Елена Трещинская
Божественная комедия артиста Кукурузина
Эпизод 5
Не верите, что мысли и чувства – тоже вид материи?
Но жестокость подростков часто бьёт реальной ногой в живот.
За слоном подтёрли, Агата всунула головку в дверь, чтобы попрощаться, и двое опять остались одни. Кукурузин вспомнил главный вопрос:
– Про Матрицу растолкуй, не забудь.
Комната погрузилась в синий мрак, и зажёгся экран. По нему сначала пролетели стаи птиц, мелькнула широкая река, за ней леса до горизонта, потом горы в снегах, океан, киты, цветущая пустыня, макаки на ветвях, бегущие антилопы, загорающие на берегу моря морские котики, прозрачный янтарь, кристаллы аквамарина, божья коровка, сад с цветущими розами, поле маков…
– Обрати внимание. Это создал… НЕ человек. Скажем так… это создал Бог, или можно сказать, что это Он и Есть, все миры и всё в них… И вот Земля. Это очевидно божественно красиво. Согласен?
Артист согласно молчал, глядя, как на экране по зеркалу пруда плыл лебедь, а потом по небу, завораживая взгляд, поплыли облака, как зеркальное отражение этого лебедя.
– По аналогии – в каждом существе живут более мелкие существа, так и устроен мир…Мы все живём внутри Создателя, поэтому Им и являемся, а Он – нами. Поэтому и «Возлюби ближнего». Это божественно красивое – является обычным или не привлекает взгляда только у тех, кто глубоко спит, у сознаний, зомбированных Матрицей. Ну…пока они такие, но разные части Единого по-разному развиваются, с разной скоростью.
– Вот ты говоришь – спит, спящие. Подробнее можешь?
– Могу и даже с иллюстрациями. У большинства людей сознание включено не на сто процентов, а на пять-десять, то есть, они почти спят. Только в таком состоянии можно это всё, – Дрон махнул экрану и тот явил нежные глаза коровы и маленькие доверчивые глазки поросёнка, – считать тупым, бездушным, и существующим только для желудка человека. Большинство людей всё, что они видят в жизни, меряют двумя мерками: сожрать или постелить в пещере. И не надо оправдывать или приукрашивать. Убить и сожрать. И не размышлять. А ещё отобрать у другого что-нибудь и ещё ходить под себя. Вот и вся программа спящих сознаний.
– В смысле? Причём тут ходить под себя? – Кукурузин был весь – внимание.
– Мусор за собой не научились убирать, перерабатывать? В этом и живёте, что из себя выбросили. Смотри.
И Дрон опять взмахнул рукой. На огромном экране замелькали магазины и рынки с содержимым: мясо, колбасы, дары садов и огородов, горы посуды, кастрюль, кухонных комбайнов, холодильников, газовых плит, миллиарды коробок с провиантом, потом миллионы кафе, ресторанов. Замелькали дымки мангалов. «Цивилизация упаковок», – мелькнула мысль писателя.
– Видишь? Еда, еда, для еды. Она занимает из десяти бодрствующих процентов… пять.
– Пять процентов из десяти?!
– На скотобойню не пойдем, – мрачно откликнулся Дрон и смахнул картинки с экрана. – Далее два процента – машины, квартиры, барахло для жилищ, украшения и одежда.
– Остаётся три… – Кукурузин вычислял. – Обучение? Познание?
– Держи карман шире! – Жестко ответил римский поэт. – Два с половиной процента – интерес к сексу.
Кукурузин оторопел.
– А чего так мало?
– Не знаю. Это факт. И пол процента на всё остальное: дети, самопознание и так далее.
Экран опустел и затем явил спокойную морскую гладь. Кукурузин молчал. Уточнял Вергилий:
– Эта статистика для большинства. Есть, конечно, люди на планете, у которых интерес к еде занимает два процента, а все шесть – любимая работа. У некоторых вместо любимой работы – страсть жить жизнью своего кумира, суперзвезды. Есть и те, у кого интерес к сексу повышен, но таких, представь, немного, просто они повсюду с этим суются. Всё это вас заставляет делать Матрица.
– Да что это такое, наконец, скажи? Или кто?
