Елена Михалкова
Манускрипт дьявола
– Забудьте. Пора проводить обряд.
Мертвеца уложили на пол в окружении пентаграммы из свечей, каждую из которых я собственноручно зажег, бормоча себе под нос заклинания. Затем, когда в сарае остались лишь мы с племянником, я извлек из кармана магический кристалл и приступил к обряду.
Вторая пентаграмма, знаки Вельзевула на полу, запах благовоний, которые должны были заглушить дух, исходящий от трупа… Тени метались по стенам, я размахивал магическим кристаллом, внутри которого разгоралось алое пламя, и хриплым голосом выкрикивал заклинания, вызывающие демонов нижнего мира. Невидимых, конечно же.
Должен признаться, оживление покойников пришлось мне по вкусу. Когда, введя себя в транс, я склонился над неподвижным лордом и принялся трясти его за плечо, завывая: «Восстань и говори! Восстань и говори!», – его племянник попятился к стене. Судя по вытаращенным глазам этого замухрышки, транс мне удался. Дело оставалось лишь за лордом Сибли. И лорд не подвел.
Сперва он воздел одну толстую руку, затем вторую, и вдруг резко сел. Из угла, где жался к стене его племянник, раздался приглушенный горловой звук, но я не мог отвлекаться на мелочи.
– Лорд Сибли! – приказал я громовым голосом. – Будете ли вы отвечать на наши вопросы?
Мертвец кивнул.
– Сообщите, где вы зарыли клад, и мы больше не потревожим ни ваш дух, ни ваше тело!
– С одним условием… – тихо, но отчетливо проскрипел покойник. Звук из угла повторился.
– Каким же?
– Все деньги достанутся моему племяннику Ричарду. Не позволю ценностям нашего рода попасть в чужие руки!
– Э-э, нет! Так не пойдет! – Я отшатнулся и покачал головой.
– Келли! – раздался шепот за моей спиной. – Келли! Обернувшись, я увидел, что племянник, выпучив глаза, делает мне какие-то знаки.
– Отпускаю вашего дядюшку в мир мертвых, – грубо заявил я. – Не было такого уговора про клад!
– Келли, клянусь вам, – просипел Ричард, – вы получите все, что хотите! Не из клада! Из моих… Моих собственных!
– Нет уж, дудки! Вы меня обманете, и что я буду делать?
– Даю слово! – в голосе племянника звучало отчаяние. – Хотите, деньги будут у вас к рассвету?! Только пусть дядя скажет, где зарыл клад!
– К рассвету? – переспросил я, колеблясь.
– Да, да! Ну же, быстрее, спрашивайте его! Я вновь обернулся к лорду.
– Мы согласны! – торжественно объявил я ему. – Весь клад достанется вашему племяннику.
Покойник сделал мне знак наклониться, и я прижал ухо к его губам. Он затрясся, словно в ознобе, и некоторое время я стоял, не двигаясь. Затем кивнул, помог лорду лечь и скрестил ему руки на груди.
– Прочь, демоны! – крикнул я, поднимая над головой магический кристалл. – Здесь больше нет в вас нужды!
Свечи вспыхнули ярче – и разом погасли. На время сарай погрузился в полную темноту.
Когда я зажег фонарь, из темноты на меня выплыла бледная маска. Будь я так же впечатлителен, как кладбищенский сторож, – тут же и свалился бы в обморок: до того жутко она выглядела…
– Ч-черт, Ричард! Это вы!
Племянник опустился на колени возле меня, глядя вытаращенными глазами. Положи его сейчас рядом с телом его дядюшки – и не скажешь сразу, кто из них двоих покойник.
– Келли… Келли… Он сказал! – твердил этот молодчик, стуча зубами. – Он вам сказал!
– Сказал… Но сперва вспомните наш уговор!
– Да, да… Сейчас… Что-то нужно делать…
Все-таки он был не в себе. Мне пришлось встать, поднять его за плечи и вывести из смрада сарая на свежий воздух.
– Ваш дядя указал место, где зарыл клад, – сказал я. – Между прочим, скоро рассветет!
Тут он вздрогнул, поняв намек.
