Елена Жукова
Призрак прекрасной дамы
Глава 12
Поглаживая пальцами область сердца, Назимов вышел из подъезда «Династии». Нет, точно надо сходить к кардиологу. Иначе недолго и в ящик сыграть!
В углу двора притулилась обшарпанная лавочка, возле которой валялось несколько испачканных губной помадой окурков. Матвей присел и открыл смартфон. Фамилия рекомендованной Рубинштейном архивной мыши была Саломатина. Значит, старая дева – спинстер. Матюхе представилась толстая неухоженная козища с жирными волосами, в очках с линзами по десять диоптрий. Аццкий абзац! Чтобы охмурить такую, придётся зажмурить глаза, зажать нос и вызвать в воображении образ Сальмы Хайек. Или юной Аглаи Тормазовой. Но экономия в виде суммы с пятью нулями окупала вынужденное насилие над эстетическо-эротическими чувствами.
Решил позвонить сразу же, пока ему везло, и пока шальная энергия везения не закончилась. Матвей ткнул пальцем в зелёный значок телефонной трубки на дисплее и несколько секунд со странным волнением слушал долгие гудки. Наконец на другом конце эфирной волны прорезался женский голос – неожиданно приятный: бархатистый, ласкающий ухо. Может, мышь не так уж и страшна? Назимов приободрился и объяснил, кто он такой.
– Да, мне Илья Наумович говорил про ваше дело. Что конкретно вам нужно?
Матвей в двух словах обрисовал, что его интересовало.
– Я сейчас на работе. Но через час у меня обед. Вам удобно подъехать? Или можем встретимся в любой другой день, если это не срочно.
Матюхе было не срочно, но и откладывать встречу не имело смысла. Нехило было бы посмотреть на эту архивную мышь, оценить масштаб бедствия и перспективы отношений – деловых и не только.
– Я готов подъехать, куда вы скажете. Скиньте геолокацию.
В трубке раздалось смущённое молчание. И, наконец, бархатистый голос признался:
– Я не знаю, как это делается.
– Окэ, тогда диктуйте адрес, – чувство интеллектуального превосходства добавило Назимову терпимости. Хрен с ними, с диоптриями!
Через час Матвей сидел за столиком кофейни на Профсоюзной улице, рядом с архивом, где копошилась мышь. Он уже утолил голод парой круассанов и теперь лениво поглядывал на входную дверь. Но в нужный момент отвлёкся – наклонился стереть салфеткой брызги грязи на кожаной штанине. Внезапно ноздри уловили новый запах – свежий, зелёный, с зовущей ноткой сладкой спелости в глубине.
– Здравствуйте, это вы мне звонили? – вживую головой голос оказался богаче и мягче, чем по телефону. – Я – Мария Саломатина.
Назимов поднял голову. Оп-пачки! В груди у него что-то хрустнуло, раскололось с хрустальным звоном, осыпалось и вонзилось в душу тысячами острых саднящих осколков. И стало тепло, как от обильного кровотечения на морозе.
Над Матюхой возвышалась девушка «не первой свежести» – лет тридцати плюс-минус, но скорее минус, чем плюс. Никаких очков по десять диоптрий – голые серые глаза, ощетинившиеся колючками ресниц, смотрели прямо и строго. Никаких жирных волос – русая коса (именно коса!) была скручена в тяжёлый узел на затылке и оттягивала голову назад. И от этого осанка казалась неестественно прямой, даже высокомерной, как у… Ну, да, как у графини Тормазовой.
От архивистки веяло какой-то старомодной чистотой, неиспорченностью, и на ум Матвею пришло странное определение – «натуральный продукт». И ещё архаичное слово «барышня». Одета она была в ненавистный офисный дресс-код: белая блузочка, чёрная юбочка и чёрный же пиджачок. Но даже это скучное убожество смотрелось на ней вполне зачётно.
Назимов вскочил из-за стола, хотя ноги, превратившиеся вдруг в варёные макаронины, вели себя отвратительно: гнулись и дрожали.
– Да, это я звонил, – прохрипел он и, как мужчине, подал Саломатиной руку для приветствия, – Матвей.
