Елена Логунова
Последний путь под венец
– Упитанный, но невоспитанный, – продолжая язвить, тихо пробормотала Аленушка.
– Лицо славянского типа…
– Это как?
– Очень просто: подбородок мясистый и складчатый, как болгарский перец, нос как белорусская картошка, и вся морда гладкая, аж блестит, будто ее украинским салом намазали! – не затруднилась с объяснением Крыса Лариса. – А одет он был в спортивный костюм олимпийской команды.
– Российской? – догадалась Аленушка, логично дорисовав портрет лица и тела славянской национальности.
– Ты тоже его видела? Где? Когда?!
Крыса Лариса завертела головой, чиркая острым взглядом по стенам коридора.
Сама дневная дежурная, как выяснилось из дальнейшего разговора, впервые заметила славяноликого олимпийца, когда он колобком выкатился из лифта и с неподобающей резвостью попер по коридору мимо поста. Олимпиец дышал, как марафонец, и, вероятно, за собственным тяжким сопением не расслышал адресованный ему призыв остановиться, хотя Лариса Ивановна профессионально озвучила его таким голосом, что любому стало бы понятно: сразу после «Стой!» запросто может последовать «Стрелять буду!».
– Гр-р-ражданин в спортивном костюмчике! – распрямившись в своем окопчике, как гранатометчик перед броском, взвыла Крыса Лариса голосом сирены – не той, которая соблазняла древнегреческих мореплавателей, а служащей сигналом оповещения гражданской обороны. – Да вы еще и в кроссовочках?! А ну-ка, вернитесь! Посетителям сюда можно только в одноразовых бахилах!
Запоздало оценив воинственный тон и настрой дежурной, нарушитель благоразумно сдался и был успешно выдворен из отделения. Однако очень скоро он вернулся – уже упаковав свои щегольские кроссовки в казенный синий полиэтилен.
Этот важный момент Крыса Лариса, увы, пропустила. Очевидно, на сей раз нарушитель проник в отделение через остекленные двери, ведущие на лестницу – не иначе, дождался там, пока строгая дежурная отлучится «на минуточку».
Так что во второй раз Лариса Петровна увидела его уже не на передовом рубеже, а в глубоком тылу стационара. Гражданин в спортивном костюмчике метался по отделению, поочередно распахивая двери палат и подолгу засматриваясь в них с непонятным и подозрительным интересом.
Опытная дежурная быстро уловила в якобы хаотическом движении гражданина стройную систему: он заглядывал исключительно в женские палаты!
– То есть он маньяк со здоровой сексуальной ориентацией? – сострила по этому поводу медсестрица Аленушка.
– Маньяк никак не может быть здоровым! – с апломбом возразила ей Лариса Петровна. – Он только прикидывается нормальным человеком, а сам все время ищет возможность поманьячить. Этот вот самый гад увидел, как санитарка везет по коридору каталку с прооперированной больной, и прямо кинулся помогать – можно подумать, настоящий брат милосердия! Санитарка-то от помощи не отказалась, она же не тяжеловес, а такому здоровому мужику переложить с каталки на кровать хрупкую женщину – как раз плюнуть…
– И переложил?
Сюжет обретал остроту. Аленушка против воли заинтересовалась.
– Переложить-то переложил, да только еще и облапал бедняжку совершенно неприлично!
– Да ладно?!
Аленушка округлила глаза.
– Не веришь мне – спроси санитарку, это Нина Тополева была, она тоже видела все это безобразие! – Целомудренная Лариса Петровна сокрушенно покачала головой. – А потом, ты только представь: мы с Нинкой этого маньяка в четыре руки из палаты взашей выталкивали, а он упирался, никак не хотел уходить!
– Это из какой же палаты? – Аленушка по собственной инициативе потянулась к карандашу и журналу.
– Из третьей, где у нас красавицы лежат.
«Красавицами» персонал стационарного отделения офтальмологической клиники по сложившейся традиции называл всех без разбору «непрофильных» пациенток пластического хирурга.
