Елена Геннадьевна Степанова
Страшна, как смерть
Уходит со слезами на глазах, в глубокой печали.
Студентка 3-я (спохватываясь, вслед Ифигении): Подожди! Я хотела спросить… Куда же ты?
Студентка остаётся одна, пытается осмыслить всё услышанное.
Студентка 3-я (подражая Ифигении): Колонна в доме – это значит сын, семьи опора! (становясь собой) Вот как брата любит… У меня тоже есть младший брат, а я о нём редко вспоминаю. Какая он колонна?.. (пауза) Вот это страсти! И любят во всю силу, и ненавидят так, что небу жарко!
Сзади появляется девушка, худая, бледная, с короткими волнистыми чёрными волосами, в тёмном грубом пеплосе, у неё решительный взор, резкие движения.
Электра: О ненависти кто тут говорит?
Студентка 3-я (резко оборачиваясь, нерешительно): Я…
Электра: Ненависть и месть – вот чем жила я!
Студентка 3-я: А можно узнать, кто ты такая?
Электра: Электра!
Студентка 3-я: Знакомое имя… Я его недавно слышала, вот здесь. А у тебя есть сестра?
Электра: Нет, только брат.
Студентка 3-я: А имя?
Электра: Орест!
Студентка 3-я: Точно!
Электра: Его ты знаешь?
Студентка 3-я: Слышала о нём. Так он жив-здоров?
Электра: Да, жив, но вот здоров ли…
Студентка 3-я: Он болен?
Электра (с горечью): Его разум помрачён.
Студентка 3-я: Как?! Сошёл с ума?!
Электра: И да, и нет.
Студентка 3-я: Не понимаю.
Электра: Эринии преследуют его за то, что на руках его кровь матери.
Студентка 3-я: Ужасно. Как же это?
Электра: Отец наш, Агамемнон, сын Атрея, возглавил рать ахейскую, свой гордый флот под Трою он увёл, и там, у крепких стен троянских, война шла десять долгих лет. И вот твердыня была сокрушена, отец покрыл себя бессмертной славой, и суда его с бессчётной варварской добычей приплыли к дому. Вся Греция Елену проклинала, но с радостью встречала тех героев, что уцелели в битве роковой. Отец наш за морем был счастлив, а домой вернулся, чтобы – о горе! – чтоб погибнуть от руки своей жены.
Студентка 3-я: О боже! Так значит…
Электра: Это мать моя отца убила.
Студентка 3-я: Как мать твою зовут?
Электра: Её уж нет, а звали Клитемнестрой.
Студентка 3-я: А Елена?..
Электра: То две сестры родные, и под стать друг другу. Пусть первая сама не убивала, зато из-за неё лились потоки крови целых десять лет со стороны ахейцев и троянцев. И мне не довелось услышать, чтобы она раскаянья была полна. Всё для неё легко и просто вышло: приплыл Парис – противиться не стала, привёз к чужим – с чужими ужилась, везде её хвалили, привечали за красоту, за мишуру, за внешность. Погиб Парис – стал мужем Деифоб. Как Трою взяли, Менелай примчался, покончил с Деифобом, уж он на что был зол и местию горел, но лишь увидел свою жену, прекрасную, как прежде, остыл его запал и вновь решил Еленой лепокудрою владеть. И та доселе счастливо живёт, спартанская блудливая царица.
Студентка 3-я: А Клитемнестра?
Электра: Их Леда дивная обеих родила. В предании семейном нашем говорится, что только Клитемнестра – Тиндарида, дочь царя Тиндáра, а Елена – отпрыск божественного рода. Недаром из яйца Елена вышла, кое стало плодом любви меж Ледой и Зевесом. Хоть мать моя была красивой, статной, но далеко ей было до Елены. Та, дивная собой, всех обольщала, противиться её очарованью было так же трудно, как не поддаться пению сирен.
Студентка 3-я: Как много для людей всё-таки означает внешность!
