Елена Игоревна Родоманская
Тэль

ЧАСТЬ 1. Предчувствие беды

Вместо предисловия

Ляля нежилась в мягком предутреннем свете, не желая открывать глаза. Ей снова приснился странный сон матрёшка. Она поняла странность происходящего, но вырываться в реальность не хотелось. Сон был уютным и светлым. Осознание мягко переключило происходящее в сновидении на новый сюжет.

Привычка рано вставать взяла верх. Ляля потянулась с удовольствием и села на кровати. Матрас приятно пружинил. Тут же под рукой появилась мохнатая голова с треугольными ушками, требовательно заворочалась: проснулась, гладь меня, я всю ночь не глаженный! Женщина рассмеялась. Уютное мурлыканье с утра пораньше в ответ на капельку внимания – это радостно.

Кот не очень был согласен с давно заведённым правилом: сначала цветы, а потом коты. Он считал это несправедливым. Разве могут цветы так изысканно мурлыкать? А так смешить милую хозяйку потешными кульбитами?

При всяком удобном случае Тимка виртуозно (по его мнению) мстил цветам. Иногда ронял горшки. Иногда грыз листья – порой это было совсем невкусно, между прочим. И уж обязательно путался у Ляли в ногах, пока она поливала цветы, шепталась с ними, рыхлила землю или устраивала дождь. Путаться под ногами и требовательно мяукать – это особое мастерство. Хозяйка иногда чертыхалась, наступая на что-то мягкое, истошно орущее дурным голосом. Иногда смеялась, спотыкаясь о внезапно возникшую на пути мохнатую кочку. Иногда философски констатировала неоспоримый факт: котики приучают к порядку и к жизни в настоящем моменте, здесь и сейчас.

Тимка согласно прижмуривал один жёлто-зелёный глаз и растворялся в пространстве квартиры. Ненадолго. Ровно настолько, чтобы милая хозяйка потеряла бдительность и позволила себе излишне увлечься цветами или мечтами.

ЧАСТЬ 1. Беда

Дурные знаки

Детство Тэля было светлым и радостным. День-деньской он беспечно носился с друзьями по пыльным дорогам да зелёным лугам, плескался в стремительных водах реки Шумной, бегал в лес по грибы, по ягоды, и не было у него особых забот. По хозяйству, конечно, помогал родителям. Да разве это заботы? Воды принести из реки, дров нарубить – возможность силы набраться. Корову в ночное сопроводить – вообще сплошное удовольствие. Чего только стоят сказки у костра с друзьями. А печёная картошка? Вкуснотища необыкновенная, в печи такая не получается.

А дома матушкины ласковые глаза и руки тёплые встречают. Обнимет, волосы взъерошит, и хочется горы свернуть, чтоб только радовать родную. На столе всегда самая вкусная каша, хлеб свежий да кружка молока. Живи и радуйся!

И вот занемогла матушка. В Глухой лес по грибы пошла Агри с соседкой, да в недобрый час, видимо. На обратном пути собака одичавшая выскочила из кустов, цапнула несчастную за ногу и убежала. Соседка рану листом подорожника закрыла, примотала платком, до дому страдалицу довела. Матушка благодарила, улыбалась. И всё, казалось бы, обошлось, да только к утру её жар объял – встать не смогла. Пятилетняя Юна крик подняла, только руки матушкиной коснулась.

Бросился отец к знахарю Мефодию. Тот три дня от больной не отходил, а ей всё хуже и хуже. У Вика всё из рук валилось, слонялся по двору мрачным призраком. Хватался то за одно дело, то за другое, да только до конца довести ничего не мог, будто младенец беспомощный. Мысли тревожные метались в голове, изматывая силы, выворачивая душу наизнанку.

Ушёл Вик в дальнюю сараюшку, где его мастерская располагалась, сел у стены и забылся в тяжёлом сне. Тут и нашёл его Тэль, старший сын.

– Тятя, иди скорей, знахарь кличет!

В один миг в дом примчался, с надеждой заглянул в глаза Мефодия, тот, сдвинув седые брови, неторопливо проговорил:

– Бессилен я, Вик, болезнь обуздать. Нить Жизни твоей Агри темнеет в ответ на мою магию, а это значит, что Боги вмешались в Судьбу. Не кручинься до срока, пойди в Глухой лес, испроси спасения для жены у древней ведуньи, мудрой Рух.