– Сперва нам нужно вернуть дядю на его… место! – выдавил он. – А затем вы получите обещанное. Скажите же, умоляю, где зарыт клад?!
– Только после того, как получу свое! Ну, где ваш слуга?
Хоть я изображал суровость, но внутри позволил себе расслабиться. Этот слизняк сделает все, что я скажу, но нужно ковать горячее железо. Сейчас мальчишка потрясен, но стоит нам избавиться от его дяди, вернув труп в могилу, и алчность возьмет в нем верх над страхом.
– Решайтесь! – поторопил я его. – Тайник, указанный лордом, могут раскопать другие, и тогда оставаться вам без денежек…
Моя угроза решила дело: юный Сибли дернулся, бросил взгляд в темноту сарая, где белело накрытое холстиной тело, и согласно кивнул.
– Отправляйтесь к себе, я буду ждать вас здесь, – распорядился я. – Привезете мне столько же, сколько уже заплатили. Это куда меньше, чем треть клада! – пояснил я, видя, что на лице мальчишки появилось сомнение. – Подумайте, сколько денег скопил ваш дядя за долгую жизнь! И все это достанется вам! Я еще мало прошу, потому что испытываю симпатию к вам, милый юноша…
«Милый юноша» слегка скривил губы, услышав последние слова, но подозвал слугу и велел привести верховую лошадь, дожидавшуюся его на привязи за сараем. Приглушенно простучали копыта по влажной земле, и мы остались втроем: я, Жорж и слуга, торопливо убравшийся к своей повозке.
Наследник отсутствовал недолго: прискакал обратно, спрыгнул с лошади, бросил поводья слуге. На поясе у него болтался приятный и увесистый на вид мешочек – точь-в-точь такой же, какой я получил накануне. Ричард направился ко мне, и я мысленно предвкушал удачное завершение дельца, но тут случилось непредвиденное.
– Стойте! – раздался громкий крик, заставивший всех нас остолбенеть.
Я резко обернулся. Увиденное заставило меня выругаться: к нам бежал, спотыкаясь, кладбищенский сторож, а за ним следовала толпа человек в двенадцать, часть из которых была вооружена.
– Осквернитель! – визжал сторож, тыча в меня пальцем. – Осквернитель могил!
Молодой Сибли отпрыгнул от меня, словно кузнечик, и заветный мешочек остался у него в руках.
– Хватайте его! Держите! – продолжал надрываться мерзавец. – Стреляйте в него!
Я заметил взгляд, брошенный моим Жоржем, и понял, что дело плохо: этот прохиндей поможет схватить меня, чтобы выйти сухим из воды. Сам бы я поступил именно так. В следующий миг он сделал шаг ко мне, и выражение на его лице недвусмысленно свидетельствовало о том, что я оказался прав в своих предположениях.
Терять времени было нельзя. Подскочив к слуге, я вырвал у него из рук поводья, вскочил на лошадь и пришпорил ее. Лошадка ответила мне возмущенным ржанием, а все прочие – криками. Грохнул выстрел, и я пригнулся. Чего доброго, эти болваны и в самом деле пристрелят меня!
Оставалась лишь одна дорога – к лесу, и я пустился вскачь в сторону темной зубчатой громады. Крики за спиной постепенно стихли, но я то и дело оборачивался, чтобы убедиться в отсутствии преследования. С них сталось бы отправиться за мной в повозке!
Черт возьми, а ведь как хорошо все было задумано! Получив свою долю от наследника несговорчивого лорда, я поведал бы ему, что деньги спрятаны за старой заброшенной мельницей, всего в двух милях от поместья старого Сибли.
Конечно же, я побывал на ней и позаботился о том, чтобы все выглядело достоверно: раскопанная на заднем дворе у ограды яма должна была показать мальчишке, что кто-то до него уже успел прибрать к рукам богатства лорда, как я и предупреждал. Но с меня-то какой спрос? Я лишь обещал узнать, где был закопан клад, а не брался отвечать за его сохранность.
В итоге наследник остается ни с чем, а я с вознаграждением – полученным, заметьте, совершенно заслуженно.
