Елена Ронина Туман над Фудзи

Москва, 1980

Вадиму было девятнадцать. Как этому мальчишке, который очень ему напомнил себя в молодости. Когда Вадим был маленьким, они обязательно ездили к морю. Мама считала, что солнце ребенку просто необходимо. Витамин «Д» невозможно потреблять только из рыбьего жира. Две недели на море, а потом к бабушке в деревню. После умерла бабушка, и деревня отпала сама собой. И бабушка умерла, и Вадим вырос. Институт меняет человека. Был мальчик, разом стал мужчина. И отдых предполагался уже мужским. Хотя две недели с мамой все же оставались неприкосновенными. Летом Вадим болтался в Москве, иногда ездил с друзьями в близлежащие палаточные городки. Мать отпускала с неохотой. И волновалась, и ревновала. А тут вдруг на работе предложили путевки.

– Вороново. Вадь, ты как?

– Да скукота…

– Там озера есть. Территория большая, лес. Библиотека опять же. Давай поедем. Ты же знаешь, у меня проект сложный, а тут все-таки смогу переключиться. Скорее всего, конечно, вот прямо так двадцать один день себе позволить не смогу, наверное, придется периодически в Москву мотаться. Ну вот такая у тебя мать непутевая, не обзавелась дачей. Думала, что деревни достаточно. А оказалось, нет. Ну прости, не могу я туда после смерти бабушки ездить.

– На могилу же ездим? – Вадим долго скучал по деревенским каникулам, потом привык. Но когда они раз в год ездили в Токму, он уже на подъезде радовался родному запаху, иначе одетым людям, попадавшимся по дороге, грязноватым грузовичкам, поднимающим вокруг себя столбы пыли. В голове всплывали ощущения утренней росы и надрывные петушиные крики. А еще звенящая тишина.

– То – другое. Ну что, рискнем? Тебе все равно диплом писать. Так уж лучше на свежем воздухе под березками.

Вадиму совершенно было плевать на воздух и березки. Воздух он не ощущал, березки особенно не видел, а вот Анну заметил сразу. Анна отдыхала в пансионате с мамой и шестилетним сыном. Частенько молодая женщина уходила с детской площадки и шла в тенистую беседку, где Вадим приспособился заниматься своим дипломом. Беседка, видимо, была оборудована для шахматистов: удобные столики, широкие лавочки. Как-то присела рядом.

– Не помешаем?

Вадька просто пожал плечами. Про себя подумал: естественно, помешаете. Но девушка молча пристроилась на краю скамейки и отвернулась, наблюдая за ребенком. Мальчик тихо бродил вокруг беседки, выискивая в траве шишки и занимательные камешки.

– Оздоравливаемся перед школой, – прокомментировала она.

– А море? Вроде же на море люди оздоравливаются?

– На море можно поехать на три недели, а здесь – и три месяца прожить.

– Так долго?

– Мужу положено.

Они не знакомились, но имели друг друга в виду. Кивали при встрече, иногда даже улыбались. Вадим присматривался к этой большой, но совершенно, как ему казалось, безразличной друг к другу семье.

Муж появлялся на выходных, сменяя тещу. Любопытно было наблюдать ту смену караула. Когда двое взрослых людей гордо проходили мимо друг друга с высоко поднятыми подбородками. Каждый считал, что другой ему обязан. Зять вывез тещу на целое лето в элитный дом отдыха, а теща была уверена, что гробится на непосильной работе по присмотру за его чадом. Вообще каждый в этой семье считал себя главным, а остальные должны были быть ему обязанными.

– Что бы вы без меня делали? Живу в прислугах, – слышалось от Ларисы Владимировны.

– Не забывайте, чей хлеб вы едите, – тихо, но так, что слышала вся детская площадка, шипел зять Олег Михайлович.

– Я еще чай пью.

– Заметьте, настоящий английский.

– Как я от вас устала, – вздыхала Анна. – Скорее бы в Москву.

Был еще один сценарий.

– Скорее бы вырос это чертенок. – И в этом семья была, к удивлению, единодушна.

Чертенок Левушка тоже периодически вставлял:

– По-моему, вы про меня забыли. Ну хоть кто-нибудь будет за мной следить?

