Елена Жукова
Призрак прекрасной дамы
Глава 20
Матвей долго носился на байке по городу, чтобы скорость выдула из черепа растрёпанные мысли. Что делать? Как поступить с проклятым перстнем? Но в этот раз любимый антидепрессант не подействовал: настроение было на отметке, близкой к нулю, как и бензин. Пришлось заехать на заправку и залить полный бак. Если б так же просто было заправиться положительными эмоциями! Типа, мне оптимизма до отсечки!
Домой Матюха вернулся, так ничего и не надумав. Он сел за стол, положил перед собой перстень и, опустив подбородок на скрещенные руки, принялся изучать его. Красивая маленькая штучка – запёкшаяся капелька крови в мелких слезинках бриллиантов. Через сколько рук он прошёл! А теперь Назимов должен был единолично решить, в чьих руках отныне ему находиться.
Вариантов было всего три: отдать перстень Маше, вернуть Жихаревой или временно оставить у себя до будущего просветления ума. То есть ждать, когда «Бог управит». Но Богу, походу, надоело управлять, и он передоверил решение Матюхе.
Нет, был ещё и четвертый радикальный вариант. Утопить рубин в реке, как принц Флоризель отправил на дно алмаз «Око света». И забыть на хрен всю эту душную историю. Если её призрачное сиятельство позволит…
Матвей снова – в который раз! – начал перебирать варианты. Отдать перстень Саломахе. Именно этого ждала от него графиня, именно так она и формулировала требование: вернуть фамильную реликвию законным владельцам. Но Матюха сегодня попробовал и упёрся в непреодолимую моральную преграду. Маша и украденная вещь были несовместимы, как… как гений и злодейство. Даже если б Мария стопроцентов никогда ни о чём не узнала, сам-то он был в курсе, что перстень краденный. И слышал, как она относилась к воровству и к ворам.
Да, не вышло из Матюхи дворянина. Не отвечал он сиятельным стандартам благородства. И вообще это внезапно обретённое дворянство аццки мешало жить. Казалось бы, хрень какая-то, ничего не значившая вещь. Какое отношение к Матвею имело то, что его пра-пра-пра в давно минувшие века имел особые заслуги перед отечеством? Но унаследованное излишество дворянской чести и от Назимова требовало соответствия. Совесть смотрела на него строгими, колючими глазами Маши.
По совести, краденный перстень надо было вернуть Жихаревой. И тем самым загубить уже выполненную миссию? Профукать в выхлопную трубу достигнутый результат? Абсурд! Фамильный перстень будет навсегда потерян для потомков Тормазовых. Шансов получить его законным путём ноль целых, хрен десятых – откуда у Назимова лимон евро? Да и страшно. Как отреагирует на Матюхино «благородство» графиня? Вдруг старуха решит, что он не оправдал ожиданий и в наказание дёрнет за привязанный к сердцу поводок?
Ждать просветления тоже было не лучше – лузерская позиция. Это как расписаться в неспособности принять решение. Получалось, что все варианты были одинаково незачётны, хоть монетку подбрасывай.
Матвей поднялся из-за стола и пошатался по квартире из угла в угол в надежде выходить решение. Но оно не желало выхаживаться. Мысли раз за разом пробегали один и тот же безвыходный круг и возвращались к началу: есть три варианта… Аццкий абзац! Как же его достал этот холостой ход: мозги уже закипали, а результата – ноль.
Назимову стало жаль себя. «Вы зрелый мужчина, сударь. Принимать решение вам. И только вам». А если правильного решения вообще не существовало? По определению.
Как хорошо было в детстве, когда выбор за Матюху делали взрослые! Ему, маленькому дурачку, это не нравилось, он бунтовал – злился, топал ногами, кричал. Но выходило-то всё самым наилучшим образом, как никогда не получилось бы, если б ему доверили право поступать по собственному разумению-недоразумению. Вот если б и сейчас кто-то родной снял с него бремя ответственности! Татка…
Матюхе до соплей захотелось вновь ощутить себя в нежном коконе Таткиной заботы. Рука сама собой потянулась к телефонной трубке. Нет, он не собирался грузить тётушку своими проблемами. Он хотел лишь немного подпитаться чистым нерассуждающим чувством любви, которое не надо было ни заслуживать, ни оправдывать.