Парень помолчал. Он смотрел на экран, и морская гладь сменилась странным медленным танцем какой-то космической материи из звёзд и разноцветных нитей, сплетающихся в рисунки, потом искажающих их и выстраивающихся в новые рисунки, фигуры и целые облака, вдруг вспыхивающие светом или гаснущие.
– Я уже говорил тебе, что мысли материальны? – грустновато начал он. – У вас такие органы зрения и слуха… особенные. С их помощью почти ничего не видно и не слышно. Прими это как факт, а?
– Чего так умоляюще-то? – весело поёжился артист и хлопнул друга по руке. – Давай, давай!
– Так вот, мысли настолько материальны, что ими можно управлять и ими создавать… другие виды энергии, то есть материю! Но я перескочил… – Дрон нервно зачесал макушку. – Короче, о Матрице. Сейчас…
И он быстро начал делать обеими руками словно бы перелистывающие движения. Но в этот момент у Кукурузина зазвонил телефон. Звонила мама и просила срочно приехать.
В Сосновке начинался первый весенний дождь. В домик докторши среди сосен вошли её сын-артист и юноша в лимонной худи.
– Мам, ты чего звонила-то? – с порога спросил сын. – Я с другом, познакомься, это Андрон.
– Как хорошо, пусть будет ещё кто-то… – засуетилась бывшая докторша, и добавила приглушённым голосом, – сейчас Антоша приедет, он такое говорит, надо решить, я без тебя не знаю… Но сначала к столу, прошу пообедать!
И гостей проводили к столу.
– А почему вы не хотите попробовать шарлотку, ведь время обеденное, Андрон? – допытывалась Наталья Васильевна у гостя, который ей сразу понравился, – а супчик? Сильно перчёный?
– Мам, Дрон …. На особой диете, попытался выгородить друга Кукурузин, но маме-врачу этого не стоило говорить.
– Нет, нет, диеты… некоторые очень вредны…
– Спасибо, я пообедал хорошо, – соврал обаятельный гость, – теперь только завтра. Завтрак. Но чаю пожалуй. С травами?
– О, да, семь трав, мой сбор… «На здоровье» называется. Банально, конечно…
– Мам, ну что, новое платье скоро наденешь? – перевёл тему сын.
– О, твоя Милина – волшебница, фея крёстная. Говорит, что я – Золушка. Хочу пойти в нём … в театр, наверное. Балов-то теперь нет. Это платье молодит необычайно, хотя и ниже колен, вечернее, с воротничком, искусно расшитым бисером, жемчугом и пайтетками.
- Пайетками, мам. А вот Дрон знает много интересного, мамуля, – игриво завёл Кукурузин, выводя на сцену персонажа следователя из кинофильма «Чёрные тени».
В этот миг грянул первый весенний гром. Настоящий не постановочный. Дождь припустил. Дрон в упор смотрел на Кукурузина, считывал: что у него на уме.
– Мам, мне можно ещё супчика? Чего? – Последнее слово обращалось к Дрону.
Мама упорхнула за супницей, а юнец заёрзал на стуле и почему-то оглянулся на входную дверь.
– Не знаю, почему именно сейчас… – неуверенно произнёс он, – но как ты смотришь на то, чтобы повидаться с Данте?..
В этот миг Кукурузин окончательно определил жанр своей новой книги – фантастика. Без вариантов.
– Вобще, ты не простой! – он театрально погрозил пальцем новому другу, – А если я пойму, что ты бедному итальянцу Данте Алигьери просто мозги пудрил? О чём я писать должен?
– Да ты не должен, – холодно сказал Дрон.
На улице быстро потемнело, и на этот раз молния сверкнула за всеми окнами. У Кукурузина почему-то заледенела спина. Мама Наталья Васильевна вплыла в комнату с высоко поднятой супницей, напевая что-то, но вдруг входная дверь открылась настежь.
На пороге стоял подросток, почти насквозь мокрый от дождя.
– Антоша, сынок! – почти завопила докторша. Супницу подхватил Кукурузин.
– Всем привет, – хмуро бросил подросток.
Докторша начала сдирать с него мокрую джинсовую куртку, причитая по поводу грозы. Подросток же успел обменяться взглядами с братом и гостем. Потом, конечно, он был усажен за стол и ему налили горячего супа, но он не притронулся сразу к кипятку, а стал помешивать суп ложкой так, чтобы нос находился в ароматном пару, поднимавшемся над тарелкой.
