Елена Ронина
Три женщины
– Потому что ты, мамочка, только об этом и говоришь. «Не встретит, забудет, в командировку пошлют. Что будем делать!» – Девочка размахивала маленькими пухлыми ручками, занятно изображая маму, чем рассмешила все купе.
Тамара аккуратно рукой остановила дочь.
– Муж – комсомольский работник и действительно в командировках месяцами, а у нас адреса нет. Конечно, волнуюсь. И сами куда подадимся. И вещей много. Все-таки совсем перебираемся. Мужу в Москве работу предложили. Почти год в общежитии жил, и вот наконец квартиру дали. – Тамара помолчала и зачем-то добавила: – Двухкомнатную, – она тяжело вздохнула, и комок опять подступил к горлу. Почувствовав приближение слез, она встряхнулась. – Ладно, не будем о грустном, ехать еще пять дней. Меня зовут Тамара.
– Володя. А это моя мама, Авдотья Никитична. И вы, Тамарочка, пожалуйста, не переживайте. Если вас не встретит муж, мы вам поможем. Нас встречает водитель. Довезем!
– Володя, в том-то и проблема, я не знаю адреса! – Тамара аж задохнулась, она снова готова была расплакаться.
– И опять никаких проблем. Поедете к нам. И будете ждать мужа у нас. Мы же с вами русские люди. Неужели оставим друг друга в беде. Да тем более такую лапушку, – Володя с улыбкой посмотрел на маленькую Наташу.
Маленькая Наташа веселила попутчиков всю дорогу. Ехали дружно и весело. Ели Ронины пирожки и сало новых знакомых – семьи Лопуховых.
На полустанках Тамара и Володя выбегали за вареной картошкой и малосольными огурчиками. Женщины в фуфайках и кирзовых сапогах, продавая нехитрую снедь, с тоской провожали взглядом Тамару и Владимира. Им и невдомек, что они чужие друг другу люди и познакомились только в поезде. Может, заметили что-то во взгляде Владимира.
Тамара ничего не чувствовала. Чем ближе поезд приближался к Москве, тем неспокойнее становилось на душе у Тамары.
Страхи не уходили. С какой стати ехать к совершенно посторонним людям? Неужели Николай не встретит? Хотя написал такое теплое письмо. Совершенно ему несвойственное.
«Томочка, скучаю, очень жду. Постарайтесь приехать к моему дню рождения. Обставляю квартиру. Тебе понравится».
Тогда почему у нее в голове дурные мысли?
Потому что знала мужа. За прожитые вместе восемь лет случалось всякое. Работа, командировки, встречи, проводы, застолья. Мог и выпить без меры. Так, что потом переставал себя контролировать. Гены проклятые? Конечно, с топором за ней не бегал, об этом и говорить смешно. Но палку перегибал и обидеть ее мог. Собственно, поэтому и уходила к матери. Тамаре все это было дико, в их семье никто и никогда не пил. Но возвращалась, потому что любила мужа. И понимала, что такое бывает очень редко. И лучше его никогда и никого не было и не будет.
Наташа и Авдотья Никитична ложились пораньше, а Тамара с Володей выходили в тамбур, чтобы не мешать, и долго разговаривали. Тамара рассказывала про школу, про то, как хотела стать врачом. Но не сложилось. В их маленьком сибирском городке мединститута не было, нужно было ехать в Красноярск. А как поедешь? Работала Роня одна. Тянула из себя все жилы, чтобы во что бы то ни стало дать детям высшее образование. Борис был старшим, поэтому в Красноярск поехал он, поступил в лесотехнический. Ну а Тамаре судьба была закончить пединститут в родном городке.
Она – филолог, муж закончил тот же вуз, исторический факультет. Тамара любила детей, любила свою профессию, что-то придумывала, ставила спектакли. Когда она начинала говорить о работе, грусть из ее глаз уходила.
– У меня в основном старшие классы. Это непросто, заставить ребят любить русскую литературу. Понимаете, я сначала сама должна поверить в то, что Базаров – революционер. А какой он, к Аллаху, революционер? Иван Сергеевич Тургенев в гробу каждый раз переворачивается, когда слышит толкование своих книг. Или, к примеру, «Певцы». Сложное для ребят произведение. К нему надо прийти, чтобы оценить красоту русского языка.