Электра: За красивой формой им содержанье видится благое, а форма та пустышкой очень часто бывает иль сосудом зла.
Студентка 3-я: Как верно!
Электра: Взгляни же на меня!
Студентка впервые внимательно осматривает внешность Электры и удивляется простоте одеяния, грубости ткани, бедности облика.
Что можно, глядя на меня, сказать?
Студентка 3-я: Что ты бедна и горда, упряма и свободна.
Электра: Благодарю тебя. Ты угадала мой непокорный нрав. Но, скажи, к лицу ли лохмотья эти дочери царя?
Студентка 3-я: Конечно, нет. Но как?..
Электра: С тех пор как Ифигенией в Авлиде пожертвовал отец, мать Клитемнестра возненавидела его со страшной силой. А тут как раз Эгисф приехал, наш родственник, двоюродный брат Менелая и Агамемнона, мой дядя, который давно уже царицы домогался. И стала сначала Клитемнестра с ним тайно жить, потом уже открыто. Решили они оба избавить трон свой от законного владыки, пусть даже и объявится он чудом. Так и случилось. Чтоб зарезать мужа, мать моя предлог имела – возмездие за дочь, отправленную на алтарь богини Артемиды. Однако Эгисфу было мало, он хотел меня и брата погубить, Ореста. Но даже у волчицы в сердце любовь к своим детёнышам живёт. И Клитемнестра не желала смерти своим детям, хотя мы беспокоили её.
Студентка 3-я: Как же это?
Электра: Народ безмолвствовал, он всё покорно принял, но знали все, что вырастет царевич и отомстит за смерть отца-владыки, позорную, бесславную кончину великого воителя Эллады. Сумела я спасти Ореста, из рокового дома увезла в Фокиду, в город Крису, к Строфию-царю, женатому на нашей тётке, сестре отца. Он рос там у своих, привольно, и подружился с сверстником своим, Пиладом, сыном Строфия-царя. Друзей таких, как наш Орест с Пиладом, надо поискать: куда один, туда другой, всё время неразлучны. Тем временем Эгисф бесчеловечный за голову бежавшего Ореста убийцам много золота сулил – так страх его пред юношей велик! Меня же в жёны (возмущённо) пахарю вручили, чтобы моим низкорождённым детям не было соблазна мстить за поруганную предков честь.
Студентка 3-я: Ты так бледна, худа.
Электра: Пришлось жить в жалкой хижине, трудиться с зари и до зари, и голой бы осталась, когда бы платье это не выткала сама на ткацком я станке, пришлось недоедать, а главное – страдать всечасно. В доме отца я брожу, облачённая в бедный наряд, точно прислужница, всеми презренная… Здесь я когда-то царевной была, любила весь мир, семьёю своею гордилась… (с горечью) Теперь, чтоб поесть, в поздний час обхожу я пустые столы, жалкие крошки на них собирая… (с гневом) Мой отец тьмой адскою одет, убит своей женою, которая позорно делит ложе с убийцею. (с сожаленьем) А мой любимый брат так далеко, и нет мне ни защиты, ни помощи. И вечно мне сопутствуют лишь слёзы, да стенанья, да рыданья.
Студентка 3-я (с сочувствием): И у тебя есть дети?
Электра: Что ты! Лишь на словах я замужем – на деле по-прежнему свободна. Я чиста – Кипридою клянусь. Мы ложе с ним не делим: благороден сей муж и сожалеет об участи моей. Я брата годами бесплодно дожидалась, без брачных уз и без детей я чахла. Сколько уж лет без детей изнываю я, нет и супруга любимого, радости сердцу. Мне, как и девушкам всем, хочется счастья в любви и в нежных заботах о близких… (лицо светлеет, становится обычным девичьим, но вскоре вновь суровым)
Но это всё в прошедшем. Я счастлива теперь: Орест вернулся, с Пиладом вместе он приплыл в наш край, чтоб месть свершить над матерью проклятой и Эгисфом подлым. Он знал, что на сестру свою, Электру, положиться может, как на самого себя. То помогли мои молитвы. О сколько раз взывала я к Зевесу: «Боже вышний, за кровь отца позволь принесть сюда меч, мести алчущий! Дай, Зевс, Оресту силы отомстить!» (с ужасом вспоминая прошлое, раскачиваясь) О секиры удар ужасный! Клитемнестра тебя, мой любимый отец, ждала не в цветах, не в нарядах, а с лезвием острым, чтобы в чело поразить и ложе твоё отдать самозванцу. Она тебя убила, руки отсекла и, чтобы смыть живую кровь, пятнавшую секиру, о голову твою, отец, обтёрла! И там, на крови незамытой, мать с любовником осталась, пировала и смеялась!