– Матюша! – родной голос прозвучал как единственная надёжная опора в хаосе неопределённости.
– Привет, можешь поговорить?
– Конечно! У тебя что-то случилось?
– Нет, просто соскучился.
– Ты? Соскучился? – не поверила Татка. – Где-то медведь сдох!
– По-твоему, я не способен на человеческие чувства? – обиделся Матвей.
– Смотря на какие… Кстати, как твои дела с Машей? Когда привезёшь её ко мне знакомиться?
– Привезу, – пообещал Матвей. И с тоской добавил. – Если только она меня не бросит.
– О, это что-то новенькое! Кажется, у моего дорогого племянника действительно проснулись человеческие чувства.
– Тат, а если твой Денисов совершит что-то… ужасное, ты от него не откажешься?
– Ужасное – это что? – в Таткином голосе зазвенела тревога.
– Ну, не знаю… Противозаконное. Если, типа, его посадят в тюрьму. Не откажешься?
– Типун тебе на язык! С какой стати Валеру посадят в тюрьму? Он – добропорядочный законопослушный человек, ведёт легальный бизнес, платит налоги.
– Я чисто гипотетически. Если б посадили… Ты бы всё равно его любила?
– Матюш, признавайся, что случилось? – забеспокоилась Татка. – Что ты натворил?
– Ничего. Не загоняйся, точно ничего. Провожу небольшое исследование на тему: «Всепрощение женской любви – миф или реальность?».
– Обманываешь?
– Нет. Правду говорю.
– Ты какой-то странный сегодня, Матюша.
– Вот и Маша сказала, что странный. Походу, климакс приближается.
Они пошутили о надвигающейся старости, обсудили семейные новости, и Назимов дал отбой. Разговор с Таткой не продвинул его в принятии решения, но на душе стопроцентов стало легче.
***
Матвей снова присел за стол и погрузился в разглядывание Тормазовского перстня. Камень гипнотизировал его кровавым глазком, да ещё, казалось, издевательски подмигивал: «слабак»!
Внезапно над самым ухом Назимова прозвучал сочный самоуверенный баритон:
– Здорово, брат!
Матюха вскинул голову. Перед ним, раскачиваясь на каблуках, стоял высокий смуглый господин в длиннополом синем сюртуке, в светлых панталонах, с цилиндром в руке. Выглядел он как картинка из модного журнала, но не современного, а позапрошлого века – Маша как-то показывала. Оп-пачки! Это был никто иной как Мишель Жихарев. И хотя Матвей никогда не видел его (если не считать похожего чувака в Русском музее), узнал сразу же. Румяный самоуверенный красавец, черноокий и чернобровый, с бархатным шнурком усов над верхней губой – крестовый валет.
Назимов болезненно поморщился. А этот с какого перепуга нарисовался? Или на том свете Матюху номинировали на премию «Лучший друг привидений»?
Жихарев лихо швырнул цилиндр на кресло, блеснул полным набором крепких идеально-ровных зубов и широко раскрыл приглашающие объятия, словно мечтал прижать Матвея к истосковавшемуся сердцу.
– Ты мне не брат! – брезгливо отпрянул Матюха. Было в этом красавчике что-то сладко-приманивающее и в то же время опасное, как в липкой ленте для мух.
– Отчего же не брат? – обескураженно опустил руки Жихарев.
– Ты – вор. Из-за тебя я вляпался во всё это дерьмо!
Но крестовый валет и не думал обижаться на обвинение. Он понимающе подмигнул и, понизив голос до интимного шёпота, произнёс:
– Да ты и сам, брат, вор! Я украл, и ты украл – в чём разница?
Аццкий абзац! Слова хлестнули по лицу как пощёчина. Назимов покраснел и с негодованием выпалил:
– Я был вынужден. Да, украл, но не для себя! А ты воровал ради собственной выгоды.
Жихарев небрежно махнул рукой, отметая Матюхины доводы как легковесные:
– Почему? Зачем? – это несущественные мелочи. Я преступил, и ты преступил. Да ты и сам всё понимаешь – иначе отдал бы перстень своей Марии. Что, брат, совесть не позволила?
– Откуда ты знаешь про Марию?