Поникла голова Вика – непросто было с Рух встретиться. Никто не знал, сколько лет живёт ведунья в Глухом лесу, не каждый мог сыскать тропу к её дому, и не с каждым говорила древняя. А те, кому повезло её отыскать и помощь получить, отмалчивались, будто печать на уста получали вместе с помощью.

Тэль вынырнул из-за спины, затормошил отца:

– Тятенька, возьми меня с собой, вдвоём сподручнее.

Вик погладил сына по голове:

– Что ты, родной? Как же девочки одни в доме останутся? Кто лучше тебя за матушкой присмотрит? Ты за старшего, а я скоро обернусь.

Спешно собрал он узелок и отправился в Глухой лес – место малохоженое, не ко всякому приветливое. Неведомо, что ждёт впереди, отзовётся ли нелюдимая ведунья.

Тэль с горечью смотрел вслед отцу: ничего нет тягостнее бездействия… С матушкиной болезнью закончилось счастливое детство, и одна лишь забота теперь была – вылечить родную. Ну и пусть отец велел дома сидеть, ждать, а что, если… В голове мальчугана рождались отчаянные планы.

***

Ночное небо безмятежно мигало звёздами. Земля, впитавшая солнечный жар за длинный летний день, ласково грела босые ступни, высокая трава мягко шуршала под лёгкими шагами. Два голенастых мальчугана лет десяти решительно шагали к Дивному холму. Темноволосый Тэль сосредоточенно молчал, а рыжий Ис тихонько насвистывал мелодию, услышанную вчера от странствующего гусляра.

То и дело с черничного полотна небес срывались и летели к земле сверкающие искры. Месяц звездопадов – зарев – вступил в свои права. Старики говорили, что, если поймать падающую звезду, исполнится самое заветное желание. Тэль отчаянно хотел завладеть хотя бы одной искрой, он знал, о чём попросит Судьбу.

Больше всего звёзд сыпалось на Дивный холм, потому друзья и спешили к этому месту, расположенному недалеко от селища. Нужно было лишь пересечь просторный луг да перейти речку Невеличку. Летними днями детвора часто прибегала туда. На открытом солнцу склоне густо росла сладкая поляника, а на прохладном лесистом было полно грибов. И никогда не переводились эти дары, щедро делился ими Дивный с каждым, кто к нему приходил.

За лесистым склоном у подножия холма тихо плескалось Тенистое озеро. Его прозрачная вода считалась волшебной. Да только подобраться к нему было непросто: берега крутые, хоть и невысокие. Ежели сумеешь тёмной ночью зачерпнуть воды так, чтоб отражение луны поймать, поможет она от хвори избавиться – телесной или душевной.

Тэль был настроен решительно: хотел и звезду в ладошку принять, и луну в бадейку заманить. Если надо, он сам даже в Глухой лес отправится – к древней ведунье Рух. Найдёт тропу, даром что отец не взял его с собой, ушёл один за помощью. Путь туда неблизкий – дня за три обернуться можно, если повезёт, не раньше. Тэль не мог столько ждать в бездействии, потому и поспешил за чудом к Дивному холму, едва ночь опустилась на землю. За матушкой остались присматривать сёстры, немаленькие уже. Гае одиннадцать вёсен миновало, она старшая из детей, ей не привыкать домовничать. Юна, хоть и младше всех годами, смышлёная и расторопная. Справятся!

Знакомые места в неверном свете звёзд казались загадочными и чужими. Тэлю было немного не по себе, но верный никогда не унывающий Ис спокойно шагал рядом, весело насвистывая. Он ни минуты не колебался: едва услышал о задумке друга, сразу заявил, что всегда мечтал побывать на Дивном холме ночью.

Друзья перешли речку Невеличку вброд, закатав штаны до колен и бормоча охранное присловье. Отдали поясной поклон, ступив на другой берег, положили нехитрое угощение: ломоть каравая, присыпанный солью, да головку лука. Как-никак ночь – время духов, а не людей. Это крепко-накрепко, как своё имя, знал каждый житель селища едва ли не с пелёнок. Старики учили уважительно относиться к ним, не тревожить понапрасну ради озорства. В наставленье истории рассказывали про неслухов несмышлёных, которых разгневанные духи покарали. Вспоминать эти истории сейчас друзьям совсем не хотелось, а стать следующими героями наставления тем более.