– Как хорошо, Антошечка, я так соскучилась, мальчик мой! – пела Наталья Васильевна. – Синяк почти прошёл и … ты молодец. А как там папа?
Антон бросил на мать такой взгляд, будто бы она ведет спокойную беседу с человеком, висящим на одной руке над пропастью. Докторша неумело спровоцировала сына:
– А время сейчас… Ты же должен быть в школе.
Подросток отложил ложку так, будто боялся кого-то разбудить. Никто не успел предупредить развитие дальнейшей сцены. Антон сказал с усилием, словно сдерживая взрыв:
– Сообщить вам, что я больше не пойду в школу?.. Банально! Вы же… я всё знаю, что вы тут сейчас скажете, – он взглянул на мать и брата. Каждое слово давалось ему с трудом. – Я, конечно, пойду в школу… Но… Я. За себя. Не ручаюсь.
– Старик, да ты объясни, чего, – брат попытался показать, что сейчас «всё решим все вместе».
– А ничего! – угрожающе произнёс Антон. – Ничего не решится, если я не пойду туда больше! И куда вообще идти?! Везде одно и то же! Ваши… устои, ваше … дерьмо везде!…
– Ну-ну-ну, – вскочила квочка-мать и обняла младшего, – мой дорогой, не волнуйся так… Коленька, поставь чайник… Ну, Антоша, у нас гости, ты соберись, подыши, поешь, всё будет хорошо!
– Мам! – гаркнул подросток, отодвигаясь от стола вместе со стулом. На глазах его показались слёзы, но он вдруг жёстко глянул на Дрона, словно обвиняя его, как свидетеля слабости. Кукурузин почти вбежал с чайником. Было очевидно, что ранее подросток так себя не вёл.
– Брат, садись, вот чай, мам, дай чашку… конфеты дай… Антоха, пойдём в спальню, может? Поговорим, ты мне всё расскажешь.
– А я? А мне? – докторша тоже начинала глубоко дышать. Гроза перебиралась с улицы в комнату.
– Мам, брат, чего такое? Успокойтесь, наконец! – Кукурузин повысил голос.
Неожиданно подросток бессильно выдохнул и как бы сдулся. Взгляд был полон тоски, нос распух, – все слёзы собрались там.
– Ладно, мам, ты не волнуйся… садись, – сказал он слабым голосом и все сели на места.
У Кукурузина мелькнуло, что по закону жанра, гость должен был бы, возможно, откланяться и позволить семье поговорить. Но Дрон не двигался с места. Тут Антон, наконец, зарыдал, как мальчик, уткнувшись в мамину грудь. Через пять минут сцена была другой: все тихо ели суп, кроме Дрона. За окном лил тропический дождь.
– А вы кто, – угрюмо спросил Антон Дрона.
– Это мой друг, Дрон, познакомься, – Кукурузин ухватился за соломинку с надеждой сменить тему.
Но надежда была напрасной. Антон говорил теперь тихо-тихо, словно из него вытащили всю силу:
– За что… – начал исповедь Антон. – Почему человек должен провести юность, одиннадцать лет тупо сидя на жопе?..
Докторша дёрнулась на последнем слове, но побоялась спугнуть откровение.
– Мам, ты же доктор, скажи, когда кости перестают расти?
– Э-э, к двадцати пяти годам, дорогой мой… – засуетилась, словно в поиске шпаргалки Наталья Васильевна и бросилась ощупывать плечи младшего сына. – А что у тебя …
– Мам, ты прости, я больше не буду орать… Но ты ответь мне, скажи, зачем я живу? Вы живёте? Другие? Для того чтобы экономика расцвела… или что?… это издевательство… А правда, какой смысл в жизни, кто-нибудь тут может сказать? Кто-нибудь знает?
– Антош, но вот мы в школу бежали с радостью… – Наталья не договорила.
– Я верю, мам! Но почему теперь не так?! – опять возвысил голос подросток.
– А что бы ты хотел? – вдруг прозвучал голос гостя. – Скажи. Хочешь пингвина покормить? – Завтра в зоопарке, у меня знакомая есть, ты сможешь в дверку пролезть, и там они. Идём?
– А школа? – спросила за сына мама.