При этом как раз за Левой все и все время следили. Это друг на друга они не смотрели, а вот на Леву постоянно. Но, видимо, Леве хотелось чего-то большего. Или чтобы с душой. Вот ведь маленький, а все понимал.

Все это ужасно забавляло Вадика. Это же бывают такие семьи, что все и все время друг от друга уставшие. У них в семье было совсем не так. Мать вечно на работе, вечно в своих лабораторных испытаниях, домой приходила всегда чуть живая, но всегда с горящими глазами. За ужином она обязательно подробно рассказывала сыну о результатах своих исследований. Собственно, она его химией и заразила. Он видел, как это интересно. Отца своего он помнил плохо и рано понял, что спрашивать – ранить мать. А ранить ее никак не хотелось. Он ее берег. Любил, восхищался, знал, что она друг. И даже тот самый пубертат в их семье прошел весело и без скандалов. Ну, напился пару раз так, что ребята волоком домой принесли, ну, застукала его мать курящим у соседнего подъезда… И что? Дело-то житейское. Вместо взбучки мать вспоминала свою разгульную юность:

– Не кисни! У всех бывает! И я как-то в институте на картошке напилась. С тех пор водку и не пью. А попробовать все равно нужно.

Курить? Тоже никогда не запрещала.

– Если думаешь, что тебе это надо, то кури, что ж поделать. Но только все из своих «обедов». Выкручивайся.

И Вадим долго выкручивался, а потом бросил. У него была мировая мать. Непохожая ни на чью из матерей его друзей. Вечная вечерняя картина. Мать сидит на табуретке в коридоре, ноги вытянуты, голова прислонилась к стене, глаза слегка прикрыты.

– Вадька, умираю с голоду! Что имеем?

– Да вроде ничего.

– Это жаль. Я тогда быстро вниз за сосисками, ты пока воду кипяти. Обойдемся без гарнира? Но завтра с меня царский ужин! Вот увидишь. Приготовлю тебе котлеты по-киевски!

– Да уж, заливай! Сам за сосисками сбегаю, гони кошелек. Но вот уж воду ты вскипяти!

С годами мать поменялась, стала более степенной и домовитой. Но иногда они, как раньше, могли просто обойтись сосисками на ужин. Сняв пленку и макая растрескавшуюся сосиску в злую горчицу, Вадя с упоением слушал про новые испытания и новые возможности. Химия – это будущее. На ней все держится, она у истоков. Потому что это объективно.

Анна нашла его в беседке. Он решил еще поработать после ужина. Освещение прекрасное, сезон комаров закончился. Она прибежала, запыхавшись:

– Слушай, пацанчик, можешь помочь?

Вадька тогда страшно оскорбился за пацанчика.

– Чего вам, тетенька?

– Да не обижайся ты! У Левушки температура поднялась. Можешь съездить в аптеку? У тебя же велосипед. А я, как назло, одна. У мужа работа, а мать, видите ли, обиделась и умотала в Москву. Вот деньги. Врач только утром придет, а я боюсь в ночь без лекарств оставаться. Только ты уж побыстрее, чтобы до закрытия успеть… – сказав, она немного отдышалась. – Меня Анна зовут. Тебе можно Нюра.

– А я для всех просто Вадим.

– Ну давай, Вадим. Я тут все написала. Я побегу к Леве. А то он проснется и испугается. Ты как лекарство купишь, в наш домик занеси. Мы вон там живем. – Нюра махнула рукой.

Вадя не стал уточнять, что прекрасно знает, где тот самый домик. Они с матерью жили в общем корпусе, но были в доме отдыха еще и отдельные коттеджи. Так сказать, для избранных. Ему было очень любопытно, как там все обставлено. Но вот, стало быть, будет возможность посетить.

Парень сунул записку и деньги в нагрудный карман куртки, перекинул ногу через раму и понесся в поселковую аптеку. Книги так и остались в беседке. Да кому они нужны?

Вернулся минут через сорок. Тихо постучал в дверь коттеджа. Анна открыла мгновенно.