– Славная мамзель, – Мишель сложил пальцы в щепоть и смачно поцеловал кончики. – Похожа на мою Аглаю. Жаль, что с Эгле пришлось порвать. А твоя оказалась пылкой штучкой, хотя с виду и не подумаешь! Впрочем, есть что-то чувственное в вырезе её ноздрей. Заметил, как она ими подрагивала, когда ты её дрючил. Завидую я тебе, брат, честное слово! Попользовал приличную барышню и безо всяких обязательств.
– Заткнись, негодяй! – взорвался от ярости Назимов. – Не смей даже заикаться о Маше!
– Фу-ты ну-ты, какие страсти! Да ладно тебе, брат! Ты же пробовал мою Эгле. Не грех и мне от твоего пирожного откусить кусочек.
Кровь бросилась Матвею в голову, напрочь вымывая из памяти представления о приличных манерах.
– Подлец! – выкрикнул он.
– Кто бы говорил! – цинично ухмыльнулся Жихарев. – Напомнить, как ты напоил мою правнучку, чтобы умыкнуть перстень? И оправданьице себе удобное заготовил: сама, дескать, выкинула в окно, никто не принуждал.
Внезапно у Матюхи противно зачесалась верхняя губа. Он дотронулся до лица. Под носом с невероятной, просто-таки мистической скоростью… отрастали усы. В росте стремительно удлинявшиеся волоски извивались, как глисты, и их змеящиеся движения, изгибы и сплетения, вызывали омерзительный зуд. Назимов испуганно отдёрнул руку и брезгливо вытер пальцы о клетчатые домашние шорты.
Глядя на него, Жихарев зашёлся в издевательском хохоте и ткнул пальцем в зеркальную дверцу платяного шкафа. Матвей проследил его жест. Оп-пачки! Из зеркала тыкал пальцем и глумливо хохотал ещё один Мишель, только одетый в его, Матюхины, шорты и линялую майку с растянутой горловиной.
Назимов подскочил к шкафу и со всей силой ненависти жахнул кулаком по самодовольной смазливой физиономии. Зеркало зазвенело и от центра к краям пошло паутиной трещин. Насмешливая рожа распалась на мелкие острые осколки. Но хохот не прекратился: размноженный эхом на десятки голосов и отголосков, он звучал то громче, то тише, прокатывался от стены к стене, взлетал к потолку, падал на пол и замирал в углу.
– Что, не нравится, брат?
Матюха резко обернулся и замер. Стены тесной комнаты расступились, знакомая до последней мелочи обстановка исчезла. Теперь он стоял у стены огромного белого зала – копии музыкального салона в Таткиной квартире. В громадной бронзовой люстре горела сотня свечей. Трепетное живое пламя многократно умножалось отражениями в зеркалах и играло масляными бликами на глянце натёртого воском паркета.
Напротив, театрально подбоченившись, стоял Жихарев. В чёрных, нахальных глазах его светился провокационный вопрос: ну, что ты теперь будешь делать?
– Подлец, я вызываю тебя на дуэль! – гневно воскликнул Матвей, и эхо подхватило его вызов – «дуэль-дуэль-дуэль».
Крестовый валет удивленно вскинул бархатную бровь: ах, вот как?
– Дуэль? Отлично! Пистолеты или шпаги?
– Шпаги, – сделал неожиданный выбор Матюха.
Почему он это сказал? Никогда в жизни не фехтовал, если не считать мальчишеских поединков на прутиках. Зато в детстве пересмотрел тонну фильмов про мушкетёров, Фанфана, Зорро. Там герои двигались с балетной грацией, легко отражали атаки сразу десятка нападавших, и зачётно нанизывали тушки злодеев на острый шампур шпаги. В кино дуэль выглядела азартной игрой. «Вжик-вжик-вжик, уноси готовенького!». А в жизни? Но Матвей должен справиться! Бог управит.
Жихарев довольно хохотнул. Он скинул на пол щегольской сюртук, жилет, и остался в тонкой батистовой сорочке, сквозь которую просвечивало смуглое мускулистое тело. Мишель был гибок и строен, как хищная кошка, и двигался мягко и вкрадчиво. Понятно, отчего у юной Аглаи снесло крышу!
