Елена Паленова
Наследница
Глава 2
От волнения Надя не могла заснуть почти всю ночь и выпила столько успокоительных, что умудрилась не услышать громко верещащий будильник, который каждое буднее утро в половине седьмого будил даже соседей. Зато она вскочила, как ошпаренная, когда почувствовала лёгкий толчок в плечо и сердитый детский голосок.
– Тётя Надя, просыпайся, а то мы в школу опоздаем.
– Дианка? – Надя потрясла головой, стряхивая с себя остатки сна, после чего сгребла племянницу в охапку и прижала к груди. – Радость моя, как ты меня напугала!
– Ты меня задушишь, – прохрипела, вырываясь, девочка.
Надя ослабила объятия и заглянула Диане в глаза.
– Где ты была?
– Тебе кошмар приснился что ли? – нахмурилась Диана. – Вставай, урок уже скоро начнётся. Мы так не успеем же.
Надя бросила взгляд на настенные часы, которые показывали начало девятого, и непонимающе сдвинула брови над переносицей. Она попыталась вспомнить события предыдущего дня, но память наотрез отказывалась помогать ей в этом. С утра она отвела Дианку в школу, потом зашла в магазин, дома приготовила обед и к часу дня пошла забирать племянницу с уроков, а дальше воспоминания являли собой обрывчатую туманную неразбериху, в которой периодически мелькало лицо сестры.
– Ну вставай уже! – Диана нетерпеливо потянула тётку за руку. – Мне ещё косички надо заплести.
– Ага… – неуверенно протянула Надя, опуская ноги на холодный линолеум пола. – Что-то я как-то странно себя чувствую…
– У тебя голова вчера болела сильно-сильно, – сообщила Диана. – И ты лекарств много выпила. Я что, дома сегодня останусь? В школу не пойду?
– Эм-м-м…
Надя тщетно пыталась собрать в кучку разбегающиеся мысли, но с каждой минутой всё больше приходила к выводу, что ей и правда приснился кошмарный сон, навеянный лекарственным дурманом. Если Дианку похитили, то как она оказалась утром дома? Дверь-то входная закрыта была. И зачем кому-то надо её похищать? Нет, не кому-то даже, а давно умершему отцу! Ну бред же. Ещё и голова кружилась так, что перед глазами плыли оранжевые пятна.
– Малыш, я, кажется, не смогу…
– А можно я сама в школу пойду? – обрадовалась Дианка. – Тут недалеко совсем же. Через двор только перейти и через пешеходный переход. Я знаю, что надо переходить, когда зелёный человечек загорится. Ты мне косички заплети только, ладно?
– Нет, – покачала тяжёлой головой Надя. – Сама ты точно никуда не пойдёшь. Я сейчас позвоню Наталье Павловне и скажу, что ты сегодня дома останешься.
Диана сникла, демонстративно опустила свои худенькие плечики, шмыгнула носом и поплелась в соседнюю комнату переодеваться из школьной одежды в домашнюю. Надя нашарила под подушкой свой старенький кнопочный мобильник и вспомнила, что вроде бы накануне к ней приходил следователь, и она записывала в телефон его номер. Перелистала контакты – ничего подобного нет. «Как же его звали, следователя этого?» – вяло протекла в голове мысль, пока большой палец жал на кнопки, листая записную книжку до номера Дианкиной учительницы.
Вспомнить имя следователя так и не удалось, да и внешность его в памяти не сохранилась, поэтому Надя решила не мучить себя и признать, что всё якобы пережитое ею накануне было просто сном. Будь это реальностью, она бы помнила намного больше, а сны обычно забываются сразу же, как только проснёшься. Вот и этот забылся, оставив после себя лишь подсознательное чувство тревоги и ощущение неправильности происходящего.
Позвонила учительнице и, чувствуя себя полной дурой, спросила, кто вчера забирал Дианку из школы. Наталья Павловна удивлённо ответила: «Вы», и Наде показалось, что голос учителя прозвучал как-то не слишком уверенно.
