Елена Ронина Туман над Фудзи

И познакомили. А дальше, прямо скажем, уговорили. Хорошая партия. Выросли не просто в одном районе, в одном доме. Родители одного круга. У него за плечами МГИМО, у нее – аспирантура в консерватории. Скорее всего, останется здесь же преподавать. Сразу решен квартирный вопрос. Родители жениха оставляли детям квартиру. Нюра понравилась сразу и однозначно. И родителям жениха, и самому Олегу. Бывают же сегодня такие роскошные девушки. Грива волос, белая кожа, ярко-красный румянец. Кустодиевская полнота шла ей беспрекословно и не мешала легкости движений. А вот понравился ли жених? «Прекрасная партия», – отрезал отец. Или есть другие варианты? Вариантов не было. А мечта выйти замуж была. Обязательно нужно выйти замуж. И понравилось Нюре, как Олег на нее смотрит. Благожелательно, с какой-то милой нежностью. Ну вот и славно. Значит, так тому и быть. Вот только то, что казалось одинаковостью в этой паре, на поверку получилось абсолютной разностью. Нюре хотелось вечно куда-то нестись: кино, выставки, театры. Олег же после работы мог только смотреть новости или военные сериалы. А еще ему все время казалось, что завтра все рухнет.

– Что – все? Землетрясение случится?

– С какой стати? Мы же не в горах живем! Рубль! Границы закроют, налоги повысят!

И так бесконечно. Какие уж тут концерты? Голова вечно забита. А потом родился такой долгожданный Левушка. Но вот Левушка рос, а Нюра с удивлением обнаруживала, что вокруг меняется и развивается все, но только не она сама. И не с кем ситуацию было обсудить. Пресловутое «с жиру бесишься».

И вот появился этот пацаненок, с которым было просто, как с батюшкой. Выговориться, выплакаться. Она про любовь тогда и не думала. Но и она пришла. Жаркая и страстная.

Обед в японском стиле

– Господа! Обязательно почувствуйте вкус японской рыбы! Это очень важно. Японцы долгое время вообще мясо использовали в качестве лекарства. Главная еда для японца – это рис и рыба. Вы знаете, сколько видов рыбы в Японии? Около трех тысяч пятисот видов! На секундочку, в Средиземном море где-то тысяча триста. Есть разница?

– Все равно. Все тут на один вкус.

– Вы не правы. Нужно привыкнуть.

– Нет уж, мы лучше домой поедем. – Все уже привыкли к юмору Инессы, и основная часть группы соглашались с ней.

Кира с Лизой пытались поесть побыстрее, чтобы все же успеть заскочить в сувенирную лавку. И пусть Яна уверяет, что им это не нужно, у женщин был свой собственный взгляд. И где тут три тысячи пятьсот видов рыбы? Хотелось уже выть от этой еды, которая имела абсолютно одинаковый вкус… Или безвкусие. И какой-то противный запах. Что за чушь! Но Лизе она пахла моргом.

– Как будто ты была в морге! – удивился муж на ее замечание шепотом.

– Представь себе, была. У меня сосед был патологоанатом. Вот как-то провел нас в свои «святая святых».

– И как?

– Ужасно. Пулей выскочила. Но тот запах преследует.

– Или ты себе его додумываешь?

– Конечно, но какая-то основа осталась. То есть как химик я понимаю, что это всего лишь формальдегиды, но мне от этого не легче. Пахнет мне трупами, и все тут.

Вадим беззлобно и неторопливо спорил с Сашей. Вообще у мужчин вошло в привычку обмениваться взглядами и вкусами, мягко друг другу доказывать, что вообще-то имеет место абсолютно другая точка зрения.

– А как вам Бертолуччи? Как раз вспомнился его шедевр «Под покровом небес», – сказал эстет Саша.

– Вроде бы там Танжер?

– Да, но вот эта фраза про туристов и путешественников. Помните? «Турист сразу думает о возвращении, а путешественник может и не вернуться».

