Елена Сергеева
Физика

6 глава. Стенокардия

Я ошиблась. Никто не умирает без любви!

Даже такой пронзительной, глубокой и чистой…

Но и никто не может вытравить ее из сердца!

И время пылью прошедших дней лишь прикрыло эти чувства и стоило Матвею появиться, как ветер перемен смахнул все лишнее и обнажил их…

Любовь просочилась свежей обновившейся субстанцией в каждую клеточку, заполнила собой все мое существо и… внесло сумятицу…

Не знаю, как отработала этот день.

На автопилоте.

Тело старалось выполнять возложенные задачи, а разум отключился от шока, словно электричество от короткого замыкания. Думаю, потому я ступила и в основах жизнедеятельности записала слово в слово, что сказал больной, а не выжала из них суть.

Даже сейчас, ночью в темной комнате, ощущаю, как начинают гореть щеки от воспоминаний о своем косяке, а тогда… Стояла ни жива, ни мертва и желала провалиться сквозь землю, чувствуя, как Матвей на меня смотрит и, скорее всего, думает, как Лешин, что мне не место среди гениальных мужчин.

После такого позора, было не слишком перспективно заводить разговор с бывшим парнем, но я не могла откладывать.

Быстро избавилась от Макса и специально зависла с Аллочкой, чтобы подкараулить Матвея. Вот только на пост позвонили из отдела переливания по Гаврилову, я испугалась, что накосячила, и рванула туда, а вернувшись, встретила в коридоре Лешина и поняла: упустила.

Хотелось зарыдать от спектра пережитых эмоций, что сегодня разом навалились на меня, и снять разрушающий стресс, но не при всех же.

Возвращалась домой все в том же очумелом состоянии и мусолила нашу встречу, содрогаясь от предполагаемых ощущений, что получила бы, если бы не стормозила, и обняла парня.

Тогда это можно было себе позволить. Списать на радость от встречи.

От горячих мыслей, разгоняющих кровь по венам, во мне все буквально закипело и забулькало, сообщая, что гормоны стресса лучше выводить сексом. С Матвеем, естественно…

Переворачиваюсь на другой бок, рассчитывая, что мысли от меня отлипнут, но куда там. Голова переполнена и не дает отключиться.

Утром встаю вялая, помятая, но с твердым решением поговорить. Нам работать вместе. К тому же… Может быть…

Глупо рассчитывать, что Матвей предложит снова встречаться. Все-таки шесть лет – большой срок. Но…

Да, я рассчитываю. Вернее, надеюсь.

Он так на меня смотрел…

Парень просто был в шоке.

Нет, это было что-то большее. Я почувствовала.

Всю дорогу до больницы витаю в розовых мечтах и глупо улыбаюсь.

Даже случайный парень в метро, решив, что мои улыбки предназначены ему, подходит знакомиться.

Чуть не проваливаюсь от стыда, когда он заявляет: «Я вижу: тебе понравился. Можно встретиться! Но у меня хаты сейчас нет»

На отделение опять прихожу заблаговременно, и… сталкиваюсь с Матвеем.

Зависнув в его взгляде, мысленно записываю симптомы: нытье рук, резь в загрудине…

Ощущения, как вчера конспектировала за Федосеевым.

Стенокардия.

Парень кидает мне: «Привет» и собирается пройти мимо, но я, понимая, что больше, возможно, такого удобного случая не предвидится, торможу его вопросом:

– Мы можем поговорить?

Останавливается, смотрит на меня взглядом, от которого прошибает озноб, и, скривив губы, уточняет:

– Твой друг не будет против?

Не прячу глаза.

Приревновал?

Это хорошо или плохо?

Некогда разбираться. Главное сейчас объяснить, что между мной и Максом чисто братско-сестринская любовь.

– Не будет. Потому что Макс просто друг. Без всяких скрытых значений.

Продолжаем таращиться друг на друга, вспоминая про непонятки из прошлого, связанные с его братом, когда-то просто моим другом.

Матвей первый разрывает контакт и пренебрежительно спрашивает:

– А нам есть о чем говорить?

Молчу. Диалог получается каким-то неправильным.

Неужели после тех чувств, что мы пережили, нам не о чем поговорить?!

Неужели в его сердце не осталось немного если не любви, то нежности ко мне?!

– Если ты думаешь: я скажу, что рад тебя видеть, то это не так, – бросает он, отгораживаясь от меня.

Проглатываю обидные слова, раздирающие душу, стараясь не показать, как мне больно.

– Мы же будем проходить ординатуру вместе, – выискиваю аргумент и заметаю следы своих чувств, своих скрытых желаний. – Каждый день встречаться.