Матвей заметил, что у двери зала в подставке для зонтиков призывно покачивались две шпаги, будто специально приготовленные для поединка. Жихарев выбрал одну и крест-накрест со свистом рассёк воздух. Матюха сделал то же самое, но с меньшим искусством: шпага оказалась длинной и тяжёлой, к ней надо было приноравливаться. Но страха не было – душу переполняла лихая безбашенная ярость. И дикое, примитивное желание крови врага – пусть даже ценой собственной. Матюхины раздувающиеся ноздри уже, казалось, ощущали жирный, чуть солоноватый запах.
Жихарев отсалютовал шпагой и встал в стойку: правая, вооружённая, рука вперёд, левая, полусогнутая, над головой. Матвей повторил его движения. И – оп-пачки! – едва успел отскочить в сторону. Противник сделал резкий выпад, целя в левое плечо. Матюха машинально закрылся – неловко, зато успешно. Клинки скрестились и зазвенели металлическим звоном.
Мишель зло оскалился и снова ринулся в вперед. Назимов отступил, уклонился влево. Тут же последовала новая атака. У самых Матюхиных глаз опасно промелькнуло остриё шпаги. Он инстинктивно отпрянул. Нога скользнула по вощёному паркету. Аццкий абзац! Матвей ухнул вниз и припал на одно колено. И в этот момент над головой с роковым свистом чиркнула шпага. От сознания близости смерти Матюха мгновенного пропотел. Но вскочил на ноги и снова встал в стойку. Долго ему не продержаться – в поединке на шпагах Жихарев стопроцентов был сильнее.
Атака следовала за атакой. Матюха пятился назад. Его накачанная в тренажёрке сила и шесть зачётных кубиков пресса в этой схватке не значили ровно ничего. Не хватало техники – знания приёмов, быстроты реакции. Аццкими усилиями Матвею удавалось избегать уколов. Или Жихарев специально играл с ним, как кот с полузадушенным крысёнышем – показывал власть, но не убивал? Пока. Если крестовый валет прикончит его – что ж, это будет пятый выход! Пусть страшный, зато зачётный и почётный!
Лоснившееся лицо Жихарева светилось злым азартом и предвкушением скорой победы. Прищуренные глаза безжалостно сканировали Матюхину фигуру – выбирали точку для последнего удара. Взгляд остановился на груди, слева. Аццкий абзац! Он хотел поразить Матвея в самое сердце! Мишель сделал мощный выпад вперед. Мя-я-яу! – из-под его ноги ощипанной курицей испуганно метнулся неизвестно откуда взявшийся кошак. Омон-Ра! Опешивший Жихарев отпрянул и едва не выронил шпагу.
– Браво, Омка! – крикнул Матвей. Если б руки были свободны, он бы зааплодировал.
Кот, задрав хвост, пронёсся наискосок, прободал лысой башкой зеркало и скрылся в льдистой толще стекла. И тут же повеяло мертвенным холодом, словно открылась дверь в старый склеп. Пламя свечей заколыхалось, вытянулось по сквозняку, фитили зачадили. Пахнуло гнилью.
Растерявшийся на несколько секунд Жихарев овладел собой. Его лицо исказилось яростной беспощадной гримасой. Он с новой силой ринулся вперед. Матвей, защищаясь, выставил шпагу. Но противник обвел её своей и резким рывком вышиб из рук. С гибельным звоном оружие покатилось по полу. Матюха беспомощно оглянулся вокруг. Спасения не было.
Вдруг стены зала начали сходиться, выдавливая из пространства воздух. На зеркалах проступил кровавый пот. Водинки быстро наливались в полновесные капли, и вскоре по стеклу заструились потоки маслянистой красной жидкости. Они стекали вниз, на пол и собирались на паркете в лужи. Всё, это – абзац, – затосковал Матвей.
Обезоруженным он стоял перед противником и ждал финала. Красные блики от зеркал подсвечивали зловеще-возбуждённое лицо Жихарева. Он насмешливо отсалютовал шпагой и приготовился нанести смертельный укол.
В бессильной попытке отвести смерть Матюха выкинул вперед пустую руку с растопыренными пальцами. Ещё мгновение и…
И вдруг ноготь указательного потемнел и стал удлиняться с неестественной поспешностью. Он рос и твердел, будто вбирал в себя силу Матюхиной ненависти. Потрясённый Жихарев застыл, словно в параличе. «Господи, спаси и сохрани», – прошептал он побелевшими губами.