– А я тебя в окошко видела. Быстрый ты, – говорила она шепотом. – Левушка так и не просыпался. Но чувствую, горит. Так что проснется, я ему сразу жаропонижающее. Да ты заходи. Хочешь чаю? Проходи, проходи. – И Нюра прошла вперед.

Вадим скинул кеды у порога и пошел за ней.

– Разулся? Правильно. Мы тут без обуви ходим. Полы деревянные, приятно. Все натуральное. Я, конечно, устала тут как собака, взаперти сидеть, но ясно, что все для пользы здоровья. Ага. – Она открыла полку на кухне. – Есть варенье, есть печенье. Вот, сижу отъедаюсь, уже на морскую свинку похожа. Сама себя ненавижу. А что делать? Скажешь, сила воли плюс характер? А у меня нету. Ни силы воли, ни характера.

Нюра все говорила и говорила, быстро и плавно передвигаясь по большому пространству объединенной кухни-столовой. Она и впрямь не была Дюймовочкой. Но толстой Вадим бы ее тоже не назвал. Крепкая, ладно сбитая, ширококостная и белокожая. Покатые плечи, полные руки с пухлыми пальчиками, полные же ноги с нависшими коленками, которые видны были из-под достаточно коротких платьев. Возможно, вес ее и не украшал, но и не портил. Была в Анне какая-то здоровая молодая сила. Вот завтра похудеет она… И что? Что от нее останется? Хотя останутся красивые золотисто-рыжие волосы, убранные в простой пучок, белая кожа, ярко-красный румянец на лице, как у всех рыжих, выразительным пятном по середине щеки, зеленые глаза. Да, много что останется. Но похудеть не мешало бы. И как же ей идет имя Нюра. Просто барышня-крестьянка. Нюра как будто прочитала его мысли.

– Думаешь, похудеть бы мне не мешало? Да сама знаю. Но сначала Леву кормила, потом стресс на стрессе. То у мужа неприятности на работе, то они с мамой собачатся.

– А он тебя старше?

– Заметно?

– Ну вообще-то да.

– На пятнадцать лет. Мне двадцать девять, ему сорок четыре. Это из-за того, что он лысый. А так он хорошо выглядит… На мой взгляд.

Из соседней комнаты раздался плач ребенка.

– Подожди. Садись. Ты не торопишься? Не уходи, пожалуйста.

И Нюра понеслась к Леве. Слышно было, как она взяла ребенка на руки, уговаривала его: «Да, ты мой хороший. Да, разболелся. Но мама рядом».

– Вадим, помоги, пожалуйста.

Вадим тут же показался в дверях.

– Я его сейчас положу, поговори с ним. Ну, о чем хочешь. – Она заметила недоуменный взгляд юноши. – Я только лекарства ему намешаю. Это две минуты. Левушка, не скули, сейчас мама все сделает.

Вадим сел рядом с малышом и начал нести что-то из разряда: когда ты болеешь… И тебе себя жалко.

– Ну что, брат, заболел? Но ты не кисни. Все болеют.

– И ты?

– Ну, сейчас уже нет. Я спортом занимаюсь. А маленький, да, болел.

– А каким спортом?

– Плаваю.

– Я тоже буду плавать.

Как он похож на мать. Такой же рыжий, правда, весь в веснушках. У Нюры кожа была фарфоровая. Если бы не полнота, она была бы идеальной гейшей. Все равно они все в париках, так что цвет волос не имеет никакого значения. Но вот цвет кожи! Вадим много читал про Японию. Много знал про гейш. Они уже с утра покрывали лицо специальными белилами. Белое лицо и красные губы. А были еще майко. Ученицы гейш. Те губы не красили, и все сразу понимали, это только майко. Но когда-нибудь она станет настоящей гейшей.

Тогда он просидел у Нюры до полуночи. Вместе давали лекарство, потом Лева попросил Вадима еще что-нибудь рассказать. И он говорил, пока мальчик не уснул.

– Уф, вроде сбили температуру. Спасибо тебе. Ты уж не обижайся на меня.

– За что?

– Ну, за пацанчика. Слушай, а давай дружить! Не знаю, как тебе, а мне с тобой интересно.