– И что?

От его равнодушия внутри я уже давно захлебываюсь слезами, но снаружи держу лицо и только мысленно, будто заклинание, причитаю: «Боже, дай мне сил сейчас не разреветься перед ним».

– Я думала…

Кривится.

– У тебя не всегда это получается.

Этот удар под дых приводит меня в чувства. Собираю остатки силы, гордости и выплевываю:

– Скажи еще, никогда бы не подумал, что из меня что-то получится. Я же женщина, а решила стать хирургом!

Молчит, а мне уже не остановиться:

– Знак молчания – знак согласия?!

Похоже, говорить теперь буду только я.

– Вот скажи, ты бы удивился, если бы тебе заявили: «Какой красавчик, еще и доктор хороший»?

Усмехается.

– Вот-вот. Почему же все мужчины, примеряющие на себя роль хирурга, вместе с решением о специализации, словно подписывают негласный договор: ненавидеть женщин, выбравших аналогичную специализацию. Что это?! Не допустить даже мысль, что они могут быть в чем-то хуже женщины?

– Бред. Я не боюсь конкуренции. Для этого я пахал все это время и получил красный диплом.

– Забудь, какого цвета у тебя диплом! Тебе не говорил об этом Лешин?!

– Давай не попадаться друг другу на глаза, – произносит Матвей, проведя черту под нашим сумбурным диалогом, и, не получив от меня ответа, уходит.

Кусаю губы, извергая вопросы:

Почему?

За что?

Как так!

Есть ли страшнее наказание, чем встретить Матвея, когда он забыл меня?!

Если вчера я решила, что была не в форме и выполняла задания на автомате, то сегодня даже Лешин, внимательно отсканировав мое лицо, спросил:

– Аниса Аминовна, вы не заболели?

Я попыталась взбодриться, но моей энергии хватило на пару часов, а новой порции энергетического коктейля в организме не оказалось.

7 глава. Игнор

Что-то я вчера поплыл.

Реально.

Аня, в новой, еще более завораживающей версии, нежданно появившаяся передо мной, атрофировала напрочь весь здравый смысл, заморозила память. Я снова ощутил себя влюбленным мальчишкой, позабыв, какую боль она мне причинила. А сейчас, словно отходя от наркоза, остро чувствую ее и, скрипя зубами, терплю.

Закрываю глаза и всплывает картинка из прошлого…

Больничный подоконник, я сижу на нем, тупо уставившись в одну точку.

Последние числа июня, за окном жара и ветер играет зеленой листвой, а внутри меня убийственный холод Антарктиды.

Девушка, которую я люблю, забрала деньги и уехала!

Повторяю себе, как заклинание: «Неправда».

Только время стирает дни на календаре и мою уверенность в этом. Она не приходит, не связывается со мной, чтобы объяснить свое исчезновение…

Другой месяц. Другое окно.

Смотрю на него, задрав голову, и молю: «Выгляни. Пусть все, что произошло, будет просто ужасным сном!»

Бабулька, божий одуванчик, проходит мимо со своей собачонкой и, сочувственно смотря на меня, произносит:

– Сыночек, там уже другие жильцы.

Бросаю взгляд на цветущую будку и хочется орать.

Нет!

Пожалуйста, пусть это будет неправдой!

Август. Берлога, я и ноут, в котором до рези в глазах просматриваю списки абитуриентов, чтобы найти знакомую фамилию и примчаться к ней и спросить: «Почему?»

Переворачиваюсь на другой бок. Надо постараться уснуть.

Невозможно прокручивать и пропускать через себя тот ужас, что пришлось пережить тогда…

Закрываю глаза, но сон не идет.

Жесть.

Вставать в три утра – не вариант.

Зачем она опять вернулась в мою жизнь?!

Тогда, когда мне надо быть предельно сконцентрированным и спокойным.

Может, позвонить профессору и вернуться в Питер?

Я же не выдержу присутствия Ани рядом. Вчера реально хотел втащить ее парню.

Ну да, и что скажу ему?!

Здесь моя бывшая! Спасите-помогите!

Бред!

Надо брать себя в руки.

Глупо отказываться от места, о котором мечтал и которое с трудом получил, ради девчонки, что однажды разбила сердце, даже не потрудившись объясниться.

Нельзя позволить ей разбить и мою карьеру!

Надо просто держаться от нее на расстоянии.

Справлюсь!

Все равно адекватного выбора у меня нет…

Кое-как засыпаю, но сон поверхностный. Такое ощущение, что полголовы спит, а половина бодрствует.