Если бы не сторож, поднявший на ноги половину Ланкастера! Да, худое вышло дело… Нынешние законы предписывают нещадно карать и тех, кто грабит покойников, и тех, кто творит над ними колдовские дела, а уж в чем-нибудь одном меня обязательно обвинили бы. И попробуй обели себя при таких-то свидетелях, как младший Сибли со слугой и проходимец Жорж… Нет, как ни кидай кости, выходило, что в Ланкастер мне пути нет, и чем дальше я окажусь от него в ближайшее время, тем лучше будет для моей шкуры.
Я направил лошадь прямиком через лес и к полудню выехал на широкий тракт, с одной стороны которого извилистой зеленой змеей тянулась живая изгородь, над ней вились пташки. Денег, что спрятаны в моем поясе, хватило бы ненадолго, а значит, нужно было сообразить, где раздобыть звонких монет, да побольше.
Кое-что, признаться, я придумал, пока ехал через лес… Но для того, чтобы мой замысел удался, мне потребовались бы вся наглость с удачливостью.
Глава 2
– Снегопад в мае становится доброй традицией, – проворчал Бабкин, продавливая ботинком лед, сковавший лужу на асфальте.
Лед хрустнул, потрескался и просел под его тяжестью, но вода в лунке не выступила.
– Видал? Все насквозь промерзло!
– Я сам насквозь промерз, – отозвался Макар, у которого зуб на зуб не попадал с той самой секунды, как они вылезли из машины. – Почему мы не припарковались у подъезда?
– Ты бы оставил свои барские замашки, – посоветовал Сергей. – Сюда на велосипеде-то въехать страшно, не то что на машине!
Он посмотрел на потрескавшийся асфальт, весь в колдобинах и ямах, перевел взгляд на высоченный тополь, зеленеющие ветки которого, как пухом, были покрыты снегом. Странное дело: деревья в этом старом дворе росли как вздумается, и никто не подрезал им ветки, не формировал верхушки и не красил стволы белой краской. Внутри палисадника стояли рядком пять можжевеловых кустов, похожих на большие коконы. На каждый кокон нахлобучена снежная шапка.
Весь этот изветшалый район был застроен кирпичными пятиэтажками и обладал особым очарованием – очарованием несовременного, давно обжитого места. Люди, обитающие здесь, любовно обустраивали свои дворики: красили скамеечки у подъездов, сажали цветы под окнами и приносили игрушки на детские площадки. Одна такая площадка находилась прямо напротив подъезда, к которому шли Сергей с Илюшиным, и оба усмехнулись, поглядев на нее: с верхушки маленькой снежной горки, неумело утрамбованной детской лопаткой, на них заносчиво взирала ядовито-зеленая пластмассовая лягушка.
– Торжество лета над зимой, – прокомментировал эту картину Бабкин.
– Ожидания, которым не суждено сбыться, – возразил Макар. – Думаешь, зачем она там сидит? Комаров ждет. А комаров в ближайшее время не предвидится. Только большие и несъедобные снежные мухи.
– Пессимист ты, вот что я тебе скажу.
– Я реалист. Смотрю на мир без розовых очков. Кстати, об очках – наш клиент уже ждет.
Возле подъезда застыл высокий сухопарый мужчина лет пятидесяти со стоящими торчком очень светлыми, будто крашеными волосами, при первом взгляде показавшийся Сергею иностранцем. Наверное, как раз из-за сочетания упомянутых Илюшиным очков с шарфом. Очки были прямоугольные, в тонкой поблескивающей оправе, и вид имели неприлично дорогой и заграничный. А шарф – нежно-розовый, крупной вязки, с длинными кистями и сам длинный, судя по тому, что владелец обмотал его вокруг шеи три раза.
Сергей Бабкин впервые увидел мужчину, который не только согласился надеть розовый шарф, но и вышел в нем на улицу. До этого дело с клиентом имел Илюшин, который о шарфе умолчал.
– Здравствуйте! Куликов, Аркадий Ильич, – мужчина протянул Бабкину руку до того, как Макар успел его представить. Рукопожатие у него было крепким, покрасневшие глаза за стеклами очков глядели на сыщика испытующе.
– Сергей. Сергей Бабкин.
– Давайте поднимемся в квартиру.
Куликов пробежался пальцами по клавишам домофона, словно наиграл неслышную мелодию, и вслед за Макаром и Бабкиным вошел в подъезд.