Красавицы и сексуальный маньяк – это как-то сочеталось. Ночная дежурная медсестра Трофимова отбросила скепсис и вкратце законспектировала в своей рабочей тетради поступившее предупреждение о маньяке.
Предстоящая ночь обещала быть нескучной… И обещание это сдержала вполне. Хотя Аленушка добросовестно попыталась обезопасить свое дежурство от сюрпризов и перед отбоем заглянула и к девочкам в пятую палату, и к мальчикам во вторую, и к Евлагину в восьмую.
Все были на месте.
Евлагин с азартом претендента на место в команде телевизионных знатоков разгадывал кроссворд, мальчики увлеченно читали книжки, а девочки сосредоточенно намазывали на свежие розовые мордашки черно-зеленую косметическую грязь. Аленушка расценила последнее как верный признак того, что никаких гостей девицы сегодня уже не ждут, и с чистой совестью и спокойным сердцем вернулась на свой сторожевой пост на развилке трех дорог – к лифту, на лестницу и в коридор стационара.
Ровно в десять ноль-ноль внутреннее радио клиники прекратило терзать слух пациентов нескончаемым концертом Рахманинова, проиграло премилую бессловесную колыбельную и твердокаменным голосом заслуженной воспитательницы детского сада пожелало всем спокойной ночи. Затем трансляция прекратилась, чтобы возобновиться в семь утра, и во всех палатах погас верхний свет.
Дежурная медсестра Трофимова проследовала к электрораспределительному щиту, расположенному в глухом закутке за раскидистым фикусом, и щелкнула тумблером, погасив лампы на потолке коридора. Теперь его освещали только редкие точечные светильники вдоль плинтусов и настольная лампа на столе дежурной.
– А, ч-ч-черт! – плачущим голосом воскликнула моя соседка по палате, и сразу же что-то звякнуло.
– Что? Что случилось?! – спросила я с искренним интересом.
Обычно я даже новости по телевизору не смотрю, а тут вдруг поймала себя на том, что меня удивительно живо волнуют даже самые незначительные события, происходящие в окружающем мире.
Состоявшаяся операция уже принесла определенные плоды в виде знаний, которыми я прежде не располагала. Например, оказалось, что временная слепота – это крайне мучительный недуг, наиболее серьезным осложнением которого для меня лично стало неутолимое любопытство. Совершенно, знаете ли, невозможно сунуть нос хоть в свои дела, хоть в чужие, если по зоркости существенно уступаешь пожилому кроту!
– Я вилку уронила! – пожаловалась соседка.
Это означало, что она все-таки нашла на столе поднос с ужином, о существовании которого мы уже догадались по витающим в палате типичным столовским запахам. Минутой раньше моя находчивая соседка отыскала собственно стол – удачно стукнувшись о его острый угол.
– А что на ужин?
– Кажется, котлета с картофельным пюре.
Я спустила с кровати ноги, вытянула вперед руки и осторожно пошла на голос соседки, поводя в воздухе ладошками, чтобы не вступить в излишне плотный контакт с каким-нибудь твердым предметом. Все, что мельче платяного шкафа, практически не имело шансов пробиться сквозь туманную пелену в моих очах.
Несколько часов назад я волновалась о суетном, беспокоилась, какой я явлюсь свету после операции блефпропластики, а надо было думать о том, каким я сама увижу этот мир! Ни-ка-ким!
Ну, предположим, светской жизнью и зрелищами вроде телевизионных новостей я на некоторое время могу пожертвовать, но вот увидеть (и победить) эту самую котлету с картофельным пюре хотелось страстно. Последний раз я ела сутки назад!
– Точно, на ужин котлета! С пюре и кабачковой икрой! И еще чай, хлеб и масло, – радостно сообщила соседка. – А еще тут наш полдник – два йогурта и кексики. Раз, два, три… Шесть штучек!
Я завистливо отметила, что ее настроение заметно улучшилось, а дикция так же заметно ухудшилась. Несомненно, моя более зоркая соседка уже поглощала свою порцию.