За речкой начинался крутой склон Дивного холма. Луна сияла ярко, трава в её свете казалась серебристой. Ису почудилось, что тонкие упругие стебли нежно звенят, будто колокольчики под дугой конской упряжи. Он замер на месте, прислушиваясь. Звуки складывались в чарующую мелодию, а вокруг Иса закружились призрачные фигуры девушек. Они плавно двигались в грациозном танце, манили, завораживали.

– Ис! – ворвался в мелодию голос Тэля. – Не отставай!

Девушки исчезли, трава стала самой обычной, тёмной, где-то рядом застрекотал сверчок. Воздух колыхнулся тёплой волной, будто гладя рыжие вихры мальчугана.

Ис поспешил на голос друга. Ему не терпелось поделиться прекрасным видением, но слова почему-то не шли. Мальчик с сожалением вздохнул. Дивный холм, похоже, доверил тайну ему одному, по крайней мере, сейчас говорить о ней нельзя, нужно ждать. А Тэль, погружённый в свои заботы, не заметил, что друг непривычно тих: не балагурит, не напевает и даже не насвистывает.

На вершине Дивного холма лежал огромный валун. Тэль забрался на него, чтобы быть ближе к небу, раскинул руки в стороны, ладошками вверх. Губы зашептали слова горячей мольбы навстречу падающим звёздам.

Ис, устроившись неподалёку от валуна прямо на траве, тоже смотрел в небо. Он всей душой желал помочь другу, но не знал, как.

Звездопад вдруг прекратился. Звёзды мерцали высоко-высоко, и ни одна не летела больше к земле. Только мигали и переливались яркими лучами, прекрасные и недосягаемые.

Глаза Иса от этой игры в гляделки заслезились, а шея затекла. Он покрутил головой и окликнул друга:

– Пойдём за водой, пока луна ещё высоко!

Тэль спрыгнул с валуна:

– Ты тоже заметил, что звёзды перестали падать? – Ис кивнул. – Это дурной знак. – Расстроенный мальчуган сжал губы и часто заморгал.

– Нет, просто мы немного опоздали, – утешил верный друг. – Надо было чуть раньше пойти. Хочешь, завтра вернёмся сюда снова? – В карих глазах Тэля вспыхнула радость, он быстро закивал в ответ.

Идти по тёмному лесу оказалось куда труднее, чем по лугу. Мальчишки двигались наугад, без тропы. Ступать приходилось осторожно, будто скользя – под травой скрывались старые ветки и сучки, сбитые ветром или шустрыми лесными жителями. В лесу на холме водилось много живности, резвящейся на деревьях: белки и бурундуки, филины, совы и дятлы. Лес вокруг шуршал и вздыхал.

Из-под ног Иса выпорхнула куропатка, и он от неожиданности упал на спину, больно ударив локоть о старую корягу. От досады и боли из глаз брызнули слёзы. Тэль помог ему подняться:

– Эх, надо было больше хлеба с собой брать. Леший серчает.

– Я помню, дед Мир сказывал, что Леший песни любит не меньше хлеба. Давай споём, чтобы подобрел. – И мальчики дружно затянули одну из своих любимых песен про героев и подвиги, про дальние прекрасные страны и родные места, которые становятся ещё роднее после долгих странствий.

Лешему песня, похоже, понравилась. Он развернул под ногами друзей тропинку, пни и коряги сдвинул в сторону, разметал острые сучки. И вскоре перед глазами мальчуганов предстало Тенистое озеро.

Оно поблёскивало в свете луны, колыхалось в своих крутых берегах, как в глубокой чашке. Тэль осмотрелся, приметил склонившуюся над водой берёзу и направился к ней. Скинул одежду и, обвязав вокруг пояса верёвку, удерживавшую бадейку, нырнул в тёмную воду. Она обдала прохладой, упруго подтолкнула к поверхности. Охотник за лунным отражением подумал, что Водяному тоже понравилась песня про возвращение в родные места.

