Елена Поддубская
Такая роковая любовь. Роман. Книга 1

Надежду Иван пленил именно своей серьёзностью и обстоятельностью. А ещё – неимоверной силищей, когда во время шумных летних деревенских гуляний с пьяной головы мог, легко поднатужившись, и бычка приподнять. Но, кроме силы и вопреки поговорке в которой коли она есть, то ума уже и не надо, был Иван ещё и головастый. Также, как и жена, Иван не представлял себе никакой другой жизни, кроме как на земле. Для этого выучился на агронома в Калужском сельскохозяйственном Институте и работал теперь в районе. Он был на хорошем счету и у совхозного начальства, и у районного. Да и выше его знали: то и дело в областной газете появлялись хвалебные статьи. Обзаведясь семьей, построил Белородько себе в Калинках дом и жил там как положено: обзавёлся добрым хозяйством, состоявшим из двух коров, четырёх свиней, домашних пернатых в виде кур, уток, гусей и даже индюков. Огород развёл. В доме всё обустроил по требованиям современности, с комфортом и удобствами, а не так, чтобы до нужного места в лютый холод средь ночи на улицу выскакивать. Одним из первых в свою деревню центральный водопровод востребовал, а потом и отопление. Единственным, после председателя совхоза, дома телефон имел. И даже личный «Жигулёнок» себе по государственной цене вытребовал для того, чтобы в нерабочее время можно было ездить куда приспичит по семейным делам. Многие жители Калинок, преимущественно старики, кряхтели при виде Ивана, поругивая его за новшества. Молодежь же, наоборот, признательна была такому агроному, что не только полевыми делами в деревне ведал, но и в быту на помощь руководству совхоза приходил.

– От Белородько в Калинках весь прогресс, – заявлял неоднократно на собраниях деревенской общины первый секретарь комсомола области, – Если бы не он, вы до сих пор ездили бы по земляным узкоколейкам. А бабы стирали бы в реке. Не забывайте, что благодаря ему в вашу деревню кабель телефонный протянули и теплоцентраль. Красота! Теперь в зиму сиди под батареей и грейся!

Хватким, одним словом, был Иван хозяйственником, уважаемым. Несмотря на то, что ему едва только перевалило за тридцать, любой из селян: и ругавший, и хваливший, завидев на улице приветливо ему кланялся да здравия желал. А уж про то, что этого кряжистого коротышку когда-то по молодости дразнили всяко: кто «белоредькой», кто «многогородькой», так и вовсе не вспоминали. А при надобности произносили фамилию Ивана ровно, четко, на едином дыхании, как и положено звать людей почитаемых.

Хорошим, получается, был Иван селянином, работником, начальником. А семьянином так и вовсе замечательным, до беспамятства в жену и детишек влюблённым. А то, что требовательный был да на людях на ласки скупой, так то для деревни считалось нормальным. Деревня все эти сопли и сюсюканья на дух не выносила.

«Мужик в семье должен быть хозяином», – любовалась зятем тёща. Надежда и сама мужем гордилась, оттого и жила с ним по-доброму, угодить во всём старалась, деток аж троих нарожала, не задумываясь, что при современной жизни женщине и двоих часто много. В деревне, к тому же, к работе по дому всегда находилось что справить на дворе и в огороде. Опять же, скотина требовала ухода. Да еще на ферму совхозную нужно было бегать, удой с коров принимать. На сепаратор переправлять что положено. Но работы Надежда не боялась. А потому всё у них в семье было по уму, всё как надо. И дети росли самостоятельными, в меру прилежными, послушными.

«Если бы еще и Коляня, вправду, домой возвратился, так и вовсе было бы здорово», – скрытно улыбалась про жизнь Надежда, прибирая в доме, да то и дело поглядывая на брата. Тот с головой ушёл в работу и радостно покрякивал от простоты деревенского труда.