Дурь какая, дружить Вадиму девочка последний раз предлагала в классе втором. Но он, сам себя не узнавая, тут же ответил:

– Давай. Я вам завтра завтрак принесу. Хотите?

– Хотим.

Вот так и завязалась та странная и томительная для обоих дружба.

Вокзал Токио

Удивительные все же японцы люди. Более медлительных и суетливых Лиза в жизни своей не встречала. Экскурсовод Светлана, видимо, об этом догадывалась, поэтому сто раз повторила, что из гостиницы нужно выписываться заранее. И на завтрак идти минут за пятнадцать до назначенного времени.

– Все заранее! Поезд ждать не будет.

Ну да, и поезд, и автобус. Чего это она про автобус забыла рассказать?

Как выяснилось, не зря Светлана про автобус не рассказала. Потому что его не было. Сама Светлана не пришла, в холле отеля их ждала совсем молоденькая девушка.

– Я ваш сопровождающий. Валентина. Все на месте? Пойдемте?

– Куда?

– Так на вокзал. Вы же в Осаку едете? Я ничего с отелем не напутала?

– Мы-то едем, а вот вы явно, девушка, напутали. Мы ждем наш автобус.

– Зачем?

– Ехать на вокзал.

– В Осаку?

– В Осаку!

– А кто вам сказал, что вы поедете на автобусе?

И правда. А никто не сказал. Про вокзал говорили, про сопровождающую тоже.

– Позвольте, но у нас же чемоданы.

– Догадываюсь, что все они на колесиках.

– У нас в группе инвалид!

– Я не инвалид! – подал голос Эрик.

– Вот видите. Времени у нас достаточно, идти здесь ровно восемьсот метров. Пойдем медленно. Вы поймите, вы в Японии. А здесь просто так ничего не случается. Вы когда увидите вокзал, все вам станет ясно. Невозможно гонять автобус кругами, где пешком можно дойти. Японцы ценят бензин.

– А людей, стало быть, не ценят?

– Очень даже ценят. Они про водителей же подумали.

– А про туристов?

– И про туристов. Вам сидеть потом. Прогуляетесь заодно. Если все на месте, то двинули.

– Вот-вот, двинули. Матвей! Хватай сумку. – Инесса уже держала свой баул на вытянутых руках. Хорошо хоть огромный рюкзак с плеч не сняла.

Матвей о чем-то разговаривал с Марго. Та смотрела на него исподлобья. Ни разу за два дня еще не улыбнулась, подумала Лиза. Баул резко стал преградой между молодыми людьми. Матвей со вздохом взял сумку.

– Ничего, это тебе вместо гири. Вроде как пробежка с утяжелителями.

– Так у меня вроде за спиной уже есть один.

– А так двойной вес. Только польза. А ты че хмурая всегда? Может, он тебя обижает? Ты только скажи! Мы своих в обиду не даем!

– Нет, ну ты посмотри, сумку он ее должен тащить, а своя для нее эта девушка. Какая удивительная непоследовательность, – очнулся Вадим.

Они неторопливо шли гуськом по солнечному утреннему Токио. Справа и слева небоскребы, плотное движение на проезжей части, но воздух чистый, никакой загазованности. Навстречу шагали целеустремленные японцы, совершенно не интересуясь недовольной группой туристов с чемоданами. Наконец-то муж пришел в себя. Молчал весь вечер, ночью ворочался, наверное, не спал, в молчании прошел завтрак. И опять Лиза подумала, зачем они приехали? Вдруг муж прокашлялся. Лиза тут же замедлила шаг. Сигнал к выражению важной мысли.

– Это не она. Я понял. Это не она. Но она и правда похожа на Анну. Просто одно лицо. Но значительно старше. Не может человек так поменяться. И, главное, не может поменяться походка. Или голос. Особенно голос. Он не меняется.

– Доброе утро, Вадя.

Мужчина чмокнул жену.

– Прости, наверное, я мешал тебе спать. Все какие-то тайны. Не хочу от тебя ничего скрывать. И не люблю, когда мы ссоримся. Глупость какая-то. Понимаешь, я как-то просто совершенно не мог взять в толк, почему здесь? Как такое возможно? Почему меня настигла эта история в Японии? Через сорок лет? Я ведь не сильно мечтал об этой поездке, да ты сама знаешь.

