Елена Жукова
Призрак прекрасной дамы
– Стерва! – бессильно лязгнул зубами Назимов.
– Прощай, дарлинг, – садистски-нежно отозвалась Влада. – Хотя нет, я кое-что забыла.
Покачивая тяжёлыми бедрами, она вернулась к столику и открыла сумочку, куда раньше опустила перстень. Матюха застыл: что она собиралась делать? Жихарева, не торопясь, достала кошелёк и демонстративно выложила на стол купюру в пять тысяч.
– Это за кофе и за интересный рассказ. Сдачи оставь себе – заработал. А вот теперь прощай.
И, цокая по полу высокими каблуками, Мадам Блеск вальяжно выплыла за дверь.
Матвей бессильно уронил голову на сцепленные руки. Он сделал то, что должно было успокоить его совесть. Но оказалось только хуже. Для Тормазовых перстень теперь был потерян. Но и Жихарева не оценила благородства. Матюха вернул ей лимон евро – и что взамен? Ноль благодарности, тонна оскорблений и угроз.
А вдруг эта мстительная стерва захочет добраться до Маши? У неё все шансы – он сам выдал ей нужную инфу. Любой чувак из службы безопасности на раз отыщет в Москве Марию Саломатину из рода Тормазовых. Это не то, что потомков сквозь три века выкапывать!
Если Жихарева втянет в эту историю Машу – Матвею абзац! Саломаха не простит: за ним слишком много грехов накопилось. Солгал, когда сказал, что едет в командировку. Провёл ночь с Владой (попробуй докажи, что не изменял!). А самое страшное – он украл. Присвоил драгоценность стоимостью в миллион евро. Матюха припомнил брезгливое выражение на Машином лице, когда она рассказывала про архивного вора. Что же делать?
Единственный зачётный выход – действовать на опережение. Мчаться скорее к Маше, чтобы до обвинений Жихаревой рассказать ей свою версию событий. Но какую? Как объяснить, ради чего он совершил столько подлостей? Ради благородной цели возвращения фамильного талисмана законным владельцам? Но кто его на это уполномочил? Самим потомкам Тормазовых перстень был до глушилки. Особенно ворованный.
Нет, походу, без упоминания о питерском привидении Матюхе не оправдаться. Но в историю о призраке Маша стопроцентов не поверит – она барышня рациональная, кандидат наук. Получалось, что никакой отмазки у Назимова не было.
Постепенно он додумался до парадоксальной вещи. Всё отвратительное, что могла рассказать о нём Жихарева – это правда. И не надо утешать себя иллюзиями, что у него были благородные цели. Цели не оправдывали подлые средства. Матюха увлёкся мнимой простотой достижения результата, а это оказалась ловушкой. И он в неё попался. Оказался не дворянином, а дворняжкой, хоть и без бумажки. Он был недостоин Маши: её любви, её доверия.
И словно в ответ на его мысли, в кармане зазвонил телефон. Саломаха! Решение – жестокое, но справедливое – пришло само собой. Он должен избавить Машу от себя, от собственной подлости.
– Привет. Ты сегодня к нам заедешь?
– Нет.
– А почему у тебя такой голос? – почувствовала неладное Маша.
– Обычный, – Назимов глубоко вдохнул, как перед нырком, и выцедил самоубийственную фразу. – Я хотел сказать, что поиски Жихаревых пора сворачивать. Я узнал всё, что хотел.
Саломаха тут же среагировала: не на слова – на интонацию. Сразу же догадалась, что Матвей имел в виду разрыв отношений. И по-детски жалобно спросила:
– То есть ты больше не… не заинтересован в проекте? – любимый голос умолял отказаться от страшных намерений.
– Нет, – не поддался Матюха.
– Понятно…
Что ей могло быть понятно? Если б она знала, какому аццкому насилию он подвергал себя! Из-за неё, ради неё.
– Хочешь забрать все документы по Жихаревым? – после небольшой паузы Маше удалось восстановить контроль. Но голос её превратился в аудио-мумию.