– Ну и как же справляетесь? – Володя тепло смотрел на Тамару.
– Нахожу что-то действительно интересное. Вслух читаю, плачу вместе с ребятишками. Пытаюсь поставить их на место героев. Ой, у нас такие диспуты разворачиваются, не поверите! После уроков разойтись не можем.
– Очень даже поверю. Вы потрясающий рассказчик, Тамара, и любите свою работу. В вас, наверное, все мальчишки влюблены.
– Скажете тоже, – улыбнулась Тамара. – А вы? Вы потомственный военный?
– Угадали. Отец кадровый офицер. – Володя помолчал и добавил: – Был. Погиб на Курской дуге. Да. Что говорить, наших полегло много. У самого два ранения. Одно тяжелое. Но каждый раз становился в строй. Нужно было родину защищать.
За пять дней переговорили о многом. Тамара рассказывала про учеников, Володя о войне, о своих сослуживцах.
Может, даже пытался за Тамарой ухаживать. Нет, она ничего не слышала. И думала только о своем Коле.
– Тамара, завтра утром мы приезжаем в Москву. Увидимся ли? Вот вам мой адрес, – Володя протянул исписанный листок. – Вы говорите, у вас в Москве никого нет. Так вот, запомните, у вас в Москве есть я. И в любое время – я к вашим слугам. Помните об этом.
Тамара по-новому посмотрела на попутчика. Красавец, генерал, прошел всю войну. Тамара всегда мечтала выйти замуж за военного. Пока на горизонте не появился Николай. Сейчас она даже подумать не могла о каком-то романе, о каких-то отношениях. Хотя сердце екнуло, уж больно хорошо говорил военный, уж больно добрые глаза у него были. Но екнуло и тут же зашлось в испуге от мысли: «Куда еду? Нет, точно не встретит».
– Спасибо, Володя. Для меня тоже эта встреча была приятной. Вы простите, не могу сейчас даже ответить ничего. Как устроюсь, я вас найду. Приезжайте к нам с Авдотьей Никитичной в гости. Я думаю, Коля будет рад, – последнюю фразу Тамара произнесла не очень уверенно.
Военный вздохнул. Про Колю уж точно он сейчас услышать не хотел.
– Поживем – увидим.
= 9 =
– Мама, ну где же папа?!
– Наточка, не волнуйся, сейчас приедет.
Чемоданы, тюки с коврами помогли выгрузить на перрон Лопуховы.
Тамара все время извинялась.
– Вы уж нас простите, столько хлопот, вас отвлекаем. И вещей так много получилось. Мама еще ковры заставила взять. Прямо даже не знаю.
– Тамарочка, не волнуйтесь вы так, поставьте свой чемодан, – Авдотья Никитична взяла ее за руку. – Ну посмотрите, ладошка ледяная. Все будет хорошо. Вы уже на месте, девочка здорова. Все-таки ехали больше пяти суток. Не приведи Господь что.
– Ой, это верно, спасибо, Авдотья Никитична. – Мудрые слова пожилой женщины помогли Тамаре переключиться. Действительно, они на месте, рядом с ней Натуля. Она не одна.
А Володя все смотрел на Тамару. До чего хороша. Перепугана, правда, до полусмерти. Но милая, славная. И одета с каким-то неповторимым вкусом. Просто, но, можно даже сказать, изысканно. Шубка, модные боты на каблучках и шляпка с большой булавкой. Вот вам и сибирские валенки. Совсем даже не в пример бегающим по перрону людям, кто в телогрейках, кто в серых драповых пальто с искусственными воротниками.
Володя невольно залюбовался. Нет, Тамара не воспринималась как красавица. Но такая родная, такая домашняя. Вот бы такую жену. И девочка – просто кукла.
Может, и не принесет черт этого Ковалева? Видно, не все в этой семье гладко, раз жена так нервничает, так беспокоится, встретит муж, не встретит. Разве мог такое допустить Лопухов? Сказано – сделано. И у него командировки. В конце концов, есть военный приказ. Но тогда придет машина, поможет солдат.
А Авдотья Никитична краем глаза наблюдала за сыном. Мать всегда чувствует, всегда знает. Только что она может сделать, чем помочь?
– Мама, гляди, папа!