Ноготь достиг размера шпаги и с сухим хрустом обломился. Новое оружие легло в ладонь Матвея уверенной тяжестью. Плоть от плоти – сила от силы.
Крестовый валет впервые отступил назад и взял защиту. В один момент он растерял весь свой кураж. Дыхание его сбилось, на лбу выступила изморось пота. Но то, что убывало у Жихарева, прибывало у Матвея. Он словно хлебнул энергетика – усталость прошла, тело налилось крепкой, уверенной силой. А в памяти поднялся и зазвучал знакомый качающийся ритм: раз-два-три, раз-два-три.
Зеркальные стены снова расступились, освобождая пространство для зловещего танца. Назимова захлестнул и повлёк вперёд порыв вдохновения. Казалось, шпага действовала сама собой независимо от Матюхиной воли. Раз-два-три. Атака и показ укола в плечо. Раз-два-три. Батман, финт, укол в бедро. Раз-два-три – распорот батистовый рукав сорочки. Раз-два-три – остриё коснулось груди соперника.
Обескураженный Жихарев сцепил зубы и нервно нахмурился. И вдруг лицо его посветлело, засияло. Он стрельнул взглядом на дверь за спиной у Матвея, кивнул головой и, улыбаясь, выдохнул:
– Бонжур, Эгле.
Аглая? Назимов дернул головой вправо, скосил глаза. За плечом было пусто. И тут же левую щёку обожгла боль – острая, как причинивший её клинок.
– Туше! – самодовольно воскликнул Жихарев. – Ловко я тебя провел, а, брат?
Матвей приложил ладонь к лицу. Руке стало тепло и липко. Кровь!
– Теперь ты – меченый! Шрам на лице – это клеймо позора, – издевался Мишель.
Ну, уж этого Назимов вынести не мог.
– Защищайся, негодяй! – скомандовал он.
Шпаги зазвенели, завизжали, перекрестились над головами буквой «Х». Противники столкнулись вплотную, грудь к груди, и замерли, пронзая друг друга бешеными взглядами. Но Матвей не намерен был играть в гляделки. Он с силой оттолкнул Жихарева. Тот покачнулся и отступил. Матюха крутанулся вокруг себя, сделал финт и – оп-пачки! – приставил остриё клинка к горлу своего врага.
– Что ж, твоя взяла, брат, – прохрипел подколотый Мишель. – Только что это доказывает? Один подлец оказался чуть более удачливым, чем другой.
– Я могу убить тебя, – сквозь зубы процедил Назимов.
– Себя! – издевательски выплюнул ему в лицо Жихарев.
Матвей с ненавистью впился взглядом в смазливую физиономию соперника. Но черты вдруг смазались, утратили чёткость. Бархатные усы налились кровью, словно насосавшиеся пьявки, и отпали. Изогнутые брови выровнялись, угольные глаза посветлели. Левую щёку пропороло длинным кровавым шрамом. Аццкий абзац! Это снова было собственное Матюхино лицо!
Он смачно выругался, дёрнулся и проснулся. Голова неудобно, боком, лежала на жёсткой поверхности стола. Перед глазами капелькой загустевшей крови краснел рубин. А там, где кожу разрезал уродливый шрам, Матвей щекой почувствовал что-то длинное, тонкое и твёрдое. Он поднял голову: это был протянувшийся поперёк стола сетевой шнур ноутбука.
Глава 21
В восемь вечера Назимов, который уже знал, что ему делать, подошёл к клубу «Зажигалка». Главное не усомниться в принятом решении! Он открыл дверь, нырнул под арку. В полутёмном зале, как обычно, было шумно, жарко, душно, потно. Матюха пригляделся.
Ему повезло: Мадам Блеск была здесь. Она сидела за дальним столиком всё с тем же жидкотелым блондинчиком. Походу, чуваку удалось оправдаться за давешнее внезапное исчезновение – он был прощён и снова допущен к телу. И теперь смотрел на Владу преданным взглядом, а под столом протискивал похотливую лапу между сдвинутыми полными коленками.
Матвей подошёл и, наклонившись к самому уху Жихаревой, прокричал:
– Привет!
Влада скривилась и усилием сфокусировала плавающий взгляд:
– А-а-а, это ты, дарлинг… Что тебе надо? Пришел вернуть мне лимон евро?