Первым делом они вычистили печь и, несмотря на летний зной, решили протопить её, чтобы проверить дымоход. Набрав под навесом около сарая поленьев, пиленых и сложенных туда ещё отцом, Николай с нескрываемым удовольствием принялся разводить огонь. Скоро печь задымила, затрещала так громко, что пришлось прикрыть дышло заслонкой.

– Это она, родимая, радуется возвращению хозяев, – глядя на огонь проговорила Надежда, – Печь, она ведь тоже живая.

Николай поглядел на неё с усмешкой.

– Не зырься, – слегка обиделась Надежда и даже махнула на брата рукой, – В своём доме все предметы живые, духом хозяев пропитанные.

Она говорила совершенно серьёзно, как если бы доказывала, что дважды два – четыре. И опять Николай поверил ей, как безоговорочно верит ребенок словам мудрого взрослого. Отойдя от печи, он бегло оглядел большую комнату. В зале, служившем во всех деревенских домах и кухней и столовой, мебель вся была деревянной. Срубил её один и тот же деревенский мастер – Никита Ежов, по прозвищу «ёжик-пыжик». Посреди комнаты стоял массивный дубовый стол, длинный, сколоченный грубо, но прочно, и очерченный с двух сторон лавками. Лак на нём местами поблек, но был цел. Вспомнив про что-то, Николай вдруг наклонился к одной из ножек и присмотрелся к ней. Затем, довольный, выпрямился.

– Слышь, Надюха, а буковки-то мои, что я пацаном ножичком здесь вырезал, не затёрлись, – он указал на две корявые загогулины, похожие на печатные «к» и «н».

– А чё им сдеется?

Надежда тоже присела к ножке. Когда-то за попорченное дерево мать отвесила Николаю подзатыльник. А отец, придя домой с депо, даже прошелся по мягкому месту сына ремнём.

– Помню я, как отец меня тогда отходил, – подтвердил сейчас Николай сестре этот факт, – Но только потом он матери ночью с гордостью хвастал, что я писать научился. И спрашивал сильно ли она меня побила. А когда мать сказала что только подзатыльник отвесила, он вздохнул и запретил ей наперёд руками меня трогать. Он тогда так и сказал: « Потому как рука матери предназначена токо для того, чтобы ребёнка ласкать.»

– Да ну? – Надежде странно было это слушать по прошествии стольких лет.

– Почему «да ну»? Ты своих детей бьёшь? – спросил он, заранее зная ответ. Надежда аж задохнулась:

– Рехнулся что ли!?

– А кричишь на них?

Надежда, по характеру ласковая и нежная мать, даже руками всплеснула:

– Да ты что?! За что на них кричать? Они у меня хорошие.

Николай приподнял указательный палец, утверждая:

– О. Это потому, что сами вы с Иваном хорошие, – и он ласково посмотрел на Надежду. Она снова покраснела до корней, а Кравцов рассмеялся, – А у меня, Надюха, этот ножичек до сих пор постоянно со мной.

Чтобы сестра не сомневалась, он открыл привезённую с собой спортивную сумку и достал из внутреннего кармана маленький перочинный ножик с лезвием из нержавейки.

– Это тебе дядя Вася подарил, я помню, – Надежда осторожно погладила перламутровую костяную рукоятку ножа.

Дядя Вася был их соседом по дому, мужем тётки Настасьи. Они ещё несколько минут повспоминали бывшего крёстного Николая, умершего от гангрены, развившейся на фоне сахарного диабета, и вновь принялись за уборку. Аккуратно, чтобы не попортить лак, ножом отскребли грязь со стола, застелили его скатертью, наградили вазой. Забежав к соседке предупредить насчёт «завтрева», Надежда нарвала у неё на огороде диких гвоздик, росших у той как бурьян. Полюбовавшись уютом, засожалела, что нет к нему на потолке люстры. Старую отец незадолго до смерти разбил, а новую купить всё ему не удавалось. Так и дожил свой век при одной лампочке в патроне над столом.