Она с удивлением взглянула на протянутую ладонь, и, секунду поколебавшись, вложила в неё свою – сухую и прохладную. Внезапно Матюхе захотелось склониться, церемонно поцеловать ручку и сморозить какую-нибудь аццкую глупость, типа: «Счастлив познакомиться с вами, мадемуазель!». Полный маразм!
Архивная барышня присела за столик, аккуратно расправила на коленях юбку и достала из сумочки блокнот с ручкой:
– Расскажите поподробней, Матвей, кого вы хотите найти. В первую очередь, мне нужна фамилия, место проживания и принадлежность к сословию.
Она никак не среагировала на Матюхины зачётные мужские кондиции. Снова облом! Походу, он терял квалификацию! Обычно тётки сразу же замечали и начинали немую игру взглядов и жестов: глубокий вздох, так, чтоб грудь поднялась, расширенные глаза, полуоткрытые, словно для поцелуя, губы, пальцы у лица. Назимов знал эту азбуку флирта наизусть. Но архивистка смотрела на него, как на… рядового клиента. Зато сам Матвей едва справлялся с противной дрожью в коленках и пугающими перебоями сердечного движка. Надо было срочно менять модель общения!
Он скинул ветровку и остался в чёрной футболке, из-под коротких рукавов которой бугрились бицепсы. Если б можно было, он стянул бы и её, чтобы продемонстрировать выразительные шесть кубиков пресса.
– Слушай, давай на «ты», окэ? – Матвей блеснул не раз проверенной на неотразимость улыбкой. – В двадцать первом веке смешно церемониться.
– Может, именно от этого столько разочарований в отношениях? – уколола строгим взглядом архивная барышня.
«Походу, фригидная», – утешил себя Матюха. И на всякий случай уточнил:
– То есть ты не согласна?
– Мы ещё недостаточно знакомы. Давайте немного повременим, Матвей. И займёмся вашим делом.
Вот это вираж, аццкий абзац! Такого с Назимовым не случалось лет пятнадцать! Придётся мстить – безжалостно и беспощадно. Но сначала надо было восстановить собственную адекватность и избавиться от проклятого тремора.
– Ладно, на «вы», так на «вы», – нехотя согласился Матвей. – По делу: мне нужно найти живых потомков некого Жихарева.
Мария Саломатина склонила голову набок и левой рукой провела по волосам – проверила, не рассыпался ли сзади тяжёлый пучок. В этом жесте было столько мучительной грации, что Матюхино сердце снова болезненно засбоило. Адекватность никак не желала восстанавливаться.
– Мне уже встречалась эта фамилия, – архивистка сдвинула брови и приложила палец ко лбу. – Сейчас, минуточку. Я должна вспомнить. Жихарев, Жихарев… Степан? Вспомнила! – она, как фонарик, зажглась и засветилась удовлетворением. – Жихарев Степан, кажется, Петрович – автор «Записок современника». Толстой использовал его мемуары при написании «Войны и мира». Это он?
– Нет, не он, – погасил её энтузиазм Матвей. – Моего звали Михаилом.
– А кто такой ваш Жихарев? Он когда родился?
– В восемьсот сорок шестом году ему был тридцать один год, – Матвей помнил это со слов её призрачного сиятельства. Он подвинул Марии папку меню. – Вы заказывать что-нибудь будете?
– Да, буду. Сырники со сметаной и вишнёвый компот – они здесь очень вкусные, – ответила она, не отрываясь от блокнота, куда вносила полученную информацию. – Значит, родился ваш Жихарев в восемьсот пятнадцатом или в восемьсот четырнадцатом. Послевоенное дитя. Наверняка, отец воевал в Отечественную войну двенадцатого года.
Матюха поразился тому, как ловко архивная барышня превращала сухие цифры в факты биографии. Или у всех историков так? Илюха Рубинштейн тоже зачётно играл цифрами и фактами.
Назимов помахал в воздухе рукой, подзывая официанта и, когда тот подошёл, сделал для Саломатиной заказ.
– Что ещё вы знаете про вашего Жихарева? – пытала въедливая архивистка. Походу, и правда зануда.
– Ещё? Жил в Петербурге. В сорок шестом или сорок седьмом году женился на мадемуазель Коковцевой. Этого достаточно, чтобы начать розыски?