Встаю измученный, рассерженный, но решивший целиком и полностью сосредоточится на работе, ради которой поменял город, и не забивать голову посторонними отвлекающими мыслями, и, если понадобится, игнорить свою бывшую.

На завтрак заглатываю йогурт и пью чай с бутербродом.

За год совместной жизни с Ланой я опять привык к комфорту, к домашней еде, и временный беспорядок и отсутствие нормального питания раздражают, поскольку напоминают о тех днях, когда не хотелось возвращаться в хаос, в котором жил. Для кого-то подобное – норма жизни, но для парня, привыкшего к пирогам, домашним котлетам и вылизанным поверхностям в доме, это являлось раздражающим фактором.

В такси, добираясь до работы, решаю: надо поскорее пригнать тачку, поскольку человеку, привыкшему держать свою жизнь в собственных руках, не перестроиться и не привыкнуть предоставлять ее в руки некоторым баранам.

На удивление, в больницу приезжаю с хорошим запасом времени.

Рад этому факту. Не люблю опаздывать и людей, которые легкомысленно относятся к пунктуальности.

На отделении ординаторов еще нет, но не успеваю подумать, как это хорошо, как мое уединение нарушает Аня.

Она впивается в меня взглядом, проникая туда, куда не позволено. Бросаю ей: «Привет» и хочу уйти, но девушка останавливает меня.

– Мы можем поговорить?

Оборачиваюсь и, смотря в космические глаза своей бывшей, думаю: как безболезненно для нас обоих уйти от разговора?

Не хочу нырять в прошлое. Меня и так затягивает оно и вспарывает едва рубцующиеся раны.

– Твой друг будет не против? – спрашиваю и кривлю губы, произнося «друг», вспоминая это коробящее слово из прошлого.

Не тушуется, не отворачивается, а отвечает:

– Не будет. Потому что Макс просто друг. Без всяких скрытых значений.

Вглядываюсь, ловя ее эмоции. Не врет.

Неожиданно.

Полностью забыв про логику, как придурок, радуюсь этой новости. Хорошо хоть умело скрываю и не показываю вида.

Насильно вытаскиваю себя из неправильного состояния.

Эта информация ничего не поменяет. Человек, предавший однажды, сделает это снова, как бы он ни уверял. А жить на пороховой бочке с профессией, выбранной мной, невозможно.

Все еще пытаясь завершить разговор, который возвращает в мою голову хаос и сжимает сердце от убийственных воспоминаний прошлого, отворачиваюсь и бросаю фразу, которая должна ликвидировать желание Ани со мной общаться:

– А нам есть о чем говорить?

Молчит. Кусает губы.

– Если ты думаешь: я скажу, что рад тебя видеть, то это не так, – добавляю, выстраивая между нами железобетонную стену. Будет проще, если девушка сама станет игнорить меня.

– Мы же будем проходить ординатуру вместе, – пищит она. – Каждый день встречаться.

– И что?

Аня пытается скрывать свои эмоции, но я слишком хорошо знаю девушку. Она расстроена. Ей больно от моего равнодушия.

Почему?

Рассчитывала, что я все забыл и брошусь в объятья?!

– Я думала…

Кривлюсь. Я не хочу грубости. Не хочу перегибать палку, но Аня не понимает иначе, а я не в состоянии снова возвращаться к диалогу с ней.

– У тебя не всегда это получается.

Вспыхивает, вздергивает подбородок и показывает стальную часть своей натуры:

– Скажи еще, никогда бы не подумал, что из меня что-то получится. Я же женщина, а решила стать хирургом!

Молчу, несмотря на то, что девушка говорит бред, надеясь: так быстрее мы завершим общение.

– Знак молчания – знак согласия?! – заводится она, но вступать в полемику по-прежнему не собираюсь.

– Вот скажи, ты бы удивился, если бы тебе заявили: «Какой красавчик, еще и доктор хороший»?

Усмехаюсь. Ну да, вопрос бьет прямиком по профессиональной самооценке.

– Вот-вот. Почему же все мужчины, примеряющие на себя роль хирурга, вместе с решением о специализации, словно подписывают негласный договор: ненавидеть женщин, выбравших аналогичную специализацию. Что это?! Не допустить даже мысль, что они могут быть в чем-то хуже женщины?

– Бред, – бросаю ей эмоционально, не выдержав. Мне не нравится ее сравнение меня со всеми мужчинами, поскольку я так не считаю. – Я не боюсь конкуренции. Для этого я пахал все это время и получил красный диплом.

– Забудь, какого цвета у тебя диплом! Тебе не говорил об этом Лешин?!