Николай бежал к ним через перрон, издалека размахивая руками. Наташа вырвалась и ринулась навстречу отцу. Подхватив на руки и расцеловав дочь, Ковалев прижал к себе жену.
– Коля, познакомься, это наши попутчики. Владимир Лопухов, его мама Авдотья Никитична.
– Мама так волновалась, что мы потеряемся, папочка, так волновалась, не ела аж всю дорогу, – Наташа, как всегда, сразу начала выдавать все и вся. – Пап, а кукла? Ты куклу не забыл купить?
– Николай, – Ковалев протянул руку Лопухову. Володя отметил крепкое рукопожатие, открытый взгляд, хорошую улыбку.
Да нет, хороший человек этот Ковалев. И Тамара смотрит на него с такой любовью, даже немного завидно. Ну что делать, опять счастье просвистело мимо. Лет уже сорок, а из семьи одна мать. Значит, его счастье еще впереди.
– Мы вам поможем донести вещи.
– Ни в коем случае! У вас своих достаточно. Мы сами. – Было понятно, Ковалевым хотелось поскорее остаться одним.
– Как скажете. Рады были знакомству. Если позволите, как-нибудь позвоню, удостовериться, как поживает маленькая лапушка. У вас очаровательная дочь.
Николай расплылся в улыбке и прижал к себе Наташу.
– Конечно, запишите наш телефон. Только вчера номер получили. Вот, вам первому даю, – и Ковалев продиктовал номер.
Тамара, счастливая, стояла рядом.
– Давайте прощаться, и спасибо вам за все!
Она расцеловалась с Авдотьей Никитичной, пожала руку Владимиру.
Володя присел на корточки рядом с Наташей.
– Не забудешь старого генерала?
– Не забуду! – громко сказала Наташа. – Вы к нам в гости почаще приезжайте, чтобы я вас не забывала! – Взрослые улыбнулись, дети умеют разрядить обстановку, сделать ее непринужденной.
– Ну а какой подарок тебе привезти? Тоже куклу?
– Нет, кукла у меня есть! Мне папа купил. А ты купи мне гитару!
– Господи, Наташа, а это еще откуда? Какая еще гитара! И почему «ты»? Володя, простите нас. – Но девочка так рассмешила всех своей просьбой, что Тамариных извинений уже никто не услышал.
Лопуховы ушли первыми. Шофер нес их чемоданы, Володя аккуратно вел под руку Авдотью Никитичну.
– Ну что, дорогие мои москвичи, поехали домой! – Николай был скуп на ласки, на сантименты. В их отношениях не было сюсюканий типа «котик» и «пусик», не было частых слов любви и поцелуев напоказ. Но было что-то настоящее, понятное только им. Тамара верила своему мужу, она знала, что он такой. И другого у нее не будет никогда. Ну а то, что жесткий? Ну так и занимает ответственную должность, и устает. И в родительской семье к таким отношениям не приучили, и характер такой.
Собственный отец его уже называл не Колька, а Николай Сергеевич. Ковалев только похохатывал: «Ну что, значит – уважает. Так это неплохо. Может, мать колотить перестанет!»
Это уж колотить! Как могла не поставить конец этим странным отношениям такая могучая женщина, как Тамарина свекровь, Таисия Яковлевна, Тамара понять не могла. Однако ж так и было.
Может, жесткость Николая была вопреки вот такой родительской мягкотелости? Трудно сказать. Но вот сегодня на вокзале ее Коля не боялся показать своих чувств. Он был таким, каким бывал, только когда они оставались наедине. Или в своих письмах к Тамаре. И Тамара знала – это настоящее. И это только ее. Только их с Колей тайна, их любовь.
Николай навьючил на себя тюки с вещами, Тамара взяла за руку Наташу, в свободную руку ковер, и они пошли по перрону.
Домой.
Вслед им оглядывались. Было видно, наконец встретилась счастливая семья.
= 10 =
Николай готовился к приезду семьи. Купил нехитрую мебель, стол, шесть стульев, диван и кроватку для Наташи.
Тамара смотрела и не верила. Пятиэтажный дом. Да в их Алымске самый высокий дом – трехэтажный. А она будет жить в таком высоком доме. Да еще и на пятом этаже. Мыслей о том, что высоко, неудобно, не было. Даже и в голову не приходило. Что значит без лифта? А что такое лифт? И что у нас, ног, что ли, нет? И потом, в квартире свой туалет! На улицу больше бегать не надо. Ни в жару, ни в мороз. Это их квартира! Московская!
