полная версия

Елена Жукова
Призрак прекрасной дамы

Полная версия

Глава 8

Русский музей работал с десяти, и лучше было не разбивать день: потратить утренние полчаса на обязаловку, а всё остальное время посвятить собственным удовольствиям. Назимов заранее купил на сайте один билет. Второго – для сопровождающего призрака – не требовалось.

Матвей планировал выехать из дома в половине десятого, но к назначенному времени графиня не появилась. Он зашёл в музыкальный салон и отчётливо произнес в пустоту:

– Ваше сиятельство! Если хотите в Русский музей, поторопитесь. Иначе я уеду один.

И тут же неизвестно откуда раздался озабоченный голос Аглаи:

– Ещё секунду, cher monsieur. Последний штрих.

Походу, у потусторонних тёток были те же слабости, что и у поэтусторонних – и те, и другие не умели собираться вовремя.

– Жду ровно минуту, потом ухожу, – с мстительным удовольствием предупредил Матюха – соблазн продемонстрировать власть оказался непреодолимым.

Вскоре воздух в центре зала сгустился, задрожал, как желе, и из него выступила юная красавица. Её светлые волосы были расчёсаны на прямой пробор, а от висков завивались в тугие спирали и спадали вниз. Густо-синее атласное платье, отделанное белым кружевом, оставляло открытыми покатые плечи. Узкая талия была утянута до размера Матюхиного бицепса, а ниже впадала в складчатую чашу широчайшей юбки. На локтях Аглая придерживала узорчатую серебристую шаль с длинными кистями, а в руках держала расшитую бисером торбочку-ридикюль и белый капор с лентами. И пахла она освежающим фиалковым ароматом.

– Я готова, сударь, – графиня вопросительно улыбнулась в ожидании комплиментов.

Назимов медленно обошёл вокруг Аглаи. Красотка была неотразима – руки сами собой тянулись подержаться за непрочную талию, поиграть с тугими спиральками локонов. Но как везти эту куколку по городу на мотоцикле? Со всеми её шляпками, шалями, лентами, юбками? Её же в первую минуту ветром сдует!

– Мадемуазель, вы в таком наряде катались верхом?

– Non, bien sûr⁴⁶. Но явиться в Михайловский дворец в амазонке – c'est indécent! – прощебетала красотка и, увидев, как Матвей кисло скривился от французской фразы, перевела. – Это неприлично.

– Зато практично. Как вы намерены добираться до музея? Лично я поеду на байке. – И, вспомнив, что графиня не могла знать этого слова, поправился. – На механической лошади. Хотел и вас до кучи подбросить.

– Куда бросить? – испуганно округлила графитовые глаза Аглая. – В какую кучу? Я не позволю вам так бесцеремонно обращаться со мной, сударь!

Аццкий абзац, опять завелась! Назимов мысленно выругался и с шумом втянул воздух через сцепленные зубы. Но вслух высказался вполне дипломатично:

– Я не имел в виду ничего подобного. «Подбросить» означает подвести вас до музея верхом на механической лошади.

– Но во дворец никто не ездит верхом, – снова заволновалась едва успокоившаяся Аглая. – Я думала, мы поедем в карете. Или хотя бы на извозчике.

– Кареты у меня нет, даже самоходной. А на такси… В смысле, на извозчике я не езжу. Так что выбирайте, мадемуазель, либо механическая лошадь, либо я еду один, а вы остаётесь дома.

– Тогда мне срочно надо переодеться! – воскликнула её призрачное сиятельство.

– Времени нет, поехали. Но учтите, что я вас предупреждал. Натяните вашу шляпу поглубже и завяжите потуже, чтобы ветром не сдуло.

Во дворе дома Матвей подвёл графиню к мотоциклу и указал на заднее сидение.

– Вот ваше место, мадемуазель. Я буду сидеть впереди. Держитесь за меня так крепко, как только можете. Окэ? Я постараюсь ехать помедленней.

***

Оказалось, что привидение за спиной, вторым номером, круче любой самой зачётной козочки! Матюха чувствовал сзади лёгкий, покалывающий иголочками холод, невесомую хватку ломких пальчиков, игру воздушной струи в складках невидимой юбки. Экстаз!

