Елена Васильевна Ленёва
Преданные
А еще он возил девчонок в Сен-Мало к Шатобриану.
К могиле знаменитого француза на остров Гран-Бе они пришли во время отлива. А когда он сказал им, что пора возвращаться, потому что «идет волна» и добраться до берега вскоре можно будет только вплавь, девчонки не поверили поначалу, а потом еле унесли ноги с острова. Англичанки визжали от восторга, наблюдая, с какой скоростью прибывает вода и начинает с шумом бить по дубовым волнорезам. Это невероятное зрелище: наблюдать, как изношенные временем и морем дубовые волнорезы-великаны, двухсотлетние «гвардейские пилоны» Сен-Мало защищают город корсаров от ударов волны, погружаясь в воду во время прилива. Для молоденьких англичанок такое буйство стихии казалось забавным шоу. А для него – самым ярким впечатлением детства. Однажды мама привезла его в Сен-Мало, чтобы он увидел это чудо прибытия воды и игру волн с вековыми дубовыми волнорезами. Этот эпизод навсегда врезался в память: он, шестилетний мальчик, крепко держит маму за руку и задыхается от восторга, подставляя лицо соленым брызгам бушующего моря. И сейчас, когда выдается свободная минутка, он приезжает в Сен-Мало и наблюдает за этим действом. Нет, это не шоу, это фантастическая феерия!
Он может много рассказать об этом городе. О том, как отсюда в поисках богатства и приключений уходили в море корсары Его Величества. Да-да, французский король выдавал им специальную каперскую лицензию, разрешавшую корсарам захват торговых кораблей неприятеля, а проще сказать – грабеж. Он может часами пересказывать истории о своем любимом крае – Бретани.
Сколько чудесных воспоминаний хранит этот райский уголок и маленький уютный дом на скалистом берегу с видом на море…
А потом мама заболела. Он учился на последнем курсе университета. Оставалось несколько месяцев до получения диплома, когда позвонил месье Ле Гофф и попросил его срочно приехать. Маму забрали в больницу. Диагноз неутешительный: лейкоз. Он оформил учебный отпуск (благо, администрация университета пошла навстречу) и стал ухаживать за ней. Мама переживала, что он не закончил учебу, но он пообещал, что обязательно получит диплом в следующем году. Обещание свое он сдержал: получил диплом инженера-биолога по специализации зоология, энтомология.
Да-да, насекомые – его слабость. Жучки, паучки, муравьи, бабочки… Знакомые удивляются и не понимают, как можно любить «такую гадость», но они просто не знают, какая насыщенная жизнь у этих жучков и паучков!
Интерес к насекомым у него появился с детства. Свою роль сыграл и мультсериал «Крошечные». Ему было пять лет, когда по телевизору прошла серия мультяшек с героями-насекомыми. Они были такими потешными! Божья коровка, например, любила дразнить других собратьев-насекомых, а жук-навозник постоянно старался ухватить для себя шар навоза побольше. Это было так смешно и забавно! А еще он веселился, когда насекомые появлялись в фильмах ужасов. Почему-то всем, кроме него, было страшно. Жуки-скарабеи пожирали людей… Ну, не смешно ли? Ведь на самом деле эти жуки питаются навозом!
Люди почему-то представляют насекомых нелепыми и некрасивыми. Человеческая фантазия наделяет их страшными чертами, наводящими ужас. Наверное, это от незнания.
И все же его любимое насекомое – не жук, не муравей, не пчела и даже не бабочка. А невероятно красивая одоната. А проще – стрекоза…
Дивное существо… Изящная, многоцветная, невероятно привлекательная. Мама тоже была такая: красивая, легкая, подвижная. Она кружилась словно стрекоза.
Если бы не мамина болезнь, он никогда не узнал бы ее тайну…
После первой химиотерапии врачи отпустили ее домой. Они сказали, что без пересадки костного мозга выздоровление вряд ли возможно. Он сдал анализы (кому как не сыну стать донором!). Его костный мозг не подошел. И не мог подойти. Потому что мама оказалась не мамой. Анализ показал, что никакого родства между матерью и сыном не наблюдалось.