– Надо же, обои, – Тамара разглаживала стены. – Ой, и паркет. Как у нас в вечерней школе. Коль, здорово, да!
– Папа, а где же кукла?
– Наточка, да вот же она! – Николай подвел дочь к ее кроватке. На ней гордо сидел маленький клоун.
– Спасибо, папочка, – Наташа чмокнула отца, – только это же не кукла. Это, папа, клоун. И он такой маленький. Я думала, ты мне купишь большую куклу с большим бантом и в длинном платье. Как Мальвина. – Лицо у Наташи потихоньку начинало вытягиваться, и это не предвещало ничего хорошего.
– Натуля, – подошла Тамара, – ты посмотри, какой этот клоун веселый. Папа специально купил именно его. Он же понимал, ты приедешь и в первое время можешь заскучать без друзей, без своих игрушек. А клоун тебя развеселит.
Николай посмотрел на жену с благодарностью.
– Вот видишь, какая у нас мама умная. А завтра мы все вместе пойдем в «Детский мир». Это такой огромный детский магазин, и ты сама выберешь себе куклу.
Наташа поочередно расцеловала папу и маму.
– Так, давайте за стол, потом распакуем чемоданы.
На столе стояла бутылка шампанского, любимые Тамарой шпроты, нарезана немножко по-мужски колбаса крупными ломтями. Да, Ковалев ждал семью, готовился.
Все страхи разом исчезли, осталось только чувство необыкновенной радости. Наконец-то они все вместе.
Весь следующий день семья Ковалевых гуляла по Москве. В «Детском мире» купили огромную говорящую куклу в голубом платье, потом в ресторане «Москва» ели солянку. Тамара и Наташа попробовали ее первый раз в жизни.
– Коль, непривычно. И колбаса, и рыба, и лимон плавают. У нас бы, наверное, и кот есть не стал. Но вкусно!!!
Неожиданно, увидев Кремль, Наташа разрыдалась.
– Ой, горюшко мое, горюшко. Да поди чего грязный такой! – голосила дочь.
Николай испугался, в первую очередь, услышав знакомые материны нотки в голосе дочери.
– А ты думал! Она же не только с моей мамой общается, и у Ковалевых иногда бывает. Дети же они как губки. Ничего, забудется. – Тамара начала успокаивать дочь: – Наташенька, чего ты расстроилась?
– Мамочка, это же Кремль. Самое лучшее, что есть на свете. А он такой грязный. Мама, как жить дальше?
Родители переглянулись.
– Ты же понимаешь, дочь, сколько всего разрушено после войны, – серьезно сказал Николай. – Сначала нужно строить дома, школы, больницы. А потом и Кремль отремонтируем.
– Обещаешь?
– Обещаю!
Тамара смотрела на свою семью и думала о Роне.
Как же та уезжала после ареста мужа в неизвестность, с двумя маленькими детьми? Каково было ей? Как смогла все пережить? Не сломаться и выстоять.
Глава 2
Роня
= 1 =
История повторяется. Делает новый виток.
Другие обстоятельства, разные судьбы. Только в Тамариной жизни уже был поезд. И были неизвестность и страх. И героиней той истории была Тамарина мать Рахиль. И ехала она совсем не к мужу. Это был не поезд счастья, а поезд расставания. Полный горя и беды.
Роня никогда не забудет этот день – 5 мая 1939 года. Провожал их шофер мужа. Из дома выходили затемно, чтобы не видели соседи. Из вещей взяли только самое необходимое и теплые вещи. Роня понимала, они покидают свое жилище навсегда. Сюда им не вернуться. И как жизнь сложится, неизвестно. Сколько времени им придется скитаться, удастся ли ей устроиться на работу? На что жить, чем кормить детей? Одни только вопросы. Ответов нет.
Но она уже пришла в себя. У нее нет выбора, нужно выживать, нужно бороться. Во что бы то ни стало. Все сделать ради детей. Постараться спасти и их, и себя. Как просил Алеша.
