меня еще раз воспользоваться феноменальным сходством и слетать в Венецию по ее паспорту, на ежегодный карнавал.
В моей галерее шел затянувшийся ремонт, Саша улетел в Лондон на конференцию. От нечего делать я согласилась.
Знаете главную особенность фатума? Все обстоятельства вокруг запланированного действия сложатся удачным пасьянсом. Все кусочки паззла найдутся легко, без усилий. Вас понесет навстречу судьбе как на крыльях.
В начале февраля 2010 года меня понесли крылья «Алиталии»16.
Отель, что забронировала сестра, находился не слишком далеко от площади Сан Марко, на берегу одного из бесчисленных каналов, пронизывающих город подобно кровеносной системе. К рецепции вел изогнутый маленький мостик, с обеих сторон украшенный подвесными горшками с цветущей геранью. Не удивляйтесь, она там цветет круглый год.
«Ка де Конти», собственность семьи Шеридан, построенный в начале четырнадцатого столетия, – жемчужина городской архитектуры, выбранная Ириной для осуществления долгожданной мечты. Мало того, что она отыскала один из самых романтических отелей, она за полгода до карнавала зарезервировала прокат костюма, который был доставлен консьержем и лежал у огромного зеркала в гостиной в ожидании примерки.
Я увидела вместительную синюю коробку с надорванным краем. Из него торчал лоскут алого цвета.
«Ирина в своем репертуаре. Теперь меня примут за обезумевшего петуха или попугая».
Но, вынуждена признаться, костюм оказался великолепен. Он полностью отражал внутренний мир моей сестры – мир позерства, кокетства, вычурности и богемного эпатажа. Но и в то же время удивлял изысканностью кроя, изяществом кружев, богатством вышивки.
У меня невольно вырвался вздох восхищения, а в голове прозвучал закономерный вопрос: сколько стоила его аренда?
Это было ярко-красное платье из тяжелого атласа, стянутое корсетом и увенчанное откровенным декольте. Дополнением служил кушак, отделанный замысловатой парчовой вышивкой. Костюм куртизанки. Под платьем, в отдельной коробке, перетянутой атласной лентой с фирменным ярлычком мастера, нашлась маска. Для неучей вроде меня над именем мастера стояло короткое название: «Moretta Tragicomica.it.».
Маска была прекрасна. Настоящее произведение искусства.
Руки задрожали от волнения, когда я вытаскивала ее из упаковки. Не предполагала, что современные мастера могут создавать подобное совершенство. Тонко выделанную кожу вокруг прорезей покрывала искусно выложенная россыпь темного и светлого речного жемчуга. Не совладав с любопытством, я подошла к зеркалу и приложила ее к лицу. И произошло чудо! Взглянув через узкие щели, увидела другой мир, искрящийся фейерверками, танцующий на радуге, фантастический, волшебный, суливший мне исполнение самых заветных желаний. Посетило ощущение, что я выиграла билет в забытую сказку.
На обратной стороне маски не было ни одной ленты, чтобы закрепить ее на лице; не нашлось и отверстия для держателя. Лишь небольшая палочка из пластика изнутри, на уровне рта.
Ясно, значит, мне придется во время празднества держать маску зубами, согласившись на добровольное молчание. Довольно оригинальное спасение от женской болтливости придумали венецианцы. Безмолвная красота – идеал женской сути.
Но Ирина могла бы предупредить заранее об особенности выбранного образа. Странное решение – не произносить ни слова на протяжении карнавала – заключало в себе явный диссонанс с экспрессивной природой сестры и с обликом обворожительной куртизанки.
Погружаться в мир чужой мечты я не собиралась.
Поприсутствовать завтра на традиционном «Полете ангела», провести пару часов в карнавальной толчее, поглазеть на человеческую фантазию, воплотившуюся в масках. Посетить один из костюмированных балов (сестрой было зарезервировано три) и возвращаться!. Потому что с самого начала все пошло не так!