Это стало ударом для него. Значит, она его усыновила?! В тот день, когда он узнал об этом, он не вернулся в дом… Спал в машине на берегу. Утром все же взял себя в руки, вернулся к маме. Она ждала его и волновалась.
Спросить? Сказать, что он знает? Он не смог. Маме и так нелегко, зачем обрекать ее на новые страдания? Пусть сначала выздоровеет, потом они поговорят.
После второй химии врачи снова отпустили маму домой. Она стала лысая и некрасивая. Но он все равно любил ее. Она страдала, плакала от боли… Однажды взяла его руку, пыталась что-то сказать и потеряла сознание. Потом очнулась и произнесла лишь, что ей очень больно. Она не уверена, что вытерпит еще одну химию и переливание донорского костного мозга.
Она лежала в постели такая жалкая, маленькая, без волос… Он не мог вынести ее боль и молил Бога, чтобы тот забрал ее. Он как будто сам ощутил ее немощь и тоску… Ему хотелось облегчить ее страдания. И Бог забрал…
Это случилось как-то внезапно, и на него накатил страх. Либелюль… Pantala flavescens3. Перед уходом она затрепетала как стрекоза. Или ему так показалось?
Утром он позвонил в клинику и сказал, что мамы больше нет. Он рыдал и отчаянно хотел вернуть ее. Хорошо, что давний мамин друг Шарль Ле Глюадек и сосед помогли с похоронами. Он с трудом помнит момент погребения… Гроб был такой маленький. Почему-то это врезалось в память больше всего. Как будто там, внутри, находилось тело ребенка, а не взрослой женщины.
Мама ушла. Вспоминает ли он ее? Да, вспоминает… Вот сейчас он стоит у окна в маленьком уютном доме и вспоминает женщину, которая назвалась его мамой. Нет-нет, не просто назвалась. Она была ею. Но с того момента, как он узнал, что мама не была родной по крови, жизнь его изменилась.
И где же та, настоящая, которая бросила его? Маленького, уродливого, родившегося с заячьей губой! Он стал не нужен той, родной матери. Не нужен! И тогда именно эта мама, ненастоящая, забрала его, вырастила, спасла от уродства. После двух операций он с трудом произносил длинные фразы, запинался и коверкал слова. В детском саду все потешались над ним и передразнивали. Мама переживала и старалась сделать все возможное, чтобы ее сын не чувствовал себя ущербным. Кроме занятий с психологом, которые рекомендовал детский врач, мама оплачивала частные уроки логопеда, тратила сбережения, которых у нее было не так-то и много. Она хотела, чтобы ее сын стал таким же ребенком как все дети: здоровым и счастливым, без комплексов. И она все сделала, чтобы он стал таким как все!
И когда в шесть лет он пошел в школу, никто не заподозрил, что он родился уродом. Учителя говорили, что он «миньон гарсон»4 и любознательный ученик, дети общались с ним как с равным. Он лишь немного не выговаривал сложные звуки. Но уже через год и этот недостаток был преодолен. Доктор Лурье, логопед, не зря брал деньги за уроки. Он пообещал, что маленький Серж Дювалье к восьми годам будет разговаривать как другие дети, и он выполнил свое обещание.
Серж Дювалье стал как все! К тому же в школе он определенно выделялся пытливостью и усердием. Первый класс он закончил со средним результатом, во втором он стал одним из лучших учеников, а уже на третий год обучения в начальной школе он стал первым! Мама плакала от радости, гладя его белокурую голову. Он рос хорошим и добрым ребенком, гордостью мадам Дювалье.
Воспоминания не отпускали. Так всегда происходит, когда он возвращается в свой дом. В дом на скалистом берегу с видом на море.
Да еще эта луна! Полная и шероховатая.
Глава II
Москва. Наши дни
Максим Омский повернул в двери ключ, зашел в квартиру, которую он обустроил под офис. Небольшая квартирка, удачно купленная несколько лет назад специально для деловых контактов, устраивала Макса как нельзя лучше: находилась в соседнем подъезде, так что тратить драгоценное время на проезд от дома до работы не приходилось. Для Москвы – редкая удача!