1 Мая, как всегда, ждали всей семьей. Еще бы, такой праздник! Почти что Новый год. Только лучше, потому что, наконец-то, пришла настоящая весна. А для Иркутска это и долгожданное тепло, солнце. Свежий воздух, когда хочется дышать полной грудью, осознавать – самое лучшее у тебя еще впереди.
Последнее время у Алексея Семашко все складывалось удивительно удачно. Получил новую должность, и теперь он – заместитель главного редактора газеты «Иркутский рабочий». Интересная работа, прекрасный коллектив. Столько новых идей, столько можно сделать.
С главным редактором Ильей Рыбалко хорошие отношения сложились сразу. Они поняли друг друга с полуслова: «Газету обновляем, приглашаем новых спецкоров, посылаем их по областям. В стране идут стройки, открываются новые школы, больницы. Обо всем нужно писать. Сколько прекрасных людей работает повсюду! Семейные династии, стахановские движения».
Илья с Алексеем допоздна засиживались в редакции, обсуждая верстки, споря до хрипоты, как лучше.
И газета действительно стала другой. Это отмечали и простые читатели, и администрация города.
Звонили из горкома партии:
– Молодцы, ребята. Правильной дорогой идете. Пишете о том, что важно. Интересных героев для своих статей находите.
– Спасибо за доверие, – отвечали руководители и работали с удвоенным энтузиазмом.
– Илья, а давай международную колонку откроем. Ну допустим, как живут рабочие в разных странах. И запустим маленькие репортажи. Сегодня из Германии, завтра из Испании, – фонтанировал идеями Алексей.
– Боюсь, Алексей, это не будет соответствовать политике партии. Вот если написать, как их прижимают, как притесняют…
– Да нет, Илюш, ты не понял. Про то, как притесняют, все пишут. А мы напишем, какие станки изобрели, или просто про то, чем дышат, книжки какие читают, про художников, может.
– Это что-то, Леш, совсем новое. Давай, пиши докладную записку. Пойдем туда, – Илья многозначительно поднял вверх указательный палец, – посоветуемся.
Алексей хлопнул друга по плечу.
– Идет! Подготовлю к понедельнику.
Подружились и жены газетчиков. Ровесницы, в семьях по двое детей. Правда, у Алексея росли сын и дочь, оба ученики начальной школы, а в семье Рыбалко – мальчишки-близнецы и тоже первоклассники.
Жили в одном доме, в соседних подъездах. Ведомственные квартиры семьям выделила редакция.
Семья Алексея переехала в Иркутск из Усолья. Квартира была в старом доме, печь нужно было топить дровами, туалет на улице.
Иркутск город большой, и газета центральная, и квартира семье Алексея была выделена соответствующая. Две большие комнаты, обставленные красивой мебелью. На окнах шторы, в буфете хорошая посуда. Даже соусник со смешной раздвоенной ложечкой.
– Видать, у каких-то бывших экспроприировали, – предположил Алексей.
Больше всего семья обрадовалась, увидев в квартире пианино. Как так случилось, что Алексей умел играть практически на всех музыкальных инструментах, осталось загадкой и для него самого. Но стоило ему взять гармошку или, к примеру, гитару, – пять минут, и уже по звуку подбиралась мелодия. Роня с удовольствием подпевала мужу, а скоро к ним присоединилась и Томочка. У нее тоже прорезался приятный и чистый голос. Только Бориске медведь на ухо наступил.
– Ничего, сын, ты у нас математиком будешь, крупным ученым, – мечтал Алексей.
– Алеш, неужели и на пианино сможешь научиться? – Роня хоть и верила в безграничные возможности мужа, но всему же есть предел. Здесь и клавиш сколько, и педали.
– Попробую, наверное, не так сложно.
И вскоре зазвучал новый инструмент в руках Алексея Семашко. Не всегда ровно и профессионально. Но зато весело и от души. Мог подхватить любую песню, подыграть танцующим. Потихоньку вырисовывались и мелодии фокстрота и вальса.
Поэтому вскоре вся редакторская шумная компания стала собираться на вечеринки у Семашко.
Роня была известной кулинаркой. Выдумывала необыкновенные блюда, накрывала красивый стол. Умела украсить его и цветами, и какими-нибудь затейливыми салфеточками. И всегда открыты двери для друзей.
