Елена Минькина
Чаша Соломона. Непреодолимое притяжение
– Но облаков нет! – закричала я, падая, как скошенная, на землю, а Мария даже не пошевелилась. Она спокойно произнесла:
– Индейцы считают, что грозу вызывают мертвые, чьи кости не были сожжены, чей прах не был развеян, поэтому мы вернемся и похороним тех, кого убили рептилоиды.
– Ты веришь в эти сказки про мертвых?
Мария пожала плечами:
– Я долго с ними живу, поэтому верю.
– Ливень так быстро закончился.
– Это ненадолго. Дожди начались. Нам пора, прощай, моя девочка!
Я обняла Марию, и мы расстались с ней навсегда.
– Вот в этом и было предназначение Марии, Ил.
– Ты хочешь сказать, что ее задача состояла в том, что она должна была убедить меня, чтобы я все-таки уничтожила чашу?
– Не только, она просто помогала тебе и другим. Для этого воплотилась эта старая душа, даже согласилась на годы отшельничества, чтобы встретить тебя и повести правильной дорогой.
– Она родилась задолго до моего рождения. Это значит, что мою миссию запланировали давно?
– Да, еще до твоего появления на свет.
– Вот это да! Теперь я понимаю, как мне повезло! Ведь так?
– Повезло не только тебе, но и твоим потомкам до тысячного рода. Твой род отмечен, и твои заслуги отразятся в твоей следующей жизни.
3. Шабано
Вскоре мы подошли к реке. Она серебряной змейкой блеснула сквозь море зелени, и я почувствовала себя совершенно потерянной в этом необъятном пространстве. Я видела, как трепещет свет, слышала, как шепчутся деревья, ветер доносил до меня далекие голоса птиц. Я все время думала о Марии. Возможно, ее уже нет в живых, а я так привязалась к ней! Почему так несправедлива жизнь? Она отбирает у нас самое дорогое! Мой сын тоже далеко, и я ничего не знаю о нем. Смогу ли я найти его?
Джеймс то и дело бросал на меня тревожные взгляды, наконец спросил:
– Ты в порядке?
– Да, – я сосредоточенно кивнула. Хотя это не было правдой, но я больше не могла видеть его беспокойство, поэтому солгала и попыталась взять себя в руки. Давалось это мне с трудом.
Сделав небольшой привал, мы пообедали и не спеша пошли дальше. Я знала, что скоро нам предстоит зайти в небольшое шабано, где мы должны будем оставить доктора. Возможно, это было не очень хорошо по отношению к нему, но мы не могли рисковать, проверяя его преданность.
Индейцы встретили нас бурей приветственных криков. В нашу честь племя устроило праздник.
В эту ночь я не сомкнула глаз. Перед рассветом запахло дождем. Я села и начала слушать, как тяжелые капли шлепаются на пальмовую крышу. Привычные голоса сверчков и лягушек создавали непрерывный пульсирующий фон жалобным крикам ночных обезьян. Все эти звуки сливались в мелодию, и среди этой музыки я совершенно явственно услышала шаги, а потом треск веток. Разбудив Джеймса, я прошептала:
– Джеймс, кто-то рядом с нашей хижиной. Я боюсь.
Он выглянул наружу и поспешил успокоить меня:
– Это Кадербхай пришел за нами. Нам пора.
Я вышла из хижины, прижимая к себе спящую Луизу, и вдохнула воздух полной грудью. Было свежо. На заре лесная темень – уже не черная, а голубовато-зеленая, как в подземной пещере, куда свет проникает сквозь скрытую расщелину. Дождь, на наше счастье, закончился.
Мы тихонько, не привлекая внимания, покинули шабано. Временами сквозь листву проглядывал кружок луны, но он совсем не освещал нашу тропку. Призрачное голубовато-зеленое сияние распространялось с востока. Высокие стволы деревьев были похожи на столбы дыма. Верхушки деревьев хорошо просматривались на фоне бегущих облаков.