Закрывает лицо руками.
Студентка 3-я (тяжело вздыхает): Я так тебе сочувствую.
Электра (бодро, радостно): Теперь отец мой отомщён. Сегодня всё свершилось, я даже не смогла переодеться. Увидела двух чужаков, сначала испугалась, но повели они такую речь, что будто бы приехали от брата. Мне было радостно, но больно, что не сам Орест явился. Однако было то проверкой. Узнать Ореста сразу не смогла я: он слишком вырос, изменился, много лет прошло, и он был не вполне уверен уже во мне, ведь слухи доходили о бедственном Электры положенье. Спросил меня Орест, хотя ещё не знала, что это был мой брат: «Терзала ли тебя, царевна, тень убитого отца, терзал ли жребий брата?» – «О да! – вскричала я. – Нет мне людей дороже, чем Агамемнон и Орест! О них все мысли, от них глаза заплаканы всё время». Тогда открылся мне Орест, но сомневалась я. Расстались мы ещё детьми. Тут способ нужен был, чтоб убедиться.
Студентка 3-я: Какой же способ вы нашли?
Электра: Был здесь старик почтенный, слуга давнишний, он когда-то Ореста в детстве спас. Вгляделся старик ему в лицо и мне сказал: «Смотри, вот шрам над бровью. Узнаёшь? За тёлкой вы гонялись, и, свалившись, он бровь себе ссадил». Действительно, такого шрама больше ни у кого я не встречала. То был Орест! Мы тут же обнялись и прослезились, но некогда нам было предаваться воспоминаньям – месть уж нас ждала. С убийцами покончить было нужно. Два трупа – мать с Эгисфом – и конец!
Студентка 3-я: Ты так спокойно об этом говоришь. Но ведь это твоя мать, она тебя любила, девять месяцев носила под сердцем!
Электра: Я отомстить за кровь отца должна! Нет жалости во мне и нет дочерних чувств. Всё растоптала Клитемнестра, всё уничтожила в тот день злосчастный, когда секиру занесла над тем, кого я так любила!
Студентка 3-я: Я так бы не смогла.
Электра: И я себя не знала, пока не совершилось, что свершилось. Вот стали совещаться мы, как быть. Я обещала заманить царицу слухом ложным, будто десять дней назад я родила. Орест с Пиладом выдали себя за чужеземцев, что привезли известие о гибели Ореста в дельфийских играх, на скачках колесниц. Эгисф трусливый по ночам не спал, боялся он возмездия святого, охрана мощная стояла во дворце, мечи и копья. Лишь уловкой пробраться было можно.
Задумалась.
Студентка 3-я: Рассказывай, Электра.
Электра: Пошёл слуга наш старый, что пестовал когда-то и Ореста, докладывать царице, будто я ей внука родила. Десятый день – день жертвы и молитв, и принято родне тогда являться и поздравлять роженицу. В честь нимф Эгисф готовил торжество, шёл к стаду выбрать он тёлку на закланье, туда же и Орест пошли с Пиладом, как будто сведущие в жертвенных гаданиях. Когда же наклонился Эгисф над тушей, чтоб знаки рассмотреть получше, Орест ему всадил тут нож в загривок. И рухнул враг, и заметался, умирая, в муках. Толпа рабов хотела уж напасть на юношей, но брат мой так возвысил голос: «Я не разбойник. Я ваш царь законный, Орест, сын Агамемнона!» И расступились люди, отпрянула толпа, и вышел старец, признал Ореста.