– Эх, надо было мне заранее вспомнить об этом. Гостья едет из столицы, а у нас, как в глухом захолустье. – заметно было, что Надежда переживает.

– Ничего, перебьётся, – успокоил брат, – Лариса всего на два дня едет; ей потом на работу.

– А как же насчёт переезда к нам? – напомнила Надежда и впилась в брата взглядом. Он смущённо затоптался на месте, не зная куда спрятать глаза, суетливо пробасил:

– Это… Понимаешь… Отдельного разговора требует и специальной подготовки. Давай лампочку! – попросил он, дав тоном понять, что не так-то просто будет сделать то, о чём мечтает.

Они продолжили уборку. Надежда, воспользовавшись тем, что греет печь, накипятила воды, помыла окна, поменяла занавески и принялась за посуду. Глядя, как она натирает мельхиоровые приборы, Николай присел. Сестра поправила мыльной рукой сбившуюся чёлку и улыбнулась.

– Устал?

– Нет.

– Всё равно посиди пока. Я щас быстро закончу и пойдем в сенцах и на веранде приберём. Как там матрасы: жарятся?

– Пойду посмотрю. – Николай вышел во двор.

– Может с веранды ведра в сараюшку убрать? – нашла его криком сестра через время.

– Уберу, – ответил мужчина негромко, утверждая.

Потом они занесли выставленные на прожар матрасы, поставили один на другой в бывшей комнате Николая и накрыли покрывалом.

– Вот тут мы сегодня и ляжем, – заявил Николай, попробовав топчан на упругость, – А завтра пусть тут дети ложатся, если мы засидимся. Матрасы широкие, добротные, поперёк все впятером и лягут.

– Отуда ж впятером?

– Так, а Веркины?

– Вот ещё! – по-хозяйски воспротивилась сестра, – Неча им тута укладываться. Их дом недалёко отсюда; добегут. Мои-то уж ладно, до Калинок пешком не дойти, пусть здесь спят. А то может ещё и мы не останемся; вам ведь, поди, охота вдвоем побыть?

От житейского вопроса Кравцов сел. Что сказать не нашёлся, только хмыкнул.

«Ой, телок Коляня, – Надежда спрятала улыбку, – На мужика-то пока одними токо усами похож. Да басом. Интересно, эта его москвичка с характером или нет? Я ведь и не знаю какие девки Коляне нравятся».

Тема не отпускала:

– Коляня, а Лариса твоя как: норовистая или нет? – спросила Надежда, как бы про между прочим.

– А тебе зачем? – ссупонил Николай брови.

– Как зачем? Должна же я заранее настраиваться какую мне позицию принимать с ею, – объяснила Надежда причину своего вопроса, пыхтя при мойке полов.

Николай задумался, потом пожал плечами:

– Не знаю что тебе, Надюха, сказать. Если честно, я об этом не размышлял. Наверно, Лариса, как любая из вас, – всякая бывает. Так что, ты особо не мудри. Сориентируешься по обстановке.

– А если она мне не понравится, можно я тебе об этом обскажу? – осторожно спросила Надежда, домыв крыльцо и утирая пот рукой.

Из объяснений брата она поняла, что скорее всего у будущей золовки характер не из лёгких, и что если это так, то такую в деревню на аркане не затащишь. А это значит – прощай их с Коляней мечты на жизнь по соседству. Да и вообще, всё о чем до этого говорили – прощай.

– Обскажи-обскажи, – снисходительно буркнул Николай в ответ и пошёл в сторону туалета. – Надюха, где у нас хлорка, посыпать тут? – крикнул он издалека, выйдя оттуда.

За ненадобностью, всё прежнее содержимое отхожей ямы было из неё выкачано сразу же по весне после смерти отца и засыпано для дезинфекции хлоркой, которая, по истечении времени, впиталась в землю и требовала добавки.

