На следующий день тетя Марфа с дочерьми засобиралась по ягоды к оврагу, и Никита попросился с ними. Мальчик объяснил, что поищет грибов. А сам сломя голову побежал к тому самому заветному месту, где встретил маленьких человечков, в надежде снова их увидеть.
«Надо ориентироваться по мухоморам, это у них как указатели. А съедобные грибы, наоборот, наверное, растут подальше, чтобы отвадить непрошеных гостей. Умно придумано», – рассуждал Никита. Тропинка из мухоморов вела в густые заросли шиповника. Мальчик подошел ближе и увидел у самой земли маленький лаз, похожий на арку из живых ветвей. Если бы он захотел пробраться туда, ему пришлось уменьшиться раз в десять, не меньше. Шиповник рос непроходимой стеной, а ветви его были покрыты множеством шипов, острыми, как иголки. Никита вздохнул, лег на траву и попытался заглянуть в манящий вход. Разглядеть что-либо никак не получалось. По всей вероятности, это был туннель из густых зарослей.
– Ау! – тихонько позвал мальчик. – Вы здесь?
Никакого ответа.
«Конечно, зачем им отвечать, – рассуждал мальчик, – одно беспокойство».
Никита посидел еще немного и собрался уж было уходить, когда увидел караван улиток. Это было необычайно: пять крупных улиток ползли одна за другой и явно направлялись в тайный ход. Приблизившись, они остановились, вытянули свои рожки и стали водить ими в воздухе, выясняя что-то для себя о присутствии здесь человека. Мальчик встал на ноги и отошел. Еще некоторое время улитки находились в раздумье, но, наконец, продолжили свой путь и чинно проследовали в ту самую арку в кусте шиповника.
Мальчик стал напряженно вглядываться, пытаясь заметить в траве и листве нечто необычное. Но вскоре устал, растянулся на пригорке и закрыл глаза. Пели птицы, лес жил своей насыщенной, прекрасной и загадочной жизнью. И в этот момент Никита различил в пенье птиц повторяющиеся трели: одна говорила «чик-пик», а другая «курлык-курлык». Мальчик открыл глаза и огляделся. Маленькие неприметные птички стремительно ныряли в заросли и, не задерживаясь надолго, вылетали обратно. Малютки деловито сновали туда-сюда. Приглядевшись, мальчик понял, что шустрые птички приносили что-то в лапках, а улетали налегке. Их сигналом было звонкое «чик-пик». Но были и такие, которые, напротив, прилетали пустыми, а вылетали с белыми трубочками в лапках. Их сигналом было «курлык-курлык». Работа шла бойко. – Да это же почта, – догадался Никита. – Трубочки – это береста. Чудики пишут послания на бересте и отправляют с птичьей почтой.
Понаблюдав еще немного, мальчик заметил, что птички покрупнее носили не письма, а небольшие посылки.
Но вот все затихло, и птички-почтальоны больше не показывались.
– Как же у них все замечательно организовано! – восхитился Никита.
Но пора было возвращаться, иначе тетя Марфа станет беспокоиться.
– До скорой встречи! – проговорил Никита этому скрытому миру и поспешил обратно к земляничной поляне.
Никита так спешил утром в лес, что даже не позавтракал, и теперь шел домой, гонимый голодом. Мама молча накормила его, не поднимая глаз. Никита почувствовал неладное.
– Мамочка, ты за все время мне и пары слов не сказала. Что-то случилось или ты плохо себя чувствуешь?
– Никита, дорогой, я понимаю, что ты спешил с утра, но нельзя же так. Ты оставил грязную посуду на столе, на полу валялся кусок хлеба, и крышка от ведра с родниковой водой была перевернута.
– Как это может быть? Я ведь не завтракал.
– Я приготовила тебе завтрак, накрыла полотенцем и оставила на столе. А когда пришла, то увидела весь этот разгром.