Чем дальше мы шли, тем больше бледнела луна, превращаясь в затуманенное и едва различимое световое пятно. И я подумала, что, может быть, этот мир наполнен волшебными существами, которые не показываются нам, но неустанно за нами наблюдают. Возможно, индейцы правы и рядом с ними постоянно проживают разные духи? А может, душа Марии сейчас рядом с нами? Я послала ей воображаемый поцелуй и почувствовала, как легкий ветерок тронул мою щеку. Или это был ответный поцелуй Марии?
Мало-помалу смолкли птичьи и обезьяньи голоса, стих ночной ветерок, и я поняла, что рассвет совсем рядом. Мы отошли от деревни уже на приличное расстояние, и теперь я могла не опасаться того, что Луиза может заплакать.
Брызги росы ласковым дождем омывали наши лица, когда мы отводили в сторону листья лиан. Мохнатые пауки цепкими лапками поспешно латали свои серебристые паутины, порушенные дождем, готовясь к новой охоте.
Мы вышли к реке. Услышав крик птицы, я подняла голову. С ветки, словно гигантская бабочка спорхнул желтый ара, пронзительно закричала в ответ обезьяна. Проводник – высокий индеец – предостерегающе поднял руку, веля замереть на месте, затем крадучись стал пробираться вдоль берега.
– Сегодня на ужин у нас будет мясо, – шепнул мне на ухо Джеймс.
Мы с ним улеглись на песок, я положила рядом Луизу и залюбовалась нестерпимой синевой неба. С восходом солнца стало жарко, этот жар нагнал на нас дремоту. Все вдруг замерло – каждый листик, каждое облачко. Даже висящие над водой стрекозы казались неподвижными в прозрачном трепете крыльев. Тихий шелест воды успокаивал. В мозгу один за другим проплывали похожие на сон образы, то медленно, то быстрее, словно кто-то показывал мне кино, и я не заметила, как уснула.
Разбудил меня треск костра, и я перевернулась на живот. На металлической решетке индеец поджаривал небольшую лесную свинью. Мясо оказалось немного жестким, но приятным на вкус. Луиза вела себя прекрасно. Пока мы с ней спали, мужчины нашли небольшую лодку, и я вздохнула с облегчением: ходить по джунглям непросто. Поев, мы погрузились в лодку и отправились в путь без проводника, река должна была привести нас к месту. На наше счастье деревья по обоим берегам и ползущие по небу облака затеняли реку от знойного солнца. Наше путешествие от этого стало комфортным.
Временами река светлела, и тогда буйная зелень отражалась в ней неестественно ярко. В лесном сумраке и глубокой тишине вокруг нас было что-то навевающее покой. Дочка просыпалась, чтобы поесть, и, насытившись, вновь засыпала. Наше путешествие продолжалось достаточно долго. Иногда мы делали привал, чтобы обтереть себя водой – купаться в реке мы опасались.
Незадолго до того, как сгустились сумерки, мы подвели лодку к берегу, где среди черных скал было много песчаных проплешин.
Как только лодка врезалась в песок, мы выпрыгнули и вытащила ее на сушу, поближе к лесной опушке, где свисающие лианы и ветки образовывали укромное убежище. Оглянувшись на дальние горы, я опять вспомнила о Марии и тяжело вздохнула.
Кадербхай взобрался на самую высокую скалу в надежде увидеть крыши шабано. Должно быть, оно дальше, чем мы рассчитывали, потому что его взору открылась лишь зелень джунглей. Наступал вечер, и темнота, выползая из реки, медленно взбиралась на скалы по мере того, как в небе таяли последние следы заката.
Наскоро поужинав остатками обеда, мы вернулись к лодке и продолжили наше путешествие. Лежа в ней, сквозь густое сплетение ветвей я видела прозрачное небо, полное бесчисленных крошечных звезд, сверкавших, словно серебряные пылинки. Меня удивляла Луиза. Это был потрясающий ребенок: она либо спала, либо улыбалась. Вот и сейчас, лежа у меня на руках, она внимательно смотрела на звезды.
