Елена Левашова
Только вернись
Глава 1.
Каролина.
Его горячая ладонь смыкается на моем запястье. Глеб оборачивается. Бросает на меня короткий взгляд и шепчет хриплым шепотом:
– Идем, Кара… Сюда…
Просторный мраморный коридор вмиг становится тесным. В глазах темнеет, мышцы наполняются предательской слабостью, а кожа… Она печет там, где он меня касается. Судорожно вдыхаю горячий вязкий воздух, но это не помогает – грудь щемит от досады… Я проиграла… Наступила на горло своим наполеоновским планам и растеклась патокой в его руках…
– Кара… Погоди, сейчас найду ключи, – он отпускает мою ладонь и нетерпеливо шарит в кармане.
Отпирает дверь кабинета и освобождает проход. Обнимаю себя за плечи и медленно вхожу, окунаясь в объятия ночи. На первом этаже гремит музыка, а в окна врываются звуки празднества – пьяные голоса, визги, шаги и звон бокалов… Им не до нас. Стекла дребезжат и поблескивают от всполохов салюта.
Закрываю глаза, когда руки Глеба опускаются на мои плечи. Он порывисто спускает тоненькие лямки платья с моих плеч и касается шеи губами.
– Сдохну, если не получу тебя… Каролина… – его дыхание опаляет кожу, пробуждая колкие болезненные мурашки. Они поднимают голову и зло впиваются, кажется, добираясь до самого сердца. Словно издеваются надо мной…
– Глеб, я…
– Потом…
Он накрывает мои губы своими и легко подталкивает к широкому лаковому столу. Его наглый язык исследует мой рот, а дрожащие в нетерпении пальцы накрывают чашки лифчика. Стону ему в рот и зарываюсь пальцами в густые волосы. Не могу больше сопротивляться, не могу… Подаюсь вперед, чувствуя, как горит его тело и стучит сердце… Срываю его пиджак и дергаю петлю галстука. Глеб на миг отрывается от меня и остервенело расстёгивает пуговицы сорочки, бросает ее на пол, открывая взору широкие плечи и крепкую мускулистую грудь.
– Хочу тебя, Кара… Все нервы ты мне вытрепала, – сипит он, дергая застежку бюстгальтера. Я вскидываю ладони, пытаясь его удержать, но Глеб рывком отбрасывает белье в сторону, выпуская на свободу тяжелые налитые груди.
– Какая ты… У меня от тебя едет крыша, блять…
Он целует мои плечи, ласкает шею, оставляя на коже влажные дорожки, а потом сминает груди в ладонях, захватывая соски в рот. Посасывает их, перекатывая на языке, как спелые ягоды.
Во рту пересыхает от возбуждения и страха. Перед глазами мелькают разноцветные круги, когда я бессильно опускаюсь на гладкую поверхность стола. Задеваю рукой стаканчики для ручек и рычаг настольной лампы… Черт… Только не это… Теперь он меня узнает… Тянусь рукой, чтобы поскорее выключить проклятый светильник, но Глеб мягко меня останавливает. Урчит как кот и впивается взглядом в мое тело.
– Так лучше, Кара… Хочу тебя видеть. Хочу тебя…
Обхватываю его шею ладонями и припадаю к губам. Пью влажное дыхание, словно проваливаясь в прошлое, туда, где Глеб был наивным мальчишкой, а я простушкой с тоненькими косичками. Прошлое, что я похоронила… От него остались не воспоминания – тлеющий в груди черный пепел…
– Дай мне себя, – требовательно шепчет Глеб, стягивая с меня платье. Поддевает тонкое кружево трусиков и медленно их снимает.
– Ты создана для любви, Кара… Для ласк и поцелуев, ты… Охуенная.
– Глеб… – судорожно вздыхаю и тянусь к пряжке его ремня.
– Погоди, малыш, черт…
Он спускает брюки вместе с боксерами. Обхватывает мои бедра ладонями и со стоном притягивает к себе. Погружается в меня пальцами, а потом склоняется и накрывает лоно губами. Вздрагиваю от его неожиданной ласки и цепляюсь пальцами за края столешницы.
– Не бойся, детка… Ты такая вкусная… Сладкая, как мандаринка…
Мандаринка… Он ведь называл так меня… Вернее, не меня, а Леру, которой больше нет…
Встречаю его возбужденный, расфокусированный взгляд и хватаюсь за сильные предплечья. Не знаю, сколько проходит времени – целая вечность или всего минута? Я бессвязно стону и подкидываю бедра навстречу его умелому рту. Как я жила без него? И как теперь буду с ним? Как забуду о предательстве и прощу? Кажется, еще немного и я коснусь дна… Умру, взорвавшись на мелкие кусочки… И все утратит смысл – моя ненависть и желание отомстить, съедающая душу обида и… наша дочь.