– Кто же все съел и раскидал? Мы, конечно, не запираемся, но у нас чужих не бывает.
В дверь постучали. Никита и мама даже вздрогнули. Вошел их хмурый сосед дядя Коля. – Вы моего пса не видали?
– А он что, у тебя с привязи сорвался? – спросила мама.
– Нет, не сорвался. Я же его ночью отпускаю, а утром привязываю, а тут проспал. Только недавно поднялся, а его нет, и не отзывается.
– Нет, не видели. Да вы не беспокойтесь, вернется.
Дядя Коля ушел, а Никита начал заливисто хохотать. Мама смотрела на него, вопросительно улыбаясь.
Наконец, отдышавшись, Никита смог произнести:
– Так вот кто мой завтрак съел и беспорядок устроил! А ты подумала на меня! Вот умора!
Мама тоже начала смеяться:
– Это он полотенце скинул, съел творожную запеканку со сметаной, а потом решил запить, сдвинул крышку и напился прямо из ведра!
Но другим соседям было не до веселья, они бросились пересчитывать и загонять в сараи куриц, гусей и индюков. И все потому, что были уверены: этот волкодав если пока еще никого не сожрал, то в ближайшее время сожрет обязательно.
Дальше – больше: всех детей тоже разобрали по домам. Такое началось. Деревня как будто объявила себя на осадном положении.
Стали осуждать дядю Колю, мол, напьется, валяется бездыханный, а его псина бегает по округе. «И неудивительно, что пес сбежал, небось пропитания ищет, ведь дома его совсем не кормят. Он что ночью найдет, то и ест. Может, он взбесился от голода. И вообще неизвестно, чем все это кончится», – говорили люди.
Никита пошел в сарай за инструментами, решил старый пузатый самовар растопить сосновыми шишками. В сарае было темно, но свет проникал сквозь щели в стенах. Мальчик нашел все, что ему было нужно, и собирался уходить, но как будто почувствовал чье-то присутствие, вгляделся в глубь сарая и увидел там, в темноте, сверкающие глаза.
«Это, наверное, волкодав здесь прячется», – подумал мальчик. Вспомнилась ему ночная встреча с черным псом и каким худым и несчастным тот ему показался. «Все в таком ужасе, что могут его прибить, решив, что он бешеный. Надо помочь ему, надо что-то придумать. Ну а для начала накормить».
Никита побежал в дом, положил в миску все, что нашел подходящего, и поспешил обратно. Мальчик медленно прошел вглубь сарая, поставил на пол свое угощение и стал ждать. Но пес даже не пошевелился.
– Ешь, это я тебе принес. Давай, попробуй. Может быть, это не самая твоя любимая еда, но это все, что мне удалось добыть.
Никита продолжил его уговаривать:
– Что это ты стесняешься или ты моим завтраком наелся? Я не буду смотреть, ухожу, а ты сам решай, голоден ты или нет.
С этими словами мальчик вышел из сарая и хотел заняться самоваром, но мысли о волкодаве не давали ему покоя. «Пойду все же посмотрю, как он там», – решил Никита.
Пес сидел на том же месте, но еда была съедена. Никита наклонился, чтобы забрать миску, и весь похолодел. Он увидел следы крови на полу.
– Да ты ранен, бедняга. Тебя лечить надо. Пойду поищу лекарства и сразу вернусь. Никита вошел в дом и услышал разговор. В гостиной сидел дядя Коля с бабушкой.
– Что же-то он от тебя сбежал, Николай? Как ты сам думаешь, неужели и правда взбесился?
– Вовсе он не взбесился, зря люди так говорят.
– А что же тогда? Изголодался?