Еще из прихожей Макс услышал легкий шорох и тихое напевание знакомой мелодии, доносившиеся из кабинета. Жена. Он усмехнулся: раз Аня не реагирует на хлопанье двери и продолжает напевать, значит, в наушниках слушает музыку. Он заглянул в комнату, остановился в дверном проеме, оперся на стену и наблюдал за ней, улыбаясь, не менее минуты. Так и есть: в ушах блютус, в руках лейка.
Наблюдать ему явно нравилось: жена двигалась в такт музыки, поливала цветы и мурлыкала под нос нехитрые мотивы. Наконец, она обернулась, увидела его и сердито фыркнула.
– Макс! – она вытащила наушники, – ты меня напугал. Пробрался тихо, как… как…
– Как преступник! – он засмеялся и обнял ее.
– Да ну тебя. Правда, испугал.
– Так ты же в наушниках. И вся в работе. Я не специально.
– Ты вообще за цветами следишь? Фикус – ладно, он не такой нежный, но спатифиллум надо поливать чаще.
– Спати… чего? Вот этот, что ли?
– Ну да. Его нужно хотя бы два раза в неделю поливать. Но я так и знала, что ты забываешь.
– Забываю. Каюсь. – Он наиграно сложил руки: изобразил раскаяние.
– Да ну тебя, – снова повторила она. – Если б я не зашла, ты бы и не подумал полить цветы. Честно скажи, ведь не подумал бы?
Макс покачал головой.
– Я просто знаю, что ты сделаешь это лучше меня. И вообще… – он обнял жену, руки постепенно опускались, скользили по ее телу, губы искали ее губы… – и вообще, – глухо повторил он, – что-то мне не хочется работать. Диван здесь хороший…
Она ответила на поцелуй, но потом, смеясь, указала на телефон:
– А между тем тебе придется поработать.
– А?
– Тебе звонили. Женщина. Она хотела с тобой срочно встретиться. Сказала, что перезвонит. Я подумала, что она плачет.
– Спасибо. М-м… моя жена… – Макс продолжал обнимать ее: руки блуждали по ее телу, – мой любимый секретарь… моя… хм…
– Уборщица… – она рассмеялась.
– Анюта! Слово уборщица мне не нравится. Вот… Весь мой романтический настрой улетучила.
Аня чуть отстранилась.
– Еще Андрей звонил. Собирался к тебе. Хорошо же будет, если мы с тобой устроимся на диване и…
Она не договорила, раздался телефонный звонок. Макс вздохнул, нажал на громкую связь.
– Слушаю.
– Максим Максимыч? Здравствуйте.
Макс мимикой спросил у жены: не эта ли женщина звонила раньше? Аня утвердительно кивнула, отправила мужу воздушный поцелуй. «Я домой», – указала рукой на дверь и вышла из офиса.
– Да-да, слушаю вас.
Женщина была взволнована. Она нуждалась в помощи. В помощи частного детектива…
Прошло двадцать три года с тех пор, как Максим Максимович Омский (для родных и друзей – просто Макс), отработав два года оперативником, ушел из милиции и открыл свое детективное агентство. С того времени сыщик Омский расследует уголовные преступления и оказывает детективные услуги частным образом. Все законно: у Макса есть лицензия, позволяющая ему заниматься частной сыскной деятельностью и оказывать услуги, предусмотренные частью Второй, статьи Третьей Закона о частной детективной и охранной деятельности.
Сейчас он респектабельный сыщик с репутацией человека умного, аналитически мыслящего, порядочного, которому удается расследовать сложные дела и распутывать загадочные преступления. Но это заслуга не одного Макса. Главный помощник, партнер и друг – Андрей Шустров. Все эти годы они занимаются сыщицкой деятельностью вместе. Кроме Андрея, у него много помощников во всех регионах России. И не только в России! У него замечательный друг и коллега Мишель во Франции! В Италии – сыщик Алехандро, к которому всегда можно обратиться за помощью, даже в Китае и Америке есть сыщики, с которыми приходилось сотрудничать.
Агентство Омского редко простаивает без дел и пользуется отличной репутацией: у клиентов, которые предпочитают по тем или иным причинам обращаться к частным детективам, и у полицейских. Со многими оперативниками, криминалистами, следователями Макс хорошо знаком, и такое знакомство отнюдь не мешает его профессиональной деятельности. Частенько даже приходится обмениваться с ними информацией. Разумеется, если речь идет о тяжких преступлениях.