– Йаху-у-у! – в полный голос воскликнул он и прибавил газа. И, повернув голову к Аглае, спросил, – ну, как? Окэ?

Вместо ответа её испуганное сиятельство плотнее прижалась к спине и крепче вцепилась в Матюхин ремень. Вскоре они оказались у Русского музея. Назимов пристроил байк на стоянке. Пока он оплачивал парковку, Аглая, плотно зажмурив глаза, мраморной статуей застыла у мотоцикла.

– Просыпайтесь, мадемуазель, – подошёл Матвей и обнял графиню за эфемерную талию. – Мы идём в музей.

Её сиятельство распахнула ошарашенные глаза:

– Ваша механическая лошадь, сударь… Это было так страшно! Как она неслась и рычала! Я думала, что умру от ужаса. Едва не вывалилась из седла.

– Расслабьтесь, вы уже давно умерли, – утешил её Назимов. И тут же озвучил пришедшую в голову мысль, – Скажите, а призраки способны испытывать боль?

– Нет, увы, – печально улыбнулась Аглая.

– Тогда вам вообще нечего бояться. Ну, упали бы под колеса. Ну, проехал бы по вам автобус – даже кружева бы не помялись.

– Как вы живёте в этом ужасном мире, monsieur? Я один раз приоткрыла глаза и сразу же снова их зажмурила. C'est un cauchemar⁴⁷! Столько людей, столько самодвижущихся карет! Все мчатся куда-то. Шум, рёв, дым. Огни среди бела дня горят. Голова кругом!

– Походу, не надо было вам никуда ездить, – подытожил Матвей.

– Нет-нет, сударь, я ни о чём не жалею.

– Окэ. Тогда хватит ужасаться, пошли в музей смотреть на портрет вашего дедушки. Кстати, вы можете слышать то, что я думаю?

– Non, pourquoi⁴⁸? Я же не Господь Бог, чтобы читать в душах людей.

– Непруха! Тогда уговор: в залах не разговаривать. Я не смогу вам отвечать. Иначе меня примут за шизанутого и выведут вон.

– «Ши-за-ну-того», – осторожно, по слогам, выговорила незнакомое слово графиня. – Это ведь сумасшедший, верно?

– Вы быстро учитесь, мадемуазель. Вперёд, – и Матвей незаметно подтолкнул Аглаю к высоким дверям дворца.

Пока проходили через рамку металлоискателя, пока сдавали в камеру хранения Матюхин шлем (а заодно и призрачную дамскую шляпку), графиня потрясённо-растопыренными глазами оглядывала интерьеры и посетителей музея. А от блондинки-барби пост-бальзаковского возраста с надутыми силиконом рыбьими губами просто глаз не могла оторвать – искоса, чтобы было не так заметно, рассматривала её короткое обтягивающее платье и босоножки на десятисантиметровых каблуках.

– Какая публика… странная. – Аглая осторожно указала глазами на барби. – Это femme disponible⁴⁹?

По возмущённому выражению лица Матюха понял, что мадемуазель имела в виду. Но графиня не упустила случая высказаться более определённо и, до кучи, уколоть Матвея:

– Похожа на prostituée⁵⁰, которую вы, сударь, давеча приводили в дом. В моё время таких… дам в приличное общество не пускали.

– Она приличная, просто у нас сейчас мода такая. Посмотрите, как все остальные одеты. Ваш наряд – исключение. Но я же просил вас не разговаривать!

– Pardon, monsieur, – Аглая смутилась и приложила пальчики к губам. – Виновата, больше не буду.

Назимов рванул вперед и уже взбежал на третью ступень парадной лестницы, когда его остановил строгий повелительный голос:

– Соблаговолите предложить даме руку!

Матвей обернулся: Аглая требовательно смотрела на него с нижней ступеньки. А мимо поодиночке, парами и группами проходили любители изящных искусств. Аццки неудобное место для выяснения отношений с привидением! Матюха свернул рот на сторону, прикрылся ладонью и раздражённо зашипел:

– Вы обещали молчать, мадемуазель, а трещите, как сорока. Что вы предлагаете? Чтобы я гулял по залам, свернув руку кренделем? Один. Не забывайте, что вас никто не видит. А я не хочу выглядеть психом.

