Пятый сборник рассказов «Лилии полевые» в литературной серии «Из архива репрессированного священника Григория Пономарева (1914-1997 гг.)» подготовлен к изданию за период с 2016 по 2021 гг.
Шестого февраля 2016 года отошла ко Господу Ольга Григорьевна, дочь протоиерея Григория и матушки Нины Пономаревых, внучка святых новомучеников и исповедников Российских архимандрита Ардалиона (Пономарева) и протоиерея Сергия Увицкого. Царствие ей Небесное!
Архив своего отца, митрофорного протоиерея Григория Пономарева, Ольга Григорьевна передала в редакцию «Звонница» в 1998 году, после праведной кончины родителей.
В течение более двадцати лет редакторы курганского издательства «Звонница» работали с рукописями и ветхими машинописными текстами архива, стараясь сохранить и передать православному читателю духовное наследие отца Григория. На основе архива, рукописей и воспоминаний издан двухтомник «Исповедник веры протоиерей Григорий Александрович Пономарев (1914-1997 гг.). Жизнь. Поучения. Труды»
В настоящее время архив передан в Далматовский Свято-Успенский ставропигиальный мужской монастырь Шадринской епархии, в музей отца Григория и матушки Нины Пономаревых.
Духовные книги в годы репрессий священства в прошлом веке были запрещены богопротивными властями. Но отец Григорий, выезжая на учебные сессии в Духовную Академию северной столицы, привозил из Санкт-Петербурга в Курган тяжелые чемоданы с библиотечными книгами; он перепечатывал под копирку и переписывал вручную сотни и тысячи страниц свято-отеческих рассказов, повестей, притч, древнехристианских легенд и наставлений, сшивая их в самодельные книжицы. Эти тетрадки он дарил своим чадам, давая духовную пищу каждому по его потребе.
Далеко за пределами Курганской области прославил Господь имя отца Григория Пономарева – исповедника веры. В народе батюшку еще при земной его жизни почитали как чудотворца и молитвенника. Его ежедневным, неотступным правилом было – ранний подъем в четыре часа утра, молитвенное стояние с чтением нескольких акафистов и канонов, исполнение намеченного плана по переписыванию десятков страниц духовных текстов, сугубые молитвы по прошениям и запискам, Божественная литургия в храме; далее – требы, поучительные беседы с паствой, хлопоты по храму, хозяйственные заботы… Спать в доме батюшки ложились далеко заполночь.
Во всем помощницей и спутницей отцу Григорию была кроткая и смиренная матушка Нина Сергеевна, урожденная Увицкая. Отец Григорий и матушка Нина прожили вместе более 60 лет и почили во Господе в один день 25 октября 1997 года, явив своей мирной кончиной пример истинно христианской жизни. И отец Григорий, и матушка Нина воспитывались в семьях потомственных священников и с юности стали свидетелями жертвенного служения Богу своих родителей, новомучеников и исповедников, репрессированных в сталинские годы.
О благочестивой жизни отца Григория и матушки Нины написана книга «Во Имя Твое» (2003 год), в основу которой вошли рассказы Ольги Григорьевны Пономаревой о своих родителях и документы из семейного архива.
В 2006 году в издательстве «Звонница» вышел двухтомник «Исповедник веры протоиерей Григорий Пономарев (1914-1997 гг). Жизнь, поучения, труды» (О. Пономарева, Е. Кибирева), в которой были опубликованы новые главы, воспоминания духовных чад, дневник о. Григория и документы следственного дела № 16527 о репрессиях.
Начиная с 2005 года, редакция «Звонницы» подготовила к печати и издала четыре сборника «Лилии полевые…», состоящие из повестей, рассказов и духовных наставлений из архива отца Григория: «Лилии полевые» (2006 год), «Лилии полевые. Крестоносцы» (2012 год), «Лилии полевые. Покрывало святой Вероники» (2014 год), «Лилии полевые. Царь из дома Давида…» (2018 год, сигнальный экземпляр).
Полные тексты сборников размещены на литературном ресурсе «litres.ru» и доступны для чтения. Книги одобрены Издательским советом РПЦ.