– В сараюшке, – махнула Надежда, – Может вечером засыпешь, сейчас уже Иван подъехать должен, – предложила она, глянув на часы.

– Вечером нам сюда уже ходить надо будет, – отговорился Николай и поспешил в сарай за хлоркой. С Иваном договорились на шесть, чтобы успеть к семи на вокзал.

Глава вторая: Знакомство с Ларисой

Николай нервничал. Он не терпел опоздания, а тут, вопреки обычной точности, скоростной поезд почему-то задерживался. Дежурный по вокзалу, с которым Иван наскоро завязал знакомство, непонимающе поглядывал то на часы на руке, то на повешенные в зале ожидания, и пожимал плечами:

– Это же Харьковский. Он никогда не опаздывает. У него Калуга – вторая остановка после Обнинска. Даже в Апрелевке не останавливается, прямиком сюда шпарит.

Вокзальный служитель явно не мог предположить с чем связана задержка. Относительно спокойно прождав почти час, в начале второго ожидающие стали проявлять явное нетерпение. Надежда, кроме того что нервничала от предстоящей встречи, переживала за оставленных дома ребятишек. Хотя она и наказала Егору присматривать за малолетними Максимкой и Катюшей, всё-равно на душе, как у всякой матери, было неспокойно. Иван и Николай тоже переглядывались, но были томимы не столько мыслями о делах домашних, сколько подступившим чувством голода. Иван примчался в Серебрянку прямо с работы и успел перекусить на ходу только двумя пирожками, заботливо захваченными Надеждой из дома. Николай, отказавшись в пользу родственника даже от пирожка, теперь, после работы на воздухе, почувствовал как неприятно сосёт под ложечкой.

Наконец, в дальнем конце зала ожидания показался знакомый дежурный вокзала и ещё издали стал подавать встречающим обнадёживающие знаки. И почти тут же на весь вокзал по радио объявили о прибытии поезда из Москвы.

Все торопливо пошли на перрон. Поезд прибывал на первый путь и стоял в Калуге всего десять минут. На зная в каком вагоне окажется Лариса, Николай предложил ждать у входа в вокзал со стороны путей. Чтобы не разминуться, втроём они прижались к самому зданию, пропуская вперед спешащих на посадку. Поезд, звучно прогудев издалека, медленно подползал. Едва лишь он остановился, как со всех вагонов повыскакивали проводники. Ввиду того, что поезд был дальнего следования, а Калуга находилась всего в трёх часах от пункта отправления, приехавших было намного меньше, чем отъезжающих. И всё же, из-за шумной толпы, Николай не сразу заметил приближающуюся невесту.

Лариса Фёдорова была не одна. Она шла от хвоста поезда с какой-то девушкой, весело переговариваясь с ней. Николая Лариса заметила явно раньше, чем он её и, поняв это, тут же сменила торопливую походку, какой шла от вагона, на медленный пафосный шаг. Её спутница не успев перестроиться на новый ритм, неловко наткнулась на шедшую впереди Ларису и наступила ей на босоножку. От толчка Лариса подалась вперёд и, негромко выругавшись, оглянулась с недовольным выражением:

– Осторожно, Анка! Ты мне чуть туфлю не порвала.

– Извини! Больно?

Мельком глянув на испачканную пятку и светлую перепонку из кожи, Лариса досадливо сморщилась:

– Не больно. Но не приятно. Не хватало еще, чтобы я к родственникам жениха явилась в разорванной обуви.

Фёдорова наскоро обтерла рукой и ногу и обувь, и продолжила путь.

– Прости, – вновь попросила шедшая за ней.

– Ладно, ничего. – «Обиженная» поторопилась сменить выражение лица, понимая, что теперь Николай может заметить её в любой момент.