– Не понимаю, почему господин не может ходить с согнутым локтем, – упёрлась Аглая. – И извольте двигаться помедленней – я за вами не успеваю.

Матвей обречённо вздохнул, согнул руку в локте и ощутил лёгкое прохладное касание. Беззвучно матерясь, он чинно провел свою призрачную спутницу на второй этаж музея.

В залах с экспозицией Аглая, походу, простила Матюхе его дурные манеры и подобрела. Она с энтузиазмом разглядывала картины и всё время норовила зависнуть перед каким-нибудь шедевром. Назимову стоила больших трудов протащить её дальше. Выделенные на поиск портрета полчаса уже растянулись в час, а конца и края не предвиделось.

Наконец Матвей не выдержал: в пустом зале, где, кроме них, слонялась всего одна любительница живописи, он раздражённо прошептал Аглае:

– Где ваш дед?

Её сиятельство захлопала кукольными ресницами, как внезапно разбуженная:

– В этих залах более поздняя живопись. Господа Верещагин, Репин… Может быть, стоило бы начать с первого этажа?

– Оп-пачки! Приехали! Тогда почему мы попёрлись на второй?

– Comment je le saurais⁵¹? – пожала оголёнными плечами Аглая. – Это вы, сударь, так решили. Вы же сразу стали подниматься по лестнице. Я просто следовала за вами.

– А пуркуа же вы меня не остановили, мадемуазель?

– Ах, не всё ли равно в каком порядке осматривать экспозицию? Я получила огромное удовольствие.

Аццкий абзац! Считай, уже полдня потеряно! Надо срочно ускориться. Матвей решительным шагом направился к дежурной бабке-смотрительнице.

– Я читал, что в коллекции музея есть портрет графа Тормазова…

– Да, – довольно расплылась в улыбке скучавшая без общения бабулька. – Прекрасный портрет работы Боровиковского. Боровиковский у нас на первом этаже в зале номер двенадцать. Это как спуститесь вниз по лестнице, сразу направо.

Не дожидаясь своей призрачной спутницы, Матюха рванул на первый этаж.

В двенадцатом зале он наконец увидел то, что искал. На третьем от двери портрете на фоне тревожной драпировки цвета запёкшейся крови был изображен уже знакомый Матвею персонаж. Художник тщательно выписал и столик в виде античной колонны, и пудреную седину пышного парика, и блестящий стеклярус на чёрном камзоле, и белый атласный шейный платок. И рубиновый перстень на пальце прижатой к груди правой руки – память о трагической любви. Граф Тормазов смотрел на зрителя так, словно хотел внушить, что молодости, красоты, здоровья, богатства, знатности рода – всего этого недостаточно для счастья. И он отдал бы всё, чтобы его возлюбленная Луиза осталась жива.

Назимов вглядывался в портрет и без труда различал черты фамильного сходства: надменную складку губ, ровные дуги бровей, графитовый оттенок широко-расставленных серых глаз. И, конечно, несгибаемую аристократическую осанку.

– Обожаю этот портрет! – раздался сзади голос её подоспевшего сиятельства. – Дедушка здесь как живой. Он был очень красив, не правда ли?

Неслышно подплывшая графиня встала рядом, окутав Матюху фиалковым ароматом. Он повернулся и смерил её женственную фигурку любующимся взглядом. Зачётная красотка! Назимов забыл о досаде и хорошо усвоенным тоном плейбоя прошептал в фантомное ушко:

– Вы похожи на него, мадемуазель Аглая.

– Merci, monsieur, мне многие это говорили. Портрет написан на следующий год после смерти Луизы де Жуайёз. А ещё через год Сергей Дмитриевич встретил grand-mère.

Аглая с такой любовью вглядывалась в черты родственника, что Назимову стало как-то неловко присутствовать. Он подошёл ближе к портрету, чтобы получше рассмотреть перстень. Мазок художника был рыхлым, и всё-таки Матвею удалось составить представление, как выглядел фамильный талисман. Ровно так, как описывала старуха Тормазова: крупный квадратный рубин и по два мелких бриллианта с каждой стороны. Сейчас эта ювелирная хрень стоила кучу денег. А у Назимова их стопроцентов не было. Каким образом он мог добыть рубин? Хищением в особо крупных размерах? Нет, «в Москву, в Москву», как сказали бы не в меру распиаренные три сестры.