– Давай не попадаться друг другу на глаза, – устало бросаю я, понимая: иначе мы так и не завершим то, что в принципе не надо было начинать.

Иду по коридору, на ходу изучая карту Абрамкина. Его планируют ставить на операцию, и мне интересен его случай.

Краем глаза вижу идущего навстречу человека в белом халате и беру левее, планируя разойтись, но он все равно надвигается на меня.

Поднимаю глаза. Блогер.

По взгляду, которым парень бодается, понимаю: сейчас сцепимся.

Настраиваю себя не перегибать палку, но спускать ему хамство точно не собираюсь.

– Звезда Питера, – насмешливо начинает он. – Думаю, тебе климат наш не подходит! Ты привык к своим депрессивным серым будням, а мы любим хорошую погоду!

– Ты о чем? – строю из себя дурака, не понимающего завуалированный посыл куда подальше.

– Возвращайся туда, откуда приехал!

– С какой радости?

– Ты нам здесь погоду портишь!

Парень сжимает кулаки, вижу, они у него тоже чешутся.

– Ваши проблемы.

– Ты тупой?!

Вот с точностью наоборот. Лезет на рожон, хотя с его комплекцией я загашу его с первого удара.

Он реально всего лишь друг?!

– Это ты посредственный чувак, способный только изображать врача в блогах. А я приехал сюда учиться, и мне ваша погода фиолетово! Меня ничего, кроме работы не интересует. Усек?!

Делаю шаг, чтобы обойти его, но дебил пытается заградить проход. В итоге жестко сталкиваемся плечами, но я все-таки прохожу и иду дальше по коридору, пытаясь выбросить из головы инцидент и не думать: это была его инициатива или с подачи Ани?

8 глава. Решение

Влетаю в лифт и врезаюсь в его взгляд. Обжигаю роговицу, опаляю кожу, гортань, трахею, словно меня лизнуло пламя огня. В итоге: не вижу, не дышу, только чувствую его. Но даже этого слишком много для влюбленной дурочки в ограниченном маленьком пространстве железной клетки…

Практически на ощупь нажимаю на кнопку этажа и хриплю «привет» в ответ.

Это единственная фраза, которую мы бросаем друг другу за день, и это убивает.

На эмоциях после несостоявшегося разговора я распсиховалась и хотела забрать документы и уйти, но образумила себя. Было так непросто попасть на кафедру, о которой мечтала, и уходить сейчас лишь подтверждать слова Лешина, что женщина-хирург – недоразумение.

Да, для моего психического состояния решение остаться – тяжелое испытание, но я как мантру повторяю: «Я сильная! Я справлюсь!»

Вот только настроить свой организм, игнорировать Матвея так же филигранно, как он меня, не получается. Понятия не имею, где располагаются кнопки управления эмоциями и чувствами в моем организме, и поэтому просто стараюсь внешне казаться равнодушной. И лишь каждый вечер тихо топлю слезы прожитого дня в подушке, осознаю: долго так я не выдержу.

Лифт закрывает двери и на какие-то секунды, отделяя нас от мира, перемещает в пространстве.

Дышать становится сложнее.

Такое ощущение, что мы поднимаемся не на седьмой этаж, а к семи тысячи километрам, где уровень снабжения крови кислородом составляет шестьдесят процентов от необходимого.

Критически низкий!

Шумно вдыхаю в себя его остатки, ощущая, как в моем организме происходит целый комплекс патологических реакций, и в порыве отчаянья поворачиваюсь к Матвею.

Сталкиваемся, сливаемся, плавимся взглядами какие-то пару секунд, прежде чем в глазах парня зашториваются эмоции, и я вижу только холод безразличия.

Хочется крикнуть: «Не надо! Пожалуйста! Не прячься от меня!», но он уже не мой любимый Матвей из прошлого, что только мелькнул перед глазами, а робот, который не видит, не слышит, не чувствует.

За что?

Почему?

Что-то не так?!

Мне жизненно необходимы ответы на эти вопросы!

Двери медленно открываются, и я вылетаю первой.

Дышать, дышать, дышать.

Не чувствовать его так близко и так невыносимо далеко.

Целый день кручу в голове возникшие вопросы.

Да, я уехала, но я же попросила прощения и объяснила, что делаю это ради того, чтобы он жил.

Почему такой игнор?

За то, что решила единолично?!

С каждым часом мне кажется поведение Матвея все более ненормальным, и я чувствую жизненно необходимую потребность как можно скорее выяснить причины, иначе просто загублю себя и ординатуру.