Позвонила Вере, и та сказала, что вчера отпросилась с работы после Надиного звонка, но не помнит, по какой именно причине, и что было дальше. Вроде бы она заезжала к ним с Дианкой в гости, но это не факт.
– Давление подскочило, я лекарств наглоталась, поэтому в башке теперь полная муть. И на работу не пошла сегодня, потому что не в состоянии, – пожаловалась сестре Вера. – Магнитные бури, наверное. Ну или нас всех после смерти Тони наконец-то трухануло основательно. Не могла же она просто так уйти, что-то должно было случиться. Кстати, Таська тоже никакущая. Она вот прям перед тобой мне звонила. Лежит пластом с больной башкой, а Стасик её похмельем мается, но из дому выйти до магазина боится, потому что там у них прямо под окнами ночью мужик какой-то в своей машине умер. Менты понаехали, вот Стас и нервничает. А к ним всё равно ведь придут свидетелей искать. Ладно, Надюш, давай закругляться, а то у меня каждое слово в голове звоном отдаётся. Держись там и не психуй попусту. Нормально всё, прорвёмся. Как очухаюсь маленько, в церковь за святой водой схожу и приеду к вам. Точно от Тоньки это всё, обидели мы её крепко. До сорокового дня теперь что угодно может случиться.
Обидели, да. Тоня ещё месяц назад позвонила брату и сёстрам – сообщила, что умирает, назвала точную дату своей смерти и каждого попросила позаботиться о Дианке. Ладно бы далеко жили, а то ведь в одном городе все, без пересадок автобусом доехать можно. У Таськи зависть, у Веры работа, у Василия неадекватные тараканы в голове, а Надя просто не хотела видеть, как сестра мучается. Никто из них не нашёл в себе сил и желания приехать и хотя бы морально поддержать Тоню. Всем было жалко маленькую Дианку, но каждый надеялся, что ответственность за неё взвалит на себя кто-нибудь другой. В итоге Надя приехала первой – в озвученный Тоней день. Тело сестры уже остыло, а Дианка лежала рядом, свернувшись калачиком и устремив в пустоту невидящий взгляд. Остальные приехали только на похороны. На такое любой бы обиделся, а Тоня ведьмой была. Вера права – от неё и после смерти чего угодно ждать можно.
– Диан! Принеси воды, пожалуйста! – крикнула Надя, чувствуя, что сама до кухни не доберётся.
– Сейчас принесу! – отозвалась девочка из соседней комнаты и побежала в кухню.
«Хорошо детям, у них психика гибкая», – подумала Надя и снова попыталась припомнить детали приснившегося ей кошмара о похищении племянницы, но ничего не вышло – с каждой минутой воспоминаний становилось всё меньше, будто кто-то методично стирал из памяти всё лишнее и ненужное.
* * *
В кабинете начальника Следственного отдела города Бугрянска стояла гробовая тишина, потому что в это утро полковник Тараскин был особенно мрачен. Обведя подчинённых убийственным взглядом, он налил себе воды, бросил в стакан таблетку шипучего аспирина и приложил холодную посудину ко лбу в ожидании, когда лекарство растворится, и его наконец-то можно будет выпить.
– Кто-нибудь может объяснить мне, что за чертовщина у нас творится? А? – Тараскин болезненно поморщился, потому что голова у него трещала хуже, чем с похмелья.
– Это сезонный вирус, вы бы себя поберегли, Глеб Петрович, – подал голос Руслан Амелин, который работал в отделе не слишком давно, и поэтому не знал, что за подобные советы начальству можно схлопотать по шапке.
– Засунь этот вирус себе знаешь куда… – скрипнул зубами Тараскин, но на полноценный приступ гнева у него не хватило сил. – Где Каменцов?
– Он тоже заболел, – отозвался Амелин. – Говорю же, что вирус ходит. У меня вот тоже мозги не на месте с самого утра, будто их кто-то ложкой перемешал.