Назимов покосился на поглощенную созерцанием Аглаю. Вдруг она обернулась на звук шагов, увидела кого-то, испуганно рванулась к Матвею и цепко схватила его запястье маленькой ручкой. Её призрачное сиятельство побледнела до почти полной прозрачности, зато графитовые глаза стали совершенно чёрными от расширенных зрачков. Падают ли привидения в обмороки? – подумалось Матюхе. – И что с ними тогда надо делать?

Оказалось, что Аглая шарахнулась так от парочки, которая забрела в зал. Обоим было чуть за двадцать, оба в унисекс одёжке – рваных джинсах и майках, что в когда-то в Советском Союзе назывались «алкоголичками». Только у чувака были выбриты виски, и на затылке торчала жёсткая кисточка тёмных волос. А светлые патлы его подружки клочьями торчали в разные стороны. Говорили они между собой по-английски и чему-то смеялись. Походу, интуристы отрабатывали обязательную программу посещений Питерских музеев.

Призрачное сиятельство дёрнула Назимова за руку.

– Что? – одними губами спросил он.

– Это Мишель! – так же одними губами вымолвила потрясённая Аглая, указав глазами на интуриста.

Оп-пачки! Опять какие-то паранормальности? Матюха сфокусировал внимание на парне с бритыми висками. Нет, воздух при его появлении не сгустился, и кончики пальцев не закололо – чувак был обычным, живым. Графине просто почудилось сходство. И всё же Матвей исподтишка принялся разглядывать дубль Мишеля. Тот был смазлив – такие обычно нравятся женщинам. Лицо смуглое, глаза чёрные дерзкие, горячие. Губы румяные. А под носом – мазня жидких тёмных усишек. Кого-то он напоминал… Какую-то давно знакомую картинку… И вдруг сложилось – это же крестовый валет из карточной колоды! Игрок Мишель сам был копией игральной карты. Абзац!

Между тем Аглая вся натянулась, расправила плечи, надменно вздёрнула подбородок и с аристократическим достоинством кивнула «Мишелю» головой. Но чувак даже не заметил всех этих церемоний: он равнодушно скользнул взглядом по Назимову и пустому месту рядом с ним.

Парочка интуристов прогулялась по залу, поцеловалась перед образом романтической красавицы и двинулась дальше. А оскорблённая Аглая со слезой, повисшей на ресницах, так и осталась стоять у портрета предка. Матюхе вдруг стало жаль её.

– Ваше сиятельство, – позвал он, пользуясь тем, что в зале никого не было.

– Боже мой, как ужасно Мишель выглядит! – забормотала графиня. – Он окончательно обнищал, ходит в рваных панталонах, без сюртука и даже без рубашки! Но как он мог в таком виде появиться в публичном месте? И почему сделал вид, что мы не знакомы!

– Мадемуазель Аглая, не переживайте так! Этот чувак… в смысле, господин… Он не может быть вашим Мишелем. Прикиньте, это мой современник. А одежда… У нас так ходят, у нас это носят. Вы же сами видели! Времена изменились. И он вовсе не хотел оскорбить вас. Он вас не видел, как большинство живых людей. Ну же, выше нос, ваше сиятельство! На вас смотрит предок!

Графиня достала из бисерного ридикюля неизменный кружевной платочек, промакнула влажные глаза. Матюха церемонно согнул локоть. Мадемуазель Аглая вздохнула, как дети после выплаканной обиды, и приняла предложенную руку.

Глава 9

– Доброй ночи, ваше сиятельство. Как ваше драгоценное самочувствие?

– Доброй ночи, милостивый государь. Вашими молитвами и обещаниями.

После визита в Русский музей в квартире на Мойке установился мир и порядок. Матюха больше не провоцировал графиню: не приглашал в дом ни покладистых козочек, ни ведьм. И её призрачное сиятельство, в свою очередь, отказалась от мелких бытовых пакостей.

