Елена Медведева
Эротические мемуары, или Харассмент по-советски
ИСТОРИЯ 1
ОТКУДА БЕРУТСЯ ДЕТИ
Конец сороковых. Город Ярославль. Общежитие преподавателей и сотрудников педагогического института.
Марина с остервенением протирала газетой оконные стекла. Теперь у нее была своя комната в общежитии. Правда, за перегородкой жила свекровь Анна, с которой ей пока не удавалось найти точку соприкосновения. Но зато её мужу, доценту кафедры астрономии Владимиру Раевскому дали еще одну комнату, в которой он устроил кабинет, служивший одновременно и спальней для молодоженов.
Владимир сам сделал книжный стеллаж из досок, отобранных на свалке, и теперь вся комната была заставлена книгами от пола до потолка. Это создавало для Марины дискомфорт – она не выносила пыль и ежедневно смахивала ее влажной щеткой с томов энциклопедий и звездных атласов.
Владимир и Анна пили кофе в кабинете. Из открытого окна доносились приглушенные голоса.
– И как ей удалось испортить настоящий бразильский кофе?! – возмущалась Анна – Я так благодарна Сейре за этот подарок, берегу каждое зернышко.
Соседи по общежитию Сейра и Леон Розенманы были эмигрантами из Соединённых Штатов Америки. О том, почему они попросили убежище в СССР, почему их поселили в провинциальном Ярославле, было известно только органам безопасности. Об их прошлом Владимир сообщил Марине как о глубочайшем секрете. Но теперь Леон, как и все жители дома, работал в педагогическом институте. Иногда Сейра получала посылки из-за границы с бразильским кофе, фисташками и разными вкусняшками.
– Марина совершенно не умеет варить кофе! Сколько раз я просила ее не делать этого! А она обижается на меня.
– Оставь ее в покое, мама. Я люблю ее, и мне все равно, как она готовит.
– И все же не понимаю, как ты, сын царского генерала, дворянина, мог породниться с пролетариями?
Марина взглянула на свой уже заметно округлившийся живот и заплакала. Зажала рот рукой, но всхлипывания прорывались сквозь пальцы. Она со злостью бросила на пол газету и уткнулась лицом в подушку…
Владимир покрыл ее шею горячими поцелуями. Ему так нравились эти низко растущие завитки волос, густые пейсы, обрамляющие ее маленькие ушки.
– Не обижайся на Анну, она, в сущности, добрая женщина. Пройдет время, и вы привыкнете друг к другу.
– Мне кажется, что и ты не любишь ее. Иначе, почему называешь ее Анной?
Владимир помрачнел.
– Все изменится, когда у нас родится ребенок.
– Мне нужно хотя бы немного сливочного масла, – попросила Марина. – Ребенок, еще не родившись, высасывает из меня последние соки. Зубы начали крошиться. Ребенку требуются белки, а мы ничего не видим кроме кислых щей и пшенной каши.
– Я попрошу Анну сходить на рынок. Может быть, удастся купить судака…
Девочка весила три двести. Марине она казалась самым красивым ребенком на свете. Она дала ей имя Ева. Детское приданое явилось вершиной мастерства её матери Нонны, известной в городе портнихи. Чепчики с многослойными оборками, вышитые распашонки, ползунки, пинетки…
Анна взглянула на красное личико, утопающее в кружевах, и поморщилась – у девочки вместо рта была длинная узкая щель как у лягушки.
– Какая же она Ева?! Ну, просто, уродка!
– Для меня она все равно самая лучшая, самая любимая!
Девочка вдруг сморщила лобик и жалобно заплакала.
– Я тоже люблю ее, – призналась Анна. – Давай назовем ее Любой.
– В паспорте должно быть русское имя, – заметил Владимир…
7 лет спустя.
Бабушка Любы по линии отца Анна Васильевна, жена царского генерала, ненавидела советскую власть и Сталина. С раннего детства Люба слушала её рассказы об ужасах гражданской войны, о том, как она с дочерью Верой и сыном Володей бежала из Питера на Дон, как в дороге Верочка умерла от тифа, как заразилась и она сама. А позже в 37-ом расстрел старшего сына Михаила, единственного члена семьи, который искренне поверил в то, что советская власть приведёт страну к счастливому будущему. Ссылка в Туркмению, где бабушка чудом выжила при пятидесятиградусной жаре. Туалетов не было. Утратив чувство стеснения, она и другие ссыльные заворачивались в мокрые простыни и ходили под охраной туркменских семей в горы по нужде. Зловоние доходило до поселения, отсутствие санитарии порождало эпидемии, уносило жизни.