Пятый сборник рассказов «Лилии полевые. Подвиг», подготовлен к изданию в 2021 году. Лейтмотив основных рассказов сборника выражают слова героя рассказа «Подвиг», отца Павла из Жерновки: «Врагу – прощать, и мстить ему за зло – любовью…» (стр. 332 – ред.).
Человечность, нравственность, глубина и мотивы подвига, в измерении гуманизма христианской морали, характерна русскому человеку в самой своей сути. Имперский дух, пронизанный догматами православной веры, заложен во многих поколениях нашего народа. Совесть как разговор с самим собой, жертвенность, готовность отдать свою жизнь за други своя, милосердие, умение «врагу прощать и мстить ему за зло – любовью» сокрыты в глубинах русского характера. Все эти черты нашего народа отражены в рассказах второй части пятого сборника. Многие великие умы на протяжение веков рассуждали о том, какой есть по сути «русский» характер и в чем заключается национальная особенность нашего народа. Но чтобы понять до звенящей хрустальной прозрачности русского человека, надо, по мнению редакции, самому по сути стать русским!
В настоящий сборник, по просьбе духовных чад отца Григория, вошли его духовные поучения «Сто вопросов и сто ответов на запросы христианской души», а также впервые опубликована малоизвестная повесть из первых времен христианства «Сын Каиафы».
***
Большую часть книг своего архива отец Григорий перепечатывал, используя в ленте печатной машинки печную сажу. Со временем сажа осыпалась, печатные буквы тускнели, так что смысл написанного терялся. Некоторые тексты печатались с сокращениями. Чтобы восстановить ветхие страницы архива, составителю сборника довелось работать в С.-Петрбургских научных библиотеках, запрашивая первоисточники из фондов редких книг. Вся работа по восстановлению текстов велась по благословению Преосвященного Михаила, епископа Курганского и Шадринского (+2008 г.).
Одной из самых сложных для подготовки к печати стала повесть из первых времен христианства «Сын Каиафы». Тетрадь с машинописным текстом принесла в редакцию «Звонница» духовная дочь отца Григория Евдокия, уточнив, что перепечатывать текст ей благословил батюшка. Автор повести и год написания рассказов указаны не были. В таком виде, без уточнения выходных данных и первоисточника, публиковать рассказы не представлялось возможным и повесть долгое время лежала не востребованная. Однако, работая в Национальной публичной библиотеке С.-Петербурга с бумажным каталогом, редактор «Звонницы» обнаружила первую публикацию «Сын Каиафы» в дореволюционном журнале «Отдых христианина». Журнал издавался Всероссийским Александро-Невским Братством Трезвости в Санкт-Петербурге с 1901 года и «состоял под Августейшим Ея Императорского Величества Государыни Императрицы Александры Феодоровны покровительством». Так стали известны выходные данные повести «Сын Каиафы», впервые напечатанной в дореволюционном церковном журнале.
Авторы журнала – приходские священники, епископы, православные писатели и поэты ХIХ и ХХ вв.
В одном из первых номеров журнала «Отдых христианина» (в 1901 году) было опубликовано напутствие святого Иоанна Кронштадтского: «Иди в мир – прекрасная назидательная книга творений братских, христианских, {благожелательных – ред.} душ и приноси живые плоды веры в {добродетели – ред.}».
Для исследователей архива отца Григория журнал стал неожиданным открытием! Многие рассказы, повести и поэмы из архива отца Григория были впервые напечатаны именно в этом дореволюционном издании.
Рассказы из времен земной жизни Иисуса Христа «Сын Каиафы» опубликованы в журнале «Отдых христианина» без указания имени автора. К публикации дано пояснение: «Впервые этот рассказ появился в Северо-Американских Соединенных Штатах, где в течение нескольких месяцев разошелся в 500 000 зкземпляров».
В 1902 году повесть вышла отдельной книгой в серии «Библиотека “Отдых христианина”» с отметкой церковного цензора «Печать разрешается». Для публикации в настоящем сборнике «Лилии полевые. Подвиг» это имело решающее значение.