– Угадала. Хочу поговорить с тобой.
– А я не хочу! Отвали. Не видишь, я занята.
– Слышал, что она сказала, – встрепенулся похотливый блондинчик и грозно сдвинул на загорелом лбу белёсые брови. Он даже привстал, чтобы обозначить серьёзность собственных притязаний на даму.
– Сиди, – тяжёлой ладонью Матюха придавил его к стулу. И снова обратился к Жихаревой. – Просто поверь, что это в твоих же интересах.
– Да что ты говоришь?! И в чём мой интерес?
– Узнаешь. Предлагаю сменить локацию – здесь слишком шумно.
Несколько секунд Влада размышляла, а затем нехотя встала из-за столика и одёрнула задранную нетерпеливым любовником узкую юбку-карандаш. Она потрепала блондинистого жиголо по волосам, как комнатную болонку, и проронила свысока:
– Не в этот раз, дарлинг. Отдыхай!
Жидкотелый посмотрел на Назимова ненавидящим лазерным взглядом, и, если б мог, то прожёг бы до кости. Матюха издевательски осклабился:
– Да, отдыхай, дарлинг, – повторяя жест Влады, он протянул ладонь к соломенной макушке жиголо, но тот свирепо стряхнул руку и с обиженным выражением отвернулся.
– Куда? – поинтересовалась Влада.
– Я видел за углом приличную кофейню. Три минуты пешком.
***
В рабочие часы кофейня «Арабуста» обслуживала обитателей соседнего бизнес-центра. Но после восьми сюда наведывались только хронические трудоголики, которым срочно требовалось подкрепить слабевшие силы ударной дозой кофеина. Кофе здесь варили зачётный, не сравнить с коричневой жижей из офисных автоматов.
Матвей распахнул перед Жихаревой дверь. И сразу же навстречу плеснула волна крепкого кофейного аромата – лучшая реклама заведению. Большинство столиков в зале пустовало, только у окна сидели три манагера, уткнувшихся в телефоны, да в углу перешёптывалась случайная парочка. Тихо журчала музыка, и сквозь неё было слышно, как ложечка, размешивая сахар, вызванивала по стенкам чашки малиновый звон.
Матюха заказал двойной эспрессо, Влада – капучино с корицей и треугольный ломтик чизкейка.
– Места поприличней не нашлось? – выплеснула раздражение от испорченного вечера Жихарева.
– А чем тебе это не подходит? Тихо, пусто – как раз то, что нужно для конфиденциального разговора.
– Тогда начинай. У тебя ровно пятнадцать минут.
– Сколько?! – вскинулся возмущенный Матюха.
– Ладно, полчаса. Хватит?
Матвей пошарил во внутреннем кармашке наплечной сумки (специально для такого случая надел) и вытянул наружу злосчастный перстень. Рубин на секунду вспыхнул внутренним светом, как запретительный сигнал светофора, и погас. Всё – абзац: миссия заканчивалась провалом. Зря призрачная графиня на Назимова рассчитывала – просчиталась бабуля!
Он с сожалением протянул перстень Жихаревой:
– На, держи свой лимон евро.
– О-о-о! – Влада по-детски удивлённо раскрыла глаза и подставила лодочку ладони. Но через несколько секунд счастливое изумление уступило место циничной всепонимающей ухмылке. – Значит, всё-таки ты украл, дарлинг.
– Не украл. Я нашёл после того, как ты выбросила.
– Где нашёл? – подозрительно выцедила Влада. Она сделала глоток капучино, и над накрашенной губой появился длинный белёсый ус из молочной пенки с коричной крошкой.
Назимов решил, было, соврать, что во дворе под окном. Но остановил себя – благородство не торгуется со скидкой.
– В комнате. Эта штука отскочила от подоконника и забилась в мех шкуры на полу. Я случайно ногой наступил…
– … и воспользовался удобным случаем хапнуть миллион евро, – перебила Жихарева и, наклонившись вперёд, ткнула в Матюху острым наманикюренным ноготком. – Ты – вор! Я тебя в полицию сдам, ублюдок. Или натравлю свою службу безопасности.