После всего пережитого бабушка дала Любе воспитание, которое заставило её проникнуться любовью к русским людям, жившим в девятнадцатом веке. Они в своём большинстве были добры, отзывчивы и всем, чем могли, помогали ближнему.
Бабушка ненавидела Сталина до такой степени, что каждый раз, когда по радио произносилось его имя, трясла кулаками и кричала страшным голосом: «Будь ты проклят!» Будучи ребёнком, Люба не до конца понимала причину её ненависти, но была неоднократным свидетелем следующей сцены. Мать возвращается с посиделок у соседки Муськи, жены сосланного из Москвы в Ярославль Андрея Борисовича Дитмара, немца по крови. Отец с вытаращенными от страха глазами набрасывается на жену с криком: «Не смей рассказывать Муське обо мне! Она стукачка! Ты хочешь, чтобы меня упекли в лагеря?! И к Рогинским не смей ходить! Они тоже стучат!» И так далее и тому подобное.
* * *
В большой трехкомнатной квартире шли бурные приготовления к торжественному обеду. Марина, набрав в рот воды, опрыскивала огромную финиковую пальму, занимавшую четверть комнаты. На кухне домработница из Эстонии Ильза взбивала сливки…
Виновником торжества был Владимир. Он только что вернулся из Ленинграда, где защитил докторскую диссертацию. Доклад сделал блестяще, но его явно хотели завалить как провинциального выскочку. Защитился с перевесом всего лишь в один голос «за».
Анна, жившая теперь в детской, тщательно отутюживала свое единственное платье из синего штапеля.
– И почему папа так к тебе относится? – спросила Люба. – У тебя всего одно приличное платье.
– Он просто не думает о таких пустяках. – Зато теперь у нас есть домработница, и у меня будет время для того, чтобы сшить новое платье.
Анна склонилась над детской кроваткой. Двухлетняя Галя нервно вздрагивала во сне.
– Когда же ты откроешь свои глазки?
Галя, словно услышав ее слова, пошевелила длинными загнутыми ресницами. У нее были необыкновенные круглые василькового цвета глаза, маленький точеный носик и льняные кудряшки.
– Ну, красавица! Настоящая куколка!
– Ты ее любишь больше чем меня, – ревниво произнесла Люба. – Она красавица, а я…
Люба подошла к зеркалу. В нем отразилось странное бритоголовое существо. Несколько дней назад в наказание за то, что она с Мишей Розенманом без спроса пошла купаться, отец выпорол ее и обрил наголо. По его теории наказание должно было принести двойную пользу: и дочь будет слушаться, и волосы станут гуще.
– Я и так дурнушка, а теперь еще и без волос!
– Ты вовсе не дурнушка, у тебя миленькое умненькое личико. Сейра сказала мне по секрету, что Миша в тебя влюблен.
– Он еще не видел меня такой…
За день до этого Марина взяла Любу с Галей на пляж. В 400-ах метрах от дома находился берег притока Волги реки Которосль. Волшебный мир дикой природы! Там дети играли в прятки в зарослях трав, лопухов и кустарников. Там строили шалаши, воображая себя пришельцами, оказавшимися в затерянном мире. А потом шли погреться на солнышке на жёлтом песке пляжа.
– Мальчишки играли в футбол на берегу. Мяч залетел в воду, и они крикнули мне: «Эй, пацан, кинь нам мяч». Я им говорю: «Я не мальчик, а девочка». А они показывали на меня пальцами и гоготали».
– У меня сохранилась соломенная шляпка с цветочками. Возьми, примерь ее. Не расстраивайся, волосы быстро отрастут.
В комнату вошел отец.
– Люба, ты почему не нарезала белой бумаги для туалета?
– Прости, забыла.
– Я требую, чтобы ты беспрекословно выполняла все мои поручения. Но ты никак не реагируешь – тюбик с зубной пастой весь измазан. Следить за этим была твоя обязанность. Неделю будешь сидеть дома.
– Из-за туалетной бумаги?! Изверг! – Анна набросилась на Владимира с кулаками.