На первой странице книги (1902 год, типо-литография М.П. Фроловой) читаем:
«Рассказы из времен земной жизни Иисуса Христа. Отдельный оттиск из журнала “Отдых христианина” за 1902 г., издаваемого Александро-Невским Обществом трезвости, что при Воскресенской церкви “Общества распространения религиозно-нравственного просвещения в духе Православной церкви”. Обводной канал, дом № 116, в С.-Петербурге». И далее: «”Печать разрешается”. С.-Петербург, 24-го Марта 1902 г. Цензор, Инспектор С.-Петербургской Духовной Семинарии, Архимандрит Вениамин».
Сверив перепечатку из архива отца Григория с первоисточником 1902 года, автор сборника отредактировала рассказы, дописала утерянные части текста, заказала серию карандашных рисунков и подготовила повесть к новой публикации.
Добавим, что книга с таким названием издавалась в России сектантским библейским обществом в конце ХХ-го века. Под видом «нового перевода» сектанты исказили смысл и содержание первоисточника с точки зрения православной догматики. Сегодня мы предлагаем читателям восстановленный и заново отредактированный текст повести «Сын Каиафы» и с радостью представляем пятый сборник рассказов и поучений из архива исповедника православной веры, протоиерея Григория Пономарева (1914-1997 гг.) «Лилии полевые. Подвиг».
Просим ваших молитв на последующие издания, а также молитв об упокоении протоиерея Григория Пономарева (и мамы его матушки Надежды), матушки Нины (и мамы ее матушки Павлы) и дочери их Ольги.
Елена Кибирева,
Союз писателей России.
Курган. Великий пост. Крестопоклонная.
Родительская суббота.
10 апреля 2021 года
«Не хлебом единым жив человек…2»
Печально в богатом и когда-то веселом доме Каиафы. Во всех уголках обширного дома, тенистого двора только и слышны вздохи и громкие рыдания домочадцев Каиафы. Особенно шумно у фонтана: здесь столпилась порядочная кучка женщин. Они, перебивая друг друга, стараются показать, как близко их сердцу горе Каиафы.
– Ах, если бы у нас была какая-нибудь надежда видеть опять тебя, дорогой наш мальчик, – восклицала, ломая руки, седая еврейка.
– Какой добрый и ласковый для всех он был всегда, – говорила другая, но рыдания помешали ей закончить свою речь, хотя ей хотелось рассказать и о том, как, с каким восхищением заглядывались на него прохожие, когда он чинно проходил по улице со своей старой няней. Ей хотелось поведать и о том, как он спас ее чуть ли не от голодной смерти. Но слезы душили ее, она могла лишь только биться своей старой головой о край мраморного бассейна.
– Ведь его мать умрет теперь с тоски и горя, – сказала первая женщина. – Ее любимая служанка сейчас нам передавала с грустью, что госпожа все еще лежит без чувств. Боятся, как бы она не умерла. А ведь Приска тоже исчезла. Не она ли украла Давида?
– Что ты выдумываешь? Быть этого не может! – с ужасом воскликнули все. – Ведь она любила Давида так, как мать родная любит своего ребенка. Нет! Тут что-то другое!
– Да это и я хорошо знаю, что Приска любила Давида, – защищалась женщина, – но все же, по-моему, страшный грек с мрачным лицом для Приски был милее маленького мальчика. Кто знает, быть может, он и Приску, и маленького Давида увел с собою?
– Да ты, старая Ева, пожалуй, правду проговорила, – сказала няня Давида. – Мне не так давно Малх рассказывал, что видел на днях, как грек стоял с Приской у ворот, озираясь, и чего-то оба боялись. Господин Каиафа их окликнул, но грек отвечал ему грубо на незнакомом своем языке и дерзко смотрел на нашего господина. Тогда Каиафа, наш господин, отдал приказ схватить грека и наказать плетью. Грек был схвачен и страшно избит. Грек – язычник, а наш ненавидит их, и поэтому слуги не жалеют сил и выбирают самые лучшие бичи, когда приходится бичевать язычников. Это было дней десять тому назад. А теперь вот исчезла Приска со своим греком, и исчез наш маленький Давид – сын господина Каиафы.