– Нет. Мне они не нужны, – из последних сил прохрипел Назимов, а сам думал: «Прости меня, прости! Но так будет лучше…». Он знал, что причинял Маше боль и ненавидел себя за это. Но вынужден быть жестоким, чтобы не заставлять её страдать больше неизбежного.
– И что мне с ними делать? – сухо, мёртвым тоном спросила Маша. Матюха уже забыл, о чём шла речь. Да и какое это имело значение, когда рушилась вся его жизнь. И любовь. И надежды на счастье. А виноват в этом был он сам.
– Что хочешь, мне всё равно.
– Значит, мы больше не увидимся, – то ли спросила, то ли констатировала Саломаха. В ответ всё Матюхино существо завопило «нет!». Но сказал он:
– Да. Проект закрыт.
Он не должен был оставлять Маше надежды, хотя бы из сострадания. Пусть считает его подлецом – так будет проще смириться с разрывом.
– Я благодарен тебе за…
Назимов не успел подобрать утешительные слова. Связь оборвалась, трубка заплакала короткими всхлипами.
Вот и всё! Кончено! Впереди его ждала холодная бесчувственная пустота. Раскаяние, сожаления. А в голове крутилась дурная, неизвестно откуда взявшаяся песня: «Взял он саблю, взял он востру, и зарезал сам себя. Весёлый разговор…».
Глава 22
Как и в предыдущие дни, Матвей расположился на детской площадке, прикидываясь отцом в компании молодых мамаш и их неуёмных отпрысков. Отсюда, из-под прикрытия разноцветных башенок и горок, было удобно наблюдать, как Саломаха, входила во двор и шла к своему подъезду.
Всего за несколько дней Маша очень изменилась: ещё больше выпрямилась и затвердела. Теперь гордость её неестественно-прямой осанки выглядела почти отпугивающей. Прическу она тоже переменила – мягкие русые волны уступили место казённой гладкости, волосы были зачёсаны назад и скручены на макушке в тугой кукиш. Серые колючие глаза покрылись мутной плёнкой апатии и смотрели строго перед собой, будто окружающий мир больше не заслуживал внимания. Мягкая, тёплая, страстная женщина зачерствела и превратилась в скучную архивистку-спинстера. Матвей смотрел и ужасался: он был виновником этого отвратительного преображения.
Но и самому Матюхе было не лучше. Жизнь его разломилась на «до» и «после», и через образовавшуюся трещину вытек весь смысл. Дни стали непомерно-длинными: они тянулись и тянулись так, что не хватало терпения дождаться конца. Матвей пытался заполнить их какими-то занятиями, но делал это машинально, не ощущая ни удовольствия от процесса, ни удовлетворения от результата. Работа превратилась в скучное добывание бессмысленных цифр и фактов. Спортивные тренировки стали лишь способом измотать тоскующую плоть так, чтобы не было сил жалеть и желать. Он часами сидел в любимом кресле и тупо пялился в окно, не отдавая себе отчёта, что именно наблюдал: ночь, улица, фонарь, аптека – один хрен. Мысли его были далеко. Раз за разом Матвей прокручивал недавние события и думал, где же он ошибся? Как ему следовало поступить? И что теперь делать?
Утешение приносила только скорость: ветер выдувал душные мысли и оставлял лёгкую свистящую пустоту. А выплески адреналина от опасных манёвров ненадолго реанимировали утраченное чувство жизни. Матюха намеренно рисковал, чтобы усилить действие стимулятора, и несколько раз сам пугался от того, насколько близко подлетал к краю. Но, походу, трагический финиш на асфальте был не худшим выходом из депрессии.
Несколько дней назад байк сам собой привез Назимова на Шаболовку в тот час, когда Маша возвращалась с работы. Её проход по двору от угла дома до подъезда занял едва ли две минуты. Но эти минуты стали самыми наполненными, самыми зачётными за весь пропащий день. Они придавали смысл никчёмной жизни. С тех пор Матюха начал приезжать на Шаболовку каждый вечер, как бомж на бесплатную раздачу пищи. Здесь он получал суточную порцию горького счастья.