Иногда Матвей встречал графиню в музыкальном салоне, в столовой, коридоре или библиотеке. Тогда они, как соседи по коммуналке, перебрасывались парой вежливых фраз и расходились. Назимов интуитивно опасался длинных разговоров: ляпнет что-нибудь не то, и прощай мирное сосуществование. Ему оставалось продержаться всего-ничего: до отъезда в Москву.

***

А в воскресенье вечером в дверях заскрежетал ключ, и на пороге появились отдохнувшие, довольные жизнью и друг другом Денисовы. Татка, похорошевшая, помолодевшая, сразу же набросилась на Матюху с объятиями и поцелуями, затискала, как маленького, измазала губной помадой. Денисов, как обычно, стоял в стороне и прохладно наблюдал за бурным оргазмом родственных чувств. Назимов мягко отстранился:

– Ну, Тат, ну, хватит телячьих нежностей, – он оглядел тётушку и заметил новый стильный цикламеновый жакет и пёстрый шарфик. – Походу, уезжала ты в другом? Или я ошибаюсь?

– Какой ты глазастый, Матюша! Это Валера настоял, чтобы привезла себе несколько тряпочек из Парижа. Сказал, иначе никто из знакомых не поймёт. – Татка приласкала мужа благодарным взглядом. – Мы и тебе подарок купили. Но он в чемодане. Потерпишь?

– Не загоняйся, потерплю.

В ноги хозяйке бросился лысый кошак: он тёрся о щиколотки и выписывал подхалимские восьмерки. Тётушка подхватила его на руки, прижала к груди:

– Омон, красавчик мой! Соскучился, родной?

– Ну, теперь это надолго, – понимающе ухмыльнулся Денисов и понёс чемоданы в гардеробную. Но на пороге обернулся и бросил Матюхе, – приходи в столовую, родственник, мы санкционные деликатесы привезли. Ты фуагра любишь?

***

Через полчаса Татка уже суетилась у кухонного стола, на котором соблазнительно благоухали нарезанные и разложенные по тарелочкам сыры, колбасы, паштеты и прочие запрещённые прелести Франции.

– Кому кофе? – спросила тётушка. Назимов виновато съёжился:

– Татуль, у меня кофемашина ёкнулась, – не глядя на Денисова, признался Матвей. – Простишь?

Он так и не удосужился вызвать мастера и до конца недели варил кофе в кастрюльке. Татка любовно взъерошила жёсткие Матюхины волосы:

– Ну, что с тобой делать? Где поставить запятую в «казнить – нельзя – помиловать»?

– После «нельзя», конечно, – это была их давнишняя, времен школьного детства, игра. Татка не любила наказывать и всегда давала Матюхе шанс отмазаться.

– Придётся помиловать.

Денисов тем временем подошёл к кофейному агрегату, проверил заправку и нажал кнопку старта. Оп-пачки! Машина заурчала, и в воздухе поплыл густой аромат свежемолотого кофе. Походу, с приездом хозяев паранормальные приключения в квартире закончились.

После импровизированного застолья, которое сопровождалось Таткиными эмоциональными рассказами о Париже, Денисов удалился в кабинет. Заявил, что хочет узнать, не случилось ли чего-то ужасного в оставленной без хозяйского глаза компании. А Матвею пришлось выслушать новую порцию тётушкиных восторгов по поводу Лувра, лягушачьих лапок на Елисейских полях, Сен-Шапель, эскарго, Эйфелевой башни, французских вин, а также сожалений о несвоевременно сгоревшем Нотр-Дам. Наконец энтузиазм Татки выдохся.

– Ну, а ты как здесь жил? – спросила она.

– Зачётно, – машинально ответил Матюха и испытующе поглядел на тётку. Аццкий абзац! Как же хотелось признаться, рассказать, что происходило с ним в этой квартире. Но оценит ли она? Или сочтёт его шизанутым? Сидя на кухне рядом с Таткой, Матвей и сам засомневался в реальности своего общения с графским призраком.

– Татуль, у меня к тебе один вопрос. Только ты не удивляйся, окэ?

– Ты что, Матюша, жениться собрался?

– Хорош меня троллить! – возмутился, было, Матвей, но заметил, как дрогнули в насмешливой улыбке тётушкины губы. – Я серьёзно!