– Да, глубина небывалая. Спасибо, что напомнили. Для меня эта фраза сейчас по-другому звучит. Вот что значит абсолютный гений. А вот как вы, Саша, относитесь к Шукшину? Я просто очень его люблю, интересно ваше мнение.

– Как ни странно, тоже долго считал его абсолютным гением.

– А сейчас?

– Эмиграция ломает людей, меняет вкусы.

– То есть вам теперь не нравится про петухов и поломанные судьбы? Мне кажется, это как раз про вас.

– Вадим. – Лиза в который раз пнула мужа ногой под столом. Но что делать? Они теперь уже из разных миров. Даже и на Шукшина уже разные взгляды.

Саша рассмеялся на не очень тактичное высказывание Вадима.

– Нет, не то, совсем не то. Я же много читаю и очень люблю мемуарную литературу. Он же выдающимся был! Его учитель Ромм сказал: «Гений! Просто гений». Ромм! Сам! А это говорит о многом. Гений. Прекрасный писатель, не очень хороший актер и, на мой взгляд, посредственный режиссер. Я, знаете, сегодня много очень раздумываю, рассуждаю. Рад, что Кира со мной, мы много разговариваем друг с другом. Ну, это мое мнение про его режиссуру, оно может быть ошибочным. Хотя сейчас задумываюсь, может, потому ему и снимать запрещали, понимая, что не очень-то он и талантлив. Как вы, Вадим, относитесь к фильмам, сегодня снятым с полок и объявленных шедеврами? Разве все они шедевры? Ведь какие-то из них откровенно слабые, и совершенно справедливо их положили на полку. Вы не согласны со мной?

– Есть такое дело, соглашусь. А то иногда мне кажется, что либо я устарел, либо ничего не понимаю.

– Да ладно, если тут кто-то что понимает или в чем-то разбирается, то это наше поколение. И, к сожалению, дальше будет только хуже, помяните мое слово. Да, так к Шукшину. Здесь другое. Это мое личное, никакой прямой связи с его творчеством. Мы же с возрастом становимся обидчивее, ранимее. Особенно те, кто живет в эмиграции. В тех самых мемуарах, не помню автора, прочитал, что у Шукшина был несносный характер. Невыносимый. Он был упертым, бескомпромиссным, ни с чем не хотел соглашаться. Считал себя правым всегда, истиной в последней инстанции. И терпеть не мог заграницу. Как-то он был с группой в какой-то автобусной поездке по Европе. Так вот, за всю поездку он ни разу не вышел из автобуса. Друзья ему говорили: «Васька, да ладно! Выйди, глянь!» А он, стиснув зубы, отвечал: «Ненавижу!»

Вадим расхохотался, а Саша продолжил:

– Может, и придумки все это, мало ли, что люди пишут, не сам же он написал, а у людей языки злые. Но похоже на него, ой как похоже. И после этого я во всех его произведениях какую-то злобу внутреннюю почувствовал. Но это лично для меня. Не люблю, когда обижают, не разобравшись. Неправильно это. Ты выйди, посмотри и скажи: «Плохо – вот это. Забор сломан, стена дома облупилась, хотя давно пора покрасить». Конкретно, понимаете? А вот так, огульно – ненавижу, и все. Значит, человеку хочется ненавидеть. А у меня отношение к самому человеку мгновенно перескакивает на его произведения. Так и с Пикассо было, и с Дали. Кира меня за это осуждает. Но я не могу по-другому.

– О да, – включилась Кира. – У нас прямо битвы бывают. Вот он осуждает Шукшина, а сам ведет себя точно так же. Говорю, пойдем на вернисаж, это хороший художник. А он – мне современное искусство неблизко. – Она остановила Сашу, готового немедленно возразить. – Знаю, знаю, это другое. Ты сам ничего не создаешь. Так, друзья, я побежала. Все равно в горло не лезет. Может, хоть в сувенирную лавку зайду. Я еще ничего родным не купила.