– Если бы дело было только в бумаге! Cегодня меня вызвал к себе ректор и заявил, что он вынужден запретить своей дочери дружить с нашей хулиганкой.
– Что она натворила?
– Вместе с мальчишками обчищала ботанический сад. Их застукали и отвели в детскую комнату милиции…
– В саду растет барбарис. Нам так хотелось его попробовать. Съели всего несколько ягод… Если отец и вправду не выпустит меня на улицу, вылезу из окна.
В семилетнем возрасте Люба впервые узнала о том, как получаются дети. Три летних месяца Марина с детьми, своей старшей сестрой Люсей и её незаконнорожденным сыном Русланом проводила в доме своей матери Нонны в селе Яковлевское.
Перед тем как отправить Любу на дачу, Владимир предпринял попытку определить дочь в пионерский лагерь. Уже на второй день Люба поняла, что лагерный распорядок жизни не для неё. Ей очень хотелось вернуться в Яковлевскую слободу, где жила бабушка по линии матери. И ещё её любимая тётя Люся. Веселая остроумная хохотушка. Иногда она обнажала свою пышную грудь, забиралась на стол и лихо отплясывала казачка, поддерживая груди руками и напевая: «Эх, сиськи мои, посисютки мои».
Но не было предлога просить родителей забрать Любу из лагеря. Однако вскоре он появился. При посещении находящегося на улице сортира с огромной выгребной ямой одна пионерка случайно толкнула её. Люба провалилась по самую грудь в зловонную жижу. Пионерка вовремя позвала на помощь, и Любу извлекли из этого ада. А пионерку заставили в качестве наказания отмыть пострадавшую в речке до полного исчезновения вони. Вскоре родители забрали Любу из лагеря и отправили к бабушке.
В наше время на месте села выросли многоэтажки Заволжского района города Ярославля. А тогда это был рай для любителя деревенского отдыха. За околицей сосновый бор с его многочисленными дарами леса. Захочешь ягод, отправляйся на земляничную поляну или на «плантации» гонобобля. Так местные называли голубику. За два-три часа наполняли доверху большие корзины. Из грибов предпочитали кубарики и свинорои. Внешне похожие на шампиньонов, они были гораздо вкуснее. Особенно отварные с чесночком.
Нонна Степановна Волкова, Любина бабушка по линии матери, происходила из раскулаченной крестьянской семьи. Её брат Василий Степанович был человеком образованным. До революции у него был книжный магазин в самом центре Ярославля у Знаменской башни Кремля. Нонна, тогда подросток, работала у него продавцом. После революции дядя Вася был репрессирован, провёл годы в лагерях, откуда вернулся хромым.
Он был вдовцом и имел дом в Яковлевской слободе в долевой собственности с сестрой. На чердаке у дяди Васи было целое хранилище антикварных книг. И среди них первые издания произведения Екатерины Второй, Екатерины Дашковой и других знаменитых авторов. Этот чердак стал первой Любиной библиотекой. За чтением книг она проводила большую часть времени.
Муж бабушки Нонны был родом из той же слободы. Познакомились они в труппе Народного театра, в спектаклях которого бабушка играла главные роли. Вообще Нонна, поучившая лишь начальное образование в церковно-приходской школе, от природы была девушкой одарённой. Обладала талантом модельера, что позволило ей стать известной портнихой. Пекла в русской печке вкуснейшие пироги. Но, если что-то было не по ней, закатывала сцены с мастерством профессиональной актрисы.
Дядя Вася был мастер на все руки. Соорудил охранную сигнализацию вокруг дома. Ещё в войну начал выращивать ценный сорт табака. Продавал его соседям. Однажды он подобрал раненного галчонка, выходил, приручил. Галчонок не отходил от него. Полетает и снова садится на плечо.
Вечерело. На окружённый лесом посёлок надвигалась гроза. Над старыми крышами нависли свинцовые тучи, издали доносился раскатистый грохот грома. С пастбища возвращались коровы.
Люба со своим кузеном Русланом сидела на лавке. Рядом с ними стоял бидон. В их обязанности входило посещение молочницы после вечернего удоя.
Несмотря на предгрозовую погоду, они решили дождаться парного молока. Ждать пришлось долго. А когда бидон наполнили тёплым пенистым напитком, зашумели сосны, первые капли дождя оросили травы.
– Бежим или переждём грозу?
– Успеем, – решил Руслан. – В крайнем случае, спрячемся в шалаше.