Луна покачивалась на середине озера. Мальчик в несколько широких гребков оказался рядом с нею. Тэлю нравилась вода, он чувствовал себя уверенно и спокойно.

Ему захотелось умыться лунным светом, и он осторожно протянул руку, зачерпнул пригоршню сияющей воды, плеснул себе в лицо. По телу разлилось тепло, Тэль почувствовал себя сильным и ловким. Он перевернулся на спину и прошептал луне слова благодарности. Мальчик нырял, кувыркался в тёмных волнах, резвился, как юркая рыбка. Ему казалось, луна улыбается, глядя на этот танец в воде.

Наконец, он остановился и поднёс к зыбкому сияющему диску припасённый сосуд. Лунное отражение заструилось в бадейку серебристой лентой. Мальчик крепко заткнул пробку и заскользил к берегу, мягко рассекая волны.

Ис, оставшийся на берегу, уже начал беспокоиться за друга – тот будто растворился в темноте, и когда под ветками берёзы раздался плеск, вздохнул с облегчением.

Тэль в два счёта выбрался на берег, ловко ухватившись за длинные гибкие ветви. Его глаза восторженно сияли:

– Искупайся! Это так восхитительно – нырять рядом с луной!

Ис поморщился:

– Рука болит. Да и возвращаться пора.

– Руку твою мы сейчас вылечим! – уверенно заявил Тэль, натягивая портки.

Рыжая голова протестующе замоталась из стороны в сторону.

– Воду для матушки побереги. Каждая капелька может пригодиться. А локоть и сам пройдёт.

Друзья зашагали вдоль берега, намереваясь обойти холм у подножия, благо, доброта Лешего не иссякла, и узенькая тропинка приветливо вилась под ногами. Тэлю показалось, что обратно они дошли куда быстрее. Уже стоя у околицы, он обернулся к Дивному холму. На него падали сияющие звёзды. Сердце мальчишки тоскливо сжалось, и он ускорил шаги.

Владычица Глухого леса

Между тем, отец Тэля, Вик, бродил по лесу, отчаянно желая отыскать дом древней ведуньи, и горько корил себя за то, что выжидал несколько дней, надеясь на чудо. Он вспоминал лицо Агри, белое, как полотно, бескровные губы, запавшие глаза. Ему было страшно. Мерещилось, что неумолимый Тод стоит в изголовье его любимой жены и перебирает на ладони разноцветные камушки, решая судьбу болящей.

Отвести руку Тода могла только древняя ведунья Рух. Так повелось, что за её помощью в Глухой лес ходили и деды, и прадеды, и пра-пра-прадеды… Сколько поколений назад поселилась она в уединённом домике, никто не мог сказать наверняка. Но каждый, кто с нею встречался, описывал Рух красивой взрослой женщиной – время будто не имело власти над ведуньей, а значит, с Неумолимым Тодом Рух точно водила дружбу. Да и с прочими вершителями людских судеб, очевидно, зналась. Вся надежда оставалась на её благосклонное гостеприимство.

Только вот бродил Вик по лесу без толку уже третью светлицу. Да, в третий раз пробиралось солнце сквозь густые кроны деревьев, в третий раз пели зоревые песни лесные птицы с тех пор, как ступил Вик под сень деревьев Глухого леса. А заветная тропа всякий раз оказывалась обманной, петляла, изворачивалась и неизменно приводила к месту начала скитаний по лесу.

Вик, конечно, ублажил Лешего, и охранные, и просительные, и благодарственные присловья произнёс, но лес упорно не пускал его дальше порога.

***

Ведунья Рух не всегда жила в Глухом лесу. Давным-давно терем её родителей стоял в селище, что расположилось неподалёку от Дивного холма. Рух любила свой дом. С удовольствием помогала отцу, матери по хозяйству, обычной девчонкой была – послушной да пригожей. Любая работа в руках горела. Старшие сёстры уже невестились, на вечёрки бегали, а она – меньшая – всё с матерью оставалась, песни да сказки её слушала, пока ловкие материнские руки самой старшей сестре приданое шила.