– Я с вами. – начала подниматься с места Лиза. – А вы, пожалуйста, следите за временем, не увлекайтесь своими разговорами. – И женщины понеслись в женскую комнату и за сувенирами, оставив мужчин наедине рассуждать о русской литературе и мировом кинематографе.

Рядом с сувенирной лавочкой уже толпилась практически вся группа. Петрович, как всегда, пафосно травил анекдоты. Громче всех смеялась его жена Ирина. Инесса стояла рядом, криво усмехаясь:

– Не смешно.

– Позвольте?

– Да юмор у вас какой-то допотопный.

– Как это?

– Ну так. Это все смешно было лет двадцать назад. Вы сколько лет назад с родины отвалили?

– Девятнадцать.

– Вот на том уровне и остались.

– Позвольте, но Райкин как раз в это время был на пике популярности.

– Так вы не сравнивайте. Поди, если бы вы были Райкиным, и уезжать бы не пришлось. – Женщина развернулась в сторону магазина и трубным голосом изрекла: – Ольга, если чего, так я в сторонку отойду.

К Инессе подошла Кира:

– Вы все же резковаты. Они же могли обидеться?

– Я за правду. Вот все ломанулись за сувенирами. А я ничего и никому покупать не собираюсь. Не дождутся. С какой стати.

– Но ведь вас кто-то сюда отправил? Нет, вы не подумайте, я совершенно не лезу в ваше пространство, но милый подарочек. Маленькая благодарность…

– То есть намекаешь, что сама я себе такое позволить не могу?

Кира засуетилась, она поняла, что сказала лишнее. Хотя на взгляд Лизы, которая стояла рядом, ничего сверх меры она не сказала. И кто-то должен был поставить Инессу на место. Надо же. Сколько лет они живут в Америке? Лет двадцать. А уже другие. Прямо говорят свое мнение. С другой стороны, переживают за «не за свое» пространство. И чтоб кто чего не подумал. А Инесса – да. Грубая тетка, если уж прямо говорить.

– Да, сын оплатил. Вытрясла с него. А то понимаешь, все только на себя и жену свою. Паразитку. А я, между прочим, мать. А мне что же? Приеду, отдохну малек, еще что-нибудь придумаю. Олька, куда-бы мне еще метнуться?

– В Сингапур, я думаю. Чтоб уж наповал невестку сразить. И дорого, и далеко.

– Думаешь? Точно. Записать надо, а то забываю все.

Наконец-то Инесса отвязалась от Матвея хотя бы в разговорах. Ей показалось, что с молодой и активной Ольгой ей значительно комфортнее. Они теперь садились на самый последний ряд в автобусе и что-то долго обсуждали. В основном рассказывала Ольга, Инесса слушала, раскрыв рот, а потом сама носила за Ольгой ее сумки.

– Надо же, как быстро она из человека, который на всех свои сумки вешает, сама превратилась в вешалку. Просто удивительно. Но, наверное, я была резковата, как вы думаете, Лиза?

– Что вы, Кира. Вы невероятно корректны. А Инесса, получается, слабая. Нет в ней стержня, сама не знает, чего хочет, вот и ищет вечно человека, который сильнее ее. И который поможет ей решить свои проблемы.

Лиза с Кирой зашли в сувенирную лавку. Зонтики, шкатулки, веера, конфеты, зеленый чай. Вроде ничего необычного. И, можно даже сказать, совершенно все бесполезное. Но как без сувениров?

– А нам есть кому везти. У меня два сына, у Саши дочь.

– Кира, все хочу вас спросить, сколько вам было, когда вы стали с Сашей жить вместе. Ведь вы уже были в приличном возрасте.

– Да, мне было пятьдесят семь, Саша на пять лет старше.

– Ну вот, свои привычки, сформированные люди.