Назимов сцепил зубы, сжал лежавшие поверх стола кисти в кулаки, но сохранил невозмутимое лицо. Он был готов к оскорблениям – весь день мысленно репетировал возможные крутые виражи этого разговора. С деланным равнодушием он пожал плечами:
– Абсурд! Нет состава преступления. Твой камушек у тебя – целый и невредимый.
– Это мы ещё посмотрим, – не успокаивалась Влада. – Надо проверить, не заменил ли ты настоящие камни стекляшками. – Ус из молочной пенки возмущённо изогнулся, повторив гневную гримасу рта.
– Проверяй. Но предупреждаю, что будешь разочарована: никто ничего не заменял.
– Предположим, – Жихарева, расслабившись, откинулась на спинку стула. – Тогда почему ты возвращаешь перстень? Испугался? Или хочешь получить процентов пять наличными за честность?
– Нет, не хочу. Мне твой перстень до глушилки. Как и твои деньги. Но я знаю, почему тебе и всем Жихаревым было так хреново от этого камушка. Он неправедный.
Влада недоверчиво покачала головой и усмехнулась. Всем своим видом она показывала, что не купится на очередную лапшу для ушей. И всё-таки сказала:
– Ну, давай, сказочник, излагай.
Жихарева дала ему шанс. Микроскопический шанс убедить, что ей надо вернуть перстень законным владельцам. Что так будет лучше для всех, и, в первую очередь, для неё самой. От Матюхиного красноречия зависел успех почти проваленной миссии.
Он усилием вызвал в памяти образ старой графини и мысленно обратился к ней: давайте, ваше сиятельство, впрягайтесь! Вы должны мне помочь! Управьте, как вы умеете!
– Этот перстень, – начал Матюха, – был украден твоим предком, Михаилом Жихаревым, у невесты Аглаи Дмитриевны Тормазовой.
– Не сходится, – скептически цокнула языком Влада. Она снова отхлебнула из чашки и ложечкой отправила в рот кусок чизкейка.
– Что не сходится? – не понял Матюха.
– Зачем красть у невесты, если после свадьбы он и так всё её приданое получил?
– Не мог ждать, кредиторы срочно требовали денег. А отец невесты установил полугодовой срок помолвки. И он украл…
– Так же, как и ты, – с мстительным удовлетворением перебила Жихарева.
Матвей кивнул головой, признавая неблаговидный факт, и добавил:
– Только я вернул, а он – нет.
– Он, считай, тоже вернул, – Владе не нравился наезд на её далёкого предка, и она, как могла, выгораживала его. – Рубин остался в семье – получается, он его не продавал. Что, заложил и выкупил после свадьбы? Тогда какая же это кража? Эффективное распоряжение собственностью!
– Никакой свадьбы не было! Твой предок играл на перстень в карты и выиграл крупную сумму. Слухи дошли до невесты, помолвка расстроилась. А, во-вторых, даже если б свадьба и состоялась, камень не стал бы собственностью Жихарева. По тогдашним законам, приданое жены не переходило мужу (это Маша его однажды удивила!). Так что кража стопроцентов была. И перстень мстит потомкам вора.
Растущее раздражение Влады проявлялось в постукивании кончиком туфли по полу – так дёргает хвостом озлобленная кошка.
– Интересная версия. А кто же законный владелец? Ты?
Пока разговор шёл в правильном направлении. Походу, её призрачное сиятельство подключилась к обработке Жихаревой. Командой они Владу уболтают!
– Нет, не я. Но я знаком с наследниками Тормазовых. Для них рубин был семейным талисманом. Он защищал их род. Их, а не твой.
– Гляди-ка, целую историю сочинил. На миллион евро.
– Аццкий абзац, – взвился Назимов, – тебя что, ничего, кроме денег, не волнует? Ты же сама чуть концы не отдала из-за этого камня. Это потому, что перстень наказывает тебя.
– И ты хочешь, чтобы я поверила во всю эту чушь? – зло дёрнула молочным усом Влада.
– Не веришь? Окэ, смотри! – Матвей достал из кармана телефон и открыл поисковик. – Набираем: «Боровиковский. Портрет графа Тормазова».
Матюха показал Жихаревой старинный портрет и увеличил на экране руку с перстнем:
– Узнаёшь?
Влада долго разглядывала распавшееся на пиксели изображение.
– Похож, – вынужденно признала она. – Но это ничего не доказывает. Может, тогда мода на такие перстни была.