После первого шага на венецианскую землю, который закончился неловким падением на пристани, вплоть до рецепции отеля не отпускало чувство слежки. Меня вели. Человек или фантом?
Я чувствовала на спине две ледяные точки.
Потом положение усугубилось: появился пробегающий по телу морозец – верный признак присутствия чужеродной сущности. Я остановилась, делая вид, что любуюсь Мостом Вздохов, закрыла глаза и полностью сосредоточилась на ощупывании окружающей действительности. И неожиданно для себя соприкоснулась с пустотой, с Ничем.
И Ничто более не отпускало.
Наверное, для несведущего человека тут требуется пояснение: пустота похожа на порыв ледяного ветра, моментально лишающий осязательных рефлексов. Она завораживает, замораживает, омертвляет. Тогда силой мысли мне удалось растопить наледь и продолжить путь. Но, подобно репью, Ничто прилипло к картине восприятия и затаилось. Пустота поселилась в душе, но не предъявила образа, который она собиралась примерить для реальной жизни. Пока еще не предъявила.
Сидя на полу комнаты за плотными портьерами и закрытыми ставнями, разглядывая маску, я на время освободилась от чужого…
Рассказ Виктории прервался. В палату вошла процедурная сестра с тонометром. Маша наблюдала за манипуляциями коллеги, отметив худобу рук своей пациентки. Женщина была истощена не только душевно, но и физически. Доктор сделала пометку в карте о необходимости контролировать питание и добавить физические упражнения для повышения мышечного тонуса.
Дверь за сестрой закрылась, и Виктория, проводив ее взглядом, тихо произнесла:
– Предостерегите Ларису от задуманного. Оно не принесет желаемого, лишь усугубит ситуацию. Отпустите ее со смены пораньше и напомните слова: «Я подумаю об этом завтра». А завтра будет другой день…
Итак, вернемся к моей истории, фантасмагорической, сюрреалистической, запредельной и в то же время многократно разыгранной персонажами захолустных мыльных опер… Почему вы смеетесь?
Мария посерьезнела.
– Вы очень интересно рассказываете. Словно красивый роман пишете.
– Ничего не могу поделать с витиеватостью речи. Не отвлекайтесь!.
…Притаившаяся Пустота не заставила себя ждать. Стоило мне появиться на следующий день на улице и смешаться с толпой чирикающих японцев, она явила свой лик. Азиаты обступили закутанную в алый шелк и атлас куртизанку и в восхищении защелкали фотоаппаратами. В этот момент за капюшонами дождевиков мелькнуло белоснежное лицо, безмолвное, пустое. Оно обожгло черными провалами глаз и тут же исчезло в толпе, смешавшись с гостями карнавала. Люди спешили на площадь, на традиционный «Полет ангела».
Я пыталась вычислить белую маску среди идущих, но безуспешно. А следующий раз она появилась уже довольно на большом расстоянии, в конце переулка, выходящего на Сан Марко.
Человек, закутанный с головы до ног в черный атласный плащ с низко опущенным капюшоном, сверкал белоснежным мертвенным лицом. Он стоял против течения толпы и не сводил с меня черных пустых глазниц. Люди его не видели, они просачивались насквозь.
Потом фантом развернулся, смешался с толпой и исчез, мелькнув вороньим крылом – полой хлопнувшего на ветру плаща.
Чей он? Что ему нужно?
Именно эта сущность следила за мной с первых шагов по венецианской земле. Какую ужасную маску она выбрала! Лик пустоты, безразличия, маску Вольто – гражданина, одну из классических личин. Под ней нередко скрывали человеческие пороки и безнаказанно творили зло.
Закравшийся внутрь страх разросся подобно плесени и ослабил защиту от постороннего вмешательства. Обычно я всегда ставила внутренний барьер от чужих мыслей, которые, если им дать волю, жужжат в голове назойливыми мухами.