Жены работников редакции удивлялись расторопности Рони. Идея провести вместе вечер могла родиться спонтанно уже под конец рабочего дня. Мужчины забегали за женами домой:
– Собирайся, к Семашко идем. Не доделали работу, заодно поговорим, а потом и потанцуем.
Понятное дело, что Роня точно такое же заявление получала вместе со всеми.
Она работала в той же редакции наборщицей. Освобождалась раньше, чем Алексей. Но нагрузка на нее ложилась – будь здоров. И дом, и семья, и двое ребятишек, и работа.
Придя в гости, друзья заставали Роню красиво одетой, в вышитом фартуке. Большой стол выдвинут на середину зала, уже накрыт праздничной скатертью, а Роня замешивала тесто.
– Девочки, Алеша опять не предупредил. Но есть рыба, сейчас на скорую руку пирог сделаю. Лид, стругай лук. Мигом все сотворим.
Мужья обсуждали недоделанные дела, жены готовились к застолью, и через час уже говорили тосты в честь хозяев дома. А потом песни и обязательно танцы под патефон. Как же без них! И танцорами главными считались Роня и Алексей. Как он умел вести в танго! Все женщины мечтали танцевать с ним. Всем известно, все зависит от партнера, как он поведет, такой и танец выйдет. Но танго Алексей танцевал только с женой. Это был их коронный номер.
Из детской, насупившись, смотрел Борис. Он страсть как не любит, когда мама танцевала. Она должна быть только его. А здесь она явно принадлежала другому мужчине. А хотя бы и папе. И Борька начинал громко плакать. Отец строго смотрел на сына, не останавливая танца. Бориска рыдать прекращал, но продолжал всхлипывать. Никакие уговоры не помогали, так повторялось каждый раз, как только мама выходила танцевать.
– Красивые имена дал детям, Алексей!
– Да, царские! Царь Борис, царица Тамара.
– Не по-советски как-то. Где у нас здесь цари?
– Так это ж наша история! Что ж, и от нее открещиваться начнем? Это не дело. Никогда ничего путного не произойдет в обществе, которое забыло свои корни.
– Алексей, а как же политика партии? Вымарываем пережитки, – в спор включились многие.
– Согласен, пережитки нужно вымарывать, и в нашем светлом будущем им не место. Но эти персонажи из жизни не выкинешь. И потом, они были сильными личностями, они могли менять ход истории.
– Э как! Какую судьбу ты своим детям готовишь!
– Такую – не такую, а серостью они не будут никогда! Хочу, чтобы мои дети стали хозяевами своих судеб. Не зависели ни от обстоятельств, ни от окружения.
Много времени спустя Роня все анализировала, все пыталась понять. Может, эти слова послужили причиной той самой их семейной трагедии? Или все-таки есть та самая судьба, от которой не уйти? И как ты кого ни называй, что ни делай, закончится, как предначертано. Вот только кем? Кто наши судьбы пишет? Кому дано, кому подвластно?
А может, виной всему черное платье. Зачем надела его на Новый год. А потом еще и на Первомай. Хотела же пошить голубое. Времени не хватило. Отдала подруге, а с платьем отдала и свое счастье…
= 2 =
– Ронь, чем занимаешься? Помощь твоя нужна. В магазин при редакции платья завезли. Пошли поглядим. Я себе к Первомаю присмотрела. Но сомневаюсь, что-то не того. Может, с брошкой лучше? Ты у нас самая модная. – Лида Рыбалко стояла в дверях, вся запыхавшаяся. Берет в руках, пальто расстегнуто.
– Лидуш, ну ты даешь! Бежала, что ли, всю дорогу?
– А ты думаешь, на полчаса отложила. Ты же знаешь, какие продавщицы там вредные. Ужас. Прям от груди отрывают. Еще и на часы демонстративно посмотрела. И мне пальцем показала. Ну, я ноги в руки – и к тебе прямиком. Хорошо, обеденный перерыв. Накормила своих?
– Да. Вон, борщ пока горячий, съешь хоть ложку, небось сама-то пообедать не успела.
– И то правда, – Лида прямо из кастрюли зачерпнула пару ложек.
– А я сейчас шов закреплю, – Роня сделала еще несколько спорых движений, остановила ход швейной машинки, привычно зубами оборвала нитку и быстрыми шагами направилась к вешалке.
– Что мастеришь?