Лиза попыталась оправдаться за свой подарок.

– Ну, ты же говорил. Ты вроде с детства увлекался Японией. И тех трех дней тебе не хватило.

– Говорил, но не мечтал. Правда, перед поездкой подумал, что это все очень интересно. Я ведь интересовался самураями, историей. А тут вдруг понял, что Япония – это монахи, Будда, философия вся эта. Принять себя, принять жизнь, ситуацию. Вот что тут самое интересное для меня.

– И это тоже, конечно.

– И вдруг такая встреча. Ты понимаешь, без разницы, кто эта женщина. Важно, что она осталась в памяти, я испугался и напугал тебя. Вот и думал всю ночь. И больше про тебя. Я иногда совершенно тебя не жалею, ухожу в себя. А ночью поставил себя на твое место. Ты меня прости.

У Лизы на глаза навернулись слезы. Все так. Она страшно испугалась. Вадим для нее – вся жизнь. Вот все говорят – дети. Дети, это да. Но муж не менее важен. Он опора, ее совесть. И тут вдруг она почувствовала его отсутствие. Конечно же, это неправильно, нельзя так растворяться в человеке. Всякое может в жизни произойти. Ничего не должно стать трагедией. И все-таки счастье, что он так хорошо сейчас с ней поговорил.

Их догнала со своим чемоданчиком Кира. Как интересно! Вадим вез два чемодана, у всех остальных – каждый за себя. Саша вез свой чемодан, Кира свой. Американская жизнь оставляет свой след.

– Как это странно. У нас в программке написано «трансфер». Разве же это трансфер? Нам, конечно, не сложно, просто все должно быть оговорено заранее.

Пробегая мимо, Петрович с объективом на шее процедил:

– Это все из-за объединенной группы. С американцами они бы не позволили себе такое. Никогда. А тут русские, они все проглотят. Почему вы не возмущаетесь? По возвращении домой вы об этом инциденте напишете? Вы будете жаловаться? Мы – обязательно! – И оператор понесся дальше искать сподвижников для жалобы.

Саша с Кирой промолчали, никак не прокомментировали тираду Егора, но когда он отошел на достаточное расстояние, Саша заметил:

– Он прав. И свои замечания нужно написать. Мы после каждой поездки пишем отзыв в турагентство. Это для нас вполне естественно. И для компании важно, чтобы мы остались довольны. Залог того, что мы к ним вернемся и еще раз куда-нибудь с ними поедем. И я, конечно же, читаю отзывы, прежде чем какую-нибудь поездку предпринять. Нет, жалобу я писать не стану. Но отзыв оставлю. Чтобы всем была наука. И чтобы турфирма понимала, что тут происходит. Вадим, вы со мной не согласны?

– Саша, я абсолютно согласен. Понимаю, что никогда этого не делал, что неправильно. Написано – трансфер, должен быть трансфер. А где и когда гулять, с чемоданом или без – это дело каждого.

При входе в здание вокзала Валентина раздала билеты и сто раз предупредила, что билет после контроля нужно забрать и не терять, иначе в Осаке их не выпустят в город.

Совсем недавно похожий случай произошел с Лизой в Милане. Прелестная короткая командировка в дружественную фирму. Она прекрасно знала и про метро, и про то, куда ехать и как пользоваться билетом. Она обязательно следила, чтобы билеты в карманах и в сумках не скапливались. Вышел из метро – выкинь использованный билет. Такую установку она себе поставила. Видела, как коллеги долгими минутами вставляли билеты один за другим, чтобы найти единственный правильный.