Я мобилизовалась, сосредоточилась, последовательно нащупала в непроглядном тумане стул, стол и поднос на нем, приготовилась к самой серьезной части поисков – обнаружению на подносе съестного, когда соседка снова страдальчески ахнула и горько всхлипнула.
– Что, котлету уронила? – предположила я.
– Хуже, – мрачно чавкнув, с секундной задержкой ответила соседка. – Они погасили свет! Теперь я совсем ничего не вижу!
«Значит, ваши шансы на кексики уровнялись!» – обрадовался за меня внутренний голос.
Я почувствовала, что мое настроение тоже улучшается:
– Да брось! В конце концов, для того, чтобы съесть котлету, свет не нужен! Нужна котлета!
– Резонно, – невнятно согласилась моя сотрапезница и снова что-то уронила.
Я тихо улыбнулась.
Жизнь, в том числе светская, налаживалась. Предстоял долгий, неспешный ужин с многочисленными переменами блюд и мест их расположения в пространстве.
Грязевые маски на лицах – это была превосходная военная хитрость! Как только успокоенная увиденным дежурная медсестра закрыла за собой дверь палаты номер пять, хитрые девчонки прекратили намазываться грязью.
– Маш, держи!
Брюнетка Лиза перекинула блондинке Маше влажные салфетки и сама потянулась потереть черно-зеленый лоб белой тряпочкой.
– Погоди, не стирай! – остановила ее Машка, у которой возникла еще одна гениальная идея.
– У тебя есть что-нибудь черное?
– Вот! – Лизка откинула одеяло, продемонстрировав красивый комплект черного кружевого белья.
– Мало.
Машка покачала головой, спрыгнула с кровати и открыла шкаф.
– Вот, возьмешь мой спортивный костюм, он темно-синий, годится.
– Для чего годится? – Лизка соображала медленно.
– Для маскировки на местности! В черном, с темными волосами и маской на лице ты будешь как ниндзя! И просквозишь по коридору, как невидимая глазу тень!
Машка сложила губы трубочкой и подула, показав, как именно просквозит по коридору ниндзя Лизка.
– Думаешь, дежурная меня не заметит? – Лизка сначала поежилась, а потом махнула рукой. – А, ладно! Была не была!
Авантюризм подружек подстегивал алкоголь: в расписные стаканы из «Мак-Доналдса» мальчики щедро плеснули водки, и с виду кола не сильно изменилась, а по сути превратилась в забористый коктейль. Правда, на сообразительности девчонок он сказался по-разному: у Маши мозги просветлели, у Лизы – затуманились.
Хитроумная Машка разыграла все карты так ловко, что оказалась в выигрыше по всем пунктам. Наиболее симпатичный из двух парней – Антошка – достался ей практически с доставкой на дом. В тот момент, когда бдительная дежурная, проинспектировав мальчишескую палату, зашла с проверкой к Маше и Лизе, Антон последовал за ней и сейчас прятался в туалете, примыкающем к палате девчонок. Теперь, чтобы завершить рокировку, ниндзя-Лиза должна была прошмыгнуть во вторую палату к Вадику.
– А я ее отвлеку, – пообещала изобретательная Машка. – Позвоню с мобильника на пост, дежурная повиснет на телефоне, и в это время, пока она по сторонам не смотрит, ты быстренько метнешься к Вадику. Только на середину коридора не выскакивай, старайся держаться поближе к стене. И с Черным Вампиром не столкнись!
Машка хихикнула. Совсем недавно Антон и Вадик, развлекая своих подружек, рассказывали им слегка модернизированные в соответствии с новой литературной модой страшные байки из больничного фольклора: про черную-черную палату, в которой стоит черный-черный гроб, в котором лежит черный-пречерный вампир… который по ночам с большим удобством и совершенно безнаказанно пьет красную-прекрасную кровь только что прооперированных пациентов.
– Ну, в эти байки я не верю! – Лиза тоже встала с кровати и подошла к шкафу. – Давай свой костюм! А черные гольфы и балетки у меня есть свои.