Тучи хмурились и опускались всё ниже. Зигзаги молний рассекали небо. Им без задержки аккомпанировали грозовые раскаты.
– В шалаш! Скорей! – скомандовал Руслан.
Двухскатный шалаш был построен деревенскими мальчишками по всем правилам как убежище, способное защитить от дождя, града, снега, ветра, палящего солнца или холода. Настил толщиной сантиметров двадцать – тридцать был сделан из неутрамбованных лиственных и хвойных веток. Вдоль стен вырыты канавки для отвода дождевых вод. Пол утеплён настилом сухого мха. Воздух в шалаше – упоительный микс благоухания сосны, скошенной травы, свежих коровьих лепёшек и парного молока.
Руслан достал из кармана небольшую кружку, наполнил её ещё тёплым напитком и протянул Любе.
Смакуя каждый глоток, она разглядывала кузена. Руслан был на четыре года старше. Внешне он сильно отличался от всех знакомых мальчишек. Его отцом был монгол. Руслана часто дразнили за непохожесть на других, а он копил обиду и озлобленность.
* * *
Историю появления Руслана на свет Люба узнала гораздо позже. После окончания педагогического института тётя Люся по распределению уехала в столицу Бурят-Монголии Улан-Удэ. Там она работала учительницей русского и литературы. Яркая голубоглазая блондинка свела с ума многих потомков Чингиз-хана. Но уступила только одному – главе республики.
В отличие от европейских и, прежде всего, французских девушек, россиянки смолоду напряжены, задавая себе вопрос: найдётся ли тот, кто сможет стать достойной опорой. Француженке безразлично, возьмут ли её замуж. Она непосредственна, расслаблена, непринуждённо порхает по жизни. Русская девушка мечтает, прежде всего, о замужестве. И если достойный её мужчина найден, стремится сохранить этот статус рождением ребёнка, заключением брака. Причём часто использует беременность как средство повести партнёра под венец.
Потомок Чингиз-хана, однако, не захотел испортить ради любимой свою карьеру. Будучи на восьмом месяце беременности Люся вернулась в Ярославль. Там на свет появился черноволосый узкоглазый мальчик. Люся назвала сына Русланом и отдала его на воспитание своей матери. А сама уехала искать счастья в Ленинград. Однако каждое лето она проводила с сыном в Яковлевской слободе.
Люся была вынуждена уехать. На неё повесили ярлык морально не устойчивой. С такой характеристикой ей было не дозволено учить детей.
Надо сказать, что в Советском Союзе сексуальное домогательство, которое теперь называют харассментом, процветало на всех уровнях. При этом харассмент не считался преступлением, нарушающим право женщины на неприкосновенность частной жизни. Харассмент многие рассматривали как удачу, которая поможет устроить свою судьбу. Ведь далеко не каждая женщина может рассчитывать на то, что станет объектом приставаний. И что мужчина будет хотеть её так страстно, что будет готов дорого заплатить за её согласие. «Дорого» не всегда выражалось в прямом денежном эквиваленте. Чаще – в помощи с устройством на работу, в повышении по службе, выписывании премий и т. п. Благодаря такому постыдному явлению, как харассмент, Люся получила право на постоянное проживание в северной столице (в то время редкая удача), хорошую работу и комнату в общежитии. В дальнейшем она вышла замуж за отставного полковника и уехала с ним в Днепропетровск.
* * *
– Люба. А ты знаешь, откуда берутся дети? – неожиданно спросил Руслан.
– Не думала об этом.
– Обычно родители говорят, что детей приносит аист или что их нашли в капусте. Но я знаю, что это не правда. Хочешь, я покажу, что делают мужчина и женщина для того, чтобы у них был ребёнок? Ты не бойся! С тобой ничего не случится! Просто ты будешь знать, как это делается. Снимай трусики!
Люба застыла, ничего не понимая. Руслан сам стянул с неё трусы. Потом спустил свои, и она увидела, что между его ног болтается нечто, похожее на стручок фасоли.
– Это называется пенис, – пояснил Руслан. – Он и делает детей.
– Как?
– Ложись на спину.
Руслан задрал её платье, и она почувствовала, как его разгорячённое тело бесстыдно трётся о её нежную кожу. А стручок безжизненно залёг в промежности. Люба заплакала, вскочила и, натянув трусики, выбежала из палатки.