На первом этаже под лестницей стояла коляска, а рядом, прислоненный к стене, ждал весны синий детский велосипед. Бабкин подумал, что давно не видел подъездов, где жильцы так спокойно оставляли бы коляски и велосипеды без присмотра.
– Поэтому Наташа никуда не хочет отсюда переезжать, – сказал Куликов, поймав взгляд Сергея и правильно истолковав его. – Говорит, здесь особенный район. В этом она права. Я не раз предлагал ей поменять квартиру, но она отказывалась.
Поднявшись на четвертый этаж, он достал ключи.
– Оперативники осмотрели квартиру? – спросил из-за его спины Макар.
– Да, утром.
– Результаты?
– Никаких. Вещи не тронуты, деньги не исчезли, даже документы на месте. Отпечатков пальцев нет.
Он обернулся к Бабкину с Илюшиным и суховато закончил:
– Вся надежда на вас.
Сперва Сергею послышалась ирония в его словах, но почти сразу он понял, что никакой иронии здесь нет, а есть страх и страдание, спрятавшиеся под маской сдержанности. Аркадий Ильич дважды провернул ключ в скважине, и дверь распахнулась, открывая вход в очень светлый коридор, в первую секунду показавшийся Бабкину заросшим травой.
Сделав шаг внутрь, он увидел, что никакой травы, конечно, в квартире Наташи Куликовой нет. На полулежал пушистый ковер с торчащими вверх зелеными ворсинками разной высоты, похожий на покрывало из мха – не хватало только ягод брусники или клюквы. Белые стены внизу разрисованы ветвями и листьями.
– Проходите, пожалуйста, – попросил сзади Аркадий Ильич. – Комната справа.
В комнате почти не было мебели, и потому она казалась просторной. Свет падал в незашторенное окно, и лучи солнца тонули в травяном ковре – точно таком же, как и тот, что лежал в прихожей. Остановившись на пороге, Бабкин присвистнул, но причиной его удивления был не ковер и не отсутствие шкафов.
Очевидно, любимое сочетание цветов хозяйки – зеленый и белый. Все стены в комнате были выкрашены светлой краской, и одна из них представляла собой подобие картины. Бабкин подошел поближе и остановился, изумленно рассматривая рисунки.
На этой стене росли деревья. Пожалуй, фантастические, решил Сергей, потому что определить вид хотя бы одного из них оказалось ему не под силу. Длинные изогнутые листья, переплетающиеся ветки, травинки и стебли, обвивающие стволы… Много-много зеленого цвета: бутылочного, травяного, изумрудного оттенков. Единственным опознанным Бабкиным растением стал папоротник, выписанный с удивительной детализацией, вплоть до мелких ворсинок на листочках.
Над папоротниками летали синие бегемоты. Толстые, как чеширские коты, с такими же широкими улыбками во всю бегемотью пасть, они махали до смешного крошечными крылышками, сидели на ветках деревьев, свесив кривые короткие ножки, и парили среди зарослей. Самые маленькие бегемотики были небесно-голубого цвета.
– Лес Крылатых Бегемотов, – негромко сказал сзади Куликов. – Наташа шутит, что это автопортрет.
Бабкин хотел ответить и вдруг осознал, что за то время, пока они стоят в комнате, Илюшин не произнес ни слова. Это было на него не похоже. Решив, что друг так же впечатлился картиной на стене, как и он сам, Сергей обернулся.
Макар молча стоял у противоположной стены, к которой были пришпилены большие листы ватмана. Окинув их взглядом, Сергей вздохнул. Когда-то он смотрел фильм «Игры разума», в котором главный герой, талантливый ученый, страдал шизофренией. То, что Бабкин видел сейчас на стене, очень напоминало записи этого ученого, не раз показанные в фильме.
Ватман был исчерчен сверху донизу непонятными письменами, мелкими буковками и закорючками. Кое-где, на свободном, явно специально выделенном пространстве, письмена исчезали, уступая место формулам и расчетам.
Рядом с формулами неуклюже и не очень-то похоже нарисован одуванчик, и этот мотив повторялся, как посчитал Сергей, минимум шесть раз.