Но это сейчас. А поначалу, до середины двухтысячных, нужно было доказывать свой профессионализм. Сперва дела были попроще, потом шел период с перестрелками. Он с трудом справлялся. Но все же ему удалось, не без помощи Андрея, найти нужную тропу, направление деятельности, перенести акцент с перестрелок и бандитских разборок на разгадывание необычных убийств и криминальных загадок.
Максим и Андрей часто вспоминают свою первую встречу друг с другом. Очень удачно тогда сошлись звезды. Эту историю их жены слышали не раз, но мужчины повторяли ее снова и снова – воспоминания волновали и будоражили воображение. А если еще под вино! Уф…
А встретились Макс и Андрей случайно (хотя вряд ли что-то в этой жизни происходит случайно!) в конце девяностых в парижском кафе на Сан-Жермен-де-Пре. Макс тогда первый раз выехал за границу. И сразу в Париж! Андрей в то время учился на специальных курсах, организованных факультетом истории искусств в Сорбонне. Там же, в Париже, он познакомил Макса с криминалистом, экспертом в области живописи и, по совместительству, частным детективом Мишелем Дебре. Эта поездка изменила жизнь Омского. По возвращении из Франции он уволился из милиции и организовал свое детективное агентство. С тех пор Андрей помогал Максу в разгадывании запутанных преступлений. И с Мишелем они не раз сотрудничали, расследовали не одно дело5.
– Максим Максимыч, мне посоветовал к вам обратиться наш общий знакомый Павел Долин.
– Вы из Питера? – Макс удивился.
Подполковник Долин работал в районном отделении полиции Санкт-Петербурга; знакомы они были уже лет пятнадцать. Павел вчера прислал ему эсэмэску, мол, прими одну даму и, если получится, помоги. Интересно, а почему он сам помочь не может? Либо лень разбираться (на Долина не очень похоже: он грамотный и дотошный оперативник), либо дело сложное. Спихнул, значит!
– Нет, я из Новгорода. Великого Новгорода. Антонова Елена Сергеевна. А Павел – друг нашей семьи.
– Так что же у вас за дело, Елена Сергеевна?
– У меня пропала дочь…
Только этого не хватало! Исчезновения людей – одни из самых сложных дел в криминалистике и, по правде сказать, часто бесперспективные. Найти пропавшего человека и определить причину его исчезновения невероятно сложно. Неужели Елена Сергеевна считает, что ему, частному детективу, под силу раскрыть дело, с которым не могут справиться полицейские? Ведь если Долин «посоветовал обратиться» к Омскому, значит, у него самого результата нет.
– Понимаете… – Макс не знал, как отказать.
– Пожалуйста, выслушайте меня. Я недалеко от вашего дома. Павел дал мне адрес вашего агентства. Мы с мужем были в Питере. И я сразу оттуда на ночном поезде в Москву приехала. Можно мне прийти? Пожалуйста… – она расплакалась.
– Ну хорошо… Если вы недалеко, – вздохнул он.
– Спасибо, Максим Максимыч. Я буду через пятнадцать минут.
«Теперь гадай, как отказать…» – пробубнил Макс. Вышел в прихожую, глянул в зеркало. М-да, седых волос полно и…
Звонок в дверь. «Она же сказала, через пятнадцать минут. И двух не прошло», – недовольно подумал он и открыл дверь.
– О, Андрей! Привет. А почему своим ключом не открываешь?
– Так ты же в офисе. И чего такой недовольный?
– А что, заметно?
– Посмотри в зеркало – увидишь раздраженного и угрюмого человека.
– Только что смотрел. Вроде ничего… – он снова глянул в зеркало, хмыкнул. – Седой сорокавосьмилетний мужчина.
– Немного небрит.
– Аня сказала, что мне идет.
Макс был рад видеть Андрея. Работали они вместе, но виделись не так часто, как хотелось бы. Все больше по телефону или «на бегу». Его друг работал не только в частном агентстве Омского. Шустров читал лекции в двух вузах, консультировал полицию и таможенные органы по вопросам искусства.