Защита стала для меня обыденностью, как для вас мытье рук перед едой. Она играла роль респиратора в задымленном помещении, давала возможность дышать, жить собственной жизнью, а не скользить по обрывкам чьих-то эмоций. Многие человеческие эмоции подобны радиоволнам: сначала мечущиеся, путанные, еле-еле прорывающие эфир, как вдруг оглушающие лавиной, какофонией звуков и лишь потом умиротворяющие тихой мелодией. Находясь в социуме, я мысленно облекала себя в зеркальный кокон, не позволявший проникать в мое сознание.
Блаженны несведущие. Видели ли бы вы, что крутится сейчас здесь, в пропитанном антисептиками, наставлениями врачей и молитвами пациентов убежище! Просмотр ужастиков стал бы лишним.
Маша невольно огляделась по сторонам.
– Только страх, немотивированный, необоснованный, беспричинный, способен, подобно ржавчине, прогрызть мой скафандр.
Так и произошло. А вслед за страхом, пробившимся сквозь дырочку, я услышала Голос. Визгливый, нечеловеческий. Так мог звучать винил, проигрываемый не на той скорости. Так говорят клоуны. Боитесь клоунов? Я – очень. Голос скрипнул:
«Иди за мной».
Мария в смущении опустила глаза. Надежда на изменение установленного диагноза таяла на глазах. Мания преследования – один из основных признаков шизофрении. Виктория опять прочла ее мысли, тихо вздохнула и опустила голову на поджатые к животу острые колени.
– Мария Сергеевна, не спешите с выводами, дослушайте мою историю до конца, а потом решайте, сумасшедшая я или Другая.
Полагаете, я не могу отличить обычного зеваку, комедианта, разыгрывающего интригу среди всеобщего маскарадного помешательства, намерившегося испугать меня, от действительного зла в человеческом обличии? Если бы это были происки ряженого юноши, затеявшего игру в догонялки… Нет! Вы намерены дослушать меня?
– Извините, Виктория, продолжайте, – Мария от смущения покраснела. Ей стало жутко, что пациентка читает ее словно открытую книгу.
– Каждый человек на вашем месте принял бы меня за буйно помешанную, страдающую от иллюзорных козней. Чужое присутствие подобно тревожной кнопке на пульте охраны. Она расположена вот здесь – на затылке, – Виктория повернулась боком к Маше и приподняла кудрявые волосы. – И вот тут еще одна, – рука женщины коснулась горла. – Я всегда ощущаю пульсацию. По мере усиления воздействия становится тяжелее дышать.
В тот день я пыталась всеми известными способами сбросить присосавшегося спрута, но усилия оказались напрасными. Агрессия пустоты не контролировалась, ее ледяное дыхание охватило все тело. Подобно марионетке, перестав управлять мыслями и поступками, я подчинялась завораживающему зову.
«Иди за мной».
Я слилась с толпой туристов и ряженых, миновала Часовую башню, вышла на площадь Сан Марко. Вы были в Венеции, Маша?
– К сожалению, нет, но…
– Вы там обязательно побываете. Любовь приводит каждого человека в этот город и распоряжается им по собственному усмотрению. Ваш избранник боготворит Венецию.
Маша нахмурилась. Какой еще избранник? Не обращая внимания на ее реакцию, Виктория продолжала:
– Когда попадете на центральное пьяццо, доставьте себе удовольствие – покормите голубей, священных птиц Венеции. И дайте им свободу вести себя как они привыкли, просто доверьтесь и ничего не бойтесь.
В то утро, несмотря на постепенно заполняющуюся народом площадь, голуби не сдавали позиций, кружили небольшими стайками у базилики, собирались под арками Прокураций, клевали рассыпаемые туристами зерна.
Голос главенствовал над моим разумом. Контролируя свои действия лишь частично, я подошла к продавцу корма и отдала евро за пакетик с сушеной кукурузой. Рассыпала горсть.