– Возьмём день за свой счёт, – поддержал инициативу Кукурузин.
Эпизод 6
Не верите, в физическое проявление божественности, то есть в Бозон Хиггса? Значит, вы не верите в Нобелевскую премию.
Наконец, закончились съёмки, сериал отснят, а если точнее, то роль Кукурузина в этом фильме закончилась. У главных героев ещё два дня съёмок, а наш герой собирает свои вещи и направляется на электричку, отказавшись ждать служебный автобус. Три часа сидеть, ждать и слышать всю эту возню на съёмочной площадке, которая так желанно ожидаема, когда долго нет работы, и которая так раздражает после первого же дня?
Отцепили микрофон, стёрли грим, дали денежку, пожали руку и зачем-то надеются на дальнейшие встречи. Дай-то Бог, не в театр же наниматься. Там сейчас эксперименты один хуже другого, особенно с экскрементами, которые не метафора… Хоть любимая Маля любит в нём и актёра тоже. Но играть любовь, например, с другим мужчиной Кукурузину нереально. Видимо, он всё-таки не настоящий артист, а писатель, пережидающий непогоду в шкуре третьеразрядного лицедея.
Кукурузин выпил кофе, попрощался с Лёшей Долматом, такой же «соей» с третьих ролей, как и он сам, и пошёл в сторону леса, к дороге. В траве трещали кузнечики. Май почти сразу выдал июльскую жару. Лучше пройтись по грунтовой дороге до посёлка… километров шесть сказали? Ладно, главное – не заблудиться. Солнце уже начало палить спину, как из-за кустов вышел Дрон.
– Ух, я пока не привык что ли, – обрадовался Кукурузин. – А ты в курсе, мастер трансрессии, что я вчера начал писать… нашу книжку?
– В курсе, я же – дрон, – приятельски хмыкнул бывший Вергилий, – мне всё видно. Меня прямо в этой лимонной кофте увековечил… Решил писать без информации про Матрицу?
– Ну, старик, я её жду! Ты же видишь, у меня съёмки три дня подряд, но уже закончились. Как, кстати, Антоха в зоопарк сходил? Уже дважды, кажется?
– Трижды… Я их с Агатой познакомил, – хитро прищурился Дрон. – По-моему, получилось больше ожидаемого.
– В смысле? – Кукурузин остановился и в улыбке заблистал зубами на солнце.
– Они теперь вместе, – сообщил небесный информатор, – и, кажется, это большая судьба.
– Она же старше его, – радовался Кукурузин.
– Кому это когда мешало? – Поэт смотрел на солнце, прищурившись. – Она ему поможет, а вы отстаньте от него.
– Так что там с Матрицей? – спросил Кукурузин, вспомнив последнюю промелькнувшую на чудо-экране картинку: он увидел нечто, напоминающее водопроводную сеть. Миллионы труб и трубочек, по которым струились, мерцая, импульсы-огоньки, – это напоминало корни дерева и… это было красиво.
Дрон отбросил сухую ветку с дороги в кусты.
– Ну, ты же увидел сейчас бегущие по каналам огоньки… это мысли людей, они же – импульсы энерго-информации. Обрати внимание: одни бегут в одну сторону, а другие – в другую. Это программа Матрицы: она посылает импульсы-мысли людям.
– А человеческие мысли – она собирает?
– Не все, а только низковибрационные, на уровне выживания, обогащения, соперничества, пороков и прочего адского набора.
– Ой, – Кукурузин внезапно почувствовал пару гирь на плечах и сел на поваленный ствол дерева. – Ты что, и меня в ад потащишь?.. Типа посмотреть?.. Мы так не договаривались!
Дрон рассмеялся. Весело, легко и по-дружески.
– Нет, что ты! Ты уже и так в аду.
Целая минута была предоставлена оркестру кузнечиков. Наконец, Кукурузин подал голос:
– Ну, да… Ты прав, в каком-то смысле. А в каком смысле?
– Да всё ты и сам знаешь, про вашу «цивилизацию», и что вы с Землёй сделали, и сколько людей живут хуже животных, и невежества на душу населения почти не убавилось за последние триста лет. У каждого здесь свой Ад… Кроме тех, что здесь уже в Чистилище, – последнюю фразу Дрон произнёс почти игриво.