Известная народная мудрость «В царстве слепых и кривой король» не подтвердилась. Я, почти совсем незрячая, в полной темноте чувствовала себя гораздо комфортнее, чем Ада с ее частично восстановившимся зрением. Во всяком случае, у меня вилки и котлеты на пол не летели!
– А ну-ка, я мобильником себе подсвечу! – догадалась наконец соседка, уронив кусок хлеба с маслом.
Фонарик ей понадобился не для поисков блудного бутерброда, а чтобы найти на стене заветную кнопочку, включающую тусклую персональную лампочку над кроватью.
– По статистике, подсветка – самая востребованная функция мобильных телефонов! – в знак одобрения намерений соседки доброжелательно сообщила я.
С ужином я медленно, но верно справлялась, и это меня очень радовало.
Однако радость моя несколько потускнела, когда раззява-соседка не нашла свой мобильный там, где она, как ей казалось, его оставила – на прикроватной тумбочке.
Мне сразу же вспомнилось объявление на столе дежурной медсестры: «За оставленные в палатах деньги и ценные вещи администрация клиники ответственности не несет!» У меня возникло тревожное подозрение, что упомянутые деньги и ценности вместе с ответственностью за них регулярно несут и уносят из клиники прочь какие-то вороватые личности!
Собственно, это опасение возникло у меня, еще когда я прочитала объявление. Именно поэтому перед уходом в оперблок я не только спрятала свой собственный мобильник в укромное местечко – в уголок пододеяльника, но и выключила аппарат, чтобы неожиданный звонок не выдал его местоположение.
Разумеется, мне очень захотелось проверить, на месте ли мой дорогой телефончик, но я не рисковала затевать такую серьезную поисковую экспедицию. Обшарить вслепую четыре угла просторного пододеяльника – задача, сопоставимая с той, которую (тоже чудом) однажды решил Колумб!
Ада же, охлопав тумбочку и попутно свалив с нее на пол еще какие-то мелкие предметы, переворошила содержимое своей сумки и даже выволокла из угла на середину комнаты большой чемодан, чтобы поискать пропажу в нем.
Я встревоженно прислушивалась к производимым ею звукам и сдерживала нарастающее беспокойство единственно доступными мне простыми способами – старалась ровно дышать и размеренно двигать челюстями.
Мой бутербродик с маслом изрядно зачерствел, но я дико проголодалась и честно собиралась сгрызть его до последней крошки.
В двадцать два десять – дежурная медсестра Трофимова машинально взглянула на часы – зазвонил телефон.
– Стационар, – сняв трубку, коротко отозвалась Аленушка.
– Это стационар? – словно не услышав ее, заволновался странно придушенный голос в трубке. – А можно дежурную?
– Дежурная, – представилась Аленушка.
– Это дежурная? А вы где?
– На посту, – Аленушка была ангельски терпелива.
В прошлом месяце одну из ее коллег уволили по жалобе пациентки, которая не дождалась ответа ночной дежурной.
Удивляться этому не следовало: пациентка – богатая взбалмошная дама – пренебрегла кнопкой вызова над кроватью и широким жестом позвонила дежурной со своего мобильного телефона с израильской сим-картой. Определитель в телефонном аппарате на посту честно выдал затейливую комбинацию цифр, и дежурная медсестра по душевной простоте не опознала в ней телефонный номер. Простушку уволили, а главврач специальным приказом повелел персоналу в обязательном порядке принимать все возможные вызовы, даже если они поступят в виде морзянки, звуков там-тама или сигнального крика совой.
– А пост где?
Аленушка стиснула зубы и энергично поморгала, развеивая ресницами возникший перед ее мысленным взором образ очень старой грымзы, богатой деньгами, скудной разумом и остро нуждающейся в лечении не столько глазных болезней, сколько склероза с маразмом.
– А пост в стационаре!
– А дежурную можно?
Увлекательная беседа зациклилась.
– Можно, – после короткой паузы, в которую идеально вписалось беззвучное ругательство, сладким голосом сказала Аленушка. – Вам все можно! Скажите, кто вы и в какой именно помощи нуждаетесь?