Может, мне не стоит бояться этого… дна? Глеб жадно ласкает меня, подталкивая к самому краю. Еще шажок, движение навстречу и… Я отпускаю себя, словно срываясь в пропасть. Громко кричу от прострелившего тело наслаждения. Бьюсь в его руках и замираю, цепляясь за ускользающие волны блаженства. Лениво поднимаю голову, встречая странный, совершенно чужой взгляд.
Его губы блестят, а из глаз, напротив, улетучивается тепло, сменяясь мертвенным холодом.
– Что это такое? – Глеб отпускает мои бедра и тычет пальцем на тонкий, прорезающий голень шрам.
Черт… Я ведь боялась, что это случится… Сглатываю и поднимаюсь на предплечьях, пытаясь встать со стола.
– Лера, это ты? Ты никуда не уйдешь, пока не объяснишь мне, что это такое? – цедит он сквозь зубы.
– Это… Это в детстве. Я с качелей упала, я… – лепечу, прижимая к груди невесомый шелк платья.
– Ложь! Гнусная ложь! Ну-ка, развернись.
Без капли нежности он разворачивает меня и видит еще одно доказательство, что я Лера… Не Каролина, а простушка Лера, которой заплатила его мать. Впихнула в ладони мятые купюры и прогнала прочь, как приблудного котенка. На плече виднеется розовая родинка в виде капли…
– Как ты могла? – судорожно выдыхает он. – Ты же… Ты…
– А я и умерла, Глеб. В чем дело? Ты привел сюда не Леру, а меня – Каролину и…
– Хватит. Что тебе нужно? Зачем ты снова появилась? А я-то дурак, обхаживал тебя! Дрянь… Я же все понимаю, я…
– Ненавижу тебя, Вяземский! Слышишь? Я желаю тебе смерти! Я…
– Так ненавидишь, что легла под меня? Хороша твоя ненависть. Уходи, Лера… Убирайся, пока я не вызвал охрану.
Убирайся? Он сейчас серьезно? Стыдливо поднимаю взгляд, продолжая сидеть на холодном столе. Отчего-то он сейчас напоминает могильную плиту – такой же ледяной и тёмный. Клацаю зубами от обхватившего меня холода и судорожно одеваюсь. Лифчик, трусики, длинное шёлковое платье…
– Чё-е-рт…
Глеб остервенело натягивает нижнее белье и брюки. Поднимает с пола сорочку и пиджак. Набрасывает пиджак на плечи и торопливо выходит из кабинета, оставляя меня одну.
Вспомнили о том, что вы джентельмен, Глеб Андреевич? Спасибо, что не вышвырнули голую на улицу! Ноги дрожат от пережитых эмоций, в горле саднит от застывших, спящих до поры рыданий… Погоди, Кара… Держись. Ты выплачешь свои слёзы позже. А сейчас надо торопиться домой, к дочери, о которой он не знает…
Хотя уже знает, наверное… Закрываю глаза, представляя нахмуренного Вяземского. Наверняка сейчас он звонит своей шавке Брыкалову и просит узнать обо мне все, что можно.
Надеваю туфли, выключаю дурацкую лампу и спешно покидаю кабинет Глеба. Ничего у меня не вышло… Раздавить его, заставить страдать и молить о прощении – я и не того хотела, а что получила взамен?
«Так ненавидишь, что легла под меня?», – в память врезаются его обидные слова… Так и есть – я все провалила. Теперь мне остается бежать от него подальше…
От него и его проклятой семьи. Если отец Глеба узнает, что я осталась жива – убьет. Не станет терпеть возле себя бомбу замедленного действия – ту, что знает его грязную тайну… И ту, от которой им так и не удалось избавиться…
Зябко потираю плечи и торопливо иду к своей машине. Воздух трещит от звуков праздника – смеха, голосов, звона бокалов, залпов салюта… Глеб Андреевич не пожалел средств на торжество в честь объединения наших компаний. Только никакого объединения не случилось – мой юрист подделал документы. Но Вяземский узнал бы об этом завтра, если не мой поступок… А послезавтра бы к нему пришли люди в масках. Опечатали офис и вытрясли всю документацию… Все это случилось бы, если не я…
Открываю машину и торопливо сажусь за руль. Я не пила за ужином, заменяя шампанское лимонадом. Запускаю двигатель и выезжаю с парковки, озираясь по сторонам. Ничего подозрительного нет… Тогда почему сердце тревожно сжимается? Судорожно вынимаю айфон из лежащей на переднем сидении сумочки и звоню няне. Надо собирать вещи и уезжать отсюда. Куда угодно – в Москву, Питер или за границу!