Взошла луна. Потоки лунного света сочились сквозь полог ветвей, разрисовывая наши лица и песок по берегам причудливыми тенями, оживающими при малейшем шорохе ветра.
Мы плыли всю ночь, и, на наше счастье, погода была прекрасной. Рассвет заставил смолкнуть все крики, шорохи и звуки ночного леса. Серебряной пыльцой выпала на листья роса.
Над деревьями взошло солнце, окрасив облака в оранжевый, пурпурный и розовый цвета. Таких красивых рассветов, как здесь, я больше не видела никогда в жизни.
Мы сделали привал, чтобы размять ноги. На востоке, омрачая горизонт, поползли черные тучи. Вдали сверкали молнии, спустя время мы слышали громовые раскаты, и белые полосы дождя неслись по небу на север, значительно опережая нас. Я с тревогой смотрела на небо: когда же мы доберемся до места? Если пойдет дождь, где мы укроемся?
И уже почти отчаявшись дождаться конца нашего путешествия, мы увидели большую лодку. В ней сидели семь индейцев. Кадербхай встал во весь рост, отчаянно замахал рубашкой, привлекая их внимание. С хорошо рассчитанной точностью их лодка пристала к берегу всего в нескольких шагах от нашей.
Из лодки выбрались индейцы. Они странно выглядели в своей цивилизованной одежде – шортах и футболках и с лицами в пурпурных узорах. Нас препроводили в шабано, где нам выделили хижины для проживания.
Джеймс сразу отправил телеграмму своему другу, при ее написании он применил известный им тайный шифр. Смысл же послания сводился к следующему: «Мне, моей жене и ребенку грозит смертельная опасность. Выручай». Еще он прописал наши точные координаты, и мы принялись ждать помощи.
Я, исполняя наказ Марии, первым делом договорилась с местным шаманом провести обряд ауяски. Джеймс посмеялся надо мной, однако препятствовать не стал.
4. Обряд
Когда стемнело, я отправилась к шаману. Его хижина почти не отличалась от других. Только стены были заставлены полками с многочисленными пузырьками и высушенными травами.
Шаман, на вид лет пятидесяти, кстати, потом я узнала, что ему далеко за восемьдесят, с длинными черными волосами, был похож на ворона, со своим огромным горбатым носом, загнутым книзу. Одет он был в тунику, доходящую до бедер. Все лицо, руки, а возможно, и тело его были покрыты синей татуировкой. Было в его внешности что-то зловещее, непонятное. Но я доверяла шаманам: ведь именно шаман, а не доктор спас меня от смерти. Теперь я знала, что шаманом не может быть случайный человек.
Мария мне рассказывала, что жизнь сама находит шамана среди местных жителей. Происходит это так: у молодого человека случается странная болезнь. Он начинает видеть и слышать то, что не видят другие. Порой такие люди теряют сознание, порой испытывают тягу к самоубийству или слышат голоса и видят странные видения. Они начинают тянуться к шаманам, а потом решаются объявить, что побывали в стране мертвых и им велено стать шаманом. После этого будущий шаман уходит в джунгли, где начинает общаться с духами. Такая уединенная жизнь обычно длится года три. После этого он еще два года учится бить в бубен. В некоторых случаях новый шаман сам познает науку жизни, иногда учится этому у старого. Иногда он может стать шаманом только тогда, когда умрет учитель. Перед посвящением в шаманы человек проходит самый строгий пост, который длится до девяти дней. В это время за ним тщательно наблюдают, потому что тело его распухает, покрывается трупными пятнами. Он заживо должен пережить свою смерть. Во время этого поста человек общается с духами. Эти духи рвут его плоть, выкалывают глаза, раздирают тело по кусочкам. Потом эти же духи соберут тело заново. «Смерть заживо» открывает в шамане способность самостоятельно погружаться в транс. Потом он начинает делать это легко, когда сам того захочет.