– Хорошо, что ты приехал, Андрей. Сейчас должна подойти одна дама. По просьбе Долина. Помнишь опера из Питерского УВД?
– Помню. Так чем ты недоволен?
– Боюсь, придется отказать ей. У нее пропала дочь. Сам знаешь, как такие дела раскрываются. Послушаем вместе.
– Отка-за-ать? Пфф. Макс, на тебя не похоже. Бурчишь. Про седину рассказываешь, видимо, старость подступает… – Андрей скорчил гримасу.
– Эй, ты потише. Я все-таки твой начальник.
Шустров потешно фыркнул, развел в сторону руки – ничего не поделаешь, приходится подчиняться.
– Я, кстати, тоже по делу. Может, уехать придется.
– Далеко?
– Угадай с трех раз…
– Так… Таможня? Или музей какой?
– Не-а.
– В условиях санкций – точно не Париж. – Макс засмеялся.
Андрей удивленно протянул: «Э-э-э…»
– Неужели угадал?
– Ну… Ты сказал: «Точно не Париж». Получается, не угадал!
– Серьезно, что ль? Париж?
– Он самый. Столица Французской республики.
– О-ля-ля! А с Мишелем связался? Может, он без тебя справится?
– Еще два дня назад я с ним связывался. Сегодня утром он позвонил и сказал, что без меня не обойдутся… Наверное. То есть желательно, чтобы я приехал.
– Расскажешь?
– За тем и пришел. Только давай сначала с твоей дамой разберемся. А я пойду кофе сделаю.
Он пошел на кухню, включил кофемашину.
– Там и печеньки есть. Анюта пекла, – крикнул Макс.
– Жена у тебя – золото. Нет, моя тоже – золото, – он появился в проеме двери, жуя печенье, – только она печь не любит. Нездоровая это, понимаешь ли, пища. Ты же знаешь, как я все это люблю.
– Думаю, ты с лихвой восполняешь «нездоровую пищу», забегая к маме. Заметно. – Макс ткнул пальцем в чуть выпирающий Андреев живот – отыгрался за «угрюмого и раздраженного».
– Ну а кто еще, кроме мамы, накормит сына? – Андрей выпрямился, похлопал по животу. – И не так уж я растолстел. Пару кэгэ всего.
Звонок в дверь прервал их шуточную беседу.
– Проходите, – Макс провел женщину в кабинет, вежливо предложил: – Присаживайтесь. Это мой коллега Андрей Шустров. Мы больше двадцати лет работаем вместе.
Елена Сергеевна, приятная женщина лет шестидесяти пяти, высокая и стройная, прошла в кабинет, неловко улыбнулась Андрею, подала руку, представилась. Дамскую сумочку она оставила в прихожей, а в кабинет зашла с большим плоским пакетом, перетянутым лентой. Темные волосы с проседью были небрежно убраны в узел; две тяжелые волнистые пряди выбились из пучка и свисали по плечам. В этой небрежности не было неряшливости, а, скорее, непринужденность и неважность: женщине было все равно, как она выглядит, это не имело для нее значения. В синих грустных глазах читалась мольба. Она боялась, что ей откажут. Откажут в помощи.
– Елена Сергеевна, я надеюсь, Долин объяснил вам, что я всего лишь частный детектив. Мои возможности гораздо… хм… у́же, чем у полиции.
– Да, он сказал. И еще он сказал, что вы очень хороший сыщик. У вас много раскрытых преступлений. И если вы мне не поможете, мне никто другой не поможет. Потому что уже двадцать шесть лет никто не может объяснить, где моя дочь. Она пропала.
– Двадцать шесть лет? – вырвалось у Андрея.
Макс и Андрей переглянулись. В их взглядах читалась безнадежность. Елена Сергеевна правильно поняла этот перегляд.
– Да… Скоро будет двадцать семь… – тихо сказала она и как будто сжалась. – Не отказывайтесь от меня, пожалуйста. Выслушайте. Хотя бы…
– Елена Сергеевна, успокойтесь.
– Простите, Максим Максимыч.
– Давайте проще – Максим.