Потом… Потом сложнее стало. Эгисф – чужой, его убить легко, а Клитемнестра – мать. И стал Орест метаться: «Как убивать её, подумай только. Она меня носила на руках, и молоком своим кормила, и нянчила, хранила мой покой… Она же мать моя!»
Студентка 3-я: Я бы не смогла поднять руку на мать.
Электра: Ты не была Электрой. Во мне, наверно, мужества побольше, чем в брате. (обращается к представляемому брату) «Как убивать? – ты говоришь. – Ты мог бы поучиться у матери, когда она покончила с отцом. Как кровь отца ты смеешь забывать? Стыдись впадать в уныние, сверши, что должен!»
Студентка 3-я: И что Орест?
Электра: Твердил сначала: «Не смеет сын убить её, не смеет. Гнев матери карать убийцу будет». Когда решился, то сказал: «О страшный путь мне выбран, ужасный горький груз взвалили вы, о боги, на меня».
Студентка 3-я: И как же это всё произошло?
Электра: В богатой колеснице мать моя приехала, чтобы увидеть внука, которого как будто родила я. Она уже слегка отяжелела, но всё ещё прекрасною была, с красивою причёской, на лице румяна, блестящие одежды, золотые украшенья. Чтобы сойти на землю, Клитемнестра подозвала рабынь-троянок, те стали на колени, а царица, на спины их ступая, вниз сошла. Опять она припомнила Авлиду, где Ифигению предали смерти на алтаре, и тем своё предательство и казнь царя перед народом оправдать пыталась. А я сказала ей: «О, если б, мать, и сердце ты имела, как лицо, прекрасное. Твоя сестра Елена пришельцу-варвару, не споря, отдалась, а ты же лучшего меж греками убила! Едва уплыл отец, а ты уж перед зеркалом вертелась, и косы золотые заплетала, и долго наряжалась, потому что другой мужчина занял твои мысли! Когда враги-троянцы побеждали, ты радовалась так, что было видно, а ежели ахейцам удача улыбалась, ты плакала, боясь, что муж вернётся».
Студентка 3-я: И что же? Ты вот так смотрела матери в глаза, с ней говорила, а потом её убила?
Электра: Сейчас я доскажу. Мать отвечала, что не удивлена, что дочери обычно привязаны к отцу, а сыновья – к той, что их на руках носила. Сказала, что не сердится на злые мои слова, что у неё самой тоскою грудь сжимается, как вспомнит, что убила мужа, что гнев то был безумный у неё. И восклицала: «Горе, горе мне!»
Студентка 3-я: Так, может быть, она раскаялась?
Электра: В раскаянье её не верю я. Тот, кто раскаялся, меняет жизнь свою, несёт он наказанье за проступки. Если царь, то сам и выбирает себе муку, расплату за грехи. А мать коварная моя, как прежде, наряжалась, да свысока смотрела, да каждый вечер пир, увеселенья, роскошь и ложе, разделённое с Эгисфом. Нет, это не раскаянье – слова. Слова пустые.
Потом те, кто собрался, слышали за дверью её крики: «О, милосердие! Я мать! Не убивайте!» И вышел бледный и с потухшим взором Орест, он так страдал и говорил мне: «Как мне она там, на коленях ползая, терзала сердце! Молила: „Сжалься надо мной, дитя!” – и грудь достала из одежд, чтоб дрогнул я, и шею так мне обняла, что меч мой выпал».
Студентка 3-я (в слезах): Господи…
Электра (порозовевшая, с искрящимися глазами): Пришлось его толкать и звать, кричать, ругать и меч вздымать. И наконец Орест меж складками плаща лицо запрятал, чтоб не видеть мать, и в грудь ей погрузил клинок.