– Нормально спросить: а я всё-таки где? – взъерошил волосы артист.
– А для себя как определишь? Может, уже в Чистилище? Оно тут у вас есть, правда, в меньшем количестве, – почти смеялся поэт, – а Рай в душе переживают совсем немногие и не постоянно.
– Почему?
– Потому что ему здесь не место.
– Не место? Тогда вот вопрос Гамлета номер два: быть зачем? Что мы тут вообще делаем?
– Этот вопрос и твой братишка задавал, помнишь? Этот вопрос многие сейчас задают, пришло время. Старая матрица, то есть программа жизни или голограмма, как и любая старая компьютерная программа, меняется на новую. Это обычное дело, эволюция, и это так на любой планете, понимаешь?
– Что, вопросы к жизни меняются?
– Всё меняется.
– Будет Рай, что ли?
– Ада точно не будет, некоторые будут ещё так думать, «развлекать» себя какое-то время. В основном, люди будут учиться быть более свободными и счастливыми. Под это экономику постепенно перестроят, и прочие институты. Вот они – новые задачи, новые сложности, но и состояние лёгкое!.. Словно груз спадёт.
– Стой, как это спадёт? Куда он денется? Эти вечные проблемы, вся эта круговерть, эта война политиков…
Дрон стоял напротив сидящего Кукурузина. Несмотря на жару, лимонная худи была на нём.
– Жарит… – сказал парень без ответа.
– Э, нет, друг, так не пойдёт, – артист схватил нового приятеля за рукав и притянул на бревно. – Сядь и объяснись! Как мы там с тобой из тупиков выбираемся? Начни сначала и с другой точки зрения. То есть… с другого конца.
Последняя фраза насмешила обоих.
– Если так, то я тебя с самого начала… обманул, – заявил юнец, хитро глядя на артиста. – Нет, ты послушай, это принципиально: сейчас на планете работают … две матрицы.
– Стой, дай догадаюсь, – неожиданно азартно подхватил Кукурузин. – Одна – хорошая, а другая плохая!
– Точно! – залился смехом Дрон. – Примерно так. Обе они – вроде вашего интернета, сеть информационная, но не просто информация течет по каналам, а энергоинформация, то есть… программы, ясно? Всё как в компе. Усёк? Тогда дальше: хорошая матрица – это хорошая энергоинформация, для развития и эволюции общества, а плохая – паразитическая, работает на сбор энергии, за счёт своей особой энергоинформации, это просто.
– Слушай, супер! – Кукурузин смотрел вдаль за поля взором, полным азарта, – это супер сценарий! Две противоборствующие матрицы!.. Человечество про них не знает, кроме… тайных организаций от каждой матрицы… Это ново! Это вдохновляет!
Последняя пара фраз сопровождалась боксёрскими взмахами с невидимым противником. Но Дрон смотрел почему-то неодобрительно.
– Друг, давай уясним одну вещь и примем её навсегда и железно, – сказал он, почти стукнув Кукурузина ладонью по колену. – Хорошая матрица НИ С КЕМ НИКОГДА НЕ ВОЮЕТ. У неё природа другая. Всё равно, что рождённый летать, начнёт ползать. Ты понял меня? Или лучше не пиши. Без этого можно?
– А как же конфликт в сценарии? Должен быть обязательно.
– Придумай, но по-другому. Ну представь Природу, – Дрон обвёл рукой пейзаж, – ни с кем она не воюет, всё божественное, Богом созданное, естественное, – оно не воюет! Оно живёт и всё, развивается, меняется, но не воюет даже с тем, что её убивает, – с искусственным миром! С людьми, причиняющими ей зло. Вон, глянь, под деревом, присмотрись, – там была куча мусора, а природа часть банок втянула в землю, часть прикрыла свежей травой, вон ещё одуванчиков насеяла и вот те листья – земляничка будет. То есть она, как мать, на причинённое зло не отвечает, ещё и угостит ягодками. Такое – везде. Она не мстит, не ненавидит. Пойми ты.
– Так, дай подумать…
– Может, потом…
– Нет, стой. Я понял. – Кукурузин внезапно обнял парнишку и по-деловому зачастил: – Я ещё обдумаю, а ты мне поможешь… Есть вопросы, так… Две программы… А сможешь их показать на своём экране? Едем? Э, нет, я к маме обещал заглянуть…
Дрон отряхнул джинсы и сказал спокойно:
– А мы и у мамы можем мой экран развернуть. Там есть комната, где мамы нет?