Но кроме невинного одуванчика были и куда более странные рисунки. На одном из верхних листов он разглядел женщин, нарисованных в профиль – все они сидели в подобии горохового стручка, и у каждой из головы торчала трубка. В другом месте было изображено что-то вроде змеи, пустившей корни.
Сергею стало окончательно ясно, что Илюшин не возьмется за это дело. Искать душевнобольную девушку по всей Москве – задача не из легких, а Макар всегда здраво оценивал свои возможности. Бабкин приготовился услышать мягкий по форме, но категорический по содержанию отказ, и мысленно пожалел отца девушки, которому и так пришлось нелегко.
Макар наконец отвел зачарованный взгляд от каракулей и бредовых посланий и перевел его на мужчину, стоявшего в дверях. Лицо у него было на удивление серьезным, даже ошарашенным.
– Ваша дочь занималась расшифровкой манускрипта Войнича? – как показалось Бабкину, с некоторым недоверием спросил он.
Тот кивнул:
– Да, много лет. Это ее своего рода хобби, еще со школы. Хотя иногда мне кажется, что она уделяет ему куда больше времени, чем своей работе.
– Она достигла какого-то результата?
– Не могу вам сказать. Не потому, что не хочу, а потому, что не знаю.
– Любопытно… – Макар прошел вдоль стены, внимательно разглядывая рисунки. – Если вы не против, давайте поговорим в этой комнате, хорошо?
У последнего изображения остановился и, не дожидаясь ответа, сделал Сергею знак: записывай.
– Итак, когда вы в последний раз видели дочь?
* * *
Аркадий повторял свой рассказ в третий или в четвертый раз – он сбился со счета. Сперва дежурный, который принял у него заявление, потом оперативник, предупредивший, что вскоре с ним свяжется следователь… Теперь он излагал то же самое частным детективам, нанятым им в первый же день после исчезновения Наташи. Точнее, вечер.
Его старый друг, посоветовавший обратиться к ним, человек немногословный и скупой на эмоции, сказал: «Они тебе крота из-под земли выкопают». И Аркадий как-то уцепился за этого крота, представив людей – нет, не людей, волшебников, – способных сделать так, чтобы Наташка вернулась живой и невредимой. Написав заявление, он, выйдя из отделения, сразу позвонил по телефону, продиктованному другом, и вскоре уже ехал на встречу.
Детективов оказалось всего двое. Макар Илюшин поначалу разочаровал Куликова – не сыщик, а какой-то мальчишка: худощавый, светловолосый, с отросшими, совершенно несерьезными вихрами, торчащими во все стороны. От него оставалось ощущение легкости и беззаботности. Выглядел Макар Илюшин лет на двадцать пять, не больше, а Аркадию все молодые люди такого возраста казались юнцами. Детьми, как и его Наташа. Но, увидев Илюшина на следующий день, Куликов поразился: перед ним стоял мужчина лет тридцати с небольшим, собранный и внимательный. Никакой расслабленности не было и в помине. Он расспрашивал о вещах, которые, как казалось Куликову, мало относятся к делу, и Аркадий добросовестно отвечал, отмечая про себя въедливость детектива.
Но что такое настоящая въедливость, он понял лишь тогда, когда к расспросам приступил второй сыщик.
Если первый напоминал гончего пса, готовящегося взять след, то второй – собаку одной из тех пород, представители которой вцепляются один раз, но намертво. Высокий, коротко стриженый, тяжеловесный, с глубоко посаженными темными глазами, он вызвал в памяти Аркадия усредненный образ «братков» из девяностых годов. Только этому не хватало золотой цепи толщиной с ужа, и одет он был демократично: джинсы да простая куртка, оттопыривавшаяся под мышкой.
«Туповат», – решил Куликов, посмотрев на него. Он укрепился в этой мысли, когда детектив начал задавать ему одни и те же вопросы, лишь немного меняя формулировки. Правда, спрашивал он по делу: о друзьях-знакомых Наташи, о ее личной жизни, работе… Но спустя некоторое время Аркадий обнаружил, что, отвечая в третий раз на вопрос, он вдруг вспомнил детали, которых не мог вспомнить до этого, и его мнение об умственных способностях сыщика изменилось. Нет, не так прост был этот громила, совсем не прост, и не зря он с таким тщанием вытаскивал из Аркадия подробности общения Тошки с ее коллегами. Присматриваясь к нему, Аркадий Ильич в который раз напомнил себе не делать скоропостижных выводов о людях.