– Платье для Томочки к празднику. Посмотрела, есть два остатка. На хорошую вещь не хватит. А так кокетка и рукавчик-фонарик в цветочек выйдут, а само платьице однотонное, сиреневое. Вот маракую, получится, нет. – Роня натянула котиковую шубку, сунула ноги в высокие белые боты. – Побежали!
– Подожди, на голову что-нибудь накинь, там ветрище – страсть. Весной пока только пахнет, а так-то лютый мороз.
Роня подхватила маленькую шапочку-боярку, и подруги понеслись в магазин при редакции.
– Ну как, ничего? – Лида крутилась в коричневом платье перед подругой.
– Лид, вот в том-то и дело, что ничего. И все. А у нас – Первомай! Это ж какой праздник. А ты чего удумала? Платье грязно-коричневого цвета, да еще под горлышко. Ты, видно, Лидуш, отличницей была. Вот до сих пор от школьной формы отойти не можешь.
– Ронька, зануда ты. Говорю ж тебе, брошь приспособлю или воротничок.
– И я тебе, Лид, говорю, сюда приспособить можно только черный фартук с крылышками.
Мимо прохаживалась недовольная продавщица.
– Женщины, вы товар отвешенный берете или нет?
– Нет!
– Да! – одновременно ответили подруги.
– Да подождите вы минуточку, видите – не решили, сейчас определимся, – Роня добродушно посмотрела на продавщицу.
Та фыркнула и пошла в другой конец зала. «Сами не знают, чего им надо. Одну модель и привезли всего. Радоваться надо, что вовремя успели. Форма, фартук. Тоже мне, принцессы».
– Вот видишь, – прошептала Лида, – всего одна модель.
– Лидка, ты своей головой подумай! – Роня в сердцах уже не знала, как еще уговорить подругу. – Модель одна, платьев три. И продаются в магазине редакции. Хочешь, чтобы трое в одинаковых платьях за столом сидели. И ты в серединочке?
– Так брошка же… – Лида растерянно смотрела на подругу.
– Да хоть корона на голове! – Роня потянула Лиду обратно переодеваться. – Вот что, красавица. У меня есть в заначке ярко-голубая шерсть. Цвет – как раз то, что нужно к твоим светлым волосам. Такое платьице сошью, королевой будешь. Еще вышивку можно сделать на рукавах и на кокетке.
– Я гладью вышиваю хорошо, только рисунок бы мне! – загорелась Лида.
– Это я все нарисую. Делов-то. До праздника еще целая неделя. Успеем. Да оторвись ты от этого рабочего платья. Даже брошь на него и то жалко. – Роня повернулась к продавцу: – Товарищ продавец, извините нас, мы это платье не берем.
– Берем, не берем. Как хотите, у меня его сейчас с руками оторвут.
Лида переоделась, и девушки побежали к выходу. В дверях Роня оглянулась.
– Товарищ продавец, руки берегите, – и с хохотом подруги выбежали на улицу.
Ветер и впрямь дул еще по-зимнему холодный. Но солнце светило вовсю, и ручьи кругом.
– Ронь, воздух, какой воздух. Мне кажется, так, как в Сибири, весна нигде не чувствуется. Столько радости. Жить хочется, работать хочется. Любить хочется. – Лида сорвала с головы белый берет и растрепала свои светлые курчавые волосы, постриженные в модное каре.
– Шапку надень, чтобы все это делать, голова нужна здоровая, а не сопливая, – и под ноги смотри. Боты у нас с тобой фетровые, не резиновые.
– Ронька, и то правда! Мне кажется, продавщица так на нас из-за этих бот разозлилась. Завидно ей стало.
– Скорей всего. Только ты того платья не жалей! Точно тебе говорю, оно тебе ни к чему.
– Все, все, уговорила. Вечером забегу смотреть отрез, а то уже в редакцию опаздываем. Ой, Ронь, – Лида остановилась. – А как же ты? Ты-то в чем пойдешь? И потом, материал. Ты ж его для себя берегла? – Все мысли сразу пронеслись на лице девушки. От страха, что обидела подругу, до жалости к себе. К тому, что может остаться без ярко-голубого праздничного платья.