Да только однажды налетели хищной стаей басурмане на селище. Стрелы сыпались, что град летний. Подожгли вороги дома, молодых парней и девок в полон взяли. Родители спрятали младшенькую в леднике. А сами сгинули. Отца сразила сабля кривая. Мать, спасая честь свою, в реку бросилась, утянула её Шумная в омуты среди камней.

Как утихли крики, да смолк свист стрел, выбралась девчоночка малолетняя из укрытия, потопталась на пепелище, слезами обливаясь, и пошла, куда глаза глядят, одна по свету горе мыкать.

Забрела в Глухой лес, да и уснула на небольшой опушке, усталая. Разбудило её мурлыканье кота. Он сидел, чинно обвив лапы пушистым хвостом, и казалось, ждал, когда девчушка выспится. Увидев, что путница пробудилась, кот мигнул зелёными глазищами и неспешно прочь пошёл. У раскидистого куста смородины оглянулся, мяукнул требовательно и дальше отправился. Удивилась Рух, что среди леса к ней явился самый обычный кот: серо-полосатый, с белыми лапками. Любопытно стало, куда зовёт её, вот и поспешила следом.

Долго ли коротко ли плутали они по лесу, девочка не могла бы сказать. Казалось, недолго, да только солнышко успело с одного края небесного на другой перебраться. И вышли на ту же опушку, где прикорнула странница. Рух точно приметила необычную корягу, похожую на сказочного змея о трёх головах. Да только на этот раз посреди опушки дом стоял, оградой добротной опоясанный, из трубы дым тянулся. А у ворот – молодая красивая женщина в длинном сером платье, расшитом диковинными узорами. Кот потёрся о её ноги и сел рядом, уложив хвост красивым колечком вокруг лап. Гостья залюбовалась серебристыми гребнями, подхватывающими светлые волосы хозяйки дома. Узоры на гребнях, переливались, складываясь в слова загадочного языка.

– Здоровья тебе, могущественная Яра, – поклонилась в пояс девочка. – Выходит, матушка не сказки мне сказывала, а быль.

Строгие серые глаза, изучающие гостью, потеплели, Яра улыбнулась:

– Стало быть, знаешь, куда пришла. Заходи в дом, располагайся.

Так и осталась девочка жить у могущественной хранительницы леса – помогала ей травы собирать, зверушек да птиц, в беду попавших, выхаживать. Даровитой оказалась, сметливой, расторопной. Так прошло несколько лет.

Всё чаще задумывалась немногословная хозяйка, о том, что пора бы силу свою передать достойному преемнику, Великий Тод весточку прислал, пора в путь собираться. Только за все столетия не встретился Яре ученик, согласный груз вечного одиночества на себя взвалить в обмен на могущество. Каждый брал себе лишь малую толику её знаний, платил за это служением людям, но и сам человеком оставался, все радости обычной жизни по-прежнему были открыты для него. Иные, правда, через время тяготиться даром начинали, но вспять повернуть не могли.

Девчушка меж тем всё чаще радовала хранительницу. Однажды Яра застала её на поляне в компании двух медвежат. Рух строго смотрела на виновато понуривших мохнатые головы топтыжек. Из-за деревьев с грозным рычанием выскочила бурая медведица, раздала сыновьям по подзатыльнику и уселась смиренно перед тоненькой фигуркой девушки. Та ласково потрепала медведицу по щеке, почесала за ухом. Яра готова была поклясться, что могучий зверь улыбается. В другой раз девчушка на глазах удивлённой хозяйки остановила лесной пожар, заперев огонь в невидимую клетку. Яра поспешила на помощь, а потом принялась расспрашивать, что, к чему да как. Ученица только пожала плечами: мол, само вышло, я лишь кольцо из воды вокруг пламени представила, да журчанье услышала. Крепко задумалась хранительница, а Рух и говорит:

– Научи меня, могущественная Яра, силой своей управлять. Чувствую, как бурлит она во мне, наружу рвётся. Помоги – всё, что угодно, для тебя сделаю!

Согласилась хозяйка. Повесила ученице на спину суму заплечную, велела отныне всегда с собой носить и, как почувствует, что довольно ей премудрости, сразу к людям уйти со всем накопленным багажом.