– Они у тебя всегда такие, – Тараскин отхлебнул из стакана целительную жидкость и устало прикрыл глаза. – У меня к вам всего один вопрос, ребят. Почему из области у меня требуют отчёт о том, как продвигаются поиски несовершеннолетней Дианы Сивковой, а я даже не знаю, о чём идёт речь? Амелин, ты с Гридиным вчера работал. Может, прояснишь ситуацию?
– Я вторую половину вчерашнего дня вообще плохо помню, Глеб Петрович, честно, – замотал головой Руслан. – Температура, наверное, была. Всё в тумане каком-то, обрывками. Вроде бы видел документы у Лёни на столе. И он меня куда-то зачем-то отправлял, но я адрес не записывал, а сейчас даже вспомнить его не могу. Вроде как даже ездил куда-то…
– Вот и у меня всё «вроде бы» и «вроде как», – недовольно нахмурился Тараскин. – Может, и правда вирус… А зачем Гридин дело четырёхлетней давности о самоубийстве Александра Сивкова из архива запросил, тоже никто не знает?
Присутствующие, которых было всего трое, отрицательно покачали головами, и из уст полковника вырвался звук, прозвучавший одновременно и как вздох, и как ругательство.
– Заявления о пропаже ребёнка нет, дела нет, никто ничего не знает или не помнит… Бред какой-то. Ладно, идите работайте, сыщики хреновы. Руслан, а ты узнай, что там за проблема с этой Сивковой. Может, ложная информация, а в области, как обычно, перебдить решили. Доложишь мне лично. Всё, все свободны. И решите там, кто будет деньги на похороны Лёни собирать. Скажете потом. А я, пожалуй, в поликлинику всё-таки. Не нравится мне это всё.
Будучи человеком исполнительным, Руслан Амелин умудрился справиться с поставленной задачей раньше, чем Тараскин покинул здание Следственного отдела. Диана Сивкова дома и, со слов тётки, никуда не исчезала. Шеф даже не похвалил его за оперативность, потому что загадок от этого доклада стало только больше. Буквально за пару минут до доклада Амелина Тараскин получил информацию о имеющейся в наличии записи телефонного звонка в полицию – тётка Дианы действительно заявляла о похищении ребёнка. Был выезд на место, после которого не осталось ни одного протокола или отчёта, а те сотрудники, которые выезжали в школу, тоже заболели странной сезонной хворью, отбивающей память. Тараскин связался по телефону с директором школы, но также услышал в ответ только «вроде бы» и «вроде как».
С одной стороны, девочка дома, и это хорошо – можно доложить в область, что руководство управления непонятно с какой целью ввели в заблуждение относительно её похищения. С другой… Такого бардака за все годы, которые Тараскин руководил Следственным отделом города Бугрянска, не было ни разу. Всех, кто так или иначе касался дела об исчезновении Дианы Сивковой, внезапно поразил загадочный избирательно-амнезийный вирус. Документы испарились, а пышущий здоровьем следователь Гридин просто взял и умер в одно мгновение от внезапной остановки сердца. Причём так умер, что после своей смерти ещё и на работу посреди ночи зачем-то приходил. Просто мистика какая-то! А мистику полковник не любил особенно, потому что предпочитал работать с тем, чему есть логичное объяснение.
* * *
– Надюш, Вася умер.
– Как умер?
Надя села на постели и уставилась на часы, которые показывали без пяти минут полдень. Головокружение прошло, но мысли всё равно разбегались в разные стороны, и сосредоточиться на какой-то одной из них не получалось. Вася умер… Переложив телефон в левую руку, потому что правая за время сна затекла, Надя нахмурилась.
– Вера? Алло… Ты чего молчишь?
Из аппарата послышался всхлип. Вера плакала, хотя особой любви к брату никогда не испытывала.
– Он вчера опять напился до чёртиков, Надь. Соседи говорят, что с похорон не просыхал. А ночью открыл настежь окно и… Если б в палисадник, а то головой прямо на бордюр.
– А почему ты мне утром ничего не сказала?