Трубка издевательски загудела.
Лизавету подвело тщеславие.
До второй палаты бежать было всего ничего, секунд пятнадцать, но уже в коридоре барышня сообразила, что на финише предстанет перед кавалером не в лучшем виде. Нет, к обтягивающему стройную девичью фигурку темному трико никаких претензий быть не могло! А вот страшненькую грязевую маску с лица имело смысл удалить до приветственного поцелуя.
Машка обещала, что займет дежурную медсестру телефонным разговором как минимум на минуту, и Лиза решилась.
В паре метров от обычного – без персональных удобств – «второго номера» она тихой тенью скользнула в небольшую прихожую соседней палаты повышенной комфортности. В люксовой «тройке», это все знали, имелся не только санузел, но и душевая.
– Быстро умоюсь – и к Вадику, – решила Лиза.
В прихожей было три двери, и все – без опознавательных знаков. Это Лиза успела увидеть еще до того, как закрыла за собой дверь из тамбура в коридор, потому что потом стало темным-темно: даже щели под дверьми не светились.
Лиза наугад толкнула правую дверь, заглянула в помещение и остолбенела. Девичье сердце, и без того уже встревоженное предвкушением тайного свидания и марш-броском по коридору, забилось часто и гулко. По вспотевшей спине, ловко перепрыгивая кружевную резинку парадного бюстгальтера, с топотом побежали табуны диких и необузданных мурашек.
В темноте, которую не мог рассеять пробивающийся в щель между полотнищами тяжелых штор жиденький лунный свет, раздавался размеренный хруст. В сочетании с аппетитным чавканьем он производил в высшей степени неприятное впечатление.
Лиза окаменела. Не хотелось в это верить… Но было очень похоже, что в черной-черной палате трапезничает легендарный больничный Вампир!
«Но разве вампиры грызут кости?! – сопротивляясь накатывающему ужасу, Лиза попыталась вспомнить, что ей совсем недавно рассказывали о вампирской манере питания Вадик с Антоном. – Они же вроде только кровь пьют?!»
В темноте коротко прожурчала некая жидкость – на слух не разберешь, может, и кровь!
– Что, к нам кто-то пришел? – пугающе булькнув невидимым питьем, благодушно спросил приятный женский голос – молодой и мелодичный, какой и положено иметь злому бессмертному существу.
«Черная Вампирша?!» – подумала нетрезвая и потому не вполне адекватная Лиза.
– Где? – отозвался другой женский голос. – О! Наконец-то нашла!
В черной-черной палате низко, на уровне колена, возникло призрачное голубое свечение, и Лиза увидела черную-черную фигуру, склонившуюся над черным-черным предметом, до жути напоминающим коротковатый, но просторный гроб.
– Я слышала, как скрипнула дверь, – сообщила Первая Вампирша, прекратив глотать и чавкать. – Кажется, у нас гости?
– Незваные гости?
Вторая Вампирша обернулась.
Увидев жутчайшую багрово-синюю морду, обрамляющие ее патлы и бело-голубые оскаленные зубы, бедная Лиза тихо всхлипнула и упала в обморок.
– Ада! Ты снова что-то уронила? – спросила я, втайне досадуя на поразительную неловкость соседки.
Котлета, кусок хлеба с маслом, вилка – чего только не валялось уже на нашем полу! Плюс к тому распахнутый чемодан и куча шмоток, выброшенных из него Адой в процессе поиска мобильника.
– Это не я! – возразила соседка.
Голос у нее был растерянный и удивленный.
– Он сам упал!
Я секунду подумала. Все кексы и йогурты мы уже съели… Кажется, в нашем меню не осталось ничего такого, к чему подошло бы местоимение «он»?
– Он? – повторила я. – А кто – он?
– А где он? – по-своему построила вопрос соседка. – Черт, я ничего не вижу! Мне показалось, что тут был какой-то черный человек…
– Вампир, что ли? – хмыкнула я, намекая на всем известную больничную страшилку.