К концу второго часа разговора Куликов устал. Он уже ловил себя на ощущении, что все происходящее кажется ему – нет, не сном, а напротив – жуткой явью, в которой он проснулся. И возврата обратно, в спокойный длинный сон, уже не будет.
Первый раз такое ощущение настигло его после смерти Кати. Аркадию казалось, что их недолгая счастливая жизнь ему приснилась, а потом он отчего-то проснулся в такой яви, где Катя погибла, а он толком и не знал ее. Следующие месяцы после ее похорон ему постоянно хотелось спать, он засыпал везде – в метро, на работе, в только что остановленной у дома собственной машине… В глубине его души жила иррациональная вера в то, что он сможет вернуться в тот сон, где она была жива.
Конечно, он выбрался из этого расстройства – а это было именно оно, не стоило кривить душой перед самим собой. Выбрался, вернулся к жизни, надеясь, что ему больше никогда не придется проходить через такое… И теперь изо всех сил старался остаться «в здравом уме и трезвой памяти» – эту юридическую формулу он повторял про себя: удивительным образом она держала его, словно зажимая в футляр, не давая растечься аморфной массой. «В здравом уме и трезвой памяти», – повторял он про себя, и мысли о снах и яви отступали. Заклинание, вот что это было такое. Его собственное маленькое заклинание вроде тех, что очень любила Наташка.
– Что с вами?
Он не сразу понял, уйдя в свои мысленные бормотания, что коротко стриженый сыщик обращается к нему, и вздрогнул от неожиданности, когда тот дотронулся до его плеча.
– Аркадий Ильич, все в порядке?
Куликов даже не заметил, как этот человек, имя и фамилию которого он не мог сейчас вспомнить, встал и подошел к нему. Только что он отвечал на его вопросы, потом задумался на пару секунд, а очнулся оттого, что к нему прикоснулись.
– Да-да, все в порядке! – спохватившись, заверил он детектива, наклонившегося над ним и пристально вглядывающегося в его лицо.
– Вы уверены, что хорошо себя чувствуете? Макар сейчас принесет воды.
Только теперь Аркадий увидел, что второго детектива в комнате нет. Ему стало не по себе.
– Я что, потерял сознание?
– Нет. Но вы замолчали на полуслове и побледнели. Раздались шаги, и возле сидящего на стуле Куликова опустился Илюшин, протянул стакан воды:
– Выпейте.
Не глядя на двоих мужчин, Аркадий выпил несколько глотков, отставил стакан в сторону, понимая, что выглядит в их глазах в лучшем случае смешно и жалко. Он представил себя со стороны: немолодой очкастый «ботаник», теряющий нить беседы… Неудивительно, если они решат, что он сумасшедший.
– Так бывает, – неожиданно мягко сказал вполголоса стриженый. – Вы очень устали и к тому же волнуетесь. Мы почти закончили. Вы сможете ответить еще на пару вопросов?
Куликов поднял на него взгляд. В глазах детектива светилось сочувствие, а вовсе не насмешка и не презрение. Бабкин, вот как его фамилия, вспомнил Аркадий. А зовут Сергеем. «Хорошее имя. Добротное…»
– Я отвечу, конечно, – собравшись с силами, сказал он. – Давайте продолжим.
– С кем Наташа разгадывала манускрипт? – спросил Макар Илюшин. – Я имею в виду, кто еще из ее друзей занимался этим?
– Почему вы думаете, что она обязательно делала это с кем-то?
– Вы сказали, что она увлеклась шифром в школе… Однако такого рода увлечения быстро становятся общими для всей компании, а ваша дочь общительна и у нее много друзей. Вполне возможно, кто-то из них, как и она, занимается манускриптом до сих пор.