– Так не знала же. Мне Фима, соседка его, только два часа назад позвонила. Она сама-то в ночную смену работала, а как домой вернулась, так сразу и… Больше ни у кого наших номеров нет же, а Васька свой телефон раздавил чем-то. Тут у него такое в квартире творится… Менты по соседям контакты родственников спрашивали, так что я к ним сейчас поеду. А ты дома сиди, мож к тебе приедут тоже, если как-то адрес найдут. Как себя чувствуешь-то?
– Да теперь даже и не знаю… – растерянно пробормотала Надя.
– Ну ты держись там, Надюш. С похоронами разберёмся, у меня есть сбережения кое-какие. Давай, пока.
– Ага, давай.
Экран телефона засветился и погас, сообщая о завершении разговора, и Надя тупо уставилась прямо перед собой, пытаясь усвоить услышанное. Только в субботу Тоню похоронили, два дня всего прошло, и тут очередной удар. Вася… Он, конечно, чокнутый был, но не настолько, чтобы в окно с шестого этажа выходить. Хотя… У отца ведь тоже крыша на почве пьянства поехала, и не факт, что это не наследственное.
Надя не плакала, потому что мозг наотрез отказывался принимать информацию о смерти брата. А ещё потому, что тёплых отношений между ними не было даже в детстве. Васька – псих. Все сёстры, кроме Веры, старались держаться от него подальше, да он и сам никогда не проявлял ни братской любви, ни желания общаться. Беззлобный, безвредный… Единственным его недостатком были постоянные ночные кошмары и периодические галлюцинации, но этого оказалось достаточно, чтобы парень стал изгоем в собственной семье.
После смерти родителей, когда Тоня и Надя угодили в детдом, Василий навестил их всего один раз – почти сразу после выписки из психдиспансера. Сказал, что уезжает из города и не сможет больше прийти, но на самом деле никуда не уехал. Ему просто было очень тяжело воспринимать всё, как свершившийся факт. Вера тогда получила срок, а Тоне через два года исполнилось восемнадцать, и она тоже покинула Надю. За следующие три года Надя видела своих близких всего два или три раза, но о причинах такого отторжения никого и никогда не спрашивала. Тася – вообще отдельный разговор. Семья Былиных развалилась, каждый стал сам по себе, и только спустя несколько лет между ними снова появилась какая-никакая, но связь – благодаря именно Васе, которому однажды взбрело в голову, что так жить нельзя, и нужно восстанавливать отношения.
Они были разными и чужими друг другу. У каждого была своя жизнь. Вере как-то удалось отсудить у бывшего мужа половину квартиры в центре города, которую в итоге они разменяли на две однокомнатных на окраине. Вася ещё до трагедии получил своё жильё в наследство от бабушки – единственного человека, который любил его, невзирая ни на что. Тоня после детдома пыталась ужиться с Тасей в хибаре родителей, но в итоге съехала на съёмное жильё, а потом вышла замуж. А Надя… Надя влюбилась в женатого мужчину, который помог ей получить комнату в общежитии, но у этих отношений не было перспектив. Если бы не внезапное озарение Васи, все они так и жили бы в разных частях одного города, не интересуясь судьбой друг друга. А теперь Васи нет.
– Ты проснулась! – Дианка прошмыгнула в комнату, забралась на кровать и обняла Надю за шею. – Я тебя люблю!
– Я тоже тебя люблю, – Надя вяло улыбнулась и погладила племянницу по руке. – Кушать хочешь?
– Я делала себе чай и бутерброд, – сообщила Дианка, заглянула тётке в лицо и нахмурилась. – Почему ты плачешь? У тебя опять голова болит?
– Плачу? – удивилась Надя и почувствовала щекотную влагу ползущей вниз по щеке слезы. – Нет, просто глаза слезятся. Включи чайник, пожалуйста.
Дианка убежала в кухню выполнять поручение, а Надя сделала глубокий вдох и заставила себя думать о том, что она взяла всего неделю отпуска, в течение которого нужно успеть собрать все справки для оформления опеки над племянницей и сходить к нотариусу по поводу наследства. И проститься с Васей, хотя об этом младшая Былина предпочла бы не думать вовсе.