– Ольга Павловна, я буду дома через двадцать минут. И… Нам надо будет уехать. Соберите Милане вещи на первое время и… Я поднимусь, чтобы переодеться. А потом мы уедем.
– Хорошо, Каролина Дмитриевна, ждем вас. Я тогда Милочку не буду укладывать.
– Д-да… Еду, – отвечаю, придав голосу твердость.
Сердце щемит от предчувствия чего-то ужасного, а глаза застилают слезы… Сколько же времени я их носила в себе… Целую вечность… Я ведь даже поговорить с Глебом не успела… Его родители сделали все, чтобы меня не стало. Прямо в тот же день, когда я услышала проклятое признание его отца. Он просто не мог допустить, чтобы я осталась жива. Слишком многое стояло на кону.
Дрожащими пальцами сжимаю руль и съезжаю с трассы в переулок. Еще немного, и я увижу дочурку. Обниму ее и зароюсь в мягкие пшеничные волосики. И никому не позволю ей навредить. Скорее всего, никто не поверит Глебу. Точно, не поверят! Ну какая я Лера? У меня другое лицо – скроенное после аварии талантливым пластическим хирургом, другое имя. Андрей Максимович Вяземский слишком умен, чтобы верить в такую чушь… Лера умерла – именно так ему и сообщили те, кто аварию подстроил…
Проезжаю два квартала и паркуюсь возле подъезда новой элитной многоэтажки. Валерия Веснина не может жить в такой. Она была глупенькой простушкой, случайно подслушавшей разговор, не предназначенный для нее. А здесь живет Каролина Чацкая – роскошная брюнетка, владелица собственного инвестиционного фонда, светская львица и объект фантазий многих мужчин.
Немного успокоившись, выхожу из машины и поднимаюсь по ступенькам крыльца в подъезд. Здороваюсь с консьержкой и окунаюсь в грубоватые объятия лифта. Сердце гремит, как двигатель, когда я замечаю, что дверь в квартиру открыта… Сглатываю и тянусь дрожащей ладонью к металлической ручке…
– Ольга… Павловна… Милана…
В прихожей разгром: повсюду валяются вещи, игрушки, перевернутые стулья. Но больше всего меня пугает не беспорядок, а звенящая, вязкая как болото тишина.
Он забрал моего ребенка… Вяземский меня опередил.
– Ми… Милана, девочка моя, как же так? – не в силах справиться с чувствами, оседаю на пол. Меня трясет. Выворачивает наизнанку от непролитых слез и поднявшей голову боли… Он. Меня. Опередил.
Как же я ненавижу Вяземского… Проклинаю тот день, когда мы познакомились…
Мне бы успокоиться и что-то сделать, но я даже встать не могу. Сижу, прислонившись к холодной стене и вою, как зверь. Вытираю горькие, похожие на яд слезы, и шарю в сумочке. Помада, зеркальце, расческа – все высыпается от хаотичных движений пальцев. Где же телефон? Шорохи разрывают тишину опустевшей квартиры, царапают воздух и, кажется, мою душу… Вяземскому удалось меня растоптать.
Прищуриваюсь, чтобы разглядеть экран и, наконец, что-то предпринять. Давай же, Кара, нажми всего две циферки – ноль два… Или сто двенадцать… По спине прокатывается дрожь, когда я слышу шаги в подъезде. Дверь с треском распахивается, открывая взгляду Глеба…
– Где… Где моя дочь? – хриплю бессвязно, меряя взглядом его высокую фигуру.
– Откуда я знаю, Кара? Что, черт возьми, здесь происходит?
Он склоняется надо мной, согревая теплом и обдавая своим ароматом – дорогого табака, лемонграсса, пряных специй и чего-то другого, такого же приятного… Сжимает мои ледяные плечи и пытается поднять.
– Ты можешь мне помочь? Кара, ты можешь идти?
– Н-нет… Мне… Меня тошнит, мне плохо… Это ты ее забрал, да? Ты отнял у меня дочь?