– Может, негр? – подумав, неуверенно предположила соседка. – В этой клинике проходят практику студенты мединстута, а среди них немало иностранцев! Может быть, кому-то из практикантов поручили время от времени нас проведывать? Какому-то бедному африканскому студенту?
– Тогда это была на редкость стремительная проверка, – заметила я.
– Ну, а зачем молодому парню на нас с тобой, таких страшно красивых, засматриваться? Он заглянул, увидел, что у нас тут все в порядке, и сразу ушел.
– Он с одного взгляда увидел, что у нас тут все в порядке? – усомнилась я.
В мое собственное представление о порядке плохо вписывались разбросанные по полу продукты питания.
– Наверное, он очень зоркий, – сказала подслеповатая Ада и завистливо вздохнула. – Африканцы – они же охотники.
– Одной стрелой бьют бегемота в глаз, – пробормотала я.
Боевой ветеран Степан Иванович Евлагин спланировал свою тайную вылазку в курилку как военную операцию.
Стратегически невыгодное расположение восьмой палаты в самом тупике протяженного коридора диктовало необходимость в первую очередь обеспечить безопасный проход на лестницу или к лифту. Для этого нужно было выманить из опорного пункта на входе дежурную медсестричку – симпатичную, молоденькую и наверняка огорчительно зоркую, хотя бы благодаря очкам, которые придавали ей очень строгий вид.
– А и мы тоже не лыком шиты, не соплями клеены! – подбодрил себя Степан Иванович и выдвинулся из палаты на тропу персональной войны.
Неторопливо, нисколько не таясь и чуть ли не насвистывая, он шествовал по коридору в направлении поста дежурной, чтобы попросить у нее таблетки от бессонницы и, получив отказ, повернуть обратно. В том, что бдительная медсестрица Аленушка выглянет на звук шагов, Степан Иванович не сомневался, но также был уверен, что милая девушка не станет провожать долгим взглядом удаляющегося старика. А хитрый старик вовсе не собирался удаляться в свою восьмую палату! Он запланировал короткий партизанский налет на третью, удобную для его целей во всех отношениях.
Во-первых, именно в третьей лежали две только что прооперированные дамочки, которым в любой момент могла понадобиться экстренная помощь дежурной медсестры. Во-вторых, эти самые дамочки почти наверняка спали – общий наркоз вещь серьезная, после него еще объятия Морфея бывают продолжительнее и крепче, чем обычно. А в-третьих, при третьей палате было где спрятаться – в санузле, например, или в душевой.
Евлагинский план был гениален и прост. Бесшумно проникнуть в палату номер три, придавить кнопку вызова дежурной над ближайшей кроватью и сразу же отступить в клозет. Затем пропустить мимо себя подоспевшую дежурную и, пока она будет разбираться, кто и зачем ее вызвал, без помех уйти в отрыв на лестницу.
Стратегу повезло: зоркая медсестричка его даже не заметила! Степан Иванович еще на дальнем подступе услышал, что Аленушка разговаривает по телефону, и скорректировал свой суперплан, нырнув в прихожую люксовой «тройки» сходу, без предварительного общения с дежурной.
В «троечку» Евлагин заглядывал еще днем, так что знал, что ближайшая кнопка вызова медсестры находится на стене слева, в двух шагах от порога, на высоте примерно полутора метров от пола.
Дверь открылась с легким скрипом, но в помещении было темно – очевидно, прооперированные дамочки мирно спали, и вторжение Степана Ивановича их не потревожило. Два тихих шага к заветной кнопке Евлагин сделал без помех, и вот тут коварный бог войны от него решительно отвернулся.
Сам того не заметив, Степан Иванович впотьмах наступил на жирную больничную котлету. Котлета, словно протестуя против такого неправильного ее использования, недовольно чвакнула. Евлагин поскользнулся, запнулся о невидимое в потемках тело в черном, упал, неудачно ударился головой о твердое и потерял сознание.
– А это что было?! – уже раздражаясь, спросила я. – Еще одна блиц-проверка? Я ясно слышала скрип двери!