Глава 3
– Былин Василий Дмитриевич, восемьдесят пятого года рождения, не женат, с двенадцатилетнего возраста состоял на учёте в психоневрологическом диспансере. Согласно информации, полученной от соседей, в последнее время сильно пил. Вскрытие подтвердило, что на момент смерти Былин…
– Ты зачем мне это всё рассказываешь? – Тараскин гневно сдвинул брови и вперил в Амелина взгляд, не сулящий молодому следователю ничего хорошего. – Я тебе и без предварительного следствия скажу, что состава преступления там нет. Псих-одиночка нажрался и вывалился в окно. Амелин, сворачивай вот эту вот всю свою самодеятельность и занимайся реальными делами. И без твоего щенячьего любопытства проблем хватает.
– Глеб Петрович…
– Я уже полвека Глеб Петрович, – скрипнул зубами Тараскин. – Иди, Руслан, иди.
– Но…
– Свободен, – сухо процедил начальник Следственного отдела и демонстративно раскрыл лежащую на столе папку с документами, давая подчинённому понять, что разговор окончен.
Руслан Амелин недовольно поджал губы и действительно собирался выйти из кабинета, но природное упрямство заставило его остановиться у двери и всё же донести до сведения руководства ту часть информации, ради которой молодой и неопытный сотрудник и пришёл к Тараскину.
– Василий Былин приходился родным дядей Диане Сивковой, Глеб Петрович. И кое-кто из соседей утверждает, что в день перед самоубийством Былина видели, как к нему в гости приходили мужчина и девочка лет семи, по описанию очень похожая на Диану Сивкову.
– Откуда информация о родстве? – подозрительно сощурился Тараскин.
– От Веры Швакиной, в девичестве Былиной. Это старшая сестра погибшего, – Руслан обрадовался, что ему всё же удалось привлечь внимание Тараскина к этому делу, и рискнул высказать предположение, которое не давало ему покоя с самого утра. – Глеб Петрович, смерть Лёни как-то связана с этими Былиными. Я пока не могу это доказать, но вы сами посудите…
– Гридин умер от острой сердечной недостаточности, – перебил его полковник.
– Да, но возле дома Таисии Жучковой, которая в девичестве тоже Былина, и тоже приходится родственницей Диане Сивковой, – упрямо возразил Амелин. – Это не может быть простым совпадением. Станислав Жучков утверждает, что Лёня к ним зачем-то заходил, но назвать цель этого визита не может, поскольку был пьян, а его супруга ничего про Гридина не помнит. Странно это всё, Глеб Петрович. Я бы сказал, что на массовый гипноз похоже, потому что у всех, кто так или иначе вчера касался этого дела, память как-то избирательно отшибло.
– А ты шамана с бубном позови, чтобы злых духов от нас отогнал. Амелин, тебя в Академии учили на кофейной гуще гадать или фактами руководствоваться? – скривился Тараскин, и Руслан понял, что перегнул палку.
– Глеб Петрович, но…
Тараскин многозначительно приподнял правую бровь, и молодому сотруднику Следственного отдела ничего не оставалось, кроме как покинуть кабинет начальника ни с чем.
– Гипноз… – недовольно проворчал полковник Тараскин и задумчиво уставился в пустоту перед собой, перебирая в уме полученную за день информацию.
От своего лечащего врача, который, за исключением излишней нервозности, не обнаружил в состоянии пациента никаких отклонений от нормы, Тараскин вернулся на работу ни с чем – причин открывать больничный лист не было, и доктор просто прописал ему курс витаминов и успокоительные на ночь. Странный провал в памяти продолжительностью в несколько часов был списан на чрезмерную утомляемость, но на МРТ головного мозга полковника всё же записали, чтобы исключить возрастные патологии. По мнению эскулапов, Тараскин для своих лет был практически здоров, и это смущало его ещё сильнее – если всё настолько хорошо, то как объяснить выпавшую из памяти половину вчерашнего дня? Гипнозом?