Лиза хорошо помнила тот солнечный день. Работа закончилась, в Москву лететь только в понедельник. Воскресенье было в ее полном распоряжении. Она погуляла вокруг Дуомо, зашла в «Ринашенте» подивиться на толпу народа и цены, спустилась в метро. Настроение было прекрасным. Задумалась о том, как изменилась ее жизнь. Обычная девчонка из Воронежа. И вот, пожалуйста, Милан! Известный собор! Еще вечером и в оперу пойдет! И пусть недруги ее обвиняли, что вышла замуж по расчету. По расчету и залету. За московскую квартиру и за университетского профессора. Пусть думают, что хотят. Какая разница? Никому не приходило в голову, что она его любила, своего профессора. А про ребенка ему тогда сказала, потому что, во-первых, считала нечестным оставлять человека в неведении. И потом как-то она понимала, что это ему подарок. Потом поймет и оценит. А тогда нужно было ему помочь. Да, она не ошиблась. Она родила этого ребенка, и расписались за три месяца до родов. Все тянули с заявкой. Вадиму было недосуг, она тихо обижалась. А он не мог, все какие-то дела отвлекали. Не думал, что это так для Лизы важно. Но все случилось, как должно было случиться. Родился Темыч, и Вадим сразу и безоговорочно поверил в то, что жизнь удалась. Она тогда ни про Анну не знала, ни про ту историю. Любовь, которая так вдруг ворвалась в его жизнь и переломала его всего. Да, так бывает. Между ними было по-другому. После рождения ребенка Лиза кожей почувствовала какую-то бешеную благодарность мужа. И чувствовала ее до сих пор. Как там у Тургенева? Ему не нравилась благодарность? А зря. Это прекрасное чувство, если оно искреннее. А она готова была горы свернуть за ту его благодарность. И в той благодарности было столько любви, столько нежности.

Муж ее – особенный. Он – мозг. Такой химический анализатор. По жизни нуждался в обычной житейской помощи. Сама Лиза химиком была посредственным, в престижный институт поступила, чтобы получить качественное образование. Она умела и любила учиться. А еще она умела строить карьеру. И как раз сексуальные связи в карьеру не входили. Путь по карьерной лестнице один. Много работать, вникать, вкладывать руководству в голову то, что без тебя никуда. А еще получать удовольствие от работы.

– Откуда ты такая пробивная? – иногда интересовался Вадим.

– Я люблю свою работу, – слоганом отвечала Лиза.

И вот уже руководит отделом: приличная зарплата, рабочий автомобиль, соцпакет и даже командировки в Милан. В их семье каждый занимался тем, что любил. И что ему интересно. Ну, что поделаешь, так случилось, что работа Лизы позволяла Вадиму заниматься наукой. Кто бы мог подумать каких-нибудь пятнадцать лет назад!

Как же она порой могла унестись в своих мыслях! Вот и тогда в Милане унеслась. И всего-то за две остановки метро! То есть вышла на своей остановке Порте Венеция, вспомнила, что обязательно нужно выкинуть билет, похвалила себя за то, что ничего и никогда не забывает, и пошла по лестнице вверх на улицу. И только перед турникетом она поняла, что выкинула билетик рановато. И наверх ей никак не выбраться. Господи, что делать? Народу практически никого, вдалеке два работника метро. По-итальянски Лиза не говорила, по-английски как-то стыдно было объяснять, что произошло. Ничего не оставалось, как опять побежать вниз. Да, мусорных баков оказалось штуки три. Она поочередно заглянула в каждый, потом по сторонам, не видит ли кто. Слава всевышнему! Ее билетик лежал сверху, причем он даже не провалился внутрь, а как-то застрял в складках пакета на самом видном месте. Она его тут же выхватила и понеслась вверх к турникету. Билет подошел, турникет распахнул свои двери, и вот она уже на Корсо Буэнос-Айрес. Лиза еще раз прокрутила ситуацию в голове. В какие такие мысли она унеслась, что выкинула билет? Да, она подумала, какая она успешная и замечательная. Ну вот! Вот он результат. Гордость, стало быть! Или гордыня? Ужас-ужас. Но сейчас, когда подходим к турникету на вокзале Токио, опять всплыла та история. Да уж, ей было не до смеха.

Лиза прошла через турникет токийского вокзала, положила билет в сумочку и проговорила про себя: «Билет в боковом кармане». После забрала билет у Вадима и сунула в тот же кармашек. И громко сказала ему вслух:

– Твой билет у меня.

Ну вот. Теперь на вокзале в Осаке все должно быть в порядке.