– Выпил я вчера. Какую-то отраву мне подсунули, и так плохо мне сделалось, что во дворе упал и встать не могу. А тут этот проклятый пес заявляется и как давай выть. Я встал, схватил цепь, чтобы его пристегнуть. А он упирается. Такая злоба меня взяла, я этой цепью его и огрел. Пес рванулся, а я снова упал. Жутко мне стало, закрыл голову руками, думал, набросится он на меня. А когда решился посмотреть, то его и след простыл. Соседи слышали его вой и пришли, откачали меня. Если бы не это, поминай как звали. Не сидел бы сейчас рядом с вами. Выходит, пес меня от смерти спас.
– Зачем же ты его, бедного, ищешь, пусть идет своей дорогой.
– И то правда.
Дядя Коля шумно вздохнул и ушел. А Никита пошевелиться не мог, так тяжело ему стало. Вышла бабушка и наткнулась на мальчика.
– Ты что это здесь? – удивилась бабушка, потом посмотрела на него и обняла. – Бедный ты мой, не знаешь еще, сколько жестокости можно в людях встретить.
Никита не выдержал и заплакал. Бабушка еще сильнее прижала его к себе и все говорила-говорила:
– Не серчай ты на дядю Колю. Это все выпивка с ним сделала. Мало в нем от человека осталось. Совсем разум затуманился.
Когда первый горячий поток слез прошел, мальчик очень отчетливо понял, что надо собаку спасать и один он не справится. Никита поднял на бабушку прозрачные глаза и сказал:
– Бабушка, милая, волкодав у нас в подвале лежит, он весь в крови и такой худой, что ребра торчат. Если мы его выгоним, застрелят его как бешеного.
У бабушки только брови немножко приподнялись, но голос был спокойный:
– С чего это ты решил, что мы его выгонять станем? Вылечим да откормим. И имя дадим, а то что же это он все псом величается?
У Никиты от счастья аж дух захватило, он зарылся лицом в бабушкино платье и постоял так минутку, а та не шевелилась и ждала.
Потом он как будто очнулся:
– Пойдем скорей, нам лекарства, бинты нужны.
Бабушка улыбнулась, Никита уже тянул ее за руку.
Они взяли с собой старое одеяло – будет псу подстилка, набрали воды в таз, нашли старое полотенце, бинты и разные бабушкины баночки и скляночки с лекарствами. Среди разных масел и трав был незаменимый стрептоцид.
Бабушка вошла в сарай и стала раскрывать ставни, чтобы впустить свет.
– Ну что, друг сердечный, досталось тебе? Сейчас я тебя осмотрю, а уж тебе потерпеть придется, – говорила бабушка, подходя к волкодаву. – Давай посмотрю, как твои дела. Ран немного, мы их в два счета вылечим.
– Осторожно, пожалуйста, бабушка, ему ведь больно, – забеспокоился Никита.
Бабушка стала обтирать волкодава мокрым полотенцем и сразу посыпать лекарством ранки. Забинтовала ему голову.
– Будь он человеком, весь был бы в синяках и в ссадинах, а так под шерстью не видно. Давай-ка мы ему постельку соорудим.
Никита с бабушкой освободили дальнюю часть сарая, протерли пол и постелили одеяло. – Ну, дорогой, это теперь твое место. Ложись, отдыхай.
Волкодав внимательно смотрел, но не двигался.
Никита присел рядом с подстилкой и позвал пса.
– Иди сюда, иди, тебе здесь будет хорошо, мягко и удобно.
Пес подошел и лег на одеяло.
Бабушка вышла. А Никита остался и продолжал говорить что-то утешительное, рассказывал, как он сам не раз расшибался, но все синяки и ссадины всегда быстро заживали.
– Мы тебя никому не отдадим, будешь с нами жить. Если захочешь, конечно. Или можешь в лес уйти. Ты теперь вольный.
Пес поднял голову и тихонько положил ее Никите на колени. Мальчик замер и не знал, что делать, хотелось погладить этого страдальца, да живого места на нем не было.
Вернулась бабушка, принесла миску с водой.
Она молча смотрела на бедного пса, пока он пил, а потом положила руку на плечо мальчика.