Назимов взглянул на часы – до появления Саломахи оставалось минут десять. Он растёр ладонью левую сторону груди. Аццкий абзац, сердце теперь болело каждый день – ныло и дергало, частило, пропускало удары, повисало в пустоте. Матюха привык к этой боли – она стала его наказанием за грех.
Он поднялся с лавочки, на которой коротал время рядом с двумя сплетничавшими о собственных мужьях тётками. Встал возле двухъярусной горки – оттуда открывался зачётный вид на двор и Машин подъезд. Мешали только периодически скатывавшиеся по жёлобу егозливые малыши. Но они же и маскировали Матюху. Он снова взглянул на запястье – до появления Саломахи оставалось около пяти минут.
– Что вы здесь делаете, молодой человек?
Голос прозвучал над самым ухом. От неожиданности Назимов резко крутанулся и застыл. Перед ним с двумя магазинными пакетами в руках стояла Ольга Алексеевна – суровая и неумолимая, как совесть.
– Как у вас хватило дерзости появиться? Ведь я же просила вас, предупреждала. И вы обещали!
– Простите меня! – Матвей посмотрел на Ольгу Алексеевну измученными, красными от бессонницы глазами.
Несколько секунд старшая Саломатина изучала его так, что он вспотел под её безжалостным оценивающим взглядом. Ну, что стоило ему сегодня побриться! Матюха провёл ладонью по двухдневной неопрятной щетине. До кучи вспомнил, что и расческу он тоже проигнорировал. Однако Ольга Алексеевна, походу, осталась довольна увиденным.
– Да, выглядите вы ужасно. Не лучше моей Машеньки. Эх, дети-дети! Что же между вами произошло?
Матвей молча сцепил зубы – мужчине не пристало жаловаться. Тем более, если сам был виноват.
– Пойдёмте, – Ольга Алексеевна взяла пакеты в одну руку, а другой схватила Назимова за локоть и потянула за собой.
– Куда? – упёрся он.
– Как куда? К нам домой.
– Не надо. Маша не захочет меня видеть.
– Но вы же любите её?
Матвей тяжко вздохнул и обречённо кивнул головой.
– Тогда боритесь за своё счастье, чёрт вас побери! Делайте что-нибудь! А не торчите здесь день за днём, как скорбный надгробный памятник!
Матюха потрясённо распахнул глаза: вместо тихой интеллигентной дамы он увидел разъярённую фурию, готовую на всё, чтобы защитить дочь. Она стопроцентов могла бы убить. Но сейчас видела решение проблемы в том, чтобы помирить его с Машей.
Ольга Алексеевна усилила хватку железных пальцев и потащила Матвея к подъезду. И он сдался – позволил отвести себя в дом, в который уже не надеялся вернуться.
***
Назимов сидел на кухне перед чашкой остывавшего чая, из которой не сделал ни глотка, и тупо следил за судорожными прыжками часовой стрелки. Хлопнула входная дверь, стукнули каблуками скинутые на пол туфли. Матюхино сердце заплясало в груди пьяным забулдыгой, ладони вспотели. Он испуганно оглянулся на стоявшую у плиты Ольгу Алексеевну. Та ободряюще улыбнулась и щепотью из трёх пальцев нарисовала в воздухе крестное знамение.
– Машуня, это ты? – спросила она фальшиво-спокойным тоном.
– Я, мам, – отозвался голос, от которого у Назимова пресеклось дыхание и во рту стало сухо.
– Проходи на кухню, у нас гости.
Маша вошла и молча застыла в дверном проёме. Её ощетинившиеся ресницами глаза с мукой смотрели на Матвея. Дрожавшая рука сама собой взлетела поправить кукиш на макушке.
– Привет, – хрипло выдохнул Матюха.
– Здравствуй, – безжизненно ответила Мария. – Не ожидала. Ты передумал и решил забрать документы по Жихаревым?
– Нет, я не за документами.