– Ладно, серьёзно, так серьёзно. Что ты хотел спросить?

– Хм… Ты не видела… Ты не замечала в этой квартире ничего такого… паранормального?

И Назимов пристально уставился на тётку, изучая её реакцию.

– Паранормального, говоришь? – Татка на секунду задумалась. – Было. Вот таджики-строители, когда штробили стену, пробили проводку и устроили короткое замыкание. Во всём доме свет вырубило. Это достаточно паранормально?

– Нет, кроме шуток…

– Что ты называешь паранормальным? Полтергейсты? Привидения? Нет, ничего такого не наблюдалось. А почему тебя это волнует, Матюш? Что-то раньше я не замечала у тебя интереса к потустороннему.

– Раньше я и не верил. А теперь… – и Матвей, решившись, бухнул признание. – Короче, прикинь, я видел призрак.

– Какой призрак? – встревожилась Татка.

– Призрак графини Тормазовой, бывшей владелицы этого особняка.

Татка с нежной жалостью посмотрела на Матюху, как на психически-увечного:

– А алкоголем ты, Матюш, случаем, не злоупотреблял?

– Почему ты мне не веришь? – обиделся Назимов. – Вот Омка её тоже видел.

– Кто?

– Твой кошак, Омон Ра. Этот уродец вообще в неё влюбился – ходит за ней хвостом. А он не пьёт.

– Погоди-погоди… Ты хочешь сказать, что в этой квартире живет призрак бывшей владелицы? И ты его видел? Собственными глазами?

– Стопроцентов. Она здесь ходит, играет на пианино, пристаёт с разговорами, требует хрен знает чего. Кстати, кофемашину тоже она испортила.

Татка посерьёзнела, напряглась. Походу, она реально испугалась и теперь глядела на Матюху с сомнением: то ли поверить ему, то ли вызывать неотложную психиатричку. В итоге не нашла ничего лучше, как обратиться к авторитету мужа (семь лет брака отучили её принимать самостоятельные решения):

– Надо Валере сказать.

– Не надо никакого Валеры! Хочешь, я тебя с ней познакомлю? – Матвей видел тёткин страх и колебания, но всё равно упрямо тянул её за собой. – Пошли.

– Куда?

– Недалеко. В ваш музыкальный салон.

Притащив слабо упиравшуюся Татку в зал, Назимов встал в центре и тихо (чтобы Денисов не услышал!), но внятно произнёс:

– Ваше сиятельство. – Ноль реакции. – Графиня. – И снова полный игнор. – Аглая Дмитриевна, не будете ли вы любезны почтить нас своим появлением (как зачётно загнул – самому понравилось!). Я хочу представить вам свою тётушку Наталью Сергеевну, нынешнюю хозяйку квартиры.

Через ряд зеркал вдоль стены просквозило светлое пятно – будто отражение пролетевшей птицы. В кончиках пальцев появилось знакомое покалывание. Матвей затаил дыхание: сейчас явится. Но прошла одна длинная минута, за ней – другая. И ничего.

Татка посмотрела с немым вопросом: сколько ещё ждать? И Матюха вдруг понял: облом. Её капризное сиятельство графиня была здесь, в зале, но материализоваться не желала.

– Нет, не хочет, – разочарованно признал он.

Зато Тата вздохнула с явным облегчением:

– Матюш, ты меня разыграл, да?

Гуманней было солгать – принять тётушкину спасительную версию. А иначе она, бедная, так и будет переживать, мучиться сомнениями в Матюхиной адекватности.

– Конечно разыграл. А ты поверила? – ногой он незаметно отодвинул прилипшего к зеркалу кошака. – Но, согласись, нехило было бы иметь домашнее привидение. В такой-то квартире с «историческим» интерьером! – и он проказливо подмигнул.

Татка окончательно расслабилась и маленьким крепким кулачком чувствительно стукнула по Матюхиной груди – сбросила стресс.

– Какой же ты всё-таки раздолбай! Разве можно так пугать?

– Ну, извини. Я думал, тебе будет весело.