– В восемнадцатом веке? Стопроцентов. И фабрики по массовому производству, – съязвил Матвей. – Абсурд! Перстень был изготовлен во Франции в единственном экземпляре. Он принадлежал виконту де Жуаёз. В революцию вся семья погибла на гильотине, кроме старшей дочери Луизы. Она привезла перстень в Россию и подарила возлюбленному – графу Сергею Дмитриевичу Тормазову. Вот этому самому чуваку, что на портрете. Видишь, он в трауре? Это траур по Луизе – она умерла в Петербурге от чахотки. В перстне воплощено её благословение любимому и его потомкам.
– Складно. Предположим – только предположим, – Влада предостерегающе подняла вверх указательный палец, – что я поверила в эту сентиментальную чушню. И как, по-твоему, я должна отреагировать?
– Отдать перстень Марии, – ни на секунду не задумавшись, ответил Матвей.
– Какой ещё Марии?
– Марии Саломатиной – последней из рода Тормазовых.
– Тогда почему она Саломатина, а не Тормазова?
– По отцу. Тормазова – девичья фамилия её матери, Ольги Алексеевны.
– А тебе эта Мария кто?
– Она – моя девушка, – не задумываясь, выпалил Назимов и тут же понял, что не надо было этого говорить. Аццкий абзац! Он только что объявил себя заинтересованным лицом. И теперь ему никакая призрачная графиня не поможет. Это был полный облом!
– Браво! – хлопнула Жихарева в ладоши. – Что и требовалось доказать! Решил за мой счёт сделать подружке ценный подарок? Очень остроумно. Знаешь, дарлинг, у тебя определённо есть литературные способности. Можешь приключенческие романы писать. «Тайна рубинового перстня».
– Я ничего не придумывал, – упрямо заявил Матвей. – Всё, что я рассказал – это стопроцентов правда.
Влада раскрыла кулак, в котором был зажат перстень (она так и не решилась надеть его на палец), повертела рубин перед глазами, полюбовалась сверканием граней. А затем опустила в сумочку и демонстративно щелкнула замком, словно навсегда закрывая тему.
– Хватит! Я тебя выслушала, полчаса истекли. Давай прощаться – я ещё успею приятно закончить вечер. Ты, конечно, мошенник, но определённо талантливый. Я не буду натравливать на тебя ни полицию, ни службу безопасности. Живи, дарлинг.
Влада встала и двинулась к выходу, осторожно пробираясь между пустыми столиками.
– Эй, притормози! – в отчаянье крикнул ей вслед Назимов. – Теперь, когда ты знаешь, почему перстень не должен принадлежать тебе, риски возрастают. Он отомстит. Камень хочет вернуться к законным владельцам.
– К твоей Марии-якобы-Тормазовой? – развернулась Жихарева и рассмеялась в лицо Матюхе издевательским смехом. – А что сделает твоя дорогая Мария, если я расскажу, как ты добывал для неё рубин?
– В смысле? – похолодел от дурного предчувствия Матвей.
– Как думаешь, ей понравится, что ты переспал со мной? Или она тоже сочтёт, что цель оправдывает средства?
– Я с тобой не спал!
– Да? – Жихарева картинно подняла татуированные брови. – А мне помнится, мы проснулись на одном диване. И не то, чтобы совершенно одетыми.
– Я даже джинсы не снимал!
Прошмыгнувший мимо официант стрельнул на парочку любопытным взглядом. Матюха поймал этот взгляд и сквозь зубы зло выцедил: «Да, не снимал. Удовлетворён? Вали отсюда, холуй!».
– Кто это может проверить? – продолжала дразнить Влада. – Есть объективно зафиксированные факты: ты пришёл в мою квартиру вечером, а ушёл только утром. Запись с камер наблюдения докажет это на раз.
Матвей с ненавистью уставился на ярко-красный рот, который выплёвывал лживые слова. Но особенно раздражал ус молочной пенки над верхней губой. Как будто именно в усах выражалась подлая Жихаревскую суть.
– Впрочем, никаких доказательств и не потребуется. Любимые девушки, они ведь такие нервные, впечатлительные… Стоит только намекнуть. А для достоверности могу в деталях обрисовать твои татуировки. Саламандра – просто блеск!