– Да, в целом, сведений достаточно, – Саломатина снова сделала пометку в блокноте. – Но, если вам известно что-то ещё, лучше скажите. Это может ускорить поиски.
Матвей задумался: а что ещё он знал?
– Ну, красавчик, плейбой, – перед глазами всплыла смазливая внешность интуриста, которого Аглая приняла за бывшего жениха. – Похож на крестового валета из карточной колоды.
– Какой конкретно колоды?
– В смысле? – не понял вопроса Матвей.
– Раньше игральные колоды имели названия. Дело в том, что к печатанию карт относились так же строго, как к печатанию денег. Монополией обладала карточная фабрика при Императорском Воспитательном доме. А сам Воспитательный дом от «распространения порока», – архивистка усмехнулась несовременной высокопарности фразы, – получал средства на благотворительные нужды. Игроки, когда распечатывали колоду, так и шутили: «потрудимся на благо сирот».
Тут подоспел заказ – официант поставил на стол тарелку с сырниками. Мария вилкой осторожно отломила кусочек, жирно вымазала его в сметане и отправила в рот. И затем вкусно облизнула губы.
Оп-пачки! Матвею словно под дых со всей дури врезали. Аццкий абзац! Перед ним сидела тридцатилетняя старая дева, жалкий спинстер, а он реагировал на неё, как на «Мисс Мира». Походу, организм окончательно разбушевался от долгого воздержания.
Архивистка не замечала Матюхиных мук и продолжала свою лекцию. При этом она периодически прерывалась, чтобы проглотить очередной кусочек сырника, и тогда Матвея от макушки до пят шарашило электрическим разрядом.
– Существовало несколько видов русских карт. Были колоды Первого и Второго сортов, были Атласные, Глазетные, Русский стиль, Новый стиль, Рококо. Как был одет тот валет, которого вы имели в виду?
– Не помню, – слабо простонал измученный Назимов, хотя отлично помнил драные джинсы и майку-алкоголичку чувака из Русского музея.
– На голове берет, парик или шапочка с пером?
Матвей с трудом напряг обессиленную внутренней борьбой память:
– Кажется, шапочка.
– Тогда это колода «Русский стиль». Она была выпущена к трехсотлетию дома Романовых, – Саломатина снова облизала губы быстрым языком. – Кстати, она до сих пор имеет хождение. На картах в точности воспроизведены костюмы участников императорского бала в русском стиле, который проходил в Зимнем дворце. Я, к сожалению, не знаю, чей именно костюм стал прототипом крестового валета. Но самого валета помню – действительно, красавчик.
Обалдевший Матюха ощутил что-то сродни… ревности? Только потому, что старая дева похвалила при нём внешность крестового валета и косвенно – Мишеля Жихарева? Нет, это уже точно аццкий абзац! Походу, реально крыша едет!
– Вы играете? – через силу выдавил Матвей (благопристойная барышня нехило разбиралась в картах).
– Я?! – архивистка даже поперхнулась от изумления. – Нет, конечно.
– Тогда откуда такая продвинутость в теме?
– Я же историк, изучала дворянский быт. А в девятнадцатом веке в карты играли все поголовно.
Мария отодвинула опустевшую тарелку и приступила к компоту: вытянула губы трубочкой, припала к краю стакана. Тяжёлым взглядом Матюха следил, как на белокожей шее двигался кадык, и невольно сам сглатывал набегавшую слюну.
– Представляете, – Саломатина выдернула из салфетницы бумажную салфетку и приложила к влажным губам, – в восемьсот двадцать каком-то году в провинциальный Тамбов поступило книг на двести пятьдесят рублей, а игральных карт на сто семьдесят тысяч. Тысяч! Астрономические по тем временам деньги!
Серые глаза архивной барышни светились пламенем энтузиазма, щеки горели вишнёвым, как выпитый компот, румянцем. И вся она была такой аццки соблазнительной и желанной, что Назимов едва не застонал. Он с трудом понимал, что Мария говорила. Карты. Карты – игра – игрок. Всплыла ещё одна подробность, которую он знал о женихе Аглаи.