Яра оказалась наставницей строгой и требовательной. Учила в травах лесных разбираться, споры между духами разрешать, язык птиц и зверей понимать, хворь изгонять телесную, читать души людские, сердца их веселить, защищаться мороком от недобрых людей. Рух схватывала всё налету, да и упорства ей было не занимать, училась усердно. Сума за плечами с каждым днём становилась всё тяжелее, Яра в неё за каждое новое умение камешек бросала, ждала, что ученица вот-вот взмолится о пощаде, спасибо за науку скажет и поминай, как звали. Только девчонка не сдавалась, а в один прекрасный день и вовсе легко двигаться начала, едва не летать, будто не отягощала плечи тяжёлая ноша.

Выкатила хранительница на поляну огромный валун, призвала ученицу:

– Что ж, всё, чем владею, тебе передала. Осталось только одно, – Яра указала на камень. – Это плата за могущество: вечное одиночество во славу божественного равновесия.

Рух обхватила валун руками, оторвала от земли, крепко к груди прижала. В тот же миг явился на поляне Великий Тод, осыпал девушку сиянием, благословил, и забрал Яру вместе с верным спутником – серо-полосатым котом – в свои неведомые миры.

Осталась Рух полноправной хозяйкой в доме и во всём Глухом лесу.

Наведалась она как-то в селище родное, помощника выбрать, на людей посмотреть, себя показать. Перекочевало селище немного вверх по реке Шумной, которая всё также стремительно неслась меж камней, бурлила и журчала, валуны оглаживая. Разрослось селище.

У самой околицы встретила ведунья пастуха, что грустно брёл за стадом.

– О чём кручинишься, мил человек?

Пастух поднял голову, увидел перед собой женщину в летах с лицом приветливым, открыл ей свои печали:

– Потерял я сегодня корову с телёнком, как в глаза людям смотреть буду?

– Иди к Тенистому озеру, что за Дивным холмом, поставь горшочек масла Лешему на высоком пне, слова покаяния от Грини передай. Сам спать ложись рядом с пнём, утром найдёшь свою пропажу. А стадо пусть помощник на зорьке выгонит.

Хозяева пропавшей живности пастуху горшочек масла вручили, а Рух к себе ночевать пригласили. Расспрашивать стали, кто она да откуда. Гостья усмехнулась:

– Скажи-ка лучше, Гриня, почему давеча в лес пришёл, а слова доброго Лешему не сказал? И хлеба краюшку не принёс. Что хотел из леса вынес, а духов лесных не уважил.

Оробел Гриня, повинился, покаялся, обещал впредь так не делать. А корова с телёнком и правда нашлась поутру. Шла по лесу бурёнка, мычала, телёнок рядом трусил. Осталось только на луг их выгнать, где всё большое стадо паслось.

И потянулись к домику Грини люди со своими бедами да заботами: кому спор разрешить надо было, кому от хвори избавиться, кто-то о любви счастливой мечтал, о детках, кто-то узнать жаждал, будет ли успех у начатого дела. Прожила Рух в селище несколько седьмиц. Одним просителям словом помогала, другим – делом. Однажды в благодарность ей котёнка поднесли. Чёрный, пушистый, зеленоглазый непоседа сразу на плечо взгромоздился и песню уютную завёл. Усмехнулась Рух, вот и помощник сыскался, пора домой возвращаться. Распрощалась ведунья с людьми, восвояси отправилась. Кому нужна будет, найдут в Глухом лесу. Так напоследок молвила да с той поры в селище не наведывалась.

Люди и впрямь сами её находили. Кто-то за помощью шёл, кто-то в обучение. Почитай, все знахари в округе её учениками были. Щедро знаниями делилась Рух. А вот ежели кто с корыстными мыслями шёл, злой умысел имел, не могли заветной тропинки к её дому сыскать в лесу, хоть вдоль и поперёк его исхаживали. Водили их духи лесные кругами от зари до зари, ночью мороки насылали да страхи, куражились, насмехались над бедолагами, чтоб неповадно было ведунью от важных дел отвлекать. Кому повезло из корыстолюбцев ноги унести, те уж никогда в Глухой лес не наведывались. А кому не повезло, про тех страшные сказки люди складывали в назидание остальным.