Вариант первый – руководствоваться логикой и здравым смыслом, которые подсказывают, что рано или поздно всему найдётся рациональное объяснение, и проблемы нужно решать по мере их поступления. Вариант второй – признать, что ситуация уже на этом этапе начинает выходить из-под контроля, и никакого рационального объяснения странным совпадениям и событиям может и не быть. Разница в последствиях. Если идти вторым путём, то можно стать всеобщим посмешищем и, вполне вероятно, лишиться должности, поскольку вышестоящее руководство уже давно ищет любую причину отправить засидевшегося в своём кресле руководителя Следственного отдела города Бугрянска Тараскина Глеба Петровича на заслуженный отдых. Первый путь логически более правильный, но игнорирование проблемы эту самую проблему не решает а только усугубляет, и ждать, когда неприятности посыплются на голову, как из рога изобилия, не слишком предусмотрительно.
– Чёрт! – раздражённо озвучил Тараскин своё мнение о происходящем и вынул из ящика стола пухлую записную книжку в коричневом кожанном переплёте. Перелистал исписанные небрежным почерком странички, нашёл нужный телефонный номер и набрал на личном мобильнике цифры, которые когда-то давно сам себе поклялся забыть навсегда.
– Алло? – ответил на звонок знакомый голос.
– Галя, здравствуй. Это Глеб Тараскин.
Он замолчал, дожидаясь реакции собеседницы, и вздохнул с облегчением, когда спустя минуту услышал:
– Если у тебя хватает наглости мне звонить, значит, случилось нечто из ряда вон выходящее.
* * *
Галина Задорожная была женщиной, которую Тараскин откровенно недолюбливал. Умная, проницательная, прямолинейная… Когда-то они работали вместе, и Глеб Петрович искренне завидовал природному таланту коллеги находить неочевидные зацепки там, где их не могли разглядеть даже профессионалы с многолетним стажем работы в следственных органах. У него такого таланта не было. Зато он был мужчиной, и в нужный момент воспользовался этим фактом, как преимуществом, убедив вышестоящее руководство, что женщину на должности начальника Следственного отдела подчинённые всерьёз воспринимать не будут. «Галя рабочая лошадка, а не лидер. Кабинетную работу она терпеть не может, а в новом коллективе на новом месте, да ещё и руководителем… Вы ей жизнь сломаете, если предложите её кандидатуру на эту должность», – ненавязчиво высказал он тогда непосредственному начальнику своё мнение, в результате чего и получил назначение в Бугрянск. То самое назначение, которое полагалось Галине Задорожной.
С тех пор прошло уже почти десять лет, на протяжении которых Тараскин не раз пожалел, что «подсидел» Галину. Его неблаговидное участие было столь очевидным, что бывшие коллеги практически сразу свели общение с Глебом к рабочему минимуму, а те, кого он считал друзьями, без стеснения высказывали ему в глаза своё далеко не лестное мнение по данному поводу. Многие связи оказались утраченными, а результат не оправдал ожиданий – Бугрянский отдел на самом деле был не перспективой для дальнейшего карьерного роста, а стал финальной точкой в его карьере. Почему? Да потому, что как раз у Тараскина-то и не было лидерских качеств, и новая должность показала его несостоятельность как руководителя во всей неприглядности. Даже теперь, спустя столько лет, подчинённые так и не научились его уважать. Того, что обычно достигается опытом и профессионализмом, Глеб Петрович добивался криком. И до сих пор его не уволили с этой должности только потому, что сплотившиеся против самодура-начальника подчинённые жаловаться-то жаловались, но при этом каким-то непостижимым образом повышали нужные показатели результативности. Тараскин был плохим руководителем, но под его руководством отдел работал эффективно, и это играло ключевую роль.
А Галина ушла из органов в частный сыск, потому что ей надоела бюрократическая составляющая работы следователя. Да, поначалу она была обижена на Тараскина за его свинский поступок, но позже поняла, что действительно не смогла бы променять активную деятельность на бесконечное перекладывание бумаг, рапорты, отчёты и тому подобное. Причиной увольнения она назвала «личное», в подробности своего решения вдаваться не стала, как и опровергать домыслы о том, что во всём виноват Тараскин. После этого отношение к нему в областном Следственном управлении испортилось ещё больше, ведь ценных сотрудников терять всегда жаль, а Галя Задорожная была именно таким сотрудником.