– Жихарев тоже был игроком. Заложил поместье и спустил все деньги. Пришлось искать богатую невесту.
Архивистка кивнула головой, словно заранее знала эту историю от начала до конца. Матвей хотел, было, рассказать и о расстроенной помолвке Мишеля с графиней Тормазовой, но, сам не зная почему, прикусил язык. Чужая тайна отказывалась выходить наружу, словно её сиятельство запретила выдавать секрет. Назимов пропустил пикантную подробность и закончил рассказ:
– В конце концов он женился на Коковцевой. Больше я ничего не знаю.
– Типичная история того времени. А ваш Жихарев где-нибудь служил? Кстати, как его звали по отчеству?
– Без понятия. И про службу, и про отчество, – Матвей в очередной раз обругал себя за то, что упустил шанс расспросить призрачную старуху.
– Ладно, обойдусь. Не думаю, что в Петербурге было много дворян Жихаревых. В любом случае, на мадемуазель Коковцевой в восемьсот сорок шестом году мог жениться только один.
Делая пометки в блокноте, Мария наклонила голову. Ровный пробор в её волосах был похож на старый боевой шрам. И от него в обе стороны разбегались две светло-русые волны, что прикрывали уши и оставляли на виду только розовые мочки с простенькими золотыми колечками серёжек. А ниже, у самого основания шеи, лежала свернутая в узел тяжёлая коса.
Матюхе аццки хотелось протянуть руку и погладить волосы – попробовать на ощупь, мягкие они или жёсткие? Эта старая дева, жалкий спинстер, превращала его в неадеквата. Или больное сердце вгоняло в сопливую чувствительность? Надо было переключиться, подумать о чём-то холодном, деловом. О деньгах, например…
– Мы не договорились об условиях. Какой у вас ценник?
– Простите, что? – Саломатина вскинула на Матвея колючие серые глаза.
– Сколько вы возьмете за услуги?
– Вообще-то речи о деньгах не было, – тонкая рука взметнулась к затылку и поправила пучок волос. – Я сама заинтересована в этом исследовании. Понимаете, для получения международной сертификации генеалогов мне нужно подтвердить свой практический опыт. А я никогда не проводила серьёзных изысканий. Диссертация у меня была по теории официальной народности графа Уварова. После защиты я занималась историей нескольких дворянских родов, писала статьи в журналы. Но так, чтобы по реальным документам проследить родословную семьи за три века – такого никогда не делала. Считайте, что на вашем кейсе я буду отрабатывать технику исследований. Вас это не пугает?
Пугает? Дотошная архивистка из одного интереса выполнит за Матюху всю грязную работу и выдаст готовый результат. Вот это свезло, так свезло! Реальная пруха! Но перспектива увидеть Марию только в самом конце поисков Назимову не понравилась. Неожиданно для себя он предложил:
– Я, между прочим, зачётный специалист по онлайн исследованиям. Предлагаю работать вместе. Так будет эффективней.
– Зачётный? – архивистка скептически усмехнулась. – Спасибо, буду иметь в виду… – Она достала из сумочки кошелёк и покопалась в его кожаных внутренностях. – Мне пора. Обед короткий, а мне ещё кое-что нужно сделать.
– Давайте я хотя бы заплачу за ваши сырники, – с тоской перед неизбежным расставанием предложил Матюха.
– Зачем? Я вполне платёжеспособна, – она достала пластиковую карточку и поднялась. – Я позвоню вам, когда появится информация. До свидания, Матвей.
Мария расплатилась у барной стойки и ушла, а Назимов остался сидеть за столиком. Он чувствовал себя больным: кровь стучала в висках, во рту было горько. Что это было? Новый приступ? Или… любовь?
Матвей мысленно произнес это слово, и ему стало аццки страшно.
Глава 13
Прошла неделя, а Саломатина так и не позвонила. Матвей по нескольку раз в день косил глазом на телефон, порывался набрать номер и небрежно поинтересоваться, как идут дела. И тут же одёргивал себя: стоит только начать, сам не заметишь, как начнёшь на четвереньках ползать. Перед глазами рисовалась картинка, как однажды приговорённая в расход коза бухнулась перед Матюхой на колени и завыла, умоляя не бросать её. Нет, до такого позора он не докатится. Потерпит, пока надменная архивная барышня сама не появится. Она же обещала позвонить, когда что-нибудь нароет.