– А зачем?
– Я к тебе, Саломаха.
Ольга Алексеевна с шумом выдвинула ящик кухонного стола, чем-то там громыхнула и с напускным раздражением произнесла:
– Так, молодёжь, вы мне мешаете готовить. Шли бы вы отсюда. А ужинать я вас позову, когда будет готово.
Вслед за Машей Назимов прошёл в комнату, где не был с тех самых пор, как открыл охоту на Мадам Блеск. На него пахнуло таким уютом и покоем, что – аццкий абзац! – глаза предательски промокли. Он оглянулся вокруг, сверяя фактическое наличие вещей с инвентарным списком памяти. И наткнулся на голую стену. Здесь раньше крепился крафт-лист с Жихаревским родовым древом. А теперь стена пугала безжизненной пустотой: результаты совместного труда куда-то исчезли. Саломаха сняла всю эту красоту, чтобы та не нервировала постоянным напоминанием.
Матвей с немым вопросом обернулся к Маше.
– Я отдала все материалы по Жихаревым, – безучастно произнесла она. – Ты сам сказал, тебе всё равно, что я с ними сделаю.
– Кому отдала? – машинально спросил Матюха, хотя заранее предполагал ответ. Накануне он видел во дворе чёрный воронок «Ауди» и узнал водителя Влады – невозмутимого Олега. Походу, Жихарева уже воспользовалась шансом нагадить.
– Со мной странная история приключилась. Я даже хотела позвонить… Но подумала, что тебя это уже не заинтересует, – Машин глубокий бархатистый голос звучал равнодушно-плоско, без интонаций, будто текст воспроизводился генератором речи. И глаза у неё были тусклыми – оловянными.
– Заинтересует. Что случилось?
Маша выдвинула ящик тумбочки, достала оттуда чёрный бархатный мешочек и, развязав золотистый витой шнурок, вытряхнула на ладонь Тормазовский перстень с рубином.
– Вот. Узнаёшь?
Оп-пачки! А вот этого Матюха никак не ожидал. Неужели Жихарева по собственной воле согласилась расстаться с лимоном евро? С какого перепуга?
Он протянул руку, и Маша вложила в неё драгоценность.
– Это тот самый, с портрета Сергея Дмитриевича, – Саломаха немного ожила. Появление давно потерянного фамильного перстня произвело на неё сильное впечатление, и она невольно загоралась, рассказывая об этом. – Знаешь, откуда?
– К тебе приезжала Жихарева? – вопросом на вопрос ответил Матвей. Но Маша почему-то не удивилась его осведомлённости.
– Да, перстень привезла Влада.
– Что значит «привезла»?
– Она сказала, что перстень был украден её предком у Аглаи Дмитриевны Тормазовой. Это та пожилая дама с портрета в альбоме. Что много лет Жихаревы владели рубином незаконно. И теперь Влада должна отдать перстень настоящей владелице, то есть мне. Я не хотела брать, но… – скучно рапортовала Маша. И вдруг поперхнулась на полуслове, и потрясённо, с выражением внезапного озарения, уставилась на Матюху:
– Ты знал про перстень… Ты поэтому и искал потомков Михаила Жихарева?
Кивком головы Назимов подтвердил правильность её гипотезы.
– Тебе нужен был тот, кто владел перстнем. То есть Влада…
– Что она тебе про меня напела? – мысленно приготовился к худшему Матюха.
– Ничего… – удивилась вопросу Маша. – Она вообще про тебя не упоминала.
Не упоминала! С чего это вдруг Мадам Блеск проявила такое неслыханное милосердие? В чём подвох?
– чём вы с ней говорили?
– О разном. В основном, про историю наших семей. Влада была впечатлена, когда увидела своё родовое древо. Не ожидала, что кто-то изучает генеалогию Жихаревых. Она спросила, можно ли снять копию, но я отдала ей оригиналы. Мизерная плата за возвращение давно утраченной семейной реликвии.
– Окэ, ты всё правильно сделала.