Шаман, к которому я пришла, был опытным и пользовался огромным уважением. Меня волновало, как я буду общаться с ним. Испанский я знаю плохо, он не знает английский…
В хижине было темно, и я едва могла разглядеть лицо шамана. Он спокойно смотрел на меня и произнес какую-то фразу на своем языке. И вдруг я осознала, что понимаю его.
– Сейчас ты пройдешь обряд, который, возможно, позволит тебе вспомнить, кто ты, зачем ты здесь. Ауяска приоткрывает подсознание, позволяет узнать, ради чего мы пришли на Землю, свое предназначение, либо вспомнить что-то важное. Сейчас мы перейдем к костру и начнем. Но перед этим я должен спросить у тебя: ты действительно хочешь пройти этот обряд?
Я быстро закивала, я очень хотела, потому что безоговорочно доверяла Марии. Скажу честно, мне было страшно, но я шла на это. Возможно, этот обряд поможет мне разобраться с собой и убрать страдания разума, которые я часто испытывала. Мне хотелось чувствовать себя счастливой, чтобы ком, который я ощущала в горле, покинул меня.
Мы вышли на воздух, и шаман быстро сложил костер. Дымок от него уходил вверх. Я стояла и слушала тишину джунглей. Она поражала. Почему сегодня так тихо? Как будто сама природа участвовала в нашем обряде.
Шаман запел песню. Я догадалась: это был гимн природе, Земле, мирозданию. Мурашки побежали у меня по телу. Он кинул в костер какой-то порошок и травы. Тотчас дым окутал меня, проникая в легкие, заполняя тело теплом и спокойствием. Шаман призвал в помощь четыре стихии: огонь, воздух, воду и землю. Мне не надо было напрягаться, чтобы понимать его, я была с ним на одной волне. Его гортанный голос поплыл над джунглями. Мое тело стало раскачиваться в такт песни. На поляну вышел молодой индеец, в его руках я увидела огромный глиняный кувшин, доверху наполненной волшебным варевом. Шаман налил себе стаканчик и прикоснулся к нему губами. Все его тело изображало благоговение и трепет. Он выпил содержимое стаканчика, снова наполнил его до краев и протянул мне со словами:
– Пей, не бойся, скоро ты поймешь, что умеешь летать.
«Летать?» – я выпила все до дна, посмеиваясь над его словами, хотя мне почудилось, что сказал он это с затаенным коварством. Но пока до меня окончательно дошло, что он и не думает шутить, по всему телу растеклось приятное оцепенение, перетопившее мою тревогу в успокоительную тяжесть, от которой голова так налилась свинцом, что, казалось, вот-вот отвалится. Мозги в моей голове раздулись и стали давить на уши. Представив, как я сейчас полечу – все тело устремится вверх, а голова останется на земле, я судорожно расхохоталась.
Присев у костра, шаман наблюдал за мной со все нарастающим любопытством. А я, с трудом оторвав голову от земли, медленно поднялась на ноги. «Я не ощущаю себя собою! А кто же я?»
Попытавшись двинуться с места, я поняла, что ноги меня не слушаются, и удрученно плюхнулась на землю рядом с шаманом. Мимо меня величественно проплыло огромное дерево. Или это я проплыла мимо него?
– Почему я смеюсь? – спросила я у себя, удивляясь собственным словам. На самом-то деле я хотела узнать, что со мной происходит. Я тут же засомневалась, действительно ли я задала вопрос шаману или он только прозвучал у меня в голове? На всякий случай я подползла к шаману поближе, боясь пропустить его ответ. Но шаман молчал.
Тишину прорезал крик обезьяны, и лицо шамана напряглось. Ноздри раздулись, полные губы сжались в прямую линию. Он впился в меня глазами, которые становились все больше. В них светилось глубокое понимание и еще нежность, такая неожиданная на его суровом, похожем на маску лице.
Словно приведенная в движение неким неповоротливым механизмом, я с огромным трудом поползла от шамана подальше к огромному дереву. Мое тело вдруг стало очень пластичным, оно тянулось в длину и в ширину. Руки удлинились до невозможности, за ними стали расти ноги. Шаман неотступно следовал за мной:
– Спроси о том, что ты хочешь узнать, – сказал он, протягивая мне очередную порцию напитка.