Студентка 3-я: А!
Электра (с пафосом): И тут же Эринии явились: они карают матереубийц. Живут в подземном царстве богини мести и появляются на свет, чтоб возбудить безумие и злобу. Ужасен вид их: старухи злые, факелы в руках, из пасти каплет кровь, на голове не волосы, а змеи. Или являются безумцам в облике собак ужасных, псиц, у коих вместо лап, как уголь, чёрны змеи, и сладки им людские муки… Древнейшие то демоны, стоят они на страже прав матери. Без них порядок невозможен, то правда.
Порывается уйти.
Студентка 3-я: Ты вся в волненье. Что-то ещё произошло?
Электра (в воодушевленье): Да, несколько минут назад свершилось чудо: Кастор появился и Полидевк, то Диоскуры небесные, родные братья Елены с Клитемнестрой, за подвиги свои они вознесены к богам бессмертным. И Кастор обратился к Оресту, сказав, что с сожаленьем видит он труп сестры, его несчастной жертвы, и что она была достойна кары, но не такой. Тут Кастор повелел Оресту родину покинуть и скитаться, пока его судьба не будет решена богами, а перед уходом Оресту было велено дать в жёны сестру Электру другу своему. (с радостной улыбкой) Теперь я наречённая Пилада, и, по веленью свыше, мы с ним идём в Ахайю, в ту область, что лежит на севере Пелопонесса. (с грустью) Оторваны мы от земли отцов, о матери кровь, проклятьем твоим. Была бы я счастлива, если б могла остаться в любимом краю. А также меня омрачает разлука с Орестом, но уверена, что вскоре увидимся мы.
Студентка 3-я: Ты говорила, что разумом он помрачён…
Электра: Да, не успели мы с Орестом попрощаться, как он стал беспокойным, болезненно сжимался, дрожал, глаза горели, бегали, и в несколько прыжков он убежал. Эринии, они его смущают, богини древние мстят за пролитие родственной крови, ужасные виденья появляются, и мир становится другим, но только это временное дело, и снова брат становится собой. А главное, что есть надежда от них избавиться совсем: Орест придёт в Афины, там есть Ареса холм, на нём Ареопаг сбирается, его решенья святы. Кастор дал понять, что сможет получить Орест поддержку самой Афины, значит, будет и оправдан, тогда он перестанет быть жертвой бдительных Эриний.
(ликуя) Счастье, когда у погибшего мужа останется сын, чтоб отмстить, как Орест, поразивший врагов, которыми был умерщвлён злоковарно его многославный родитель! (уходит, поднимая правую руку) Счастье!
Студентка 3-я (в задумчивости): Вот такая семейка… Как они её называют? Танталиды? Это оттуда самый первый Тантал, который был любимцем богов. Его так избаловали, что он решил посмеяться над богами, убил своего сына Пелопа и зажарил, а когда боги пришли к нему в гости, стал угощать их мясом своего сына. Думал, они не узнают. Но олимпийцы узнали и наказали Тантала, а Пелопа оживили.
А сыновья Пелопа, Фиест и Атрей, истребляли семьи друг друга из-за барашка… Да-да, из-за барашка, появилась в стаде такая скотинка с золотой шерстью – чем не повод для мясорубки? Заодно и власть делили.
Сыновья Атрея немногим лучше: Менелай созвал всех бывших женихов Елены, чтобы начать Троянскую войну. Он-то остался жив и даже жену свою (как они говорят?) пышнокудрявую назад получил. А сколько воинов погибло? Сколько жён овдовело? Сколько детей осиротело? А? Я уж не говорю о Трое – она пала, мужчин убили, женщин увели в рабство, а некоторых мальчиков, даже младенцев, сбросили со стен крепости.