Девушки прошли ещё несколько метров, прежде чем Лариса сумела до конца избавиться от раздражения и облачиться в радостную маску. Вся эта сцена осталась незамеченной для Николая и Ивана, по-прежнему стоявших у дверей здания вокзала. Надежда же, вопреки уговорам брата не устоявшая на месте и проскользнувшая ближе к хвостовым вагонам, оказалась невольной её свидетельницей. По правде говоря, Надежда не придала бы происшедшему никакого значения, если бы заранее не обратила внимание на спутницу Ларисы. Отыскивая в массе людей на перроне ту, что могла бы быть невестой Николая, Надежда увидела приезжую жительницу Серебрянки ещё тогда, когда та только спускалась с вагона. Они были знакомы поверхностно: девушка жила в деревне не так давно. Завидев землячку издалека, Надежда почему-то обрадовалась. Ей захотелось поздороваться с приезжей и перемолвиться хоть парой словечек, ссылаясь на необычность встречи. Но случай с босоножкой настолько смутил Анну, что она прошла мимо Надежды на глядя по сторонам и не заметив последней.

Надежде же, наоборот, удалось рассмотреть лица приехавших пассажирок достаточно хорошо. Не ускользнуло от неё и недовольство в голосе незнакомки. Проводив девушек взглядом, сестра Николая вновь принялась рассматривать перрон.

– Надюха! – вдруг позвал сзади голос мужа, – Чего ты там стоишь? Уже встретили ведь!

Приближающийся Иван махнул и, на немой вопрос жены, указал рукой на двери здания вокзала. Даже издали Надежда узнала рядом с братом только что прошедших мимо неё подруг.

– Эта? – Надежде хотелось, чтобы муж опроверг её вопрос.

– Которая повыше. Светленькая, в брючках. – Белородько суетливо потащил жену под руку. По блеску в его глазах Надежда повторно подумала, что разочарована выбором брата.

Пока Иван ходил за Надеждой, Лариса жеманно представила Николаю свою спутницу:

– Знакомься, Коля, это Анка, моя новая знакомая.

– Николай! – протянул руку Кравцов; из-за обнявшей его Ларисы здороваться было не совсем удобно.

– Анна.

Глубокий грудной голос, заставил Кравцова задержать на незнакомке взгляд, приковывая своей особой женственностью.

Развитые формы, значительно принижали Анну на фоне Ларисы, превосходящей её всего-то на несколько сантиметров. Креп-жоржетовое платье было сшито очень удачно: красные вставки подчеркивали красивую низкую грудь и крутые бедра, а черный фон выгодно оттенял светлую кожу Анны. Глубокое декольте невольно топило любой встречный взгляд. Тоненький кожаный ремешок зрительно утончал и без того неширокую девичью талию.

Рядом с броской и яркой Ларисой в салатных укороченных брючках и кружевной розовой маечке, Анна, в своем классическом платье, выглядела почти «демодé».

Лариса, едва только подскочила к Николаю, надёжно повисла на нём и продолжала держать жениха за талию даже при знакомстве.

Анна встала чуть позади от круга родственников, не вторгаясь в него.

Лариса была вся на виду, открытая в одежде, чувствах, выражениях. Она щебетала, придавая первой встрече тот независимый легкий тон, какой порой трудно найти, и смотрела на всех, как говорила: без стеснения и неловкости.

Анна мягко проговаривала каждую букву и с ответами не торопилась. В общении в ней невозможно было не заметить чувственность, сдерживаемую изначально. На роль лидера Анна заметно не претендовала, предпочитая сначала узнать о собеседнике, а уж затем рассказывать о себе. При встрече взглядом с незнакомыми, Анна мягко улыбалась и почти сразу же опускала пушистые ресницы, пряча под них смущение.