***

Ночью, когда квартира затихла, когда утомлённые долгим «днём приезда» Денисовы уснули в супружеской спальне, а Назимов сонно прокручивал в мозгу планы на насыщенное завтра, явилась её призрачное сиятельство графиня Тормазова. Она сгустилась из воздушного желе на обсиженном стуле рядом с Матюхиной кроватью.

– О, ваше сверкательство, доброй ночи, – Матвей сел в постели, опершись спиной на подушку. – Вы слышали, как я вас звал?

– Naturellement⁵², я же не глухая. Слышала, сударь.

– Так почему же вы не появились?

– Не сочла возможным, чтобы вы демонстрировали меня, как дрессированную болонку.

– Не собирался я никого демонстрировать. Я хотел представить вам свою любимую тётушку. Я здесь гость, а она – хозяйка, вам жить в одной квартире. Почему бы не познакомиться? Татка может испугаться, когда столкнётся с вами в первый раз.

– Не испугается, – платочком отмахнулась старуха. – Ваша тётушка меня не видит. Так же, как и её милый муж.

– А я почему вижу? – в очередной раз вскипел от несправедливости «избранничества» Назимов. – Что во мне не так?

Графиня поморщилась, словно её достала Матюхина непонятливость.

– Сударь, давайте не будем снова возвращаться к уже закрытой теме. Всему есть свои причины. Я являюсь вам, потому что именно вы способны помочь мне.

– С чего вы взяли, что я способен? – набычился Назимов. – Ничего я не способен!

– Полноте ребячиться, Матвей-не надо по отчеству. Вы же зрелый мужчина, а ведете себя как enfant terrible. Вам что, гувернёр надобен – «слегка за шалости бранить и в Летний сад гулять водить»?

– Никто мне не надобен. Но вы требуете от меня невозможного.

– Impossible… Не помню дословно, но герцог де Ларошфуко писал, что мы нередко убеждаем себя в невозможности достичь цели. Но делаем это не от бессилия, а от безволия – оправдываем постыдную слабость духа. Это, как вы изволили выражаться, «отмазка». Я правильно употребила слово?

Кивком головы Матюха подтвердил, что правильно. Графиня удовлетворённо улыбнулась и продолжила мотивационную проповедь:

– Начните действовать, сударь, приложите усилия. Бог управит. Бог помогает тем, кто берётся за благое дело.

Её упёртое сиятельство откровенно прессовала его, но снова затевать инфантильное нытьё «не хочу, не буду» Матвею было стыдно. Лучше уж смолчать, но сделать по-своему.

– Милостивый государь, – торжественно произнесла старуха, – дайте мне честное слово дворянина, что исполните моё поручение.

Слово дворянина? Походу, графиня его с кем-то перепутала.

– Я не дворянин.

– Вот как? C'est intéressant⁵³. В вас чувствуется благородная кровь, даже несмотря на… mauvais parents⁵⁴ .

– Нет во мне никакой благородной крови, – снова отрёкся Назимов. Его осенила счастливая идея. – Ваше сиятельство, если я не дворянин, может, вы на меня забьёте?

– Милостивый государь, – гневно сверкнула глазами старуха. – Как вам такое могло прийти в голову? У нас даже к дворовым людям никогда не применяли телесных наказаний!

– Причём тут телесные наказания? – протупил Матвей, но тут же сообразил, в чём дело. – А… Я хотел сказать: отпустите меня. Вы и без меня найдёте себе правильного дворянина с благородной кровью. Чтобы он благородно добывал фамильный перстень для ваших потомков.

– А как ваша фамилия, Матвей-не надо по отчеству?

– Назимов, – машинально ответил он.

– Ну вот, я же говорила! Назимовы – это дворянский род. Мой двоюродный дедушка был женат на Ольге Николаевне Назимовой. Смею предположить, что она была вашей дальней родственницей.

Оп-пачки! Матвей недоверчиво прищурился. Не разводила ли его графиня? Назимовы – дворянский род, и он, Матюха, тоже дворянин? Абсурд! И на хрена ему сдалось это никчёмное дворянство? Ни прибыли, ни удовольствия – одно беспокойство.

– Обещайте же, сударь! – настаивала графиня.

Матвей тоскливо вздохнул и против воли выцедил сквозь зубы:

– Аццкий абзац! Окэ, обещаю.