Я попросила показать мне, где мой сын, но ничего не произошло. Я разочарованно вздохнула и приникла губами к стакану, сделала глоток, другой и затем залпом допила густую жидкость, внешне походившую на кисель, но по вкусу непонятную, имеющую привкус грибов и немного – горечи. Шаман тоже выпил свою порцию зелья и снова налил мне. Я взяла стакан и на одном дыхании выпила его, прислушиваясь к тому, что происходит у меня внутри. А внутри образовалась пустота. Меня это слегка разочаровало.
– Что я должна делать?
– Ничего, – ответил мне шаман, – просто позволь своим мыслям свободно течь.
Я усмехнулась. Легко сказать – течь свободно! У меня в голове постоянная каша. Мысли скачут, и остановить их невозможно. Из висящего на шее мешочка шаман отсыпал на ладонь эпену, глубоко втянул галлюциноген в ноздри и протянул мне. Я отпрянула от него, мне не хотелось запихивать в себя наркотик, я и так была очень не в себе. Шаман одобрительно хмыкнул и запел. Я слышала его песню в себе и вокруг себя, почувствовала ее мощное притяжение. Без тени сомнения я отпила еще из сосуда, который он поднес к моим губам. Темное варево больше не горчило.
Мое ощущение времени и пространства совершенно перекосилось. Шаман оказался так далеко, что меня одолел страх потерять его в джунглях, тем более что наступила ночь. И как только я так подумала, глаза шамана мгновенно приблизились к моим, и я увидела свое отражение в их темных зрачках.
Я протянула руку, пытаясь дотронуться до его щеки, но рука схватила листья кустарника, и в тот же миг лицо шамана исчезло, а я покинула джунгли.
Передо мной на кушетке лежала маленькая девочка. Ее внешность показалась мне до боли знакомой. И тут до меня дошло: я вижу себя в детстве. Я спала на кушетке в крошечной комнате, отделенной от спальни родителей лишь тонкой старой занавеской. Сколько мне лет? Пять или семь… Из-за занавески доносились непристойные звуки и пьяные голоса родителей: они занимались любовью. Частенько из-за этого в детстве я долго не могла заснуть и в школе, на уроках ничего не соображала. Когда в конце четверти я приносила домой свой табель, мать орала на меня:
– Ты глупая, тупая скотина!
И я верила ей, горько плача на своей кушетке.
Перед глазами промелькнула яркая вспышка. И я почувствовала себя еще меньше, здесь мне не больше года. Я сидела на коленях у папы, он ласково обнимал меня, его глаза излучали свет, нежный голос что-то шептал мне на ухо и звал за собой сквозь время. Рядом с ним, прямо на полу, сидя на корточках, моя мама с любовью смотрит на нас обоих. Я любима! – эта мысль была такой удивительной, мне всегда казалось, что родители меня ненавидят. Слезы градом полились у меня из глаз. Где-то в мозгу отбивала барабанной дробью фраза: «Я любима, любима!»
Яркая вспышка повторилась вновь, и я почувствовала, что нахожусь в теле огромного животного, я, кажется, стала львицей! Когда-то мне уже привиделось такое, я это хорошо помнила, я уже была львицей и кормила львят. На этот раз, прижав меня к земле, на мне сидел лев. В его пленившем меня теле не было ничего от насилия. Наслаждение волнами сливалось с видениями гор и рек, тех дальних краев, где обитает много диких животных. Я плясала с духами зверей и деревьев, скользя с ними в тумане мимо корней и стволов, мимо веток и листьев. Я подпевала голосам птиц, диких животных и змей. Я разделяла сны тех, кто жил со мною рядом, разделяла их с цветами, листьями и деревьями.