Сын Атрея Агамемнон вообще удивительный экземпляр: убил всех сыновей своего дяди, то есть двоюродных братьев, на одной из вдов женился, а её малолетнего сына продал в рабство. Я, честное слово, не понимаю, как можно было потом с ним жить и рожать ему детей. Ладно, другие времена – другие нравы. Наступает время сражаться с троянцами, корабли собираются в Авлиде. Этот выскочка Агамемнон не просто убивает лань, посвящённую богине Артемиде, но ещё хвалится, что он лучше охотник, чем она. А потом решает откупиться от разгневанной богини своей старшей дочерью – Ифигенией. Девочка так любила папу, а папочка припас для свидания нож поострее.
Ходит по сцене в волнении.
Когда после похода Агамемнон вернулся с тем, что награбил в Трое, с пленницами-троянками, в том числе с Кассандрой, то думал: наконец-то я отдохну после тяжёлого десятилетнего похода. Но не тут-то было. Преданная в кавычках жена Клитемнестра давно жила уже с Эгисфом. А Эгисф ведь тоже из этой проклятой семейки Танталидов. Он же двоюродный брат Агамемнона, единственный уцелевший сын Фиеста. Понятно, как «горячо» он любил своего братца… Я так и вижу эту сцену: пир начался, Агамемнон развалился, ест и пьёт, доволен жизнью, а тут на него Клитемнестра накидывает тяжёлое плотное покрывало, из которого сразу не выпутаться, – (делает резкие движения) и на вот, на тебе, вот тебе! Рубит муженька секирой со всей дури. А тут ещё этот хитромордый Эгисф – и пошла потеха! Все перебиты, лужи крови, последние стоны, пар от тел умирающих, а Клитемнестра с Эгисфом спокойно садятся и пируют, поздравляя друг друга с победой…
Да, вот нравы. Да меня бы вырвало, если бы я увидела такое. Даже если смогла бы убить в припадке ревности или мести, то уж есть рядом с трупами и наслаждаться я бы точно не смогла. А Клитемнестра довольна: всё получилось, как она хотела. Только вот ещё дети остались от Агамемнона: Орест подрастёт и станет мстить за отца, а Электра может родить будущего мстителя. Значит, Орест обречён на гибель, и если бы его не увезли подальше, в Афины, то любящая матушка прикончила бы и любимого сынка…
Электру можно не убивать, но нельзя разрешить ей выйти замуж за благородного, а давай выдадим её за крестьянина. Хахаха! Я представляю, как потешались Клитемнестра с Эгисфом. Только некоторые простые люди намного благороднее и нравственнее аристократов. Этот фиктивный муж так глубоко чтил Электру, что сразу ей сказал, что брак – просто прикрытие для неё, а так она свободна.
Мне даже странно, что я говорю это, всё ведь уже было сказано, только греки говорили другими словами, красиво, я так не могу. Наверное, мне нужно самой себе рассказать, чтоб понять и усвоить. Ничего, раньше я совсем мало говорила. А сейчас у меня есть потребность кому-то это рассказать, хотя бы себе.
Так вот Электра. Она ходит в лохмотьях, живёт в лачуге, как рабыня, а ведь она царская дочь… И мать ничего не делает для неё, потому что боится своей дочери. Электра недоедает, под глазами тёмные круги, но она сильна духом и всё время молится богам, чтобы они наказали чудовище-мать и чудовище-дядю. Электра ждёт не дождётся милого брата Ореста – на него вся надежда, ведь боги молчат и не вмешиваются.
Мне жалко Электру, но её ненависть как будто иссушила ей душу. Наконец возвращается Орест вместе с другом детства Пиладом. Сестра и брат узнают друг друга. Орест собирается убить только Эгисфа, на мать он не хочет поднимать руку, но Электра так гневна, так сурова, так требовательна, что брат уступает. Правда, чтобы заколоть Клитемнестру, ему приходится закрыть своё лицо плащом, чтобы не видеть родного лица и не слышать нежных стонов родной мамы…
У меня всё внутри содрогается прямо от этих кошмаров, от этой проклятой семейки Танталидов.