– Это да. Но все было легко и органично. Как будто мы всю жизнь шли к этому браку. У меня это третий брак. Первый муж мне изменил, и я не смогла простить.

– Жалели?

– Нет! Ни одного дня. Там такая обида была. Никак не могла понять, как он мог? Такое предательство. Мы еще в Ташкенте жили. Я их практически застукала. Он потом в ногах у меня ползал, прощения просил, мол, бес попутал. Я ведь хорошую должность занимала, честно говоря, и на работу его денежную устроила. Он понимал, меня не будет – ничего не будет. Но я ни секунды не сомневалась. Вещи его за дверь выставила и его из сердца вычеркнула. Хотя тяжело было, что говорить. Даже то, что из Узбекистана уехала, именно с той историей связано. Перед людьми стыдно было. И даже нет, не так. Перед собой. Что я такая дура была, что не раскусила, не распознала. Ты вот как считаешь?

Женщины сами не заметили, как перешли на «ты». Когда идут такие разговоры, про очень личное, хочется искренности. И тогда, конечно, уже «ты».

– К счастью, я не сталкивалась. Хотя ревную Вадима, что там говорить. Он мужик интересный, студентки опять же. Простить и, главное, забыть – это же важно. Я в какой-то период увлекалась английской историей. Много читала про Елизавету. Так вот, когда она казнила всех, она даровала жизнь своему любовнику, который и предавал ее, и изменял. Именно чтобы не забывать. Вечное для себя напоминание, как люди могут к тебе отнестись.

– Так она больная была. Ненормальная. И вообще не совсем женщина.

– Ну кто теперь скажет. Но меня эта мысль прямо поразила.

– Нет, это не про меня. Я не такая сильная. Я сбежала. Хорошо, детей не было. Переехала в Киев. И там вышла замуж за Максима. У нас родилось двое сыновей, по еврейской линии эмигрировала в Америку. Он был очень хорошим человеком, но жестким. Я как солдат при нем. Он генерал, я – армия. И вот он приказы отдает, как будто разным всяким подразделениям. И все должно быть выполнено четко в срок и идеально. Но я ж одна была. Так что вроде все у нас было хорошо, но только когда я с Сашей жить начала, поняла, как же я надрывалась. И не приходило мне в голову, что что-то тут не так. Принимала эти команды как должное, бросалась в бой, в огонь. И он привык, и я. Я никого не обвиняю, я сама виновата. Могла же в какой-то момент ему рассказать, что вообще-то я из другого дивизиона. Тут артиллерия нужна, а я из пехоты. Так нет же! Через не могу. Только чтобы он похвалил. Или понимала, что больше некому? Да, с Сашей все по-другому. Вот там я как будто кино смотрела. А с Сашей у меня жизнь началась. Настоящая. А вон, кстати, и наши мужчины.

Нара

В наушниках послышался голос Яны.

– Двигаемся вперед и слушаем, что я рассказываю! Да, вот почему мы с японцами разные. Живу здесь уже пятнадцать лет и бьюсь над этой проблемой ежедневно. Вот, например, у японцев совершенно другое отношение к греху. Нас с детства приучают говорить правду. Очень важно признаться в дурном поступке. Даже помню какой-то рассказ из детства, где мальчик украл огурцы на колхозном огороде. И вот, мама послала его обратно каяться в содеянном, а мальчик еще съел пару огурцов и вообще уже не понимал, что ему делать. У японцев эта история вызвала бы ужас. У них так: если никто не знает, то ты невиновен. Я сначала была в шоке от такой постановки дела, но потом поняла, что это совсем неплохо. Нет запретов, нет и желания эти запреты нарушить. Вот так просто. А дальше все наслаивается одно на другое. Свобода в правильных рамках. Где обязательна теория «amae». Это означает зависимость от благожелательности других. Очень важно наладить отношения с другими, а для этого быть вежливыми. И очень важно уметь жить в коллективе. Общество на первом месте. Есть даже правила, как нужно соблюдать иерархию. Там все сложно. Хотя не сложнее, чем у нас на Северном Кавказе. Кто перед кем должен вставать. Так и здесь. Национальные традиции. Старший – это самое важное. Вот ведь интересно, в японском языке нет слов «сестра» и «брат». Этих слов там целых четыре. Старшая сестра, младшая сестра, старший брат и младший брат. И язык разный для общения дома и на работе. Со старшими и с подчиненными. Об этом можно говорить бесконечно. Такое вам лирическое отступление. Ну, а мы с вами в Наре. Нара – один из самых красивых, необычных и древних городов Японии. Считается, что первый император Дзимму спустился и прибыл в Нару на олене, поэтому ничему не удивляемся.