– Кстати, Влада тоже знает легенду о Луизе де Жуаёз… – вдруг Маша остановилась, так и не договорив. И посмотрела на Назимова каким-то новым, переоценивающим, взглядом. – Она от тебя узнала, да?
– От меня, – вынужден был признать он.
– А вообще эта легенда – правда, или ты всё придумал? Это ты внушил Владе, что перстень представляет для неё угрозу?
– Нет, я просто подтвердил то, что она и сама знала. Жихарева говорила тебе, что боится носить перстень?
– В прямую – нет. Но Влада приехала ко мне с гипсом. Два дня тому назад она поскользнулась в ванной, упала и сломала руку в двух местах. Ты знал об этом? – в Машиных словах прозвучало нечто похожее на упрёк.
Походу, этот кровавый камушек представлял собой аццкое оружие. А ведь Матюха предупреждал Жихареву, чтобы поостереглась. Двойной перелом оказался последним и самым убедительным аргументом.
– И ты считаешь, что это я подстроил? Кто я, по-твоему? Вымогатель? Киллер? Зачётного же ты обо мне мнения!
– На самом деле, я так не думаю, – смутилась Саломаха. Она покраснела и опустила глаза.
– Ну, спасибо, утешила. А что ты думаешь?
– Я не знаю, – зябко дёрнула плечами Маша. И начала вслух озвучивать мысли, что приходили ей в голову и, цепляясь одна за другую, складывались в общую непрезентабельную картину. – Ты искал владельца перстня. Ты хотел добыть рубин. Он ведь очень дорогой, правда?
– Минимум миллион евро, – неохотно подтвердил Назимов.
– Так много?! – Мария задохнулась от ужаса. – Я должна вернуть перстень Владе. Она отказалась от денег, хотя мы с мамой предлагали. Но такой суммы у нас нет. И никогда не было. Даже наша квартира столько не стоит.
– Не загоняйся, Жихаревой не нужны деньги. Ты ей ничего не должна.
– А тебе? Ты хочешь, чтобы я отдала перстень тебе?
Матвей отрицательно замотал головой. Но Саломаха продолжала строить бредовые умозаключения, в которые искренне верила.
– Я только теперь поняла, что ты всё время вёл свою игру – лгал, хитрил. Ты использовал меня. И ты… ты стал моим любовником тоже из-за перстня, – накручивала себя Маша.
Аццкий абзац! Так она хрен знает до чего могла договориться!
Матвей рванулся к ней и сделал то, о чём мечтал все дни разлуки – сгрёб в объятия, припал губами к теплым, пахнувшим невызревшей сладостью волосам и глубоко втянул в себя этот родной запах.
– Дурочка моя!
Но Мария с неожиданной силой оттолкнула его. А сама отскочила к голой стене и встала в смешную, драчливую позу с выставленными перед собой сжатыми кулаками. Матюха рассмеялся бы, если б его висевшее на соплях счастье не зависело от того, сможет ли он заново приручить Саломаху.
– Не приближайся! – взвизгнула она с яростью обиженной женщины. – Если ты забыл, то я напомню: ты бросил меня.
– Послушай! Давай я тебе всё объясню!
– Объяснишь, почему бросил? Не стоит, сама догадываюсь: я тебе больше не нужна. Хозяйку перстня ты нашёл. Со мной переспал. Чего же боле? Только кое-что пошло не по плану: Влада отдала рубин мне. И тебе пришлось вернуться. Так? На, забирай, – и побледневшая от гнева Маша решительно сунула в Матюхину руку рубин.
– Во-первых, мне твоя побрякушка до глушилки, – разозлился Матвей. Он хотел швырнуть проклятый перстень на пол, но, одумавшись, положил на край стола. – А, во-вторых, я не бросал тебя. Я себя наказал за низкий поступок. Маша, родная, я должен тебе признаться. Я взял… Нет, в жопу эвфемизмы! Я украл перстень у Жихаревой. Для тебя. Но потом вернул, потому что подло быть вором. Я хочу быть достойным тебя, Саломаха.