Ларисе мгновенно удалось рассказать Николаю обо всём, что произошло за три дня разлуки, заранее избавляя его от вопросов. А про задержку поезда, связанную с поломкой путей на московском вокзале, она доложила быстро и четко, а вместе с тем озорно и скомкано. Не замечая, что другие смотрят на неё молча, Лариса звенела голоском без умолку. Она явно старалась расположить к себе и привлечь побольше внимания родных жениха. Про то, что Николай – ее жених, Лариса, уже здесь, на вокзале, упомянула по меньшей мере три раза. Она подчёркивала это слово, сопровождала его паузами с придыханием, многозначно глядела на Анну и протягивала Николаю губы, прося поцелуя. Анна отводила взгляд, а Кравцов тушевался и отвечал на просьбу отрывисто, впопыхах.

Увлечённая игрой, Лариса не могла понять неуместность своего поведения. Подобные простота и легкость, сходящие в столице, были ох как неуместны для скрытной деревни. Терпеливо слушая нескончаемое соло подруги, Анна заметила неловкие перегляды земляков. Дождавшись, пока Лариса в очередной раз повернется к Николаю, Анна кивнула нетерпеливо топтавшейся Надежде:

– Извините, пожалуйста, вы куда теперь поедете: в Калинки или в Серебрянку?

– В Калинки! – Иван даже выдохнул от того, что наконец-то нашелся хоть кто-то, способный прекратить поток болтовни, льющийся на них.

– У нас дети дома одни остались, – добавила Надежда, объясняя.

– Тогда не буду мешать вам, —Анна глянула на золотые часики на руке и наклонилась за маленьким чемоданчиком с вещами, – У меня автобус на Серебрянку через пятнадцать минут. До свидания. Приятно было познакомиться.

– А разве её деревня нам не по пути? – очнулась от паузы Лариса, посмотрев на Ивана, как на старшего.

– Не совсем. Хотя, там всего-то два километра от Калинок. Если хочешь, можешь с нами поехать. – Иван предлагал привычно по-деревенски, без официоза.

– Нет-нет, спасибо! – поспешила отказаться Анна. Отчего-то неудобно было стоять радом с новыми знакомыми, особенно с Иваном, которого девушка заочно считала очень строгим.

– Чего это за «спасибо»!? Поехали с нами, не выдумывай! Два километра ведь всего, они тебя потом подбросят до твоей деревни; правда ведь, Коля? – Лариса решила за всех и потянула жениха за локоть. Николай мыкнул и мотнул головой.

– Подбросят! – не дожидаясь окончательного согласия муже, поспешила заверить и Надежда. Ей хотелось поскорее добраться до дому, пусть даже потом Ивану и пришлось бы делать лишние километры. Она первой двинулась с места. За ней пошли остальные.

– Ну как тебе, Вань? – еле слышно спросила Надежда, оторвавшись от молодежи на несколько метров.

– Красивая! – коротко отозвался Иван.

Надежда вздохнула:

– Да с лица-то воду не пить! В общем как? – ей хотелось, чтобы муж тоже увидел, что Николай поторопился с выбором невесты. Но Белородько повторно похвалил Ларису:

– Умеет, видать, за себя постоять!

– Так ведь масквичка! – в голосе Надежды сквозило неприкрытое презрение; опять эта столица с её издержками. Но и тут Иван не угадал настроения жены и произнёс, восторгаясь:

– Масквичка! Не отнять!

– То-та и оно, – тяжело выдохнула Надежда, словно осуждая Ларису именно за это. На ходу она подумала, что мужики все одинаковы: кидаются сначала на стройные ножки и смазливые личики.

«Что Коляня в ней нашел? – сожалела Надежда, уже сидя не переднем сидении машины, – Ноги в штанах болтаются. Плоская вся, как вытертая на стиральной доске. Рёбра торчком. Голова обесцвечена, волосы вздыблены лаком; пацан, да и только. Вон, даже макушка торчит не хуже чем у моего Ваньки, – Надежда внимательно осмотрела вечный гребешок на темечке мужа так, будто давно не видела, а затем снова принялась за приезжую, – Красивая, конечно. Но токо красота у ней какая-то… такая после сорока одним махом сотрётся. Коляня не понимает, думает она всегда стройная и молодая будет. Погоди ещё: родит, так может и вовсе оплывёт. Как моя напарница Райка. Тоже была – вилка в профиль. А после деток откуда чё пошло-полезло? Теперь одного со мной коровьего размера.»