Менее ясно я слышала звук падения, о чем не стала говорить, чтобы не нервировать лишний раз безрукую растеряху-соседку. Черт ее знает, что она опять уронила!
– Ах, я не знаю! – беспомощно и тоже взвинченно откликнулась Ада. – Я тоже что-то такое слышала, но не успела посмотреть! Давай позовем медсестру?
– Лучше санитарку с ведром и шваброй, – подумала я вслух и сказала, как Карлсон: – Давай, жми на кнопку!
Не надо недооценивать средний медицинский персонал!
«Мы тоже не лыком шиты!» – подобно боевому ветерану Евлагину, могла сказать о себе медсестрица Аленушка.
«Пентиум» на посту стоял не зря, данные из карточек пациентов в электронную базу переносились исправно, и извлечь из машинной памяти кое-какую информацию компьютерно образованной медсестричке не составило большого труда. Набор из одиннадцати цифр, зафиксированный, но не опознанный телефонным определителем, оказался номером мобильного аппарата юной пациентки Марии Тарасовой.
– Ой, Машенька-растеряшенька! – злорадно усмехнулась медсестрица Аленушка, живо смекнув, с какой целью ей анонимно звонила предприимчивая умница из пятой палаты.
Вообще-то – в свободное от работы время – медсестра Трофимова живо сочувствовала юным, девственным сердцам, обуреваемым условно благотворными порывами любви. Однако служебный долг однозначно велел ей «держать и не пущать», а тут еще сказало свое веское слово оскорбленное самолюбие.
– Обхитрить меня решили, малолетки? – насмешливо спросила Аленушка виновато помалкивающий телефон. – А вот фигушки вам, не выйдет!
Помахивая рукой, пальцы которой сами собой свернулись в ту самую фигушку, очень строгая дежурная медсестра Трофимова четким шагом кремлевского гвардейца проследовала в палату номер пять и там решительно помешала едва начавшемуся тет-а-тету пациентки Тарасовой и пациента Петрова.
Вторую предприимчивую деву она ожидала найти за аналогичным занятием в палате номер два, однако там обнаружился лишь одинокий скучающий юноша.
– А Лизавета где? – без церемоний спросила его Аленушка.
– Хотел бы я знать! – сердито покраснев, буркнул Вадик.
– Раз, два, три, четыре, пять – я иду искать! – со вздохом пробурчала дежурная.
Красная сигнальная лампочка на посту моргала напрасно: медсестрица Аленушка на месте отсутствовала, откликнуться на призыв было некому.
Упитанный мужчина в олимпийском спортивном костюме прятался в темном углу лестничной клетки, пока дежурная медсестра не отлучилась со своего поста в стационаре. Тогда «олимпиец» вошел в отделение и уверенно и бесшумно двинулся вглубь коридора.
Путь его был недолгим и завершился проникновением в палату, которая этой ночью могла претендовать на звание наиболее посещаемого помещения всего стационарного отделения. Дверь палаты номер три послушно открылась, пропустив внутрь еще одного незваного гостя, и снова закрылась.
Спустя несколько секунд из помещения донесся короткий возглас – невнятный по смыслу, но явно горестный по настроению. Так могла бы вскрикнуть нежная тургеневская барышня, увидев на подоле своего кипенно-белого кисейного платья гадкого паука. Затем послышался приглушенный звук удара, каким непременно отреагировал бы на гадкого паука примерный кавалер нежной тургеневской барышни. И, наконец, после короткой паузы раздался женский голос, взмолившийся:
– Господи, на все воля твоя! Дозволь же мне прозреть хоть на минуточку!!!
Именно в этот момент с дверью самой популярной палаты стационара поравнялась медсестричка Аленушка, блуждающая в поисках пропавшей из своей комнаты Лизаветы.
Не раздумывая, она толкнула дверь, с успокаивающим воркованием: «Прозреете, девочки, все прозреете, не сомневайтесь!» – шагнула в палату, где тускло светила одинокая лампочка над кроватью, и застыла на одной ножке, как памятник девочке, прыгающей в классики.
Места, чтобы поставить вторую ногу, у порога не было.