– Я приехал поговорить. И… У тебя есть дочь?
Глава 2.
Каролина.
– Вяземский, верни мою дочь… Прошу тебя, – силуэт Глеба размывается от предательских, струящихся по лицу слез. – Ты хочешь так меня наказать, да? Считай, что наказал… Я раздавлена, уничтожена, я… Проси что хочешь, только верни…
– Я не знал о твоей дочери, Лера.
– Каролина! У меня теперь другое имя, а Лера… Она умерла… Шесть лет назад Лера попала в аварию и не выжила, а я… Я теперь другой человек, Вяземский, я…
– Вставай, Кара, – приказывает он мне. – Что толку впадать в ностальгию? Если ребенок пропал, надо что-то делать!
Вяземский протягивает мне руку и помогает подняться с пола – грубовато и спешно, словно я мешок с картошкой. Кажется, в его глазах мелькает что-то напоминающее брезгливость… Дрожащими руками расправляю складки на платье и оглядываюсь по сторонам: все те же перевернутые стулья, разбросанные вещи, игрушки Миланы на полу… Картинка намертво впивается в сознание, заставляя, наконец, осознать происшедшее – у меня похитили дочь… Кто-то украл моего ребенка. И это не Глеб…
– С кем ты связалась, Кара? – грозно произносит Глеб, возвышаясь надо мной. – Вспоминай, кто мог желать тебе вреда? И прекрати уже выть, раздражает.
Глеб прохаживается по моей разгромленной квартире, внимательно все осматривая. Неторопливо ступает из комнаты в комнату, включает и выключает свет, заглядывает в окна.
– Я думала это ты, Глеб, – блею я. – Так ненавидеть меня больше никто не может.
Вяземский оборачивается, словно вздрогнув от моих слов. Больно, да? Попала в точку или задела за живое? Сковырнула струп со старой гнойной раны? Мерзкой и зловонной? Или ты думал, что все забудешь, милый? Сунешь мне подачку и заживешь спокойно со своей женой Анечкой? Где, кстати, она? Конечно, я молчу, пряча мысли за панцирем благоразумия. Надо понимать, Вяземский единственный, кто может мне помочь. Придется терпеть и соглашаться на его условия, ведь так?
– Ты звонила няне или… С кем оставался ребенок, пока ты…
– Телефон няни недоступен. Сейчас я в полицию позвоню. Пусть осмотрят квартиру, снимут отпечатки пальцев и…
– Не вздумай, Кара! Разве ты не понимаешь, что навредишь себе этим? К нам и так приковано внимание всего города. Или ты хочешь, чтобы папарацци узнали, кто ты на самом деле? Следственный комитет будет копать и спрашивать о прошлом. Твоих врагах и…
– Мой враг только ты, Вяземский! Ты и твои родители! – выкрикиваю пылко.
– И в чем я провинился, Лера? В том, что предпочел тебе порядочную девушку из профессорской семьи? Ну извини, бывает! Я не из тех, кто прощает измену. Благодари бога, что я не начистил рыло твоему Харину, а просто… А просто отпустил вас на суд божий.
– Что?! Ты верно бредишь, Глеб? Какой Харин, о чем ты вообще…
Замолкаю, словно меня ударила молния… Так вот, что думает обо мне Вяземский… А я все эти годы гадала над причиной, по какой от меня избавились.
Зажмуриваюсь, словно проваливаясь в прошлое. Окунаюсь в колодец воспоминаний, заново переживая боль.
Под ногами шуршит гравий, когда я легко ступаю по дорожке. Заглядываю в маленький уютный пруд, любуясь японскими карпами, срываю веточку цветущего шиповника и иду дальше, услышав знакомые голоса из сада. Я специально не предупредила о визите – задумала сделать Нине Ильиничне сюрприз. Так и вижу ее распахнутые добрые глаза, устремленные на меня. И как наяву слышу голос:
«– Лерочка, ну зачем ты меня так пугаешь? Могла же ведь позвонить?». А потом она меня, конечно, обнимет и предложит чаю с печеньем. Обожаю печенье, что выпекает повар Вяземских. Дорожка сужается, открывая взору просторную каменную беседку. За столом сидят двое – Нина Ильнична и Глеб… Любимый мой, он тоже дома? Тогда почему не ответил на мой звонок? А в сообщении написал, что будет занят до вечера? Странно… Раскрываю губы, чтобы выпалить: «Сюрпри-и-из», но из горла вылетает лишь хриплый вздох… Я же словно врастаю в землю, сраженная жестокими словами Нины Ильиничны – они летят по воздуху, как невидимые иглы и вонзаются прямиком в сердце:
– Сынок, не нужна тебе эта провинциалка. Зачем портить себе репутацию и карьеру? Тебе нужно жениться на Ане Фоминой. А этой… Купи ей шмотки нормальные или сумку дорогую и… скатертью дорожка.