Хорошо, что Яна их предупредила. Невероятное приключение для европейского человека вдруг попасть в индийские джунгли, где вокруг тебя ходят даже не обезьяны, а олени. Совершенно домашние, они с тобой заигрывают, бесцеремонно залезают в сумки, в карманы, выхватывают то, что лежит сверху и тут же отправляют себе в рот.

– Вадим! – Лиза дернула мужа за руку. Но было уже поздно. Олененок мастерски выщипнул из заднего кармана брюк план туристического маршрута. Вадим пытался его отобрать, но в руках у него остались лишь жалкие огрызки того, что именовалось планом.

– А если бы это был паспорт? – Инесса не преминула каркнуть.

– Какая вы добрая.

– Кира, вы начали огрызаться?

– А я умею! Жизнь заставила.

В наушниках зазвучал голос Яны.

– Нара была столицей Японии с 710 по 784 год. В то время, а это был период Нара, происходил расцвет культуры, религии, письменности. Спасибо соседнему Китаю. Нара стала столицей японского буддизма. По императорскому указу здесь строились храмы и монастыри. Всего их семь. Столицы переезжали, но храмы сохранили свое могущество и влияние. Мы сейчас погуляем с вами по парку и, естественно, будем заходить в храмы.

Огромный красивый парк, полный криптомерий, японских скульптур. И кругом оленята. Группа разбрелась по парку. Кира с Лизой пошли быстрее, их мужчины отставали. В какой-то момент к Вадиму подошла та самая женщина из Канады.

– Вы ведь Вадим? Вадим Коновалов? И вы были знакомы с Анной Брагиной? Я ничего не путаю?

Вадим смог только кивнуть. Такие простые слова отозвались вдруг так болезненно. И первая мысль: зачем он сюда приехал? Зачем ему эти воспоминания? Что ему теперь со всем этим делать? Столько лет ушло на то, чтобы забыть, чтобы выкарабкаться? И вот надо же! Как будто все случилось вчера. Он сам не мог понять, хочет он этого разговора или нет. Слишком саднило в душе от тех воспоминаний. Они не были ни радужными, ни приятными. Вспоминая Нюру, в душе он чувствовал тоску. Из-за того, что все закончилось так странно, так нелепо. А могло бы быть по-другому?

– Я ее тетка. Вы знали, что у Нюры была тетка?

– Нет.

– Понятно, я так и думала, что все это было поверхностно. Что она себе вас придумала, – сказав, женщина замолчала. Молчал и Вадим. Молчал и смотрел на концы своих кроссовок. Он даже не мог поднять глаза, потому что боялся встретить Нюрин взгляд.

– Она о вас много рассказывала. И перед смертью вспоминала.

Вадим мгновенно очнулся и наконец-то взглянул на женщину.

– Как? – просипел он. Больше ничего не смог выдавать из себя.

– Пойдемте. Я вам расскажу. Это, конечно, какая-то роковая цепочка, почему мы с вами здесь встретились. Я – Нюрина тетя, младшая сестра ее матери. Вы же знаете, что Нюра окончила консерваторию, потом аспирантуру при консерватории, но ничего у нее там не сложилось.

– Ну да, она вроде замуж вышла.