– Я все обдумала, – быстро проговорила она. – Волкодава только некоторые ночью видели, а остальные и знать не знают, каков он из себя. У Коли он немногим больше полугода, значит, он вообще еще щенок, просто здоровый очень. Ночью он кажется черным, а на самом деле у него подпушка серая. Мы его отмоем, его никто и не узнает. А глаза у него вон какие необычные – голубые, поэтому они ночью так светились. Всем можем сказать, что решили собаку завести большую для безопасности.
Никита только сидел и улыбался.
– Знаешь, как я тебя люблю, бабуля, – проговорил он.
Все постепенно устроилось. Мама с папой согласились, чтобы пес остался. Волкодав быстро шел на поправку, веселил все семейство тем, что хрустел морковкой, а печенья принимал как лакомство.
Никита выходил с ним на небольшие прогулки в безлюдных местах. Надо сказать, что раны у пса совсем зажили, он прибавил в весе и подрос.
– Давай-ка мы тебя помоем, дружочек, совсем красавцем станешь, – предложила бабушка.
Никита притащил шланг и включил воду. В такой жаркий день псу было приятно искупаться. Никита намылил ему спину, лапы.
– Осторожнее, голову лучше не намыливать, и смотри, уши не мочи, – предупредила бабушка.
После помывки пес отряхнулся и уселся сушиться на солнышке, будто улыбаясь раскрытой пастью.
– Никто теперь и не догадается, что этот пепельно-серый, чистый, веселый и послушный пес – тот самый жуткий волкодав, – улыбнулась мама.
– Только вот имя тебе мы так и не нашли, что ни придумывали, все не то, – отозвался папа.
Пес слушал, потом, сложив губы трубочкой, поднял голову вверх и первый раз подал голос. Вместо «гав» у него получилось дружеское «вуф».
– Правильно, Вуф! Так и будем тебя звать-величать! – рассмеялся папа.
Однажды Никита вызвался забрать в городе посылку, идти было километров семь, не меньше. Пришел на почту к открытию, получил посылку, да еле поднять ее смог. Несет и думает: «Ничего-ничего, раз она такая тяжелая, значит, там что-то важное и нужное». А посылка эта по форме как гигантская таблетка, неудобно ее держать, из рук выскальзывает. «Буду катить», – решил Никита и покатил. Скоро его нагнала хлебная повозка, запряженная усталой лошадью. Поводья небрежно держал худой старик. Он вынул изо рта сигарету, хрипло расхохотался, а потом раскашлялся.
– Садись, подвезу, ты же из нашей деревни. Я тебя знаю, ты когда хлеб покупаешь, всегда мою кобылу морковкой угощаешь. Издалека никак разобрать не мог, что это ты делаешь. Вот, думаю, экий муравей. Уж больно ты меня рассмешил!
– Я только посылку положу, а сам рядом пешком пойду, лошади и так тяжело в гору телегу тащить.
Добрался Никита до дома, вносит посылку, бабушка аж руками всплеснула:
– Как же ты, милый, такую тяжесть дотащил?
– А я на телеге ехал, на которой хлеб привозят.
Разворачивают они сверток, а там жестяная круглая банка с селедкой.
– Вот ведь глупость какая, если бы мы только знали, что в посылке, так и не стали бы забирать, – огорчилась бабушка. – Надо подумать, кто подобную снедь любит.
Отдала дяде Коле, соседу непутевому. Решила, уж если он пьет, так пусть хоть закусывает. А тот через неделю заходит трезвый и с рюкзаком за плечами.
– Уезжаю, – говорит, – устроился я моряком на корабль. Пока вашу селедочку ел, так понял, что всю жизнь мечтал по морю плавать. А в деревне я пропадаю, мочи моей нет. Вот буду ходить на рыбный промысел. Так и начнется у меня новая жизнь.
В тот же день и уехал.