При этих словах женщины разразились громкими рыданиями. Но еще тяжелее было на душе господина и его жены: потеряв сына, они были убиты горем. Мать Давида только что очнулась от глубокого обморока. Ее испуганные глаза с тоской смотрели на мужа, а с губ то и дело срывался тревожный вопрос:
– Где мой мальчик?
– Я не мог найти ни малейшего следа, – отвечал ей со стоном Каиафа, – несмотря на то, что слуги разосланы по всем направлениям. Малх все утро бегал по городу и даже ночью не прекращал розыск!
– Я должен его найти! – страстно воскликнул он, поднимаясь со своего сидения и быстро шагая по комнате. – Это нельзя перенести! Богом Авраама клянусь крепко отомстить тому, кто совершил это злодеяние! Только кто? Кто стал моим врагом? Кто мог осмелиться похитить маленького Давида – сына первосвященника Каиафы? Кто? Может, это сделано, чтобы получить за нашего сына богатый выкуп? И я заплатил бы его мигом, если бы даже он стоил всего моего состояния! О, если бы только возвратить сына! Моего любимого, единственного сына!
При этих словах несчастный отец разодрал свои одежды и громко зарыдал.
– Не теряй надежды, мой друг, – тихо проговорила жена. – Ведь мы хватились искать его только вчера вечером. Может быть, его еще где-нибудь найдут?
Больше она ничего не могла сказать в утешение опечаленному мужу: ужас сковал ее уста, и ей показалось, что ее бедный маленький Давид, покинутый всеми, валяется где-нибудь мертвый в ущельях Иудейских гор, и на трупный запах сбегаются шакалы, и вот еще несколько минут – и от мальчика не останется ничего! Ужасный крик отчаяния вырвался из груди матери, и вся в слезах, с горькими рыданиями Анна упала на постель…
Так, в невыразимой скорби проходили час за часом, день за днем, а о пропавшем ребенке не было никакой вести. Дни пролетали, складывались в недели, но по-прежнему искавшие не находили ни малейшего следа мальчика. Проходили месяцы, а за ними своим чередом шли годы. Служанки перестали уже рыдать, разговоры поутихли. Только выражение внутренней муки в глазах матери говорило о скрытом ее страдании, которое трудно было перенести и которое могло закончиться только смертью.
Детей больше у них не было, и в громадных комнатах дворца Каиафы не было слышно ни топота детских ног, ни того веселого смеха, который так радостно заставляет биться сердца родителей. Жена Каиафы, Анна, как тень ходила по опустошенному дому. Тоска и горе заполняли ее больную душу: она никак не могла забыть своего маленького сына. Каиафа, ее муж, господин и повелитель, с каждым днем становился все мрачнее и молчаливее, а свой гнев и раздражение он старался срывать на своих слугах.
***
Прошло семь лет.
В Иерусалиме был праздник. Однажды в толпе Анна увидела пропавшую без вести служанку Приску; около нее стоял мальчик лет десяти, с черными глазами, черноволосый. Но прежде, чем Анна опомнилась и позвала слуг, Приска исчезла в толпе и, несмотря на тщательные поиски, ее уже не смогли найти.
– Может быть, это была и не она, – с сокрушением говорила Анна мужу, когда они в сумерках сидели вдвоем в саду. – Из-за покрывала я не могла рассмотреть ее лицо… Но мальчик! О, если бы ты мог видеть, как он прекрасен!
При этих словах в глазах ее заблестели слезы и ее лицо склонилось к плечу мужа.
– Не плачь, дорогая Анна! – утешал ее муж. – Неужели я для тебя не дороже сына?
И Анна с большим усилием постаралась побороть в себе скорбь о потерянном любимце…
День склонился к вечеру, приближались прохладные сумерки. Геннисаретское озеро блестело тысячами разноцветных красок. В ясных водах озера как в зеркале отражалось вечернее небо; на дальнем берегу его виднелись деревья, сквозь густую листву которых в разных местах точно искорки пробивались огни отдаленной деревни. Всевозможных видов судá оживляли озеро. В то время как некоторые из них с белыми и пестрыми парусáми покачивались в некотором расстоянии от берега и, казалось, ожидали самого легкого ветерка, чтобы немедленно пуститься в путь, другие под быстрыми взмахами весел легко скользили у самого берега.