Сегодня ведунья встала раньше обычного, пришло время звёздчатку собрать – не всякий день для этого подходил. Затемно вышла она из дому, со звёздами поздоровалась, благословения попросила. И только наполнила корзину травой, рассвет занялся. Поклонилась Рух солнышку, домой направилась. И тут перед ней сойка засуетилась, застрекотала, зачастила. Ведунья остановилась, послушала, протянула к сойке ладонь с хлебными крошками:

– Матюху отправлю, – молвила и заспешила к дому.

Чёрный пушистый любимец встречал её, сидя на заборе, глазищи зелёные таращил. Рух почесала кота за ушком, что-то шепнула. Кот выгнул спину, потягиваясь, мигнул смышлёными глазами и направился в лес. А ведунья зашла в дом. У неё было немного времени, чтобы приготовиться к приходу гостя. Раз её ученик сам не справился с хворью, значит плохо дело. Может быть, придётся самой в селище наведаться, не было бы слишком поздно.

***

С каждым шагом по неверной тропе время, отведённое Агри, таяло. Вик впал в отчаяние. Он думал о детях, которые осиротеют, если Неумолимый Тод заберёт его жену, такую светлую, солнечную, добрую. Дети боготворили свою мать, нежась в лучах её ласки. Шалили порой, конечно – с кем не бывает? Да только худшим наказанием для них была печаль в глазах матушки. Шалуны готовы вон из себя выпрыгнуть, только бы тихую радость в её очи вернуть. Каково им, сиротинушкам, будет, если эти очи закроются навсегда? Брызнули из глаз отца горькие слёзы о детской доле.

Вдруг из-за ближайшей хвойницы вынырнул пушистый чёрный кот. Призывно мяукнул, сверкнул зеленющими глазами, потёрся о ноги Вика и пошёл прочь. Вик поспешил следом. Он узнал помощника Рух, хоть никогда не встречался с ним раньше, только слышал, что старики сказывали.

Долго ли коротко, вёл Матюха гостя к ведунье, кто скажет? Воспрянувшему духом мужчине показалось, что после трёх шагов около ворот добротного дома очутился, а солнышко тем временем в зенит успело забраться. Чудеса! Именно за чудом и спешил он сюда, чему же удивляться?

Кот завёл гостя в дом и ободряюще мяукнул. Рух встретила пришельца за широким пустым столом. Мужчина оробел, но правил не забыл: поклонился в пояс, слова приветствия произнёс.

Ведунья доброжелательно кивнула, жестом предложила сесть:

– Сказывай, какая нужда привела тебя в мой дом.

Вик зажмурился, собираясь с мыслями.

– По делу, по делу говори, – уютно промурлыкал кот, гнездясь на коленях гостя.

Мужчина почесал кота за ушком и рассказал, как пошла его жена любимая, Агри, в лес по грибы здоровая да весёлая, а вернулась хворая, одичавшей собакой покусанная. Хотя, какая собака в их местах может без хозяина оказаться? Да только и на волка зверь не был похож, как есть, какая-нибудь Жучка дворовая, по рассказам страдалицы и соседки, что с жёнушкой была.

Рух слушала внимательно, на словах о собаке чуть сдвинула брови. А как замолчал Вик, ведунья встала из-за стола, сняла с полки шкатулку тёмного дерева, вынула из неё горсть камней самоцветных, высыпала их в ладони гостя:

– Задай вопрос свой проводникам сил божественных или просьбу пошли, брось камни на стол. Я прочитаю ответ.

Вик сосредоточился, представил свою дорогую Агри снова здоровой и весёлой, разжал ладони. Камни легли причудливым узором, широко раскатившись по столешнице. Сердце просителя тревожно сжалось.

Ведунья долго рассматривала камни в молчании. А потом страшные слова произнесла, будто острый длинный нож вонзила:

– Крепись, муже, не жилец твоя Агри. Сам Неумолимый Тод в собаку перекинулся, чтобы Судьбу её свершить. Детей береги, в обиду никому не давай. У каждого из троих характер сильный, только всё одно до поры в твоей защите нуждаются. Неспроста Боги испытания тебе посылают: справишься – многим добро принесёшь через детей, а не сдюжишь – большую несправедливость в мир выпустишь.