Ему стало как-то неловко. Даже стыдно. У него самого двое детей и если бы… если бы… с кем-то из них произошло несчастье… Нет, об этом даже думать страшно!
– Успокойтесь, – повторил он, – и расскажите все по порядку. Мы выслушаем и потом примем решение. Договорились?
Она кивнула и начала рассказывать.
– Это случилось двадцать третьего июня девяносто шестого года. То есть в этот день Вареньку видели последний раз. Она сдала в школе все экзамены и двадцатого числа поехала в Питер. Варя хотела поступать в Российскую академию художеств. Там проходил творческий конкурс среди абитуриентов. Да, еще хочу сказать, что она уже приезжала в академию в апреле и показывала свои работы. Они очень понравились преподавателям.
Рассказывая, Елена Сергеевна как будто оттаивала. Она говорила медленно, обдумывая каждую фразу.
– Варя очень хорошо рисовала. Мы с мужем не возражали, чтобы она училась мастерству и развивала свой талант дальше. Тем более в «Репина». Волновались только, чтоб она не попала в какую-нибудь плохую компанию. В то время в Петербурге было непросто: наркотики, криминал. Да… Варя уехала утром на поезде. Ехать недолго, вы знаете, три часа всего. Она должна была вернуться в Новгород двадцать пятого утром. Как раз на выпускной вечер. Доехала отлично и сразу пошла в академию. Ее работы похвалили. Двадцать четвертого у нее должен был состояться еще какой-то творческий конкурс. Так она нам сказала по телефону. Она звонила с почты рядом с домом.
– Что за дом? – уточнил Макс.
– Варя остановилась у моей подруги. Земфира, подруга детства, в то время тоже жила на Васильевском острове, от них до академии можно было дойти пешком. За полчаса уж точно. – Елена Сергеевна на мгновенье задумалась. – Это был воскресный день. Варя позавтракала и вышла погулять по городу. Земфира предложила ей вернуться домой пообедать, но дочь ответила, что придет на ужин, вечером, часов в восемь-девять. Ну, разве что устанет, тогда пораньше. Она забежала на почту и позвонила нам. Можно было позвонить от Земфиры, но междугородние звонки стоили тогда дорого, не хотелось обременять хозяев расходами. Мы договорились, что от Земфиры она будет звонить только в случае, если очень-очень нужно. И просили, чтобы она звонила почаще. За три дня Варя звонила нам три раза, каждый день. Тогда мобильники еще были в диковинку, а вот пейджеры уже вовсю использовались. И мы с мужем решили, что купим ей пейджер, когда она приедет. Что еще? Вот. В тот день, в воскресенье, мы с ней разговаривали около одиннадцати утра.
Елена Сергеевна замолчала. Воспоминания давались ей с трудом. Макс не торопил.
Молчание затянулось, Андрей решил помочь:
– А как вы узнали, что Варя… пропала? Когда это случилось?
– В тот же день. Вечером, около двенадцати позвонила взволнованная Земфира. Сказала, что Варя еще не пришла. Естественно, мы не могли заснуть. Ждали звонка, надеялись, что она вернулась. Звонка не было. Муж поехал в Питер первым же поездом. Я не могла… У меня отнялись ноги. От волнения что-то стало с моими ногами. Я еле передвигалась по квартире. Я почувствовала, что с ней случилась беда. Простояла весь день у телефона. Виталий… – она подняла на них глаза, – это мой муж… Виталий позвонил в три часа, сказал, что в полиции пишет заявление. Сказал, что побудет несколько дней в Питере. Вот. Потом начались поиски.
Сейчас есть камеры повсюду, отряды поисковиков, интернет. А тогда ничего не было. А еще… вся полиция в городе готовилась к выпускному. Мне кажется, первые часы, когда можно было отыскать ее следы, были упущены. Через месяц поиски официально прекратили, через год нам пришла бумага, что Варю… зачислили в категорию пропавших без вести.
– В девяностые в стране пропадало очень много людей. Сотни тысяч. Более двухсот тысяч в год – точно. Криминалистам это хорошо известно. И трудности с поисками пропавших людей тоже известны. Даже сейчас людей не всегда находят. А уж в те годы! Я понимаю, что вы не смирились с пропажей дочери. У вас есть еще дети?