Приняв решение еще раз поговорить с ним, лечу в коридор и сталкиваюсь с Максом в дверях.

– Не знаешь, где Матвей?

Парень вгрызается в меня взглядом.

Злюсь.

– Если не знаешь, так и скажи. Не надо меня гипнотизировать!

– Пошел к Лешему, – и следом жестко. – И желательно, чтобы оттуда не уходил.

– Макс!

– Что Макс?! Он опять вгоняет тебя в депрессию! – и, сбавив обороты, добавляет. – Я хочу мою улыбчивую любимку, а не депрессивную анорексичку, в которую ты опять решила превратиться.

– Не мели чушь.

Он вскидывает брови.

– Что ты сегодня съела за день?

Задумываюсь и, понимая, что мой ответ подтвердит его слова, начинаю оправдываться:

– Сегодня много работы. Я уже зашилась клеить, подшивать и переписывать.

– Вчера?

Молчу. Сказать нечего.

– Вот я об этом и говорю.

Пожимаю плечами.

– Это временно.

– Ничего не бывает постояннее, чем временное.

– Ты заделался в философы? – пытаюсь сбавить градус нашего разговора, но друг не ведется.

– Я заделался в твоего личного оруженосца, который убьет жестокого дракона.

– Да нет, ты не философ, а сказочник.

Натягиваю на лицо улыбку.

– Да, я не скажу, что у меня все прекрасно, но и ничего ужасного нет. Просто надо отойти от шока. Он моя первая любовь, первый мужчина и появился неожиданно. А еда в столовой невкусная, вот я про нее и не вспоминаю. Буду из дома что-нибудь брать.

– Учти, я буду за тобой присматривать!

– Учту, – обещаю я и позволяю себя утянуть обратно в ординаторскую, где мы болтаем до часа Х, когда надо идти к Лешину.

Наставник, как всегда, находит косяки, казалось бы, в идеально сделанной работе и, подводя итоги недели, резюмирует, что мы сами себе продемонстрировали, какие еще зеленые и безмозглые. Одному Матвею достается скупая похвала, и я позволяю себе, слушая ее, задержать взгляд на серьезном лице парня.

Он, как всегда, самый лучший! Кредо у него такое, видимо.

Едва Лешин закругляется, Матвей исчезает из отделения одним из первых.

В убитом состоянии плетусь к выходу, понимая, что впереди выходные и разговор придется отложить до понедельника.

Кошмар!

Как мне пережить эти шестьдесят часов ожидания?!

Уже в дверях меня цепляет Аллочка и обрушивает свой вагон новостей. Слушаю ее безобидную болтовню и пытаюсь выкинуть мучащие мысли, пока не звучит ошарашивающий вопрос:

– Тебе тоже понравился красавчик?

– Кто? – выдыхаю, покрываясь пятнами, как преступник, пойманный на месте первого преступления.

– Как кто? Никитин.

– Нет… Да…

– Ясно все с тобой.

Смущаюсь еще больше, а девушка, придвинувшись ближе, шепчет:

– Верка из процедурной сначала на Шевцова нацелилась, а как Никитин нарисовался, сразу стала хвостом перед ним крутить.

– И?

– Ничего. Отшил и попросил субординацию соблюдать. Так зараза хотела адрес выведать…

– Адрес… – бормочу я, соображая, что это был бы идеальный вариант. Пытаться поговорить в больнице, где в любую минуту могут помешать и прервать – не самый хороший вариант, а мне обязательно надо заставить Матвея объяснить свое поведение, иначе лучше сразу сдаваться, забирать вещи и катиться куда подальше, пока еще в состоянии.

Девушка вглядывается в меня.

– А у вас что-то было?

– С чего ты взяла? – отстраняясь, спрашиваю вместо ответа.

– Да вы оба странные. Так смотрите друг на друга, пока думаете, никто не видит, так реагируете…

Сдаюсь.

– Он мой бывший.

Глаза Аллы загораются, как лампочки, в предвкушении новых сплетен, но я вместо этого, сгорая от стыда, бормочу:

– А как узнать его адрес?

– У одной доброй феи, – улыбаясь, выдает девушка и открывает ключом какой-то ящик. – Я так и чувствовала, что между вами что-то есть. От вас электричеством бьет, да молнии летают. Страшно подходить.

– Было, – с грустью шепчу я.

Она протягивает листочек с адресом, и я выдаю «спасибо», все еще чувствуя себя очень неловко.

– Кстати, я посмотрела – он не женат, – добавляет Аллочка, подмигивая, а я снова повторяю «спасибо» и ретируюсь, пока полностью не сгорела от стыда.