Кладу ладони на живот и глубоко дышу, усмиряя сердцебиение. И это говорит его мама? Милая женщина, охотно принимающая меня в доме? Точно обо мне? Может, я ослышалась? Пульс ревет в ушах, но я отчетливо слышу ответ «сыночка» – моего любимого Глеба:
– Ты права, мам. Лера весёлая, классная, но… Жена мне нужна такая, как Аня. Пригласи ее семью завтра на ужин. Я сделаю Ане предложение.
Закрываю рот ладонями, с трудом сдерживая крик… Судорожно сжимаю пальцы в кулаки, чувствуя, как шипы впиваются в нежную кожу, а белые лепестки шиповника становятся багрово-красными… Разворачиваюсь и на ватных ногах бреду к калитке. Мне бы вернуться и потребовать объяснений, но я не могу… Нет сил даже идти… Ноги волочатся по земле, а из груди вылетают бессвязные звуки. Металл холодит кожу, когда окровавленная ладонь сжимается вокруг ручки калитки. Толкаю дверь и оказываюсь на улице…
– А ты не думала позвонить Харину, Кара? Он отец твоей дочери, мало ли какие у него методы воздействия на тебя? Может, ты запрещаешь ему общаться с ней?
Молчи, Кара, не признавайся… Если Вяземский узнает, что Милана его дочь, он заберет ребенка.
– Я звонила, он не забирал Милану, – вру я. – Глеб, что ты предлагаешь делать?
– Собирай вещи. Ты едешь ко мне, – хрипловато произносит он. Воздух колышется от его твердого безэмоционального голоса. Нагревается и словно потрескивает от напряжения, исходящего от Глеба волнами… Хочется поежится или обнять себя за плечи… С ним невозможно по-другому, только так…
– У меня есть дом, ты же видишь. Я приберусь и переоденусь, а потом…
– У тебя пять минут, Кара. Я помогу тебе найти ребенка.
– Неужели бесплатно, Вяземский? Или заставишь меня отдать долю в фирме?
– Обсудим условия у меня дома, – Глеб наклоняется к моему лицу, обдавая висок горячим дыханием. – Жду тебя в машине. И не вздумай глупить.
– Сколько у меня есть времени? – зябко потирая плечи, произношу я.
Не так я себе это представляла… Думала, размажу Вяземского, как мошку на ветровом стекле, заставлю страдать и хвататься за ускользающие возможности сохранить бизнес. Долгими ночами как наяву видела его перекошенное от гнева и бессилия лицо, а теперь стою посередине прихожей, потираю дрожащие плечи и глотаю слезы.
Жалкая, уничтоженная чьим-то вероломным вмешательством в мой план, ссутуленная…
– Пять минут, Кара… Пять минут и ни минутой больше. Я пришлю Брыкалова помочь тебе с сумками, – Глеб проходит мимо меня, как бы случайно задевая плечом.
– А мне нужно брать много вещей, Глеб? Я завтра же уеду домой и…
– Каролина… Дмитриевна, вероятно, вы не поняли с первого раза? – Глеб резко разворачивается и вскидывает ладонь. Сжимает пальцы на моем подбородке и прищуривается, словно пытаясь просверлить во мне дыру взглядом. – Теперь я командую парадом, Кара. Забудь о своих планах и фантазиях в отношении меня, поняла? Думаешь, я не знаю, что ты планировала? Не думай, что моя доброта безгранична. Я могу уничтожить тебя за одну минуту, Кара. Сделать пару звонков и… Ты лишишься всего, не только дочери. Всего-о-о… – Глеб наклоняется и шепчет мне в ухо. – Мои помощники уже собирают на тебя компромат. Один звонок и… Ты будешь сидеть за мошенничество и присвоение чужих документов. Советую поторопиться. Жду внизу.