– Не поэтому. Из-за меня. Я уже к тому времени восемь лет жила в Израиле. И фамилия у меня была другая. И не общались мы, а вот поди ж ты. На конкурсы ее не пускали, Анна оказалась невыездной. А что значит это для музыканта? Он не имеет права выступать в больших залах. Преподавать в музыкальной школе она не захотела, ей обещали, что оставят преподавать в консерватории… И тоже мимо. Вот и сочинила она сказку, что вроде как сама решила бросить. Поверьте мне, молодой человек, так не бывает. Не для того они свои зады за роялем просиживают, чтобы сказать: «Да мне это все было не надо!» Это была трагедия и для Анны, и для всей ее семьи. Они меня тогда, по-моему, возненавидели. Обвинили во всех своих неудачах. Где-то они были правы. Конечно же, я им своей эмиграцией помешала. М-да. А вы, выходит, не знали, что мама Нюры еврейка?

– Я ее никогда не видел.

– А Нюра? Вы же Нюру видели?

Действительно. Вадим никогда не придавал этому значения. Яркая, светло-рыжая, полная. Да, а ведь самые настоящие евреи рыжие и есть. Нюра, правда, была с аккуратненьким вздернутым носиком. Но при этом с тяжелой нижней частью тела. Это да. Но ему никогда не приходило в голову. Как-то не до этого было. Только сейчас вспомнил слова мамы о Нюре: «Типичная такая». А какая такая? И какой тип она имела в виду? Мама была на редкость интеллигентной, чтобы обсуждать, чтобы навешивать ярлыки. Какое это имело значение? Имело. Для определения характера, мотивов, поступков. Очень даже имело.

– Вас как зовут?

– Мария. Можете просто Марией меня называть. У нас без отчеств. А наша фамилия Фейдель. И моя, и Нюриной мамы.

– Вы сказали, что Нюры больше нет?

– Два года назад ушла. Она долго болела. Прожила еще десять лет с диагнозом. А в конце просто сама решила больше не жить. Лева встал на ноги, окончил университет, он врач. Прекрасный, доложу вам, парень. Она им очень гордилась. И семья хорошая, жена канадка, вместе работают. Трое детей. Все мальчики. Дом свой. Мне, между прочим, помогают. У Левы душа русская. Открытая. Отзывчивый очень. И мать любил. Для него сейчас все важно, что с ней связано. А больше-то и нет никого. Вот я только.

– Я его помню, он и ребенком смышленым был. Сколько ему сейчас?

– Так сорок в этом году.

– И все же я не пойму, как они оказались в Канаде? Нюра же с Левой уезжала в Швейцарию.

– Да, Лева поступил в гимназию, она поехала с ним. Сама настояла, не хотела оставлять сына. Выбрала сына. Дурында. У сына по жизни своя дорога. Нужно о муже думать. Или хотя бы о себе. А что такое женщина без мужа? Обижаться нужно было только на себя. Вполне естественно, что Олег завел интрижку. В итоге они развелись. Но ничего не скажу, он сделал все, чтобы сын получил образование. Платил, содержал, и это продолжалось достаточно долго. В какой-то момент Олег бывшую семью поддерживать перестал. И тоже понятно. У него же новая семья. Сколько можно? Тогда я подключилась. Тетка, которая всю жизнь испортила, в итоге все взяла на себя. Какое-то время они у меня жили, в Хайфе. Лева закончил обучение, стал прекрасным хирургом-ортопедом. А потом ему предложили возглавить отделение в хорошей клинике в Оттаве. Врачи же много ездят по конференциям, статьи, научные работы. А он парень талантливый, его заметили. Вот и все. Потом и меня к себе забрал. Так что у нас, как в сообщающихся сосудах. То я им. То они мне. Но все время вместе. Знаем, что есть друг у друга. Это важно.

– А как она жила? Нюра?