– Нет, я не верю тебе, – упрямо замотала головой Мария. – Ты не счёл нужным даже объясниться – просто сказал, что между нами всё кончено. Что я должна была думать? Что ты уже наигрался, а я – слишком… слишком скучная для такого… мачо.
– Притормози! Неужели ты сама веришь в этот бред?
– Я уже не понимаю, где ложь и где правда. Я не знаю, кто ты, Матвей. В какую игру ты играешь? Что тебе нужно? Почему ты сказал, что украл перстень для меня? – Машины слова звучали упрёком, но в колючих глазах светилась мольба объяснить, рассеять страхи.
Матвей сделал осторожный шаг, другой… Но Саломаха угадала намерения, разжала кулаки и в протестующем жесте выкинула ладонями вперед тонкие руки:
– Не прикасайся ко мне!
Назимов перехватил правую кисть. Под большим пальцем мотором на скорости в двести частил пульс. Матюха повернул руку ладонью вверх, поцеловал и горстью сжал Машины пальцы, зажав поцелуй в кулак. Саломаха задрожала, опустила лицо и шумно сглотнула слюну. Йаху-у-у! Она реагировала!
Матвей подошёл ещё на шаг ближе. У самых глаз лоснились стянутые в казённый спинстерский кукиш волосы. Матвей удручённо вздохнул и медленно, одну за одной, стал вытягивать из этого аццкого сооружения скрепляющие его шпильки. Волосы ожили – расслабились, зашелестели, упали на плечи. Матюха не смог удержаться от соблазна и с наслаждением запустил пальцы в их тяжёлую шелковистую массу. Маша оцепенела от этой ласки.
– Послушай, – Матвей поднял за подбородок её вспыхнувшее лицо. – Я хочу, чтобы ты знала. Я не злодей, каким ты меня выставляешь. И не благородный герой. Я – обычный чувак, в чём-то хороший, в чём-то дурной, со своими виражами и выхлопами. Но я люблю тебя, Саломаха. И больше всего на свете хочу, чтобы ты любила меня. Таким, какой я есть.
Маша недоверчиво поморщилась, но Матюха видел, как жадно она прислушивалась к словам, как ждала продолжения. Ему очень хотелось продолжить не фразами, а поцелуями. Он бы постарался быть убедительным. Но настал момент истины. Миг, от которого зависело будущее счастье – и его, и Маши.
– Ты сказала, что не знаешь, кто я и что мне от тебя нужно. Мне нужна ты. Каждый день, каждую минуту. Без тебя моя жизнь обессмыслилась. Я даже сам себе стал не нужен.
– Ты лжёшь, – неуверенно выдохнула Саломаха. – Ты лгал всё время, пока мы были вместе. Использовал меня втёмную для каких-то своих тайных целей.
– Да, у меня были планы, в которые я тебя не посвящал, – признался Назимов. – Но я не мог. Ты бы мне всё равно не поверила. Если хочешь знать правду, всю правду, поедем со мной в Питер. Можешь взять на пятницу отгул?
– Почему именно в Питер?
– Потому что именно там всё и началось. Я должен тебя кое-с-кем познакомить.
– С кем? С твоей тёткой? Ты говорил, что она живёт в Питере.
– Да, и с ней тоже. Она давно просила привезти тебя. Но не только.
– А с кем ещё?
– С одной дамой весьма преклонных лет. Я надеюсь… Я почти уверен… Нет, я стопроцентов уверен, что она очень хочет с тобой познакомиться.
Саломаха по привычке протянула руку к затылку, но вместо казённого пучка нащупала свободно спадающие пряди. Она задумчиво накрутила локон на палец, дёрнула и неуверенно произнесла:
– Это какая-то новая интрига? Ладно, я подумаю.
Но опытный Матюха знал: если женщина говорила «может быть», это означало зачётное «да». Йаху-у-у, получилось! Он спешно отвернулся, чтобы скрыть победную улыбку.
– Но не рассчитывай, что я буду заниматься с тобой сексом.