– Вы правы, но лишь отчасти. Расшифровкой манускрипта занимался ее друг… то есть бывший друг. Даже не знаю, как сказать… В общем, когда-то они очень дружили. Со временем их отношения не то чтобы разладились, но лишились налета беззаветной детской преданности. Наташа с Максимом стали реже видеться и перевели друг друга в категорию обычных приятелей.
Бабкину показалось, что в голосе Куликова сквозит сожаление.
– Как фамилия Максима? – спросил Илюшин.
– Арефьев, Максим Арефьев. Думаю, он увлекался манускриптом Войнича лишь потому, что им увлекалась Наташа. Подробнее об этом вам сможет рассказать Алеша Баренцев, я вам про него говорил. Они дружили втроем. Послушайте… так, значит, вы беретесь за расследование? Макар Андреевич, вы сказали, что прежде, чем согласиться, вам нужно кое-что прояснить. Вы прояснили?
Бабкин с Илюшиным переглянулись.
– Вот какое дело, Аркадий Ильич, – ответил Сергей вместо Макара. – Исчезновением вашей дочери, скорее всего, будет заниматься прокуратура. Поймите, у них возможностей на порядок больше, чем у нас. Даже не на порядок, а на два. Поэтому, откровенно говоря, я не вижу большого смысла в нашем участии. Это не тот случай, когда мы можем помочь.
– Но вы же специализируетесь на розыске пропавших людей! Я хочу, чтобы расследование вели вы. То есть, и вы тоже. Вы ведь можете заниматься этим одновременно с прокуратурой? Это не противоречит закону, правда?
Сергей был вынужден признать, что не противоречит.
– В таком случае, я прошу вас не отказываться! Бабкин развел руками.
– Хорошо, – внезапно сказал Макар, отводя взгляд от рисунков на стене. – Мы начинаем работать. На сегодня, Аркадий Ильич, у нас все, а если что-то понадобится, то я вам позвоню, хорошо?
Куликов кивнул и поднялся, теребя конец шарфа.
– Да, и вот еще что, – добавил Илюшин, – мне нужны ключи от этой квартиры.
Отец Наташи не выразил ни удивления, ни сомнений. Молча достал из кармана связку и протянул ее Макару. Пальцы правой руки безотчетно легли на конец шарфа и принялись поглаживать его, словно успокаивая живое существо.
– Необычный шарфик у вас, – заметил Сергей, в последний момент заменив слово «экстравагантный» более мягким.
– Это Наташа вязала. Она любит простые яркие цвета. Кроме шарфа, она подарила мне зеленые носки и берет небесного оттенка, – Аркадий Ильич в первый раз улыбнулся. – И я еще легко отделался! Максиму Арефьеву на день рождения достался оранжевый свитер.
– Вот им-то мы и займемся в ближайшее время, – задумчиво сказал Макар. – Не оранжевым свитером, а Максимом Арефьевым.
* * *
– Что такое манускрипт Войнича? – первым делом спросил Бабкин, когда они вошли в квартиру Макара, одновременно служившую им офисом.
Расспросить Илюшина по дороге не получилось: как только они сели в машину, тот закрыл глаза и откинулся на спинку сиденья. Это означало, что ему нужно что-то обдумать, и отвечать на вопросы он не будет.
– Манускрипт Войнича – это книга, найденная Уилфридом Войничем, – объяснил Илюшин.
Бабкин хотел было сыронизировать над очевидностью пояснения, но спохватился:
– Подожди-ка… «Найденная»? То есть, он не сам ее написал?
– Книги писала его жена, Лилиан Войнич, – Макар скрылся в направлении кухни, и вскоре оттуда донеслись звуки, свидетельствовавшие о том, что Илюшин изучает содержимое холодильника. – Пиццу будешь? – Он высунулся в прихожую, что-то жуя, и вопросительно посмотрел на Сергея.
– Там еще вчерашнее мясо осталось, – машинально ответил Бабкин. – Да подожди ты со жратвой! Войнич, Войнич… Что-то знакомое.
– Даже малообразованным людям, – язвительно заметил Илюшин, – должна быть известна ее книга «Овод». Была весьма популярна в Советском Союзе.
– Точно! – вспомнил Сергей. – Что-то там такое революционное звучало… А при чем здесь манускрипт?
– Ни при чем.