Над озером разносились приятные звуки знакомой народной песни, и было ясно слышно, как перекрикивались между собой рыбаки, готовившиеся отплыть на ночную ловлю.
Прекрасен вид Геннисаретского озера, когда в его тихих волнах отражается миллионами искр ласкающее взор чудное, нежное небо с мириадами звезд.
Раскинувшийся по берегу озера Капернаум казался восхитительнейшим уголком земного шара. Его положение у самого берега огромного озера немало облегчало торговые сношения капернаумских горожан с окрестными городами.
Ближайшее к озеру место занимали обширные склады товаров и верфи с целыми грудами канатов. Дальше шел сам город Капернаум со своей синагогой, выстроенной из белого и розового мрамора, с широкими площадями и улицами, простиравшимися до самого подножия высокой горной цепи, которая в виде полукруга уступами окружала все озеро.
Одинокий рыбак привязывал свою лодку в бухте, отстоявшей от города в четверти часа ходьбы. Он привык уже к красивым видам своего города. Прелестная вечерняя заря, постепенно уступавшая место сумеркам, нисколько не трогала его. Он думал только о том, как бы только поскорее утолить свой голод.
Наклонившись к лодке, рыбак быстро привязал ее, вынул сеть, вытащил из нее несколько красивых рыб и насадил их на сорванный с ближнего дерева гибкий прут.
Когда он шел домой с сетью на плечах и рыбой в руках, он производил впечатление юноши лет 19-20, довольно крепкого сложения; красивое лицо его сильно загорело и обветрилось, из-под густых темных бровей смотрели выразительные глаза. Черные как смоль кудрявые волосы, орлиный нос и тонко очерченные губы дополняли его портрет. Он был одет в одежду из белого грубого полотна без рукавов, которая доходила до колен и в талии охватывалась поясом из красной материи. Около пояса висел простой небольшой мешок, заменявший карман.
Через десять минут быстрой ходьбы юноша достиг внешней городской стены, как раз в то время, когда стражи уже собирались запирать ворота, и, когда он быстро проходил в ворота, один из сторожей крикнул ему вслед:
– Эй, малый, ты сегодня чуть не остался за воротами!
– Ну, мне это нипочем, – ответил юноша. – Мне уже приходилось, и очень часто, ночевать на озере. Да и почему ты думаешь, что я не могу проникнуть в город другим путем, не через ворота?
Сторож сделал вид, что хочет его схватить, но юноша со смехом увернулся от него и убежал.
– Ты знаешь этого малого? – спросил сторож своего товарища, громко смеявшегося над его неудачной попыткой.
– Разумеется, знаю, – ответил тот. – Его зовут Титом, и живет он со своим отцом Думахом в рыбном рынке. Они выдают себя за рыбаков.
При этих словах он замолчал и пожал плечами.
– А что ты о них думаешь? – равнодушно спросил другой.
Но привратник сделал вид, что не слышал последнего вопроса, и с особенным шумом стал запирать ворота.
А юноша уже в это время шел по узким улицам города по направлению к своему дому. Через несколько минут он вышел на широкую вымощенную площадь. Здесь стояло множество маленьких лавочек, и при свете факелов можно было понять, что это рынок. У одной из этих лавочек он остановился и начал рассматривать товары, разложенные в небольших коробках.
Здесь были медовые пирожки, сушеные смоковки, вишневые ягоды, финики, маленькие кружки сыра из козьего молока и различные лакомства, вроде орехов и всякого рода свежих овощей.
Хорошенько рассудив, Тит выбрал себе пару заманчивых с виду пирожков, попросил услужливого торговца завернуть их и, заплатив ему несколько медных монет, положил сверток в свою поясную сумку.
Выбравшись с рыночной площади, он вскоре исчез в одной из маленьких узких улиц, что находились во внутренней части города. Здесь были высокие дома, тесно примыкавшие один к другому. Юноша остановился у едва заметной в стене двери, осторожно оглянулся вокруг и вошел вовнутрь, тщательно затворив за собой дверь.