Надежда снова вздохнула: после матери и её самой, новая женщина пришла и претендовала теперь для брата на роль первого друга. Смириться с её появлением было не так-то легко. И противостоять подобному эгоизму не могла ни одна из женщин. Он проявлялся в изначальном отторжении той другой, что стремилась отрывать мужчину от привычной до этого семейной среды. Какая из них сможет безоговорочно и безосудительно потерпеть перекраивания новой родственницей жизни близкого мужчины? Какая спокойно станет смотреть, как та командует им, привязывая к себе на том самом тонком подсознательном уровне, что так легко узнаваем? Почему? Да потому, что даже на самой первой стадии знакомства так ведёт себя любая. Действуя по абсолютно идентичной схеме. Считая одну только себя правой. И даже не догадываясь, сколько осуждений и противоречий вызывает у окружения избранника.

Надежда обо всех этих женских «защитных рефлексах» не знала, но незнание не мешало ей проявлять их теперь в самом неприкрытом виде. Вот почему, успокоившись на какое-то время, позже, она вновь принялась мысленно распекать Ларису.

«А оделась-то как! Зелень с грядки! А через дырки майчонки и лифчик виден, и даже соски, потому как и лифчик у нее весь в дырочку. И где токо такую одёжу шьют? Безобразие! Надо будет сказать Коляне, чёб попросил её такую майку не носить. В деревне на её голые соски не то чтобы мужики головы повыворачут, все кобели выть начнут. Ванька-то мой, бесстыдник, так туда глазками и шарил, и шарил… в дырочки ети. Вот беда ещё привалила! А ежели не Ванька, то Егорка точно пялиться станет. У него и так раннее развитие из-за акселерации, о которой все вокруг талдычут. Не, надо Коляне намекнуть про мальца. Ни к чему ему стрессы с раннего детства. Пусть на деревенских девахах постепенно учится. А в моём доме совращать ребёнка дырками на лифе не надо».

Безучастная к разговорам на заднем сидении, Надежда всю дорогу провела в причитаниях. И только когда машина въехала в Калинки, отвлеклась и стала показывать достопримечательности деревни.

Если Серебрянку все считали деревней, и иначе как деревней никто назвать и на мыслил, Калинки, будучи изначально такой же мелочью, в последнее время разрослась до поселка городского типа. Теперь Калинки стала не только больше, но и современнее и Серебрянки, и Кокошкино – деревни ниже Калинок по речке.

Не без содействия опять же Ивана, председатель совхоза добился, чтобы в Калинках и клуб отстроили побольше, нежели в других деревнях, и, отдельно при клубе, был кинотеатр. Имелись здесь детсад и восьмилетняя школа, продуктовый магазин, почта. На правах населённого пункта районного масштаба, в центре Калинок совсем недавно был построен Дом быта. Там восседал районный терапевт, а скоро должен был открыться зубной кабинет. Были в Калинках свои больница, автовокзал, сберкасса… Одним словом, поясняя Ларисе где и что, Надежда гордилась, что и у них жизнь течёт не хуже, чем в городе.

На её рассказ Лариса отвечала рассеянно. Невозможно было понять нравится ей или нет.

– Ты чё такая квёлая? – заметил Николай состояние невесты.

– Я не квёлая, я уставшая. А что это ты по-деревенски заговорил? – вопрос прозвучал с упрёком.

– Так ведь я в деревне сколько лет прожил! – смутился мужчина замечанию, ставя ударение в последнем слове не там.

– Ну так, ведь ты и в городе уже сколько лет прожил! – поправила Лариса, – Успел бы и отвыкнуть.