Зато там имелись:
а) распростертое неподвижное тело в байковой пижаме;
б) распростертое неподвижное тело в спортивном костюме;
в) распростертое неподвижное тело в черном трико;
г) коленопреклоненное, но тоже неподвижное тело в ночной сорочке из розовой фланели;
и д) оцепеневшее в нелепой позе с молитвенно склеенными ладошками и запрокинутым к потолку лицом тело в шортах и майке, единственное из присутствующих, расположившееся на стуле за столом.
В промежутках между телами и предметами мебели пол палаты неравномерно покрывали тряпки, объедки и столовые приборы.
– О господи! – позаимствовав чью-то реплику, воскликнула впечатленная увиденным дежурная медсестра.
– Кто здесь?! – переместив слепой взгляд с неотзывчивого потолка на дверной проем, бешено рявкнула особа в шортах.
– Да кого здесь только нет! – нервно хихикнув, машинально откликнулась медсестрица Аленушка.
По зажатой в желтых пальцах пачке «Примы» она уверенно опознала заслуженного курильщика Евлагина, но не узнала пропавшую Лизавету в образе стройной негритянки в трико. Зато броская олимпийская форма третьего тела моментально напомнила ей предупреждение мудрой Крысы Ларисы:
– Никак, тот самый маньяк?!
– Где?! – в один голос спросили нележачие дамочки.
– В чемодане, – не скрывая удивления, ответила дежурная.
– Чемоданный маньяк? Это редкий вид! – съязвила незрячая и оттого особенно сердитая особа в шортах.
– А что он там делает? – оскорбилась подслеповатая особа в ночнушке. – В моем чемодане?!
– Он там…
Сестрица Аленушка подошла поближе, присмотрелась, охнула и распрямилась, как струна:
– Похоже, он умер!
Было ясно, что замять такое ЧП администрации клиники не удастся, так что я нисколько не удивилась утреннему визиту в нашу палату небольшой полуофициальной делегации из трех лиц, разглядеть которые я пока еще толком не могла.
Считать делегацию вполне официальной мешали медицинские халаты, которые визитеры небрежно набросили на плечи. Что там у них, под халатами, я не видела, но по походке и выправке гостей догадалась, что в повседневной жизни носить просторные легкие одеяния пастельных тонов им не свойственно.
«Точно, это не медики и не педики!» – согласился со мной внутренний голос.
– И не ангелы, – уверенно подумала я, хотя белые халатные полы и колыхались, как крылья.
– Здравствуйте, Елена Ивановна! – без спросу придвинув к моей кровати стул и без приглашения опустившись на него, приветствовал меня один из посетителей. – Меня зовут Николай Васильевич.
Второй визитер присел в некотором отдалении – у стола, а третий остался стоять у стены, нервно переминаясь с ноги на ногу. Я присмотрелась: халат на этом третьем был аккуратно застегнут. Значит, медик.
– Елена, доброе утро, я Олег Иванович, главный врач, – отреагировал он на мой пристальный взгляд. – А это товарищи из…
– А это оттуда, откуда надо, товарищи, – невозмутимо перебил его Николай Васильевич. – Вы, Елена Ивановна, не возражаете, если мы с вами немного побеседуем?
– С удовольствием! – искренне сказала я.
До появления гостей я не знала, чем себя занять.
Соседку мою уже выписали, и вариант «поболтать-посплетничать» отвалился. Зрение мое восстановилось пока крайне незначительно, так что ни читать, ни смотреть телевизор я не могла. А слушать по больничному радио музыкальную классику (сегодня это был «Эгмонт» Бетховена) мне уже чертовски надоело. Честно говоря, в последние полчаса я развлекала себя мыслями о том, что неплохо было бы выяснить, где находится больничная радиорубка, чтобы наведаться к местному диджею с новыми дисками. Лучше всего – автоматными.
– Побеседовать – это я всегда готова! – горячо заверила я гостей. – И не ограничивайте себя во времени, до пятницы я совершенно свободна!
Тут визитер, присевший у стола, подозрительно хмыкнул.