Аццкий абзац, ну, почему так? Как могло случиться, что зануда из презираемого разряда спинстеров внезапно стала самым важным человеком в Матюхиной жизни? Вероломно, без объявления войны захватила его мысли и чувства, обесценила всё, что раньше приносило удовольствие. Походу, это было возмездие за стадо перетраханных козочек, до чувств которых Назимову было как до глушилки.
Что такого особенного было в этой Марии Саломатиной? Ничего. Не Мэрилин Монро, не Сальма Хайек. Даже до Аглаи Тормазовой она не дотягивала. За тридцать лет на неё ни один мужик не польстился – замуж не взял. Так почему же Матвей не мог выбросить её из головы?
Подумав, он решил, что архивная барышня притягивала его новизной – слишком сильно отличалась от пустоголовых приходно-расходных козочек. Но если завалить её в койку и трахнуть, то стопроцентов наваждение развеется – ниже пояса все тётки одинаковы.
Матвей в деталях и красках воображал сцены соблазнения: одна рука продирается сквозь гущу русых волос, фиксирует затылок, вторая – сжимает мягкие полукружия ягодиц и притискивает к паху. Язык жёстко раздвигает губы, врывается в рот, пробует на вкус горячую слюну. В объятиях замороженное тело спинстера плавится, становится призывно мягким – каждое Матюхино прикосновение оставляет на нём печать обладания. Он подхватывает добычу на руки, несёт. Барышня закатывает глаза, бессильно хватает воздух короткими хриплыми глотками… Аццкий абзац!
Фантазии вызывали неудобную реакцию организма, и Назимов злился, что не мог снять возбуждение естественным способом. Ничего, в своё время он отомстит этой старой деве за каждую такую мучительную минуту!
Отвлечься помогали занятия в тренажёрке. Тоска выходила потом, усталость и приятная ломота в мышцах хотя бы отчасти удовлетворяли ноющее вожделение и позволяли на время забыть об объекте желания.
Дни шли, а Саломатина всё не звонила.
***
В один из особенно тоскливых вечеров Генка Данчик позвал Матвея в бар попить пивка. Он по инерции согласился, но сразу же пожалел: пиво казалось слишком горьким, сухарики – слишком солёными, разговор – слишком душным. Дан нудно жаловался на застарелые корпоративные дрязги, в суть которых лень было въезжать. Матюха, морщась, отхлёбывал пиво и думал, как бы Генка отреагировал на исповедь о страданиях по спинстеру «не первой свежести»? Да он бы обмочился от хохота!
Данчик прервал бесконечный монолог и с подозрением покосился на Матвея:
– Ты чего такой кислый, Зима? Случилось что-нибудь?
И тут сам собой выскочил тупой вопрос – буквально за секунду до того, как Матюха успел подумать и захлопнуть рот:
– Дан, как думаешь, бывает любовь с первого взгляда?
– Что?! – в голос заржал Генка. – Ты что, Зима, охренел? Или влюбился?
– Нет, я чисто гипотетически спрашиваю, – Назимов скрыл смущённое лицо за толстой пивной кружкой. – Стопроцентов бред, но тётки верят.
Аццкий абзац! Как бы теперь вырулить из дурацкого разговора, который сам же и завёл? Матюха напряг интеллект и нашёл подходящую тему-заменитель. Как раз в Генкином вкусе.
– Прикинь, Дан, сколько тебе нужно, чтобы понять: будешь ты трахать козочку или не будешь?
– Ты меня, брат, не пугай! А то я решил, что ты в романтический маразм впал – слово неприличное употребляешь. Думаю, пяти секунд достаточно, – Данчик самодовольно ухмыльнулся.
Тема оказалась настолько зачётной, что Генка разогнался и принялся перечислять критерии, по которым он выбирал пригодных для траханья сексуальных тёток. Здесь были и родинки возле рта (не путать с бородавками!), и чёрные волосики на верхней губе, и компактная грудь, и загадочные пупырышки на шее. Но самым верным признаком Дан считал… впалый пупок.