– Это ты, мать? – спросил чей-то слабый голос.
– Нет, Стефан, это я, Тит. А где же мать?
– Не знаю, – угрюмо ответил тот же голос. – Она пошла к колодцу за водою, да и вот все еще ее нет, а я почти отощал от голода и жажды. Не можешь ли ты, Тит, по крайней мере, вывести меня во двор?
– Конечно, – ответил Тит. – Сейчас я тебя напою
Сбросив на землю сети, рыбу, он выбежал на двор, ярко освещенный лунным сиянием. На одной стороне двора было заметно какое-то темное отверстие, завешенное кожею. Тит, согнувшись, пролез в отверстие и через несколько минут снова появился с мехом воды в руках.
– Смотри, Стефан, что за луна, как она ярко сегодня светит! А вот тебе и вода, хоть и не такая свежая, какую могла бы принести тебе мать!
С этими словами Тит налил в кубок воды из большого кожаного меха и подал его Стефану.
Стефан был калека, и без чужой помощи ему очень трудно было двигаться. На его красивом бледном лице лежала печать тяжелых страданий.
– Вода действительно нехорошая, она имеет дурной вкус, – промолвил бедный больной мальчик, – но все-таки она освежила мне язык и горло. Я рад, Тит, что ты вернулся: теперь, по крайней мере, я могу пойти на кровлю. Сегодня был слишком томительный и знойный день, и спина моя страшно болит.
В то время как больной говорил это слабым и жалобным голосом, Тит развел небольшой огонь и подвесил над ним на тонком пруте рыбу. Вскоре рыба начала поджариваться и приятный запах распространился на дворе.
– Вот я сейчас обрадую Стефана, – заметил Тит, готовя простую трапезу, и обратился к несчастному:
– Для тебя в моем мешке найдется кое-что хорошенькое.
Глаза Стефана, устремленные на весело пылавший огонек, заблестели.
– А что, я могу своими гостинцами поделиться и с Гого? – спросил он после непродолжительного молчания.
– Могу тебе сказать, что Гого примет это с благодарностью, – с улыбкой ответил Тит. – Я велел доброму продавцу Юстину завернуть пирожок и на его долю. Только ты не вздумай отдать Гого все, слышишь?
– Да, конечно, я и сам буду есть, – отвечал довольный Стефан. – Но если бы ты, Тит, знал, как мне приятно делиться чем-нибудь с мальчиком! Он мне дороже всех лакомств, какие только есть в лавке Юстина. Вот я слышу, кажется, его голос!
С этими словами больной приподнялся на локтях и стал напряженно прислушиваться. Тит на мгновение прервал свое занятие и точно так же начал прислушиваться к звукам соседнего дома, откуда доносился веселый смех и радостный лепет ребенка.
– Да, да, это он – маленький плутишка! – сказал Тит. – Да он теперь уже совсем удалец!
Стефан воскликнул:
– Да, правда. Ты только представь, Тит, как вчера он перелез через балкон между нашими кровлями и один прибежал ко мне. Он действительно любит меня, – прибавил Стефан тоном полного убеждения.
– По крайней мере, любит пирожки и лакомства, – возразил Тит, улыбаясь.
– Ну, вот и мать наконец! – продолжал он, глядя на открывающуюся дверь.
В это время в дверях показалась высокая фигура с водоносом на голове.
– Где ты была, матушка? – спросил Стефан, увидев мать. – Ты ушла еще перед заходом солнца, и я умер бы от жажды, если бы Тит не достал мне воды из меха; правда, вода была отвратительная, а все же лучше, чем ничего.
Женщина проворно сняла водонос с головы и, наливая в кубок, ласково сказала:
– Ты не должен, дитя мое, делать матери выговоры, это тебе не прилично. Я на улице таких чудес наслышалась, что время прошло для меня совсем незаметно. Да и толпа у колодца собралась большая, и, разумеется, я была должна ждать, пока до меня дойдет очередь. Добрая Иокунда, наша соседка, слышала от своего мужа чудную историю, которую он принес с рынка. Весь город Капернаум в возбуждении, и этому изумлению нет границ.