Я уже не понимала, сплю я или бодрствую. Временами мне смутно вспоминались слова шамана о том, что я могу увидеть что-то необычное, возможно, даже прошлую жизнь. А Мария говорила, что не могу. Так кому же мне верить? Я все-таки доверилась шаману, и страшная догадка пронзила мое тело: в прошлой жизни я не была человеком! Мои воспоминания стали расплывчатыми и скоротечными. Нет, хватит, я больше не буду пить это зелье!
– Тебе надо выпить еще, – голос шамана доносился откуда-то издалека. – Ты почти у цели, – сказал он и погладил меня по голове, как маленькую девочку.
И вся моя решимость отказаться пить из сосуда, который подобно лесному духу стоял у огня, исчезла без следа. Я выпила снова и тут же повисла в безвременье, которое не было ни днем, ни ночью.
Потом я опять стала львицей. На этот раз я убивала молодого мужчину. Его солоноватая кровь заливается мне в пасть, щекочет небо, я слышу биение его сердца, сливаясь со светом и тьмой внутри него. И напоследок передо мной всплыл образ сына, он сильно вырос и почему-то одет в монашескую рясу, словно пришел из другого времени.
Сознание вернулось ко мне, когда я почувствовала, что как-то перемещаюсь сквозь кусты, деревья и неподвижные лианы подлеска.
Джеймс нес меня на руках в нашу хижину. Моя голова была пуста, словно сосуд, выпитый до дна. Видения вытекали из моих ушей, носа и рта, оставляли тонкий след капель на крутой тропе.
Меня знобило всю ночь, и Джеймс никак не мог согреть меня своим телом. Под утро я поняла, что обряд вскрыл нечто, мне пока непонятное, но очень тревожное и страшное. Ком в горле, столько лет мучавший, прошел бесследно. Разум очистился, и мысли полились ровным потоком. Однако мучил вопрос: почему я увидела своего малыша в монашеской одежде? Разве трехлетний малыш может быть священником? Этот вопрос так и остался без ответа.
– Грея, как ты относишься к таким обрядам?
– В общем-то, спокойно. Но совершенно необязательно к ним прибегать, чтобы изменить себя и стать счастливой. Человеку на его пути не нужны костыли.
– Но я же должна была вспомнить детство?
– Я бы вообще не использовала слово «должна», лучше замени его на слово «могу». Ты могла вспомнить детство, если бы захотела, и без обряда. Выброси все свои «я должна» из жизни и замени их на «я могу».
– Я чувствую, что причина всех моих бед в нелюбви к себе. А они – родом из детства. Однако без обряда смогла бы я вспомнить детство?
– Почему бы и не могла? Подсознание помнит все. Но некоторые воспоминания упрятаны в нем глубоко-глубоко. Надо попросить его вернуть их.
– Грея, я поняла, что мой ком в горле – результат неприятия себя. Я все время думала, что я хуже всех. Меня в детстве ругала мама за плохие оценки – я поверила, что я тупая, нерасторопная, а дальше уже ругала себя сама. И жизнь совсем не ладилась, а этот предательский ком все время меня душил…
– Да, Ил. Критика себя недопустима. Идеи нелюбви и недооценки себя унаследованы тобой по роду. Люди всегда совершенны, хотя им всегда есть что изменить. Просматривая свою жизнь, ты можешь провести «генеральную уборку», убрать то, что мешает тебе быть счастливой. Ты вспомнила, как мама обижала тебя, именно эти обиды и засели у тебя в подсознании. Посмотри на эту критику мамы по-другому и пойми, что ты вовсе не глупая и не тупая, ты так всю жизнь ругала себя, совсем как твоя мама. Были и другие обидчики в твоем детстве – папа, учителя, друзья, вспоминай все обиды, именно они заставляют тебя быть к себе критичной. Все, ты уже не маленькая девочка, прекрати так к себе относиться. Пойми, что сейчас ты себя ругаешь именно их словами. Понимая это, ты поднимешься над этими ситуациями. А родителей, учителей и других людей надо простить, потому что они могли нас научить лишь тому, что знали сами, у них было не менее тяжелое детство, они могли дать нам только то, что получили от жизни сами.