Голодные птицы облепили меня, цепляясь острыми коготками за одежду. Они ползли вверх, угрожающе курлыкая, приближаясь к лицу. Я из последних сил пыталась стряхнуть с себя наглую стаю, но усилия оказались напрасными. Несколько особенно зарвавшихся особей, цепляясь за оборки платья, поднявшись, атаковали мои плечи и голову. Полагая, что от роскошного костюма уже не осталось и следа, я, продолжая сжимать во рту маску, беспомощно оглядывалась по сторонам, ища спасения.
Вокруг толпились зрители, восхищенные необычным птичьим аттракционом. Мелькали вспышки камер.
Но помощь все же пришла – она прозвучала в моей голове тем же визгливым голосом, который и привел меня на площадь: «Убей! Убей одного, кинь камень в стаю – и все сразу закончится, словно в сказке – они заклюют сами себя…»
Я, теряя самообладание, вновь присела на мостовую и закрыла уши, стараясь не слышать странных приказов, но правая рука машинально потянулась назад и нащупала неизвестно откуда взявшийся булыжник.
Откуда он взялся?
Вокруг меня волновалось, вздрагивало крыльями антрацитовое курлыкающее море, и я вожделенно упивалась осознанием грядущего убийства. Своей властью над безмозглыми тварями, унизившими меня перед толпой, испортившими коготками и клювами дорогой карнавальный костюм.
Рука судорожно сжала камень.
Через секунду на нее легла тонкая бамбуковая трость, и я услышала глухой голос, словно говоривший человек произносил слова через металлическую трубу.
Я подняла глаза и закричала от ужаса.
Моретта выпала и покатилась по мокрой мостовой.
На меня хищно нацелился длинный птичий клюв диковинной маски. Человек, стоящий рядом, быстро убрал с моей руки трость, а другой рукой перехватил зажатый камень. Приподняв маску, заговорил:
– Мисс, не делайте то, о чем серьезно пожалеете. Голуби – священные птицы этого города, и им позволено все. Готовящееся преступление никто не заметил, кроме меня. Все наслаждаются «Полетом ангела». Все, кроме нас.
Я разглядывала странную птичью маску с нарисованными на ней круглыми очками, черную шляпу с круглыми полями и непроницаемый, полностью скрывающие тело плащ из тяжелого атласа, отороченный серебряной вышивкой с изображением черепов. В прорези маски на меня с любопытством смотрел один ярко-голубой и другой зеркальный глаз, в котором на миг отразилось мое бледное лицо. Мужчина вновь приподнял маску и сдержанно улыбнулся, вздернув уголки губ.
Двусмысленная улыбка и хищно опущенный клюв загадочной птицы напомнили гротеск Апокалипсиса, существо, сошедшее с полотен бессмертного Босха.
Я не могла отвести от незнакомца завороженного взгляда, и только девочка, тронувшая меня за локоть («Signora, è la maschera?17»), прервала визуальный диалог.
– Как ваше имя, мисс? – услышала я вопрос незнакомца, после того как малышка вернула мне утраченную Моретту.
Что заставило меня тогда соврать, какой потаенный голос дал совет – не знаю, но я назвала имя сестры.
Ряженный галантно поклонился, снял шляпу. Приподняв за клюв страшную маску, полностью открыл лицо, на котором играла искренняя мальчишеская улыбка.
– А меня Гай, Гай Лэндол, очень рад познакомиться, Ирина.
Напряжение мгновенно спало, и я с интересом разглядывала стоящего рядом господина, молодого мужчину ростом немногим выше среднего. Светлые волнистые волосы его были стянуты кожаным ремешком в хвост. Под плащом угадывалось мускулистое, натренированное тело. Одно из стекол странных очков оказалось обычным, сквозь него насмехался голубой глаз, другое же отливало зеркальным блеском.
Мужчина, назвавший себя Гаем Лэндолом, не являлся красавцем в классическом понимании, но был щедро наделен обаянием. Смелый, нагловатый взгляд с прищуром, открытая, располагающая улыбка, благородные, хотя чуть и надменные черты лица, присущие жителям Альбиона, волевой подбородок, обветренная на вересковых пустошах или средиземноморских берегах кожа щек, правильной формы нос с небольшой горбинкой.