Вяземский уходит, оставляя меня наедине с плотной, как пыльное облако тишиной. Он прав – у меня нет больше выхода… Никто не знает, кто такая Валерия Веснина, а вот Каролина Чацкая… Откуда Глеб узнал, что я присвоила чужое имя? И чужую судьбу… Я долгие годы ходила по краю обрыва, играла с судьбой, не ожидая возмездия… Оно, похоже, наступило…
На автомате переодеваюсь и бросаю в дорожную сумку одежду и нижнее белье. Собираю флакончики в косметичку, упаковываю несколько строгих костюмов в футляр. Вяземский не оставил времени, чтобы убрать квартиру. Переступаю через валяющиеся игрушки и выхожу из квартиры.
Толкаю дверь подъезда, чуть не столкнувшись нос к носу с Брыкаловым. Он молча кивает и забирает сумку из моих рук. Распахивает заднюю пассажирскую дверь, приглашая сесть.
Я помню, как пахнет в машине Вяземского… Кажется, все, что касается его, пахнет сексом… Даже воздухи в салоне… Вжимаюсь в мягкое кожаное сидение и тянусь в сумочку за телефоном. Мне ведь должны позвонить? Похитители всегда так делают, я точно знаю!
– Он не станет делать это сейчас, – произносит Глеб, будто угадывая мои мысли. – Он хочет заставить тебя страдать. И, поверь, Кара, ему ничего не нужно… У него и так все есть.
– Может, объяснишь, Вяземский? – взрываюсь я. – Какого черта ты говоришь? Ты его знаешь, да?
– Нет, поверь. Но его знаешь ты… Ты кому-то перешла дорогу, Кара. Кстати, если няню похитили, жди визита ее родственников. Ты знаешь ее адрес?
– Да, – сжимая айфон в руке, отвечаю я.
– Завтра съездим, попробуем уговорить их не писать заявления.
– Ты и няню будешь искать? Когда ты заделался Робин Гудом, Вяземский? – с ноткой раздражения в голосе произношу я.
– Кара, у меня есть меркантильный интерес, – ухмыляется он, лениво обернувшись. – Поговорим дома.
Я готова все ему отдать… Пусть подавится своими деньгами, только они и играли для него роль. С трудом сдерживаю эмоции и остаток пути пялюсь в окно, на поблескивающие в лунном свете верхушки сосен. Глеб живет за городом, в особняке из гладкого белого камня. Сколько раз он приглашал меня в гости, но я отказывалась… Всегда отказывалась… Отводила взгляд, боясь утонуть в темном омуте его глаз… Провалиться в него, как в пропасть…
– Приехали. Вот ты и у меня дома, Кара, – протяжно вздыхает Глеб. Помогает мне выбраться и забирает из рук Брыкалова сумку. – Проходи, есть разговор.
Разговор у него есть?! Даже если бы его не было, он есть у меня! Внутри все кипит от возмущения!
Ступаю вслед за Вяземским, погружаясь в атмосферу его жилища. Ступни согревает теплый пол, когда я сбрасываю в прихожей туфли. Ноздрей касается воздух… Его воздух – пахнущий лимоном и хвоей… Везде он нормальный, а тут… Кажется, я задыхаюсь или становлюсь управляемой им… Как наркоманка, зависящая от дозы…
– Глеб, я завтра оформлю необходимые документы. Ты говорил что-то про меркантильный интерес. Мне ничего не нужно, кроме дочери… Возможно, тебе не понять, но в мире есть другие чувства, кроме… – замираю посередине просторной гостиной. Здесь мало мебели – кожаный светло-серый диван, камин вдоль стены, стеклянный журнальный столик. Пустота… Такая же, как в душе у Вяземского.
– Кара, я помогу тебе отыскать дочь, – отрезает он. Расстегивает манжеты и закатывает рукава сорочки. – За это ты будешь меня благодарить. Долго и нежно. Когда я захочу. Неужели, ты наивно решила, что мне нужны твои деньги? – усмехается он. – У меня есть все. Все, что я пожелаю. Но сейчас я хочу тебя…
– Послушай, я правильно понимаю – ты хочешь провести со мной ночь или… Я буду твоей любовницей на постоянной основе?
Господи, ну и дура… Веду себя, как идиотка. С трудом выдавливаю слова, потому что подбородок дрожит. Я вся превращаюсь в дрожь… Обнимаю себя за плечи и смотрю на Вяземского, как побитая собачонка. Уверена, сейчас я, как никогда похожа на Леру…
– Я еще не решил. Возможно, я наиграюсь тобой через месяц. Может, раньше, – поджимая губы, отвечает Глеб. – Кара, я не собираюсь брать тебя сейчас. Душ на втором этаже, твоя комната тоже.