– Ну вот, давно бы так, – удовлетворённо произнесла её сиятельство. – А это вам, чтобы не забыли о своем обещании.

Старуха выполнила уже знакомый трюк: расслоилась, переформатировалась и обернулась юной красоткой, которая окинула Матюху страстным воспламеняющим взглядом и – оп-пачки! – скользнула к нему на кровать. Он, было, потянулся к Аглае, но, как в дурном сне, не смог дотянуться. Руки налились неподъёмной свинцовой тяжестью – Матвей не мог пошевелить даже пальцем. Зато всей воспалённой кожей он ощущал, как бегали по телу тонкие прохладные пальчики, вызывавшие дрожь и озноб.

– Матю-ю-юша… – прошептала Аглая, сложив губы в имя-поцелуй.

Назимов в предвкушении потянулся к ней жаждущими губами, но красавица ладонью быстро запечатала ему рот и припала поцелуем к груди – чуть выше левого соска. Он дёрнулся от боли холодного ожога. Так в детстве на морозе он прилип языком к лезвию отцовского ножа (из любопытства лизнул) и одним болезненным рывком содрал всю кожу до крови.

Аглая отстранилась. Матюха скосил глаза: на груди отпечаталось коричневое пятно в форме женских губ. И почему-то сразу же понял: пятно не сойдёт. Ни через неделю, ни через месяц – никогда. Графиня пометила его своим клеймом.

И, словно от шампанского, закружилась голова, а в памяти зазвучали рассыпающиеся аккорды вальса: раз-два-три. Красавица Аглая положила руки ему на плечи: раз-два-три. Она мягко толкнула его назад, и Матвей тряпичной куклой опрокинулся на подушку. Через секунду он уже спал.

***

В понедельник Денисов с утра пораньше свалил на работу – разруливать случившийся за время его отсутствия завал. Он сухо попрощался с Матвеем, пожал руку и дежурно пригласил приезжать почаще: Наташа будет рада. О себе он умолчал.

А Татка напоследок накормила Матюху так, что крайний кусок остался торчать в пищеводе. Да ещё собрала объёмистый пакет «в дорогу». На неделю жратвы хватит!

Матвей покидал в сумку вещи, оделся для долгой многочасовой езды, взял шлем.

– Ну что, посидим на дорожку? – предложила тётушка. – Ты обязательно позвони, когда доберёшься.

Вместе с Матюхой она спустилась во двор, где был припаркован мотоцикл. Татка выглядела печальной – она не любила расставаний. Матвей обнял её и, склонив голову, чмокнул в тёплый по-родному пахнувший затылок.

Затем приладил на багажник сумку и дары Таткиной неумеренной щедрости. И, уже надевая шлем, вдруг спросил:

– Тат, а ты знала, что Назимовы – это дворянская фамилия?

– Правда? – тётушка с сомнением прищурилась. – Какая честь!

– Честь? Ты реально считаешь, что в современном мире дворянство имеет какую-то ценность?

– Не знаю. Я должна об этом подумать. Но искренне надеюсь, что хотя бы дворянское происхождение помешает тебе набить татуировку на заднице. В этих татухах есть что-то примитивное. Или уголовное. Пообещай, что не будешь.

Матюха только вчера узнал о своих благородных корнях, но это уже накладывало на него тонну ограничений. Графиня требовала кое-что сделать, тётка – не делать. Проклятое дворянство давало только кучу поводов манипулировать им.

– Татуль, не загоняйся. Я просто так сболтнул, чтобы слегка позлить твоего Валерия-прекрасного.

– Матюш, скажи, почему он тебе не нравится? – вцепилась тётка в больную тему.

Назимов на секунду задумался, формулируя необидный и умеренно-правдивый ответ.

– Походу, ревность. Он любит тебя так, как должен был бы любить я. А у меня не получается.

– Ерунда. Так ты не должен. Валера любит меня как мужчина, а ты – как мальчик. Каким бы взрослым и большим ты не стал, ты все равно будешь любить меня как мальчик тётушку. Ты, Матюша, ещё не встретил женщину для взрослой любви. Но я надеюсь, что встретишь. Очень скоро встретишь!

И Татка посмотрела на Матвея взглядом мудрой пророчицы.