– Не лучше ли нам сначала поужинать, мама, – прервал Тит ее рассказ, – ведь Стефан совершенно ослаб от голода! Да и я тоже страшно проголодался. Чудесные истории мы можем послушать и потом.
С этими словами он снял с огня рыбу, а Приска (так звали женщину) принесла тонкие лепешки. Разломив на куски сухую, тонкую лепешку, она разделила куски на три части, в то время как Тит делил на столько же частей рыбу. После этого все трое, положив рыбу на свою лепешку, принялись утолять голод, а кружка свежей воды довершила их бедную трапезу.
Тит ел жадно и с аппетитом…
– Ну вот, Стефан, теперь я снова стал человеком! – воскликнул он. – А ты съел немного больше воробья. Вот подожди, сейчас я тебе достану пряник!
– Тит, ты сначала выведи меня на кровлю, – сказал, умоляя, мальчик, – а туда я возьму пряник.
– Хорошо, подожди только, я сначала снесу туда твою постель. Теперь свежо наверху, и ты заснешь там спокойней.
С этими словами Тит исчез и через несколько минут показался снова с небольшой ношей на плечах.
– Как только устрою тебе там постель, тотчас вернусь и снесу тебя наверх, – проговорил Тит и стал быстро подниматься по грубой лестнице, которая вела со двора на кровлю.
Через некоторое время он спустился, весело насвистывая, вовнутрь дома, осторожно поднял с кучи рыболовных снастей беспомощного Стефана и медленно понес его по лестнице на кровлю. Здесь положил он свою ношу на постель, искусно устроенную им недалеко от края стены.
Мальчик с наслаждением вдыхал в себя воздух и смотрел вверх, на ясное небо, раскинувшееся над ним великолепным шатром. В глубине неба спокойно блистали луна и звезды, а с озера дул приятный ветерок.
– Ах, Тит, – со вздохом заметил мальчик, – если бы не было ночей, я не выдержал бы!.. Ты не можешь себе представить, как надоели мне эти дни, когда положительно ничего нельзя делать. Иной раз не с кем даже и слова молвить!
«А если бы отец был дома…» – страшная мысль промелькнула в его голове. Но вдруг он приподнялся на локтях и крикнул:
– Гого, Стефан пришел! Гого!
Веселый детский смех раздался с соседской кровли.
– Он здесь, – послышался откуда-то женский голос, и вслед за этим на кровле показалась чья-то маленькая фигурка с короткими толстыми ножками и стала приближаться к месту, где лежал Стефан, с восхищением смотревший на ребенка.
– Ты только посмотри, Тит, как хорошо уже может бегать этот милый мальчуган! Иди сюда, Гого, иди ко мне! У меня есть пряник, хороший пряник, с сахаром.
При магическом слове «пряник» маленький человечек пустился бежать, и непременно упал бы, если бы его вовремя не подхватил на руки Тит. Он посадил его подле Стефана, которому, по-видимому, доставляла особую радость непонятная детская болтовня.
– Лукавый ты у меня, – сказал Тит Стефану, – ведь я же говорил, что тебе придется расстаться со своими пряниками.
Вслед за этим он вынул из своей поясной сумки пряники и пирожки, которые оказались несколько измятыми, и вручил их Стефану.
– Дома твоя мать? – послышался прежний женский голос с соседней крыши.
– Дома, но она еще внизу, – ответил Тит, – и придет сюда, как только справится с хозяйством.
В то время, как он еще говорил, наверху лестницы показалась Приска.
– Добрый вечер, соседка, – сказала она, – иди сюда, если есть время. Сейчас я буду рассказывать, что услышала удивительного у колодца, когда ходила туда за водой.
– Это ты, наверное, говоришь о том Незнакомце, Который творит теперь столько чудес? – спрашивала соседка, опираясь на перила кровли. – Я тоже о Нем кое-что слышала.
Вслед за этим обе женщины уселись спиной к перилам, и началась их беседа…