– А что, Лариса, не нравится тебе, как деревенские говорят? – В усмешке Ивана прослушивалась обида. Развернувшись на полном ходу, он глянул на девушку.

Лариса растерянно уставилась на уши Белородько, заросшие волосами, как мхом.

– Я не про то, Иван Родионович, – девушка постаралась уважением загладить оплошность, – Я так думаю, что по-деревенски люди начинают чокать уже в возрасте. По привычке. А у таких, как у Коли: молодых, поживших в городе, это странно слышать.

– А вот и не так, смею заметить. Надюха наша, даром что молодая, по-деревенски знаешь как щебечет! – Иван подмигнул и засмеялся.

– Ох! Дивитесь на него, на городского! – толкнула Надежда мужа в бок, – Сам-то, поди, тоже можешь и чокнуть. Даром, что с умными людьми знаесся.

– О-о! Обиделась! – От резкости ответа Иван отодвинулся. Машину мотануло. На фоне их перебранки Лариса продолжала тушевать собственную неловкость:

– Все это так. Про Надежду и речи нет: она здесь постоянно живёт. А Коля-то ведь сколько лет в Москве провёл; должен был ведь уже отвыкнуть.

Николай усмехнулся в усы:

– Как видишь – не отвык.

– Во всяком случае, я от тебя до сих пор не слышала деревенского говора. – уступать девушка, похоже, не любила. Кравцов пожал плечами:

– Это потому, что мы с тобой мало знакомы.

– Неправда. Это просто пока ты здесь, ты решил по-свойски объясняться. Между прочим, меня это не коробит, – добавила Лариса, противореча себе самой, – Я только одно знаю: в Москве ты так говорить не станешь.

– А если стану? – в глазах Николая заблестел розыгрыш. Почему-то сейчас нравилось собственное бахвальство. Лариса уверенно отказалась воспринимать такую игру:

– Глупости! Анка же вот не стала, а тоже в деревне живет. Так чего бы ей не чокать? А ведь не чокает!

Затронутая темой разговора, Анна повернулась от окна. Она сидела за Иваном, Лариса – за Надеждой. Переговариваясь, подругам невольно приходилось вести беседу через Николая. Стесняясь смотреть на молодого мужчину, Анна всю дорогу старалась молчать. Но, обратив к подруге удивлённое лицо, мельком заметила теперь в глазах Николая интригующий вопрос и ответила почти безразлично:

– Я в деревне всего ничего живу, Лариса.

Анна снова отвернулась. Ей достаточно было уже того, что из-за тесноты в машине, она прижималась к ноге мужчины полуприкрытым бедром. Шёлковая ткань скользкой юбки то и дело съезжала набок, обнажая круглые колени Анны, не видеть которых Кравцов не мог. Не желая показаться любопытным или, ещё хуже, проявить интерес более обстоятельный, нежели того полагал этикет первого знакомства, Николай всё-таки всю дорогу ломал себе голову. Кто эта Анна? В последнее время столичные жители паломнически скупали в области земли для постройки загородных резиденций.

«Эта, наверно, тоже из них». – Николай, хотя и отодвигался от незнакомки, избежать прикосновений не мог. Сквозь тонкую ткань её платья он четко чувствовал форму белья. От этого было неловко: как если бы девушка сидела рядом раздетая.

Кое-как дотерпев до конца пути, Николай поспешил распрощаться, отказывая свояку проехаться до Серебрянки.

– Поезжай, Иван, сам. Быстрее дело будет, – спровадила мужа Надежда. Расцеловав по очереди ребятишек, вываливших в ожидании на улицу, она сразу успокоилась, – Мы пока на стол соберем.

Машина пыхнула и уехала.

– А она знает где ваш дом? – спохватилась Лариса, глядя машине вслед. Она вспомнила, что не дала подруге точного адреса.

– В деревне все всё знают, – успокоил Николай.

Теперь, когда Анна уехала, Кравцов понял, что будет рад завтра вновь увидеть её.