Макар снова исчез на кухне, и Бабкин последовал за ним. На кухне он решительно отобрал коробку с замороженной пиццей у вознамерившегося разогреть ее Илюшина и спрятал в дальний угол морозилки. Борьба за здоровое питание, инициированная Сергеем, не переносившим даже запах фаст-фуда, шла у них с переменным успехом. Последнее время верх одерживал Макар, и Бабкин решил укрепить пошатнувшиеся позиции. С этой целью накануне им была закуплена свинина, приготовлена в казане и теперь ждала обеда, чтобы снова быть представленной к столу.
– Компромисс, – предложил Макар. – Ты возвращаешь пиццу, я рассказываю тебе про манускрипт и тем самым избавляю от необходимости рыскать по интернету в поисках достоверной информации.
– Не компромисс, а шантаж!
– Ладно, – сдался Илюшин. – Так и быть, пойду тебе навстречу, дабы не остался ты погрязшим в неведении.
Бабкин ухмыльнулся и полез в холодильник за свининой.
– Как я уже сказал, эту рукопись нашел Уилфрид Войнич, книготорговец, в тысяча девятьсот двенадцатом году, – рассказывал за обедом Макар. – Дело было в Италии. По словам Войнича, он выкупил книгу в каком-то монастыре, но проверить это нельзя, поскольку он дал обещание не разглашать имени продавца. Остается верить Войничу на слово. Его, само собой, обвиняли в мистификации, но похоже, что книготорговец не врал – в противном случае эксперты датировали бы документ нашим временем. А они датировали его совсем другим.
– Каким же?
– Шестнадцатым веком. К тому же к рукописи прилагается письмо, которое ректор Пражского университета написал своему другу, и в нем содержится просьба расшифровать манускрипт. Доказать поддельность письма не удалось, а это говорит само за себя. Книга написана на пергаменте, в ней двести с чем-то страниц, но часть из них была утеряна, вот только непонятно, когда, – после того как нашли рукопись, или до. Оставшиеся двести страниц, как ты уже понял, зашифрованы, или же текст написан на неизвестном нам языке. Кроме текста, манускрипт содержит кое-что еще.
– Иллюстрации! – сообразил Сергей, вспомнив странные рисунки на стене в квартире Наташи Куликовой.
– Именно. Они есть почти на каждой странице и представляют собой не меньшую загадку, чем сам текст. С одной стороны, классификация большинства изображенных объектов не вызывает затруднений: это растения, обнаженные женщины, светила… А с другой стороны, растений, которые нарисованы в манускрипте, не существует. И женщин, находящихся в сосудах, соединенных трубками, тоже не часто встретишь. А еще есть рисунки, которые исследователи и вовсе не смогли объяснить.
– Например?
– Круги разного диаметра с секторами, исписанными тем же шифром. Предположительно, карты космоса, но подтвердить или опровергнуть эту гипотезу не удалось. Должен тебе сказать, с манускриптом Войнича вообще мало что удалось сделать. Войнич отдал его криптоаналитикам, и тут началось самое интересное.
– Что, не расшифровали?
– Расшифровали, – усмехнулся Илюшин. – Много раз. Но «ключи» годятся только для небольших кусков текста, а всю книгу с их помощью прочесть невозможно. И кроме того, результат напоминает набор слов. Сперва за дело взялись британские криптологи, а вслед за ними и американские, и тоже безуспешно. Правда, они пришли к кое-каким выводам – например, что текст может быть написан на двух языках, но это не сыграло никакой роли в расшифровке манускрипта.
– Интересно, на каких двух языках? – спросил увлеченный его рассказом Бабкин.
– Честно говоря, не помню. К тому времени о манускрипте уже много говорили, поэтому нашлось множество энтузиастов, пытающихся разгадать его. У меня отложилось в памяти, что какой-то чудак утверждал, будто книга написана на украинском.
– Что вы говорите? – удивился Сергей. – Може, Украина – ще и батькивщина слонив?
– Насчет слонов нет достоверных данных. А версия, по-моему, очень неплоха. Автор ее считал, что в манускрипте не использованы гласные буквы. А если взять согласные, перемешать, взболтать, распределить и прочесть заново, то из этого получится описание детства Тараса Бульбы.