– Ты что, глупая, даже не думай. Я в черном пойду, в котором на новогоднем празднике танцевала. Помнишь? А что поделаешь, видишь, после тифа как растолстела! Мне пока только черный цвет показан. Вот похудею, тоже что-нибудь яркое себе сварганю. А к черному я такой цветок нафантазировала. Сделаю – покажу. И платье станет как новое, никто не догадается про Новый год.
– Ой, Ронька, подружка ты моя, что бы я без тебя делала. Ты мне, знаешь, как сестра, правда, правда! И руки у тебя золотые, и голова светлая.
– Это потому, что я шапку на улице не снимаю.
Подружки рассмеялись, обнялись и побежали дальше к своему дому.
= 3 =
В семье Семашко очень любили вечера, когда семья собиралась вместе. Алексей приходил наконец с работы, уставший, но последнее время в очень хорошем настроении.
– Ронь, все идет по-другому. Стало больше жизни в газете, понимаешь! Не только призывы и лозунги, мы начали писать про обычных людей. Про их радости.
– Пап, про какие радости? – тут же к Алексею с разных сторон бежали Тамара с Бориской.
– Ну вот, например, про таких, как вы, ребятишек, как они в школе учатся, какие уроки им нравятся больше, какие меньше.
– А что, кому-то, пап, какие-то уроки нравятся? А еще говоришь, про правду пишете, – протянул Бориска.
– Дети, оставьте папу, пусть немного отдохнет, и давайте к столу, ужин готов.
Ужинали всегда вместе. Роня накрывала стол белой скатертью, доставала красивые тарелки, раскладывала еду. Старалась приготовить что-нибудь повкуснее. Понимала, Алеша работает много, ему подсовывала кусочек побольше. Хоть и работала сама, все-таки дома проводила времени больше, чем муж, и с детьми общалась чаще. А Алешу видела только по вечерам да утром минут 15, когда тот быстро собирался на работу. Обычно не завтракал, времени жалко. Чай пил уже в редакции, не отрываясь от работы.
Алексей уходил на работу на час раньше положенного, чтобы побольше успеть сделать. Роня провожала сначала мужа, потом собиралась сама, готовила еду на день, быстро кормила завтраком детей. Благо все было рядом, и редакция, и школа, где учились ребята.
Да и ребята подросли, совсем уже самостоятельные. Томочка к ужину и картошки начистит, и лапши отварит. Помощница растет.
После ужина читали. И каждый сам – в доме всегда было много книг. Тоже одна из привилегий папиной работы. Пожалуй, самая любимая для всей семьи. По разнарядке редакции семья Семашко могла покупать редкие издания. Книги подбирались с любовью, и не беда, что места работы и жительства семьи Семашко менялись, нужно было переезжать с места на место. Книги упаковывались, перевязывались бечевкой, и библиотека ехала по новому адресу вместе со всеми.
Больше всего дети любили, когда им вслух читали родители. Самое любимое времяпрепровождение. «Робинзон Крузо» и «Том Сойер», «Остров сокровищ» и «Гулливер». Эти книжки навсегда в памяти Томочки и Борюни останутся прочитанными голосами мамы и папы.
– Мам, давай «Хижину дяди Тома», – Тамара обняла Роню за шею.
– Давай. Неси, она на комоде лежит. Алеша, – Роня повернулась к мужу. – Если не очень устал, почитай, а то мне тут кое-что пошить нужно, не успеваю.
– Конечно, родная, ну ты же с нами посидишь?
– Конечно, – Роня подошла, поцеловала мужа. – Сейчас быстро со стола уберу.
– Мама, я помогу, – Томочка последовала за Роней.
– И мы поможем, так быстрее, – с улыбкой поддержал папа дочку.
Роня с благодарностью смотрела на мужа. Она тоже уставала, конечно, не так, как муж. Тут даже говорить нечего. На нем такая ответственность. А она что, простая наборщица. Только нужно быть очень внимательной. Правда, еще вела хозяйство, смотрела за детьми. И обязательно что-то организовывала – то самодеятельность в школе, то стенгазету рисовала для вечера в редакции.
Алексей относился к жене с огромным уважением и нежностью. И вечернюю домашнюю работу незаметно брал на себя. Ему хотелось, чтобы Роня просто посидела рядом. А он бы любовался на свою красавицу. Ни у кого нет такой жены, такой затейницы, такой мастерицы!