Выходить на прогулки с псом теперь можно было без всяких опасений. Никита поначалу не решался приходить к лесным человечкам вместе с Вуфом, он хоть и умный, но все-таки зверь. Вдруг, повинуясь своим инстинктам, он решит их изловить. Но чем больше мальчик узнавал пса, тем больше верил, что он малышей не тронет.
А после одного случая перестал сомневаться. У соседской курицы вылупились цыплята. Все желтенькие, а один черненький. Этот черныш оказался самый бойкий и любознательный из всех и оттого попадал во всяческие неприятности. Однажды цыпленок протиснулся через дыру в заборе и оказался в их саду. Увидев собачью миску с остатками каши, он, недолго думая, залез в нее. Наелся досыта, хотел к своей маме возвратиться, а вылезти не может, края у миски скользкие, никак не зацепиться. Цыпленок стал отчаянно пищать. Приходит Вуф, а в его миске птенец сидит. Никита хотел помочь, а пес уже миску перевернул и облизывает измазанного цыпленка, а тому, похоже, даже нравится. Никита осторожно взял птенца и отнес маме-курице. «Если уж Вуф цыпленка не тронул, значит, и чудиков не обидит», – решил мальчик.
В тот же день Никита отправился в лес на то самое заветное место. Мальчик сел на траву и стал ждать. А пес все ходил вокруг и принюхивался. Чтобы не пропустить появление чудиков, Никита, почти не отрываясь, смотрел на вход – арку в зарослях шиповника и старался даже не моргать. Лес жил своей обычной жизнью, вокруг чирикало, жужжало и шелестело. На секунду ему показалось, что никаких говорящих человечков никогда и не было.
Вдруг позади он услышал тихий заливистый смех, словно звон колокольчика. Никита быстро обернулся и увидел, как Вуф обнюхивает маленького человечка, сидящего на ветке, а тот хохочет. Мальчик подошел ближе и сел на траву, чтобы получше разглядеть нового знакомого. Человечек был совсем не похож на тех чудиков, которых он встретил здесь в прошлый раз. Роста он был такого же, а вот лицо у него было гладкое, совсем как у людей, и хвоста не было, только вот шерсть покрывала его тело и росла вместо волос на голове. Да и одежда у него была иная, не вязаная. Льняная рубашка и брюки, а также щеголеватая фетровая курточка выдавали в нем эстета.
– А я за тобой давно наблюдаю, – проговорил человечек.
– Значит, я ошибался, когда считал себя наблюдателем, – улыбнулся Никита. – Ты тоже чудик или кто другой?
– Чудик? Скажешь тоже! Народ наш называется лиллы, те, что в лесу живут, – полесные, а те, что в городе, – пригородские.
– Значит, твои собратья не только здесь, но и в городе обитают?
– Ага, вот я, например, – городской. Как видишь, мы гладколицые и бесхвостые.
– А как ты здесь оказался? – спросил Никита.
– Путешествую. Ты-то тоже не деревенский, как я погляжу.
Малыш засмеялся, согнул ноги в коленях и, опрокинувшись назад, повис, раскачиваясь на ветке вниз головой.
– А можно на песике покататься? – неожиданно спросил он.
– Попробуй. Только ты уж сам с ним договаривайся, – ответил Никита.
Человечек свистнул, мигом запрыгнул Вуфу на загривок, пес рванулся вперед, и они скрылись из вида. Не прошло и нескольких минут, как Вуф, с развевающимся по ветру языком, показался среди деревьев.
– Э-ге-гей, – вопил человечек, проносясь мимо.
Пес затормозил, и малыш свалился в траву.
– Вот это скорость! – восхищенно проговорил он, отряхиваясь. – Хороший пес!
Вуф подошел поближе и, виляя хвостом, облизал человечка.
– Я, конечно, все это очень ценю, но только я теперь весь мокрый, – отмахнулся малыш.
У Никиты скопилось множество вопросов, и он решил прямо сейчас, не откладывая, поскорее их задать. Только, наверное, надо сначала познакомиться.