Она покачала головой:
– Варя была единственным нашим ребенком. А потом… мы не смогли. Ну, психологически мы с Виталием не смогли. Хотя мы были молоды: мне тридцать семь, ему тридцать девять. Вполне получилось бы. Но… Понимаете, если бы мы знали, что с ней случилось. Хотя бы знать точно, что Вари больше нет. Наверное, было бы легче. Понимаете, мы же не можем даже свечку за упокой поставить. Это так трудно. Даже помолиться не можем, потому что не знаем, жива ли Варя. А если она жива? Как же можно ставить свечу за упокой? Ведь есть же шанс…
Елена Сергеевна вытащила из кармана бумажную салфетку, вытерла глаза.
– Простите.
Макс сел рядом с ней. Положил руку ей на плечо.
– Шанс невелик, Елена Сергеевна.
– Я знаю. Но он есть. Пока существует надежда… Понимаете меня?
Исходя из своего сыщицкого опыта он понимал, что Вари нет в живых. Но Елена Сергеевна права: она имеет право знать, что случилось с ее дочерью.
– Думаю, вы будете ее ждать всегда. Но ведь есть причина, почему вы пришли к нам именно сейчас? Что произошло? Какая-то новая информация? Что?
– Да-да. Сейчас расскажу.
Она начала распаковывать сверток. Сначала вытащила небольшой конверт. В нем лежали фотографии.
– Вот, посмотрите, это Варя. Вот это фото сделано буквально за десять дней до… ее исчезновения. Она примеряла платье на выпускной, и мы сфотографировались. Вот здесь крупно – ее лицо.
Она разложила снимки. Макс и Андрей рассматривали. Они поняли, что в большом пакете есть еще нечто, что она хочет показать.
– А теперь… – она тяжело вздохнула.
Ей было трудно говорить, Андрей принес стакан воды, подал ей.
– Позавчера я гуляла по Питеру. Хоть этот город и украл у меня дочь, но мы с мужем любим его. Мы остановились в отеле на три дня. Виталий остался в номере, а я… Вы знаете, что-то заставило меня выйти. Мы планировали вечером пойти в Мариинку, а перед спектаклем немного отдохнуть. Муж заснул после обеда. А я вышла. И пошла. Иду по Невскому. Потом через Катькин сквер… Екатерининский то есть, его так любовно питерцы называют… Как будто кто-то меня вел в направлении немецкой кирхи… – слезы закапали по ее лицу, она их вытирала, извиняясь. – Иду, а там полно уличных художников. Рисуют. И вдруг… Вот.
Она вытащила рисунок, вставленный в простенькую деревянную рамку. На нем – никакого сомнения! – ее дочь Варя.
– Я сначала подумала, что схожу с ума, что это другая девушка. Потому что этого не может быть. Ведь не может же! Но нет: я вижу свою дочь. Такую, какая она была тогда. Он, портрет ее, стоял на мольберте рядом с другими работами одной немолодой художницы. Значит, она рисовала Варю? Когда? Как этот портрет оказался здесь? Я взяла себя в руки… Если б вы знали, как мне было тяжко! Художница как раз зазывала желающих позировать. Я села на стул и сказала: «Рисуйте меня, я хочу». Она стала рисовать. Вот, небольшой портрет получился. – Она достала лист бумаги, без рамочки. – Я его забрала, хотя он мне и не очень понравился поначалу. Вы видите разницу? Мне кажется, это две разные руки. Портрет Вари и мой. Это я сейчас вижу, а в тот момент, когда я позировала, я только и думала о Вареньке. И я начала выспрашивать художницу. Я спросила ее: «Это очень красивый портрет, почему же девушка его не забрала?» – «Я не знаю. Куда-то спешила». – «А когда вы ее рисовали?» Мне кажется, она заподозрила, что я не просто так интересуюсь. «А вам зачем знать?» – «Мне нравится этот портрет. Я хочу его купить. Вместе со своим, разумеется». Ну, художница, наверное, поняла, что впоследствии я увижу разницу и смутилась.