Так и получалось, что Галина жила полноценной жизнью и любила свою новую работу даже больше, чем прежнюю, а Глеб Петрович продолжал пожинать плоды старого, но не забытого предательства и тащить ярмо опостылевшей должности, которая ему до чёртиков надоела, но которую он боялся потерять, потому что приказ «сверху» об увольнении окончательно уничтожил бы его даже в собственных глазах.
– Тараскин, ты там уснул что ли? – вырвал его из пучины нахлынувших воспоминаний голос Галины.
– Галь, мне твоя помощь нужна, – выдавил из себя признание Глеб Петрович и поморщился, недовольный тем, что приходится обращаться за помощью именно к Галине.
– Ого! – послышался в ответ ехидный смешок. – Это ещё загадочнее, чем тот факт, что ты до сих пор помнишь номер моего телефона. Заинтриговал даже. Время только не слишком подходящее выбрал, я за рулём. Это твой номер или служебный?
– Мой.
– Я позже перезвоню.
Галина завершила вызов. Тараскин положил телефон на стол, вынул из кармана носовой платок и промокнул им выступивший на лбу пот. Неприятно, да, но другого выхода у него не было. Смерть Василия Былина – несчастный случай или самоубийство. Признанный псих, пьяный… Состава преступления нет, поэтому и дела не будет, но было бы величайшей глупостью игнорировать наличие какой-то непонятной связи между событиями последних двух дней. Амелин прав – это не совпадения. Независимое частное расследование, если Галина захочет помочь – это единственный возможный способ разобраться, потому что вести следствие на пустом месте, догадках и домыслах никто не позволит. Ди и на каком основании дело открывать? И какое дело? О массовой краже воспоминаний? Бред. Но страшно. Несмотря на желание прояснить ситуацию, Тараскину очень не хотелось, чтобы подозрения Амелина насчёт гипноза нашли своё подтверждение – уж очень много в памяти Глеба Петровича было тайн, о которых никому знать не следовало.
* * *
К сестре Вера ехала с тяжёлым сердцем. Сначала Тоня, через три дня Вася… Вскрытие ещё не сделали, но по обстановке в Васиной квартире и так было понятно, что он в последние два дня добросовестно накачивал себя алкоголем и при этом даже не закусывал. Повсюду пустая стеклотара из-под дешёвой водки, грязь, окурки – ничего этого не было, когда Вера заезжала за братом в день похорон Тони. Василий хоть и пользовался репутацией алкаша и психа, но за порядком в своём скромном жилище обычно следил. Складывалось впечатление, что смерть сестры что-то в нём сломала. Он ведь даже на поминках не пил особо, а потом вот сорвался.
Хуже всего было то, что «заботливые» соседи снабдили полицию неимоверным количеством информации, которую Вера не могла опровергнуть. Плохо, когда связь между родственниками настолько слабая, что родные братья и сёстры совершенно не знают друг друга. Да, Вася выпивал. Да, жил один. Да, у него даже по-трезвому случались приступы галлюцинаций, из-за чего, собственно, он и состоял на учёте у психиатра. Пытался наладить отношения с сёстрами, но без особенного успеха. Жил на пособие по инвалидности, поэтому продал большую часть бабушкиной мебели. Говорил, что подрабатывает где-то грузчиком, но неофициально. Чем ещё Вера могла помочь правоохранительным органам? Да ничем. Разве что объяснить, что нарисованная на обоях большая пятиконечная звезда, которой ещё два дня назад не было, символизирует их семью. По одному лучу для Васи Таси, Веры, Тони и Нади, а в центре имя единственного представителя следующего поколения Былиных – Диана. Зачем он это нарисовал, причём собственной кровью? На этот вопрос у Веры ответа не было.
Поднимаясь по ступеням к квартире покойной сестры, где теперь с Дианкой жила Надя, Вера думала о том, что эту самую звезду Вася мог нарисовать из-за своей одержимости идеей вновь сплотить их развалившуюся семью. Тоня умерла, его планы рухнули, вот крыша и съехала окончательно. Ну а как ещё это всё можно объяснить?