И вот уже двое вприпрыжку неслись к электричке, размахивая руками, дискутируя, толкаясь в шутку, не обращая внимания на жару. По дороге они придумывали псевдоним писателю со смешной фамилией, и пока автор выбрал вариант – «писатель К.».
Мама Кукурузина говорила по телефону с Малей:
– Такое платье, я в нём как иностранка… нет, в смысле роскошное! Но почему ты деньги не возьмёшь, я не поняла?… А чем я могу тебе отплатить? У меня старые связи в больнице, к врачу могу записать… только там надо сначала анализы сдать… мочу я за тебя сдам, только флюорографию пройди.
– И не забудь, нам Данте надо навестить, – открывая дверь в небольшую комнату, игриво напомнил Кукурузин.
– Я-то не забыл.
– Фантастика… Мой жанр.
Это была обычная дачная комнатка, запасная, для гостей. Маме было сказано, что надо срочно обговорить один проект, а в беседке полно комаров. Артист задёрнул занавеску на окне:
– Э, всё равно светло…
– Нет, нормально, – сообщил его новый друг, явно сосредотачиваясь. – Так. Сейчас стемнеет, это тоже нормально… и лучше сядь.
– Как в детстве!.. Таинственное опять манит!.. – бормотал Кукурузин, потирая ладони от предвкушения. – Значит, матрицы две, ага!.. Не забудь рассказать, откуда они взялись.
Но Дрон почти всегда непредсказуем. Он выдохнул и через паузу сказал:
– Мы начнём с другой точки. Смотри.
В комнатке стемнело внезапно, как и в кинозале, тут же засветился знакомый экран – два на два, как прикинул Кукурузин. После нескольких мгновений цветных всполохов на экране появилась фигурка человека. Будто мультфильм: человек идёт, бежит, спит, женится, ест, и… умирает. Кукурузин увидел, как от лежащего тела отделилось другое такое же, только чуть с более округлыми конечностями, как на изображениях человека на дорожных знаках или в метро.
– Сейчас он увидит тоннель? – со знанием дела спросил писатель К.
– Слушай. Когда человек тут умирает, он как бы выворачивается внутрь, во внутренний мир, можно сказать.
– А, вот где он встречает ад или рай! В… Душе? В том, что он накопил за жизнь! – почти выкрикнул артист.
– Ты не ори, ладно? Впереди ещё будут впечатления…
Дрон-Вергилий повернул свою ладонь в воздухе, и человечек на экране действительно оказался в тоннеле.
– На самом деле это не тоннель, а вроде зала. Тоннелем он казался людям раньше… но несколько лет назад, люди стали видеть зал. Думаешь, эволюция это только развитие большого пальца и исчезновение волос с тела? Эволюция – это развитие всего, – спокойно повествовал Дрон. И Кукурузин увидел, что человечек уже стоит в подобии высокой пещеры, и вокруг него почти светло.
– Почти светло. Если умирает негодяй и преступник, – вокруг него темно. Потому что теперь его тело – то, что мы видим, – оно прошло через портал смерти в мир с другими видами материи, которые имеют свойства самосветимости, понимаешь?
– Это как?
– Потому что чем глубже, тем материя разнообразнее и тоньше. Как шёлк после мешковины.
Кукурузин словно погрузился в новое кино, он сидел, приоткрыв рот, – эту привычку Маля критикует беспощадно и без толку. Но, всё-таки, он задал вопрос:
– И что он будет в этом зале делать?
Дрон опять повернул ладонь в воздухе – на стенах пещеры, словно на нескольких экранах сразу, замелькали разные киноленты трёхмерного кино.
– Это он жизнь свою прошедшую видит, с большой скоростью. Здесь другое время. И мы видим всё, что с ним происходит со скоростью, которая нужна нам. Вот, видишь, он идет вглубь пещеры и…
Кукурузин увидел, что человечек уже стоит на выходе из пещеры, и перед ним течёт река. Из тумана над рекой постепенно выплывает большая лодка. А Лодочник не имеет вёсел…
– Господи, это Харон, что-ли? – только и смог произнести писатель К.