Заплакал Вик. А как иссякли слёзы, да глаза открылись, увидел, что стоит у подножия Дивного холма, селище родное вдали виднеется. Подумал бы, что сон дурной увидел, да только тяжесть сковала сердце горькой правдой, неумолимой, как Тод, забирающий милую Агри в свой неведомый мир.

Заботы Гаи

Только ступил Тэль за порог, отправляясь за счастливой звездой, матушка вновь начала стонать и метаться в бреду. Гая по капельке цедила раствор, оставленный знахарем, на горячие и сухие губы страдалицы, меняла сырое полотенце на пышущем жаром лбу, всё напрасно. Лишь незадолго до рассвета забылась болезная сном, её веки беспокойно подрагивали, но дыхание стало ровнее и тише.

Гая выбежала за ворота, высматривая брата. Сонная улица была пустынна и мрачна. Девочка всхлипнула, ей стало страшно и одиноко. Тэль в неурочный час далече от дома шатается, вдруг духи сочтут его дерзким, рассердятся и покарают? Отец бродит по далёкому непролазному лесу, дозволит ли ему ведунья тропинку к дому своему отыскать, захочет ли помочь? Матушка недужная в тёмном доме мается, и как облегчить её страдания, защитить бедную от боли, непонятно. Малышка Юна вот-вот проснётся, начнёт хныкать, почему матушка не встаёт.

Мысль о сестре заставила Гаю отвлечься от прочих горестей – только о малышке и могла сейчас старшая позаботиться по-настоящему. Девочка решительно направилась на кухню и занялась стряпнёй. Будучи старшей, она часто помогала матушке управляться с приготовлением съестного: и овощи тушила, и грибы солила, и рыбу жарила. А уж кашу варить научилась отменно – особенно пшённую, всеми в семье любимую. Вот и надо ею заняться – Юна обрадуется. А там, глядишь, отец и Тэль вернутся, наверняка голодные. Да вдруг матушка очнётся, есть попросит, а у Гаи всё готово, как у самой настоящей хорошей хозяйки.

Девочка затопила печь сухими ароматными дровами. И пока набирался жар, принялась тщательно мыть крупу, потирая её между ладонями. Матушка наставляла воду семь раз менять, так горечь ненужная уйдёт, вкус нежным станет. Стряпуха полюбовалась золотистой крупой, засыпала её в глубокий глиняный горшок и залила студёной колодезной водой: на мерку крупы две мерки воды. Горшок, накрытый берёзовой крышкой, отправился в горячую печь. Скоро, скоро начнёт вода бить ключом, чтобы время не терять в ожидании, можно в полисадник сбегать, большую кружку малиники набрать для малышки. Юна любит пшённую кашу именно с этой сладкой ягодой есть.

Палисадник кутался в предрассветный тёплый туман. Кисти крупных ягод тусклыми солнечными пятнами выглядывали из-под листьев. Гая с удовольствием вдохнула их аромат, прошептала положенное благодарственное присловье. Казалось, ветки сами тянутся к девочке, предлагая самые спелые, самые сочные свои плоды. Вскоре кружка наполнилась, юная хозяюшка улыбнулась и направилась в дом.

Ещё год назад ухват казался Гае громоздким и неудобным, нынче же она ловко с ним управлялась. Аккуратно вытащила горшок из жаркого зева печи, сняла крышку, заглянула внутрь: как там каша? Водица, как и положено, била ключом, крутила зёрнышки затейливыми кольцами. Стряпуха добавила мерку молока, унимая пляску разгорячённой воды, всё перемешала, бросила кусок масла, посолила, немного подсластила янтарным мёдом и снова отправила горшок под берёзовой крышкой в печь, только теперь ближе к краю, чтоб уже не было так жарко. Каше следует потомиться, как следует.

Гая заглянула в комнату матушки. Родимая тихо спала. И хорошо, подумалось девочке, значит, боль отступила хоть немного.

Хлопнула калитка, Тэль вернулся домой. Сестра выбежала на крыльцо, встретила вопросительный встревоженный взгляд, улыбнулась успокаивающе:

– Матушка уснула, не стонет больше, не мечется. А я кашу готовлю, Юна скоро проснётся, есть запросит, да и ты наверняка проголодался.