Назимов слушал в пол-уха и думал, что есть какая-то ущербность в Генкиных критериях. Его тянуло к Саломатиной не из-за волосиков на верхней губе – он даже не помнил, были ли они. А уж пупка-то он вообще не видел. Пока. Но это не мешало вспоминать о ней каждый день, каждый час, томиться, тосковать и ждать, когда же она позвонит. Аццкий абзац! Походу, он подхватил заразу на букву «л»! Ведь жил в своё удовольствие – не тужил. И – оп-пачки! – здравствуйте, страсти-мордасти!
Между тем Данчик прервал поток самодовольных экспертных рассуждений и заявил:
– Знаешь, Зима, пожалуй, любовь с первого взгляда всё-таки существует, – он выдержал эффектную паузу. – Если полгодика повоздерживаться. А лучше вообще баб не видеть. В первую же влюбишься с первого взгляда и до первого траха. Такой ответ тебя устраивает?
– По науке твоя первая любовь называется спермотоксикозом.
Генка заколыхался от смеха:
– В точку, брат. – Дан поднял кружку в тосте. – За то, чтобы с нами никогда не случалось спермотоксикоза!
***
Саломатина позвонила следующим утром, когда Матюха меньше всего ожидал. Он только пристроился за компом, только поставил рядом большую кружку с кофе… Внезапный телефонный звонок вызвал раздражение: подумалось, клиент снова решил изменить требования. Как же достал этот чувак своими «светлыми» идеями: каждый день полицейский разворот на сто восемьдесят градусов. Он реально мешал Матюхе работать.
Но на дисплее высветилось имя – «Мария». Назимов не поверил глазам и помотал головой – надпись не исчезла. Йаху-у-у! Сердце стартануло, за секунду разогналось до едва переносимой скорости и с болью врезалось в ребра. Чтобы прийти в себя он сделал два глубоких вдоха и долгих шумных выдоха.
Абонент «Мария» настойчиво продолжал требовать внимания. Ничего, потерпит – пусть не думает, что он только и делал, что ждал её звонка. Вибрировавшим пальцем он ткнул в значок соединения.
– Алло? – прохрипел Назимов в трубку.
– Матвей? – бархатистый голос лоснился радостью. – Я нашла его! Я нашла вашего Жихарева.
– Круто! – он изо всех сил старался, чтобы голос звучал равнодушно-вежливо. – Предлагаю встретиться, и вы мне всё подробно расскажете. Окэ?
– Хорошо. Где и когда? Предлагайте.
– Приезжайте ко мне, – с ходу выпалил Матюха. – Обещаю напоить вас кофе и накормить самыми вкусными магазинными пельменями.
Он произнёс это нарочито небрежно, словно не имел в виду ничего выходившего за пределы невинного приглашения. Но по факту имел. Ритуал соблазнения был давно уже отработан: коньяк в кофе, томная музыка из шести колонок по периметру комнаты, комплименты с выверенной долей искренности, приглашение на танец и первый поцелуй в ушко. В сложных случаях – опрокидывание на одёжку стакана с питьём и предложение одолжить футболку, пока блузка или платье будут сохнуть (футболка стягивалась с собственного атлетического торса)…
– Сейчас я на работе.
– После работы, – стараясь не спугнуть удачу, осторожно предложил Матвей.
– Давайте лучше встретимся в нейтральном месте, – Саломатина то ли почувствовала подвох, то ли не имела рискованной привычки посещать дома малознакомых холостяков. Трусливая архивная мышка!
Назимов понял, что поторопился и не стал настаивать:
– Окэ, согласен. Где вам удобней?
– Сейчас в новой Третьяковке на Крымском Валу проходит интересная выставка. Я как раз туда собиралась. Можем там и встретиться, если не возражаете. Например, в половине седьмого.
***
Когда опоздавший Назимов влетел в фойе, архивистка уже сидела на банкетке и неуверенно оглядывалась по сторонам – ждала. Матюха увидел её, споткнулся и с трудом удержался на ногах – будто кто-то его подсёк.