В общем, мне все-таки удалось разговорить ее немного. И она призналась, что не она автор, а ее знакомая. Я поинтересовалась, можно ли встретиться с ее знакомой? «Вам не нравится, как я рисую? Вы же еще не видели свой портрет!» – она сначала сопротивлялась. Я объяснила, что к ней не имею претензий. Просто мне нравится это лицо. В общем, потом она сказала, что ее знакомая давно не живет в России, но портрет она мне продаст. Только дороже, потому что он в раме. «За три тысячи возьмете?» – спросила. Я взяла, конечно.
Вот такой разговор был. Она закончила, я расплатилась, попросила ее запаковать оба рисунка. Я ее тайком сфотографировала, чтобы позже отыскать. Снимала и место, где она сидела, все портреты, что у нее выставлены. У нее их было несколько. И мне показалось, что не все работы ее. Хотя рисует она неплохо.
Конечно, в театр мы не пошли. Муж позвонил Павлу. Они знакомы еще по Новгороду, Долин раньше работал у нас в городе, потом пошел на повышение. Вчера мы поехали к нему в отделение. Он нашу историю знает, сочувствует. Обещал найти эту художницу и расспросить подробно, откуда у нее этот портрет. И посоветовал обратиться к вам. Еще он обещал, что поможет вам, если надо будет… Ну, уточнить что-то, разузнать. По оперативной части. Так он сказал.
Я села на ночной поезд, поехала в Москву. А Виталий остался.
Мы хотим, чтоб вы взялись за это дело, Максим. Сколько бы это ни стоило! Если надо, мы продадим все: бизнес, квартиру, машину. Нам ничего не нужно. Единственное – знать, что случилось с Варей. Вы согласны?
Ее синие глаза, полные слез, смотрели на него с надеждой. Затем она встала, подошла к Максу, взяла его за руки и всем своим видом молила о помощи.
– Елена Сергеевна, сядьте. Давайте успокоимся.
Андрей молча собрал с дивана фотографии и стал снимать каждую на телефон. Потом рассматривал портреты.
– А работы дочери у вас есть?
– С собой нет. Я не заезжала домой, сразу в Москву. А фотографии всегда со мной. Но я привезу, если надо. Есть фото ее работ в телефоне, сейчас я поищу…
Макс неодобрительно глянул на Андрея – зачем он дает надежду этой несчастной женщине? Андрей сделал вид, что не заметил его взгляд.
– Я хочу вам честно сказать, – обратился Макс к Елене Сергеевне, – найти человека, пропавшего двадцать шесть лет назад – это, при всем нашем желании, почти невозможно.
– Почти! Вы сказали – почти. Значит, есть маленький шанс. Максим, давайте попробуем! Давайте используем этот шанс. Мне достаточно знать, жива она или нет.
– Это и значит – найти. А я даже не представляю, с какой стороны подойти к делу.
– Вы сможете. Мне почему-то кажется, что вы сможете. Я думала… Я эти дни все время думаю… Ведь неслучайно мы поехали в Питер, неслучайно я встретила эту художницу и увидела Варин портрет, неслучайно Павел посоветовал обратиться к вам. Все эти события неслучайны, Максим.
Она говорила возбужденно, уверенная в своих доводах. В череде случайностей она увидела некие мистические знаки. Но для сыщика Омского подобные знаки – отнюдь не те аргументы и факты, с помощью которых можно начать расследование. В этом конкретном случае данных для анализа – чуть больше ноля.
– Елена Сергеевна, – вздохнул Макс. – А что, если я не смогу оправдать ваши ожидания? Не потому, что не захочу. А потому, что не найду… м-м… необходимой информации, которая могла бы пролить свет на исчезновение вашей дочери. Да и времени столько прошло! Двадцать шесть лет. Ей сейчас… – он осекся, хотел сказать: было бы сорок пять. Если бы она была жива. Что маловероятно. Макс сказал по-другому: – Вашей дочери сейчас лет сорок пять, не так ли?
– Сорок четыре. – Елена Сергеевна посмотрела на него с благодарностью. Она уловила его замешательство и поняла, отчего оно возникло.
– Кого мы должны искать: сорокачетырехлетнюю женщину, подростка? Я всегда честен с клиентами. Поэтому и вам скажу честно: я не уверен в результате. Но это еще не все. Поиск потребует много денег. А результат неясен.
