Елена Тальберг
Раскалённая
По улицам мне нужно пройти очень быстро. Быстро! К реке. Я иду дворами новостроек. Здесь полно собак, они чуют мой жар и бегут с лаем ко мне. Я останавливаюсь.
«Эй! Не бойся, иди, не останавливайся, не тронут они тебя. Иди сюда!»
Я узнаю голос и иду к нему из сумерек, жар в щеке заглушает страх за спиной. Подойдя, я всматриваюсь в лица. Здесь Ксюша, школьная подруга Нии. Она кивает мне, но, заметив белую повязку на моём лице, передергивает плечами и отворачивается. Тогда я смотрю на Славу – это он позвал меня.
«Привет… Ты что здесь делаешь одна?»
«Гуляю».
«А что у тебя с лицом?»
«Обожглась».
Слава молчит некоторое время. Всем очень неловко – и из-за моего лица, и из-за моей сестры, которую почти все они знали, они её ровесники – они здоровы и молоды, а моя отмеченность болью и смертью им мешает. Слава снимает свою куртку с перекладины качелей.
«Пойдём, я провожу тебя. Уже поздно, тётя Вера будет волноваться. Она же никогда не отпускает тебя так поздно».
«Мне нужно к реке».
«Ну, пойдём к реке, – он недоумённо хмурит брови. – А зачем тебе туда?»
Я молчу.
«У неё там свидание», – бросает Ксюша, не поворачивая головы.
Щека вспыхивает, я ежусь на ветру, но не даю Славе растеряться и беру его за руку:
«Свидание у меня завтра, а сегодня я погуляю с тобой. Пока», – я киваю Ксюше и ребятам.
Это мой жар выталкивает из меня эти нелепые слова. Мы идём к реке, я привыкла ходить одна, чужое плечо рядом давит и обессиливает (так хочется просто опереться на него!), чужие шаги заставляют спешить и приноравливаться к ним, и ни о чём уже не думаешь – только бы успеть… Наконец Слава говорит: «Сядем», но я спускаюсь к самой реке и становлюсь на камень у воды. Жду, когда влажный ветер немного смягчит мой жар и я смогу говорить, слова перестанут жечь рот и вылетать с ненужной поспешностью.
«Где ты умудрилась так обжечь лицо?»
«Поцеловала раскалённую печку».
«И что теперь навсегда останется?»
«Я не знаю. Наверно».
«Плохо».
Вода шепчет. Здесь тихо и очень много звёзд над головой. Но я чувствую, как стрелки часов, беспрестанно тикая, тянут меня домой. Я говорю Славе об этом, он послушно кивает, хотя о чём-то крепко задумался.
Когда мы пришли домой и стояли на нашей общей площадке, не зная, как лучше попрощаться (по крайне мере, я точно не знала и была совсем растеряна), он сказал мне то, о чем думал всю дорогу:
«Тебе не следовало так надолго оставлять твою маму. Завтра же пять лет, как Ния утонула».
А сказал только для того, чтобы показать мне, что помнит о Ние! Но я и так это знаю.
Я машинально поправляю (я уже привыкла про себя, не вслух, конечно, поправлять маму и знакомых):
«Ния сгорела».
«Что?»
Он не расслышал, иначе посмотрел бы на меня с опаской или уж по меньшей мере с недоверием.
«Сгорела. Она в воду бросилась только потому, что не могла больше выносить огня, который сжигал её».
«О каком огне ты говоришь?»
Слава смотрит неотрывно, не понимая, подходит ближе, под его взглядом я кладу руку на свою раскалённую щёку.
«В ней горел огонь. Я тоже горю сейчас. Только по-другому. Ния сгорела – так много в ней было огня, она всё никак не могла найти… найти, кому подарить его… Мне пора. Мама действительно заждалась меня».
«Постой!.. Я ничего не понимаю…»
«Мама, мама расстроится, мне надо идти!..»