Это оттуда Агамемнон, ведущий Ифигению на алтарь, чтобы её зарезать. Оттуда Клитемнестра, рубящая секирой Агамемнона, когда он возвращается из похода. Из этой семейки и Орест с Электрой, закалывающие мечом Клитемнестру. Значит, во имя любви к чести и славе нужно убить дочь? Во имя любви к дочери нужно убить мужа? Во имя любви к отцу нужно убить мать? Я правильно поняла? Это ваши заветы, мои любимые древние греки?!
Садится на пол, обхватывает лицо руками, мотает головой, потом начинает с силой давить пальцами на лоб. Отнимает руки от лица, глаза закрыты.
Прекрасная Эллада… Как меня восхищали твои мифы, твои храмы… Я не умею этого высказать, потому что вообще мало знаю и плохо говорю. Что ж теперь. Из нашей семьи я первая получаю высшее образование, вышку. Вот девки, соседки по комнате, смеются, что читаю по складам. Нет, я могу быстрее. Правда. Только, когда я читаю быстро, не всё понимаю. А когда медленно, тогда как-то лучше.
Открывает глаза, умоляюще смотрит куда-то вверх, трясёт головой, снова закрывает глаза.
Как мне хочется всё забыть… Моя голова сейчас как коробка с гвоздями: они перекатываются, гремят, колют меня изнутри. Это так неприятно. Нет, даже хуже, просто не могу подобрать слово. Гадко? Стрёмно? Противно? Мерзко? Погано? Не знаю. (шевелит пальцами правой руки, будто пробует слово на ощупь) Мерзко – подходящее слово, смачное, как плевок в рожу. Но пусть останется просто «неприятно».
Открывает глаза и рассеянно смотрит по сторонам.
Я хочу всё забыть, что здесь услышала. Странно, правда? Раньше чего бы только не отдала за возможность вот так поговорить с самими героинями древних мифов, с самими богинями. А теперь буду рада, если всё это забуду.
(с надрывом) Плохо мне. Не так должно быть. Тут все говорили о любви. Любовь ведь должна приносить людям счастье! Любовь сама и есть счастье! Я всегда так думала. Всегда именно об этом и мечтала – о высокой прекрасной любви.
Облизывает и кусает губы.
А мне тут все подряд говорят, как она страшна, как люди убивают из-за любви и чужих, и своих, и виновных, и совсем невинных. И так говорят, будто это в порядке вещей.
А как мне теперь жить? Я не хочу им верить, но они так убедительны, во мне звучат их голоса. (прислушивается к себе) Я теперь никогда не стану прежней. Неужели я не смогу никому верить? (закрывает глаза, хмурит лоб, сжимает губы, мотает головой) Нет, я должна это побороть. Я должна справиться. Пусть всё это останется только в памяти, но не в душе. Пусть моя душа не изменится. Я не хочу быть такой, как они. Я хочу быть сама собой, хочу себя уважать!
Вдруг как бы ниоткуда появляется загадочная женщина в затканных восточных одеждах шафранного цвета, с красивыми резкими чертами властного удлинённого лица, матовыми чёрными волосами. Тип лица у неё грузинский.
Медея: Как это слово душе моей созвучно…
Студентка поднимается и поворачивается к ней, но молчит: она устала, любознательность угасла, к тому же девушка уже с опаской относится к вторжению в свой мир. Студентка отворачивается. Медея говорит нараспев, реальные для неё события обретают красоту мифа или сказки.
Царь Афамант, потомок Прометея, любил богиню облаков Нефелу, и родила ему она двоих детей – дочь Геллу и сына Фрикса. Потом женился Афамант на царской дочери Инό. Сестра её Семела возлюбленной Зевеса стала и, умирая, жизнь дала Дионису. Царь Кадм был их отцом. Второй супругой ставши Афаманта и мачехой для Фрикса и для Геллы, Ино возненавидела детей Нефелы, погубить решила. Так повелось на свете, что часто злыми мачехи бывают для неродных детей.