– Ох, Вадим, даже и не пойму. Я ведь старая. Мне в этом году восемьдесят. Вот решила рвануть по миру. Очень мне всегда интересно было в Японии побывать. И все про Нюру думаю. Она какая-то всю жизнь была несчастная. Причем умела вокруг себя все так организовать, чтобы все были довольны. А сама вечно или в депрессии, или на входе в нее. Почему так? Не знаю. Человек – сам кузнец своего счастья, я в этом уверена. Ну вот замужество ее. Она Олега не любила, я это знаю. Родители тогда настояли, мол, такого парня упускать нельзя. Так не выходила бы! Или потом развелась бы! Так нет же! Терпела! Ждала чего-то. Значит, пыталась подстроиться. И его ведь, выходит, обманывала. А потом ты появился. Да, в тебя она влюбилась. И знала, что перед Олегом виновата. И перед тобой. Поэтому и порвала эту связь. И уехала тогда. А вот тоже. Может быть, надо было напролом идти? И наплевать на все предрассудки. Кстати, и измену Олега очень переживала. Вдруг поняла тогда, какой он хороший… И что сама и виновата. А попав в эмиграцию, она как-то замкнулась. Отсюда и болезнь. Вот такая странная жизнь. Хотя образование прекрасное. И все так хорошо начиналась.

Тодай-дзи

Вадим знал, что Лиза не будет приставать с вопросами. Знал, ценил, был благодарен. И тем не менее.

– Это ее родственница?

– Да, тетя. И правда похожа.

– И она знала о тебе?

– Анна рассказала. Да. Она умерла два года назад. – Вадиму было непросто произнести это вслух. Голос предательски дрогнул. – Это не от того. Ты не подумай. Просто это часть жизни, понимаешь. Да, она обо мне рассказывала. Тоже вот. Мы можем ругаться, мириться, это я сейчас про ее отношения с теткой, а в итоге они остались один на один. И исповедовалась она именно ей. Фамилия наша не самая распространенная. И возраст. Ну, это же надо было так встретиться…

– Встреча с прошлым?

– Выходит, что так. Нас догоняет то, что мы не завершили.

Яна тем временем уже вовсю вещала в микрофон:

– В храмовом комплексе Тодай-дзи, который вы посетите после обеда, вы увидите статую Большого Будды, восседающего на лепестках священного Лотоса. Этот Будда считается самым большим в Японии и достигает пятнадцати метров! Чтобы понять всю грандиозность монумента, специально рядом сделан макет его ладони. Это, конечно, шок, ну, вы сами поймете. А еще там такое развлечение: у несущих колонн храма есть узкий проход, который по размеру равен ноздрям Будды. Существует поверье, что тот, кто пройдет через него, получит благословение и просветление.

Будда действительно оказался огромным. Вот вроде бы и готовы были, но когда на тебя начинает надвигаться такая махина, то становится не по себе. Не было ощущения страха, только восторг. Он не довлел, а защищал, своим величием говорил: «Я с вами. Я большой и сильный. Если вы будете верить в себя, в свои силы, у вас все получится, а я для вас просто пример».

– Как все же интересно! Совсем не похоже на наш храм. Спасибо, малыш, я здесь совершенно счастлив. – Вадим приобнял жену.

А Лиза все удивлялась, что она сама привезла его не просто в Японию, а на встречу со своим прошлым. И вот он многие свои вопросы решил, получил ответы. И она что-то о муже узнала такое, о чем не думала, не догадывалась, даже в голову прийти не могло.

На заре их знакомства она интересовалась: «А почему ты так долго не был женат?» Вадим только отшучивался: «А мне зачем? Студенток же и так много вокруг. Но забеременела только ты. Пришлось жениться». «То есть если теперь опять кто-нибудь забеременеет?» «Все! Шанс упущен. Теперь у меня есть жена и Темыч. А себе я не изменяю. Меня так мама научила». Про маму это он правильно добавлял. Беллу Лиза уважала и доверяла ей беспрекословно. Такой гарант и правды, и свободы, и качества жизни.