– А завтра ты придёшь? – раздался этажом выше звонкий голосок Дианы, и Вера остановилась, стряхивая с себя глубокую задумчивость, чтобы не нервировать и без того несчастного ребёнка своим мрачным видом.
«Интересно, кому это Дианка так радуется?» – успела подумать за мгновение до того, как услышала ответ на свой мысленный вопрос.
– Нет, радость моя, завтра не смогу. У нас на небе очень строгие правила, и Боженька не любит, когда его ангелы часто отлучаются. Но мы скоро обязательно увидимся, я тебе обещаю.
– Мамочка, ну не уходи…
У Веры волосы под платком встали дыбом. Перешагивая через две ступеньки, она практически взбежала вверх по лестнице и застыла, как вкопанная, столкнувшись нос к носу с улыбающейся Тоней. С той самой Тоней, которую они похоронили всего пару дней назад.
– Привет, сестрёнка! – криво усмехнулась покойница.
Наверное, нужно было поступить как-то иначе, но единственное, на что у Веры в тот момент хватило ума – это втолкнуть Дианку в квартиру, захлопнуть входную дверь, закрыть на два оборота дверной замок и на всякий случай три раза его перекрестить. Глупо, конечно, но ведь не каждый день встречаешься с призраком своей сестры, которая, к тому же, при жизни имела не слишком лестную репутацию ведьмы.
На лестничной площадке за дверью прозвучал неприятный смех, после чего послышались удаляющиеся вниз по лестнице шаги, и Вера сползла вниз по стене, с ужасом глядя на плачущую племянницу.
– Диана, а где тётя Надя?
– Она спит, – Дианка шмыгнула носом и размазала кулачками стекающие по щекам слёзы. – Я к маме хочу. Почему она ушла?
Девочка обогнула сидящую на полу бледную тётку и побежала в кухню, где подтащила к окну табуретку и взобралась на неё с ногами, чтобы выглянуть на улицу. Вера подумала, что ей тоже не мешало бы хотя бы издалека взглянуть на женщину, с которой она только что встретилась на площадке – пусть и со спины, но очень хотелось убедиться, что это действительно была Тоня, а не галлюцинация, какие случались у Васи. Она нашла в себе силы подняться на ноги и подойти к окну, но во дворе уже никого не было. У подъезда стояли двое мужчин – один помоложе, темноволосый, в коричневой кожаной куртке, а второй совсем седой и в коротком плаще. Мужчины о чём-то оживлённо беседовали, и тот, который седой, показался Вере смутно знакомым. Даже не смутно – она могла поклясться, что где-то встречалась с этим человеком, вот только не могла вспомнить, где именно и при каких обстоятельствах.
– Вера? – раздался за спиной сонный голос Нади. – Ты чего в грязной обуви по квартире ходишь? Давно пришла-то? Дианка, слезь с табуретки, пока не упала.
– Надь… – Вера бросила последний взгляд на знакомого незнакомца и повернулась к сестре. – Надь, я сейчас Тоню видела. Здесь, на лестнице. Диана с ней разговаривала.
– Тоню? – нахмурилась Надежда. – Вер, ты совсем что ли?
– Диана, скажи тёте Наде, кто только что перед моим приходом вышел из этой квартиры, – Вера попыталась найти подтверждение своим словам у заплаканной девочки, но Дианка показала ей язык, спрыгнула с табуретки и убежала в одну из комнат.
– Вер, у тебя крыша поехала? – холодно осведомилась Надя. – Ты зачем ребёнку психику травмируешь? Она и так в обнимку с Тониным халатом лежит постоянно, а ты…
– Надя, я её видела, вот как тебя сейчас, – обиделась Вера на сестру, хотя прекрасно понимала нелепость собственных слов. – Короче, закройся и никому, кроме меня, дверь не открывай. Я в церковь за святой водой поеду, потому что здесь что-то нечисто.