– Я – Никита, а тебя как зовут?
– Меня зовут Мокей – в переводе с греческого «весельчак». Все называют Мокейка.
– А я не знаю, как Никита в переводе с греческого.
– Твое имя связано с богиней победы Никой и означает «славный победитель».
– Скажи, а почему ты обычным языком разговариваешь, а чудики, ой, то есть лиллы, – пословицами и поговорками?
– У нас язык свой, с разновидностями в зависимости от местности. Лесные шушукают, городские мямлят. А вот с людьми, коли есть необходимость, мы говорим так, как научились. А учились мы по человеческим книгам. У каждого поселения своя главная книга для обучения принята; у полесных – это собрание пословиц и поговорок. Они считают, что вся мудрость в них собрана и красота заключена. У пригородских – собрание сочинений Пушкина.
– Ты же вроде бы городской, а говоришь, как я заметил, не стихами.
– Вот такой я неприкаянный – ни здесь и ни там. Две страсти у меня – путешествия и книги. Читаю все, что могу найти. Это отчасти и причина моих странствий. А Пушкина люблю.
Поэта уважаю и ценю,
С младых ногтей читаю, скажем прямо – чту.
Люблю, но ведь любить публично,
Позвольте, – просто неприлично.
Сказал не я, – Довлатов,
И рифма здесь не виновата.
Как жаль, что в наш жестокий век
Лишь прозой должен изъясняться человек.
Не заговоришь ведь, как герой Ростана иль Шекспира,
Не будет собеседника, объезди хоть полмира.
«Будь проще», – говорят нам простаки,
Но счастливо живут лишь чудаки.
– Браво, – захлопал в ладоши Никита. – Я бы хотел поддержать беседу в стихах. Только вот у меня еще много вопросов, и все они пока не зарифмованы.
– Спрашивай.
– А как ты в лесу оказался? Тут книг не найдешь.
– Лето же! – захохотал Мокей. – На природу потянуло. А книги я получаю почтой, только миниатюрные (бывают у людей такие, как сувениры). И то, наша обычная почта их не доставляет, только грузовая.
– Грузовая?.. – удивился мальчик.
– Ага, совы!
Послышалась мелодия, Мокейка взглянул на изящные серебряные часики, которые висели у него на шее.
– Мне пора. Еще увидимся!
– Может, и ты ко мне в гости заглянешь? – предложил Никита. – У нас дома есть книги, правда обычные, большие. А еще моя бабушка печет самые вкусные в мире пироги.
– Пироги я люблю и книги тоже. Заманчиво… Да только ты меня зовешь, а ваш домовой меня не приглашал, обидеться может.
Никита задумался:
– Лиллы, домовые, а кто еще есть?
– Практически все, о ком в сказаниях говорится. Только вот, бывает, сочиняют о нас страшные истории. Это неправда, мы не вредители, а хранители. Люди сами себя доводят до беды, а вину перекладывают на нас. Пойдет пьяный купаться, да утонет, а скажут – русалка на дно утащила. Или кто в лесу заблудится – так обязательно леший в чащу завел. А все наоборот: леший его пытается вывести, знаки ему подает, а тот не видит и ходит по кругу. Давай так, я домовому подарочек из леса передам и записочку, а ты положи за печку, он сам заберет. Погоди, я мигом.
Мокейка нырнул в заросли шиповника и вскоре появился так же стремительно, как и удалился.
– Вот, держи, – сказал он, протягивая Никите записку и сверток, перевязанный бечевкой. – Положи, как договорились, за печку и больше туда не заглядывай сегодня. А завтра, часов после пяти утра, проверь, есть ли ответ.
Мокей достал из кармана курточки миниатюрный изящный колокольчик на крученой красной нитке.
– Возьми! Когда снова придешь сюда, то позвони в этот колокольчик. Только пораньше просыпайся, у обычных людей под утро сон крепкий, это самое спокойное время, – захохотал человечек и скрылся в листве.