Однажды дядя Тёма шел по улице с Аней – он ее из школы забрал. И рассказывал, как делаются сосиски. Как вдруг – ой! – провалился в люк. Там на дороге с люка крышку сняли.
– Анька! – кричит он из-под земли. – Руку дай!
Аня задумчиво говорит:
– Какой ты смешной, дядя Тёма!
Но руку дала. Дядя Тёма вылез, отдышался и говорит:
– Я стихи сочинил.
Плохо быть кенгуру
Хвост не лезет в нору.
Он наружу торчит,
Выделяется,
Все прохожие удивляются.
– Хм, – сказала Аня. – Только ты больше не делай так, ладно?
И они пошли дальше.
– Слушай, – спросила вдруг Аня, – а сколько тебе лет? Ну, вообще – сколько?
А дядя Тёма ей:
– Шестьдесят восемь.
Аня говорит:
– А-а. Ну ладно.
Так они шли, шли, и тут он как рявкнет:
– Анна! Ты что, совсем сдурела?
– Нет еще, – говорит Аня. – А что?
– Ну, ты посмотри на меня! Какие шестьдесят восемь?
Аня вздохнула и остановилась.
– Ну чего? – говорит. – Чего тебе? Ну посмотрела, и что? – Дядя Тёма бросил на нее грозный взгляд.
– Да пошутил я! Сорок два мне, курица ты слепая!
Аня подумала и говорит:
– А-а. Ну ладно.
Вот они пришли и сели за математику.
– Так, – говорит дядя Тёма, – что там у нас? Деление в столбик. Очень хорошо-с. Я тебе вчера все объяснил, давай теперь сама.
Аня в носу пальцем покрутила и говорит:
– Ладно. Сейчас.
Написала в тетрадке: «45 678 разделить на 567» и сидит. В окно смотрит.
Дядя Тёма подождал и говорит:
– Ну?
– Сто, – говорит Аня.
Там по двору кошка шла.
– Анна, – говорит дядя Тёма, – ты что, с елки упала? Какие еще сто?
– Ну, двести семьдесят, – говорит Аня.
Посмотрела, что дядя Тёма сидит мрачный, и поправилась:
– Ну ладно, ладно. Сто тысяч!
Опять посмотрела. Дядя Тёма был уже немножко не такой мрачный.
– Ну, – говорит Аня, – тогда девяносто.
– Чего – девяносто?
– Девяносто тысяч.
– Подумай еще.
– Ну, или восемьдесят.
– Восемьдесят тысяч?
– Ага.
Дядя Тёма выдохнул, как кит, откинулся на спинку стула и говорит:
– Нормально. Пиши теперь свое деление в столбик.
Аня посмотрела в тетрадку, опять сказала «ага», взяла линейку, провела линию под «45 678» и опять сидит, в окно смотрит. Там кошка в песочнице лапкой ямку копала.
– Та-ак! – говорит дядя Тёма. – Все понятно! Опять гадала, гадюка габонская? С печки спрыгнула, в сапоги попала? Пальцем небеси проковыряла?
Но тут под ним стул сломался.
Дядя Тёма пробормотал: «Проблемы со стулом», – встал, стул заново собрал и клей потребовал. Потом над столом нагнулся, на бумажке решение написал и домой пошел.
Поздно уже было потому что.
– Вызывали? – спрашивает он на следующий день.
Аня говорит:
– Ага, вызывали.
– Двойку поставили?
– Нет, – говорит Аня, – не поставили.
– Забыли, что ли?
– Дождешься, – Аня даже фыркнула. – Как бы не так. Тройка мне.
Дядя Тёма присвистнул.
– Это за что же? – спрашивает.
А Аня ему говорит:
– За то, что я слишком умная. Что ты смотришь? Да что ты ржешь-то? Ну не совсем же я дура.
Тут как бы и возразить было нечего.
В новогодние каникулы все разъехались кто куда. Аня, например, уехала с родителями в Финляндию. А дядя Тёма дома остался. У него ангина еще не прошла.
Анин папа ему позвонил и говорит:
– Да. Да. Нет. Да нет. Да нет. Да нет.
Аня подергала его за рукав, но папа отмахнулся, и она стала играть вокруг него в поезд. Потом в лошадку. Лошадка скакала галопом и уже в единорога превратилась, а папа с дядей Темой по работе разговаривали. Релиз, говорят, релиз, а конь не валялся. Аня вокруг папы скачет – папа за ней поворачивается. Поворачивается такой, поворачивается, а сам в телефон говорит:
– Куда уехала? А. Ну да. Ну да. Так ты один совсем, что ли?
Тут папа помолчал, а потом такой говорит:
– Ну давай. Ты там с голоду не помри только!
И положил трубку.
Тем временем дядя Тёма готовился к Новому году. Он все прибрал, обмахнул тряпкой гипсовую мушку-дрозофилу, засунул в шкаф чугунный крюк от ворот, резиновому слону на полке придал правильное положение. Потом нашел под столом расческу и отнес на полку в ванной.
Потом он нарядил елку. Включил лампочки. Лампочки сияли и подмигивали.
Тут дядя Тёма вспомнил, что стиральная машина тоже со вчерашнего дня подмигивает, и в ванную побежал. А потом ему в голову пришли стихи. На кухне, когда он утку в духовку ставил. Дядя Тёма побежал, чтобы их записать, но оказалось, что, пока бежал, все забыл. И никак не вспомнить.
Совсем никак.
Дядя Тёма разозлился и обиделся. Еще и телефон под руку пищит: сообщение кто-то прислал.
– Верблюды многогорбые! – зарычал дядя Тёма. – Свиньи морские летающие! Страусы ужасные! Лемуры бестолковые! Бородавочники безногие!
От злости он решил не читать сообщение. Но потом все-таки его открыл. Сообщение было от Ани.
«Купила лакричные конфеты, чтобы ты не помер с голоду».
Дядя Тёма очень любил лакричные конфеты. Правда, как раз сегодня он принял железное решение: раз и навсегда покончить со сладким. Поэтому он съел один (1!) кусок пирога, два (2!) маленьких пирожка с вареньем и мармеладку одну.
И четыре печенья напоследок. И всё.
Дядя Тёма долго думал. Он прочел сообщение про лакричные конфеты двадцать пять раз, а потом ответил: «Соленые или сладкие? Леденцы или ириски?»
Аня ответила через минуту: «Всякие разные!»
И на дядю Тему такое вдохновение нашло, что он тут же написал стихи. Но не те, которые про утку, а другие:
На свой страх и риск я накушался ириск.
Когда Аня приехала, дядя Тёма уже здоров был. Аня ему сперва не поверила, но он вставил себе в рукав чугунный крюк от ворот и громко закричал:
– Р-р-рому, канальи! Свистать всех наверх!
И Ане подарок подарил. Ногу от скелета. Гипсовую, правда, но это была еще хорошая нога.
– Режим дня? – переспросил дядя Тёма. – И чего тут такого сложного? Ты не можешь описать свой режим дня, что ли?
Описать режим дня Ане по окружайке задали.
– Ну, ты же представь! – Аня постучала себя по лбу. – Что я напишу? Что у меня подъем с семи до семи сорока пяти, а потом сразу начало уроков? А где утренняя гимнастика? Завтрак где? Умывание куда девается? Или мне написать, что время отхода ко сну – час ночи? Если папа вовремя планшет отберет.