Косое вечернее солнце проникало сквозь двойные стеклянные двери и играло медовым лучом на её щеке, где веером распустилась тень от колючих ресниц. А светлые, собранные в узел, волосы были обведены по контуру золотой солнечной ниточкой. Аццкий абзац! В груди снова стало тесно, жарко и больно. Матвей шумно втянул воздух сквозь сцепленные зубы.
Наконец Мария заметила его. Походу, обиделась: поднесла к глазам запястье с часиками и демонстративно взглянула на них – выразила неодобрение. В ответ Матюха состроил виноватую мину. А что он мог поделать? Выехал вовремя, но в последний момент ему приспичило купить цветы. Никогда не дарил девушкам букеты – не оскорблял их признанием неравенства полов. Но внезапно подумалось, что одна бордовая роза выглядела бы зачётно: маленький ни к чему не обязывающий комплимент. И тут пошло-поехало: в одном киоске розы были вялыми, в другом банковские карточки не принимали, а третий вообще оказался закрыт. Короче, хотел, как лучше, а получилось, как всегда – и опоздал, и цветы не купил.
– Извиняюсь, пробки!
– Пробки? – Мария скептически кивнула на мотоциклетный шлем в руках Матвея.
– Ну, да, я – байкер.
– Это видно. Байки хорошо умеете рассказывать, – уязвила архивная барышня.
«Прикинь, кусается», – удивился Матюха. Он уселся рядом на банкетку и принялся откровенно разглядывать Марию – сверял свежие впечатления с воспоминаниями. Вроде бы ничего особенного: глазки – бровки, носик – ротик – оборотик. Никаких пупырышков на шее. Никаких чёрных волосиков на верхней губе – только еле заметный светлый пух. Но отчего-то её близость вызывала цунами эмоций: адреналин кипятил кровь, хотелось выкинуть какую-нибудь мальчишескую глупость – например, пройтись на руках, дрыгая в воздухе ногами. Или схватить Саломатину в охапку и расцеловать.
Она заметила ненормальную горячность Матюхиного взгляда, неуютно поёжилась:
– Что вы так на меня смотрите?
– Знакомлюсь. Вы же говорили, что мы недостаточно знакомы.
Мария не нашлась, что ответить и уже привычным жестом поправила пучок волос – походу, так выражалось её замешательство.
– Вы хотели рассказать мне про Жихарева, – помог ей Назимов. – Что вы узнали?
Архивистка оживилась: колючие ресницы распахнулись, серые глаза вспыхнули прожекторами.
– Да, представляете, я нашла вашего Жихарева. Вначале не знала, как подступиться: Жихаревых попадалось довольно много, но всё не те – однофамильцы. А потом я списалась с одной специалисткой из Петербурга, которая посоветовала изучить адресные книги. Знаете, первый Петербургский справочник был издан в восемьсот девятом году. К сожалению, и он, и более поздние издания были разовыми, а регулярные стали публиковать только в конце девятнадцатого века. Но я всё равно нашла! Во «Всеобщей адресной книге» за шестьдесят седьмой год. Звали вашего Жихарева Михаилом Николаевичем. Родился он в четырнадцатом году в поместье Благово Псковской губернии. До двадцати восьми лет служил в Первом лейб-драгунском полку, вышел в отставку в чине штабс-ротмистра. Как вы уже знаете, женился на Катерине Львовне Коковцевой. Жили они в собственном доме на Большой Мещанской, а ныне Казанской улице. В метрических книгах церкви Пресвятой Богородицы имеются записи о крещении детей Жихаревых: двоих сыновей Николая и Александра и дочери Анны.
Назимову все эти подробности были малоинтересны. Зато пока Саломатина была занята рассказом, он мог беспрепятственно любоваться, как двигались её мягкие губы, как взлетали и опускались колючие ресницы. Нет, у него точно крыша отъехала. Или это острый приступ спермотоксикоза?
– Сам Михаил Николаевич прожил до пятидесяти трех лет и скончался в шестьдесят восьмом году. Похоронен на Волковом кладбище. Вот!
Она досказала, что успела узнать и выдохнула – поставила точку. Назимову надо было как-то отреагировать, и он бухнул первое, что пришло на ум:
– Рано он приказал…
– Да, рано. Причиной смерти записана грудная жаба.
– Нам сильно повезло, что он обзавёлся всего тремя детьми. Я боялся, что их будет штук тринадцать.
Архивистка понимающе улыбнулась и кивнула головой. Она была так мила, что Матюха не выдержал и сделал то, чего ему давно хотелось: быстро, пока она не опомнилась, обнял за талию, притянул к себе и смачно чмокнул в щеку. И задохнулся, втянув ноздрями аромат зелёной, ещё не вызревшей сладости.
Мария отпрянула и упёрлась отстраняющей ладонью Матвею в грудь.
– Вы это зачем?
– Хотел поздравить вас с первой победой. Нас. На генеалогическом древе Жихаревых отрасли первые ветви.
– Не делайте так больше, Матвей, – Саломатина вскочила с банкетки, будто хотела немедленно сбежать. Но Матвей удержал её за руку.
– Вам не нравится, когда вас целуют? – спросил он, заглядывая снизу в покрасневшее лицо спинстера. Матюхе стопроцентов польстило её смущение – она реагировала!
– Мне не нравятся поцелуи, к которым я не готова.
– А как вы обычно готовитесь к поцелуям? – провокационно блеснул улыбкой Назимов.
– Матвей, я не собираюсь с вами флиртовать, – Саломатина вырвала ладонь из его рук.
– Я тоже, – уверенно соврал Назимов. Он снова поторопился – таких, как эта барышня, надо приручать постепенно. Как там у классика: «шаг назад, два шага вперед». – Был неправ, больше не буду. Мир?
Матвей протянул Марии руку, и когда та в ответ подала свою, притянул её обратно на банкетку.
– Что ещё вы узнали? Мне аццки интересно всё, что вы рассказываете!
Архивная барышня тут же успокоилась и снова взгромоздилась на любимого конька.
– Я узнала, откуда взялась фамилия Жихарев. Вы знаете?
– Нет, но рассчитываю узнать.
– От слова «жихорь», – Саломатина выдержала интригующую паузу и после того, как Матюха вопросительно поднял брови, продолжила тоном лектора. – Значение этого слова различалось даже по губерниям. Где-то «жихорем» называли просто жителя, где-то зажиточного человека, в других местах – старожила. А были вообще непохожие смыслы. Скажем, лихой парень, который, как бы сейчас сказали, «жжёт». Или плясун. И уж совсем удивительное значение – это насмешник и обидчик. Интересно, правда?
Назимов согласно кивнул головой: ему хотелось, чтобы Мария не прекращала говорить, неважно о чём. Только бы сидела рядом и не порывалась убежать.
– Походу, наш Жихарев как раз из последних, – заметил Матвей.
– А вы не особенно любите вашего Михаила Николаевича, да? Чем он вам не угодил?
– Да так… Откуда вы узнали про «жихоря»?
– Я всегда интересуюсь происхождением фамилий. Иногда такие неожиданные корни открываются. Скажем, в фамилии Волконских я всегда слышу топот волов и коней.
– Никогда не думал. А это действительно так?
– Нет, – рассмеялась Саломатина. И Матвея словно бархатной перчаткой по сердцу погладили. – Считается, что, как и у многих дворян, фамилия возникла от географического названия. В данном случае, от реки Волкони или Волхонки. А знаете, что значит фамилия нашего общего знакомого Рубинштейна?
– Что? – машинально спросил Матюха.
– Рубинштейн – с немецкого переводится как рубиновый камень или просто рубин.
Оп-пачки! У Матвея холодок пробежал по спине. Совпадение? Или снова аццкая предопределённость? Внезапно явившийся из прошлого человек с рубиновой фамилией указал ему путь для поиска рубинового перстня. Какая-то странная ниточка вела его от человека к человеку, от события к событию – будто волшебный клубочек разматывался перед Иванушкой-дурачком. Как там старуха Тормазова говорила: «Бог управит. Бог помогает тем, кто берется за благое дело».
С языка Назимова сам собой сорвался вопрос:
– А что означает фамилия Тормазова?
Мария замолчала и застыла, подозрительно уставившись на Матвея – словно хотела сквозь череп прочитать его мысли. Наконец она разлепила губы и хрипло спросила:
