Елена Дженкинз
Контракт стервы

Глава 6

Макс

Я слушал Веру в пол-уха. Вечер тянулся медленно, как и любой другой вечер в обществе моей фиктивной невесты. Она говорила монотонно, сводя все темы к одной: а может, нам все-таки пожениться?

Нет. Ни за что. Мы это обсуждали миллион раз.

Нас связывал исключительно договорной союз, поскольку три года назад семья Веры купила 8% акций «Дола» по баснословной цене, посадив девушку в наш Совет. Тогда компанией все еще управляла моя мать, и «Дол» стоял на грани банкротства. Стресс вогнал маму в предынфарктное состояние, и она фактически продала меня, пообещав покупателям брачный союз. Она понадеялась на мое благоразумие, ведь невеста была из очень богатой, некогда дворянской семьи, как и мы.

Но благоразумным я не был никогда.

В итоге Совет «Дола» пополнился Верой, но надежды и любви не прибавилось. Компания продолжала катиться вниз, а я отказывался жениться. Мне этот договорной союз поперек горла стоял. Да еще Вера упорно пыталась склонить меня к брутальному сексу, чтобы я унижал ее и использовал пожестче, но оказалось, что я та еще неприступная крепость, когда дело касалось БДСМ. Как результат, мы не занимались с ней сексом, не хранили друг другу верность. Не отношения, а мучение.

Вере нравилось.

Я не раз просил ее официально объявить о разрыве помолвки: пускай бы сказала журналистам, что сама меня бросила. Но Веру устраивал статус невесты, она считала, что купила Максима Езерского слишком дорого, чтобы вернуть по гарантии.

«Дол» еле сводил концы с концами, и я стоял в тупике, глядя в стену и безуспешно пытаясь вспомнить, где выход. Продаться-то я продался, а вот как выкупить себя обратно, понятия не имел. За долю Веры сейчас нечем было заплатить. Могло помочь только вливание активов «Константы», но война предстояла неравная: мне не выдержать нового финансового удара. В этом и заключалась загвоздка. Если не найти на Сатану компромат, то битва будет проиграна.

– Знаешь, мне надоело говорить в пустоту, – раздраженно сказала Вера, возвращая меня к реальности. – Десерта ждать не буду.

Она допила залпом вино из бокала, поморщилась, промокнула губы белой тканевой салфеткой и поднялась.

– А я думал, тебе нравится пренебрежение, – усмехнулся я, потирая уставшие глаза. Вместо вина я пил горький шоколад, припорошенный ванильным сахаром, чтобы ударить ядерной смесью по усталости.

– Мне нравятся настоящие мужчины, сильные и властные. И точно не нравится, когда маменькины сынки, вроде тебя, пренебрегают мной ради другой женщины.

В этот момент в соседней кабине до боли знакомый мелодичный голос грубо обвинил соседа по столу в воровстве. Я недоверчиво посмотрел сквозь стену. Серьезно? Бедняжка Фрэнки, святая мученица, орет на собеседника? Или показалось? Ее голос часто мерещился мне в темных переулках.

– Снова о своей Сонечке задумался, да? – вывела меня из задумчивости Вера. Но едкие слова не достигли цели, потому что о Соне я не вспоминал в последние дни.

– Я предлагал: давай расстанемся. Ты попросила сохранить показуху для общества и своей семьи. Так в чем ты меня обвиняешь?

Вера резко отвернулась и ушла, а мне стало интересно, почему у Фрэнки такое паршивое настроение. И снова сомнение: какая же она на самом деле? Ангел, стерва или гибрид? Происходящее за стенкой подтверждало второй вариант, и я улыбнулся. Так и знал.

Любопытное получилось совпадение. Первый день войны с «Константой», а дочка Уварова ужинает там же, где и я. В совпадения я не верил, а значит, Сатана подослал свою приспешницу с некоей целью.

С какой именно, я понял, когда без приглашения присоединился к Фрэнки.

Твою мать! Меня решили соблазнить, чтобы я отупел и продал душу этой синеглазой гарпии. Зря стараются. Меня уже столько раз продавали, что я закалился, как сталь.

…Но дышать стало труднее, факт.

До чего красива, стерва, даже в пошлом наряде. Откровенное золотистое платье с низким декольте почти полностью обнажало ноги, затянутые в черные то ли сапоги, то ли чулки. Яркая обертка для выставления товара напоказ. Только меня давно не привлекали дешевки. Меня привлекали загадки, а Фрэнки казалась мне невероятно интересной. Она меня интриговала. И бесила.

Но со вчерашнего дня все-таки больше интриговала.

Фрэнки

– А я сижу, гадаю. Фрэнки, солнце, ты ли это?

От неожиданности я дрогнула и накрыла папку двумя ладонями, хоть имен внутри и не могло быть.

Я знала, что Егерь собирался ужинать в этом ресторане, но не думала, что его столик – соседний. Он все слышал? Что теперь подумает?!

А какая разница, что он подумает? Стерве наплевать на чужое мнение.

– Максим, добрый вечер. Вы за мной следите?

Езерский долго и с подчеркнутым вниманием разглядывал меня. Он, судя по вскинутым бровям, тоже удивился, как и брат, и Боря.

Неужели девушка не может позволить себе немного разврата без того, чтобы ее осуждали? Что за пуританские взгляды? Впрочем, у Егеря в глазах было не осуждение, а кое-что иное. Интерес?

Снова появился официант, с бокалами и бутылкой шампанского в качестве извинений.

– Она сделает заказ позже, – ответил за меня гость.

Когда официант откланялся, Егерь ухмыльнулся и закрыл тонкую дверь. Поскольку та не была прозрачной, то он мог убить меня, и никто не заметил бы.

– Я собиралась уходить, – строго сказала я, скрывая волнение.

Брат он мне или не брат?

Я глянула на папку, но Езерский как раз отбросил документы на диван. В отличие от вчерашнего дня, сегодня он был при параде, гладко выбритый, даже волосы причесал. Он сел рядом и обвел меня горящим взглядом, медленно, не стесняясь, а потом посмотрел в глаза…

Бух! Это мозг не выдержал стресса, ответив перепадом давления. И снова это необъяснимое притяжение, стоило нашим взглядам соприкоснуться.

На нервной почве я начала подчеркнуто внимательно изучать свои выкрашенные в бардовый цвет ногти.

– Вы только поздороваться зашли?

– Конечно, а заодно помочь тебе. Подумал, вдруг ты хочешь мне что-то рассказать, исповедоваться… Ты же в курсе, что началась последняя битва за кусок мяса? Не поделишься планами своего дорогого папочки?

Он подвинулся ко мне и с подчеркнутым удовольствием намотал на палец длинную прядь моих волос.

Езерский пах ванилью.

– Не понимаю, о чем вы. – Я едва дышала, сдирая лак на ногте большого пальца, но гель сходить не желал.

– Не притворяйся ангелом. Пять минут назад ты была более естественной.

Точно, он ведь слышал, как я хамила всем подряд.

– Уйдите, вы мне мешаете, – произнесла я, не придумав более грубой фразы, и рванулась к папке. Егерь перехватил добычу, открыл и, пролистав имеющиеся несколько страниц, сказал:

– Ого. И кого мы проверяли?

– Никого. Не ваше дело. – Я интуитивно прильнула к врагу, стараясь дотянуться до папки рукой. – Отдайте немедленно.

– Что я получу взамен?

– Я не откушу вам ухо.

– А ты зубастая. – Максим уважительно кивнул, откровенно сдерживая смех: – Ладно. Давай так. Ты меня очень хорошо попросишь, ласково, можно шепотом, а я верну тебе документы.

– Ответ отрицательный. Пускай вас ласково любовницы просят! – Меня даже передернуло от мысли, что со мной флиртовал возможный сводный брат. – Вы видели результаты? Что там сказано?

– А ты еще не читала? Обидно-то как. – С этим он поднялся, обхватил меня за талию и усадил на столик, а затем оперся ладонями по обе стороны от моих бедер; пристально посмотрел мне в глаза и сказал: – Результат теста положительный.

Я онемела, застыла, испытав настолько острое сожаление, будто иголка воткнулась в сердце. Неужели оттого, что он мне сводный брат? Неужели на какой-то момент могло показаться, что Максим Езерский – достойный моего внимания мужчина? Этот живодер, подлец, авантюрист, с которым прямо сейчас почему-то слишком тепло рядом, и одновременно холодно до дрожи.

Максим словно бы невзначай посмотрел на мои губы, и меня окатило душной волной. Жар спустился от губ ниже, по груди, в низ живота, и я задержала дыхание.

Нет, контракт стервы и все деньги мира не стоили того, чтобы играть с Егерем. Он поглотит если не «Константу», то меня саму к концу месяца, потому что слишком хорош.

То есть… в каком смысле хорош?! Он мне не нравился никогда!.. Он же мой родственник!

– Да пошел ты на АБВ! – возмутилась я. Оттолкнув Максима, спрыгнула со стола, схватила с дивана папку и увидела карандашную надпись, оставленную Борей на полях: «Подопытные кролики не связаны кровными узами, результат отрицательный».

– Ах ты, мерзавец! – рассвирепела я, не столько от вранья Егеря, сколько от возмутительной радости, ударившей в грудь, ведь мы друг другу были чужими. От облегчения даже ноги ослабели. – Мама не учила, что врать нехорошо?!

Я подняла сумочку, которая валялась на полу, и ступила к двери, но Максим поймал за локоть и потянул меня на себя, обнимая второй рукой за талию.

– Прости, солнце, но ты уйдешь только после этого, – тихо сказал он, и его слова проникли под кожу, взбудоражив кровь в венах ванильным ароматом.

Максим наклонился и… поцеловал меня в щеку.

– Рад был увидеться, – произнес он насмешливо. – Иди, готовь новый пикет или провокацию. Только переоденься. Зима на улице, холодно.

Но на этот раз я не смогла сдвинуться с места или вымолвить хоть слово. Максим меня тоже не отпускал, продолжая поглаживать обнаженную спину, и я ощущала каждое его движение так ярко, что покалывало кожу, а грудную клетку разрывало, словно стометровку пробежала только что на максимальной скорости.

Егерь был выше меня, но никогда его рост не казался настолько внушительным, как здесь, в тесной кабине ресторана. Ткань рубашки натягивалась на его крепких мышцах; едва уловимый аромат ванили и горького шоколада дурманил, а в сочетании с теплом сильного тела усыплял бдительность. В прищуренных глазах плескалась привычная уничижительная насмешка, но постепенно она растаяла, уступив место опасному блеску.

Сердце ёкнуло, и я закричала про себя: «Ну почему он?! Из всех мужчин – почему?!?!»

Я пыталась воскресить в памяти образ Иосифа и контракт стервы, чтобы унять острое желание, но ничего не работало. Поцеловать Максима хотелось до безумия.

– Фрэнки…

Как же интимно прозвучало мое имя в его устах. Господи, дай сил развернуться и уйти! Это же всегда было так легко для меня – отказать мужчине.

Я подняла голову, встречаясь со взглядом ищущих серых, почти черных сейчас глаз, и выдохнула:

– Не надо.

Слишком тихо, и Максим не услышал. Он склонил голову и коснулся губами моего обнаженного плеча, согревая кожу горячим дыханием и поднимаясь выше, вдоль шеи, подбородка… Я зажмурилась от удовольствия, наслаждаясь неторопливыми прикосновениями – и потерялась в размытом мире, ощутив вкус горького шоколада.

Максим теснее прижал меня к себе, крепко обняв двумя руками. Он поцеловал по очереди уголки моего рта, прихватил своими губами мою нижнюю губу и медленно обвел ее языком, а потом попросил с хриплым смешком:

– Разожми зубы, я тебя не съем.

Я в этом сомневалась. Съест и отправится за новым десертом. Он же бабник, коллекционер женских «голов». У него, судя по слухам, было целое стадо тёлок, хорошо хоть клеймо не выжигал.

Но доводы разлетались в прах, сожженные голодным огнем. Я со стоном приоткрыла рот, позволяя Егерю считать меня одной из своих однодневок. Это было как наваждение, совершенно невероятно – и страшно, от того, насколько невероятно.

Максим нетерпеливо протолкнул мне в рот язык, настойчиво лаская, не позволяя вдохнуть, и у меня подогнулись колени. Но потом этот несносный мужчина вдруг с силой обхватил пальцами мой подбородок, и до меня донесся сбивчивый обвиняющий шепот:

– Ты ведь решила совратить меня, невинного ангела, чтобы пробраться в «Дол»? Не выйдет, солнце.

Он жадно провел ладонями по моим плечам вниз, к локтям, стягивая тесемки платья и обнажая неприкрытую грудь; восхищенно замер, а потом словно сдался сам себе и выдохнул:

– А впрочем… черт с тобой, Фрэнки. Позвони, если не передумаешь.

Он достал из нагрудного кармана тонкий красный маркер и написал что-то прямо над моим бешено бьющимся сердцем. Потом Максим нехотя отстранился, и я, смущенная, напуганная, беспомощно наблюдала, как он со злостью распахивает дверцу и уходит. А вернее сказать, сбегает, как от стаи волков.

Что это было только что? Я воспылала страстью к Максиму Езерскому?! А он – ко мне?! И дело не в моем откровенном платье, нет. Дело в странной искре между нами, которая неизменно возникала при соприкосновении вот уже второй день подряд.

Я еще минут пять пыталась унять сердцебиение, ужасаясь, что должна преследовать Егеря до конца контракта.

Катастрофа.

Поправив сползший лиф платья дрожащими руками, я сделала невероятно оскорбительное открытие: Максим оставил мне свой номер телефона, написал красным маркером над грудью. Цифры, а в конце буква «е», обведенная кружочком – «Егерь». Все-таки пометил меня, заклеймил.

– Какой кошмар.

Но хотя бы миссия Сатаны прояснилась. Все оказалось проще, чем в теории с «братиком» Егерем. Отец действительно собирался завершить многолетнее противостояние с Езерскими по велению Иосифа.

Кто победит – «Константа» или «Дол»? Кто станет наследником? Я не знала. Ничего уже не понимала, кроме того, что нужно было срочно избавиться от вкуса горького шоколада на моих губах.

Я облизала их и прикрыла глаза: м-м, а еще этот привкус ванили.

Кто бы подумал, что Егерь – любитель ванили… И руки такие теплые, заботливые. Разве бывают такие у живодеров? Они должны быть загрубевшими и жестокими, причиняющими боль.

Но боли не было. Только патока в крови и желание снова облизать губы.

Я достала смартфон, сделала снимок своей груди, на которой стыдливо краснел номер телефона Максима, поправила платье и вызвала такси.

Охота началась. Правда, охотиться я совсем не умела, тем более на охотников.

Макс

Я долго сидел в машине и курил. Из динамика раздавались громкая музыка, поддерживая и без того высокий уровень адреналина в крови.

Зачем дал Уваровой свой номер?

Кто бы знал. Дотронулся до нее, и из памяти мгновенно выветрилось, кто она, кто я. Хотелось раздеть ее и почувствовать, взять прямо там, на столе – и смотреть в эти потрясающие синие глаза при этом…

Крыша поехала, ей богу. Я, конечно, эмоциональный с женщинами, но таких проблем с самоконтролем у меня класса с десятого не было.

Теперь будут. Фрэнки обязательно позвонит или снова покажется на горизонте, маяча перед глазами. Она собралась шпионить для отца, и я ее благословил. Наверно, думает, что я уже жить без нее не могу.

Кровь кипела в венах, и сквозь дым сигареты я наблюдал, как Фрэнки выходит из ресторана и садится в такси.

Инстинкт самосохранения кричал, что эту добычу лучше оставить в покое, иначе можно самому попасть в капкан, но азарт охотника – это как наркотик. Я давно не испытывал настолько сокрушающего стремления заполучить женщину. Вернее, настолько сильного не испытывал никогда, даже с Соней.

Меня ломало, выворачивало наизнанку. В эту самую минуту я хотел получить целиком и полностью не «Константу», а эту хитрую, но такую необычную девушку. На день, на месяц – пока не надоест, пока не выгорит едкий удушливый костер там, где должно находиться холодное сердце.

Уваров сам толкнул дочь в эти грязные разборки, так почему бы и мне не воспользоваться случаем? В конце концов, я не святой, чтобы отвергнуть столь ценное подношение, даже если оно сделано Сатаной.

Глава 7

Фрэнки

Задание на среду, 2 декабря:

Пойти на благотворительный прием «Дола» и со сцены сказать, что мероприятие скучное и призвано обобрать добрых людей, а собранные средства пропадут в карманах организаторов, как обычно. Выплеснуть на главного организатора – М.Е. – бокал красного вина прилюдно.

До вечернего приема оставалась еще уйма времени, и я с удовольствием поехала на учебу. Роберта увидеть не получилось: он ушел в школу очень рано, хотя обычно опаздывал. Связана ли его поспешность с присутствием Юли на вчерашнем ужине?  Неизвестно. Но позвонить Боре и спросить, делилась ли с ним сестра наблюдениями, я не могла: извиниться перед другом не получится, и выйдет форменное издевательство, а не разговор.

А еще ночной сон о Максиме преследовал откровенными образами. Тоже издевательство. Поспать спокойно уже нельзя!

В растрепанных чувствах я приехала в универ, на проспект Вернадского, запарковав Афелия рядом со спортивной красной тачкой, которая принадлежала моей подруге Свете. Шлем и куртку я оставила в гардеробе, думая о своем и ни с кем не здороваясь.

Первым, кого я встретила, попав в «отсек» своего факультета, оказался Виталий Иванович, преподаватель, заведующий кафедрой и по совместительству тот самый поэт, глава фонда.

Я резко затормозила и скрылась в первой попавшейся комнате, едва не сбив с ног лаборантку; приложила палец ко рту, умоляя молчать. Добрая женщина осуждающе покачала головой, но не выдала.

Виталий Иванович звучным голосом поздоровался с коллегой в коридоре и прошел мимо. Уф-ф. Пронесло. Что ему сказать при встрече, я пока не решила.

– Зачёт прогуляла? – с понимаем спросила лаборантка.

– Если бы… – вспомнив, что нельзя говорить «спасибо», я промямлила: – Холодрыга у вас тут. Бр-р! – Я передернула плечами и открыла в смартфоне фотку с расписанием зачётов, чтобы уточнить аудиторию.

Но сосредоточиться не получалось, потому что мысли возвращались к поцелую Максима. Совесть постепенно проникала в поры и начинала скручивать в узел. Да, я ненавидела Егеря всю жизнь… Но что я о нем знала? Ничего. Его образ был создан отцом и чужим мнением, составлен из обрывочных светских хроник. В этого «картонного» Максима Езерского я искренне верила, такая уж я была – доверчивая.

Но одно дело – ненавидеть «Дол», а другое – помогать отцу в рейдерском захвате. Зачем? Разве смогу я жить, продав и совесть, и достоинство за наследство?

С другой стороны, я делала это не только для себя, но и для Роберта. И все равно, очень тяжело было преодолеть внутренние барьеры и притвориться кем-то другим, пускай даже на месяц.

– Фрэнки, привет. Ты в своем уме?!

Из раздумий меня вывел голос подруги, Светы Селивановой.

– Привет, Светик, я сегодня действительно не в себе, не обращай внимания.

Шмыгнув за стол, я бросила сумку рядом с собой.

В аудиторию вошла преподавательница, и пришлось снизить громкость до шепота.

– Тебе вчера звонила моя тетя Марина, по гранту. Из «Гуттенберга»!

– А-а, да-да. Я ей отказала, прос.. – Я прикусила язык на слове «прости». – Просто тема у нее не подходящая.

– Да какая разница?! Раньше тебя не волновали подобные мелочи. Это же моя тетя! Я ей сказала, что проблем не будет!

Со Светой я дружила еще с одиннадцатого класса. Чего только я ни покупала Свете за последние два года, каких только проектов ни одобрила, когда приходил за помощью ее отец, известный инженер-проектировщик.

– Слушай, Свет, передай тете, пускай обратится в мэрию. Может, тендер у них выиграет.

– Ты… предательница! Вот ты кто! Эгоистка и предательница!

Светка оскорбленно отвернулась, а преподавательница шикнула на нас, напомнив, что начинается промежуточный зачет.

Подруга впервые столкнулась с открытым протестом с моей стороны, поэтому, конечно же, и отреагировала так истерично. Но правда заключалась в том, что проект ее тети был дурацкий и не получит поддержки ни в мэрии, ни в других организациях. Отказывать Свете было страшно неловко. Раньше я начала бы оправдываться и в итоге согласилась помочь в знак примирения, но контракт стервы держал меня в строгих рамках.

И снова я пришла к выводу, что контракт мне необходим, без него меня и правда съедят. Обглодают и скелет в музей палеонтологии выставят. А Максим… он поймет, почему я так поступила. Между нами война, так какие могут быть вопросы? Либо мы – либо нас. Это закон жизни.

«Да, но не закон Фрэнки Уваровой», – протестовала совесть. Она корчилась в муках агонии, и я поняла, что придется забыть о совести на месяц, как и о гордости, и достоинстве…

В общем, забыть о себе.

Прием был организован в отеле «Уайтхолл».  Езерские собирали средства для школы приемных родителей. Прекрасный проект, и я была всей своей замученной душой за это дело.

На прием я пришла по приглашению, которое было куплено и прикреплено в контракте. Оделась я более-менее прилично: в короткое синее платье с глухим воротом, без рукавов. Волосы собраны в высокий хвост, на руках браслеты из белого золота. Среди гостей оказалось много знакомых, которые вежливо здоровались. Я им лишь кивала и улыбалась. Если вчера я оскорбила официанта и друга в закрытом пространстве без свидетелей, то сегодня предстояло оклеветать целую корпорацию перед большой аудиторией.

Я славилась вежливостью в общении с людьми, и было обидно марать собственную репутацию. А впрочем, какую репутацию? Безвольной «давалки», которая подписывает все поступающие ей проекты, потому что мозгов не хватает отсортировать мух от котлет?

Среди гостей мелькнуло лицо Бори; наверное, со своей семьей здесь. Я расстроилась. Не хватало, чтобы он увидел шоу, которое собиралась закатить его стервозная подруга! Но выбор был простой: либо делать, либо не делать.

Максим произнес короткую приветственную речь и спустился со сцены. Глубоко вдохнув, я схватила с подноса бокал красного вина и быстро поднялась по ступенькам. Руки вспотели, желудок скрутило в узел. Я окликнула техника, который собирался отключить микрофон, чтобы подождал.

– Добрый вечер, добавлю пару слов как представитель корпорации «Константа», – начала я и увидела, что Максим резко оглянулся и прищурил глаза. Он не бросился к сцене, пытаясь заткнуть вражеской провокаторше рот, а сложил руки на груди и с любопытством вскинул брови. Он был в смокинге с галстуком-бабочкой, с аккуратно зачесанными волосами, и выглядел привлекательным и уверенным в себе. Рядом с ним стояла очень красивая женщина с роскошной гривой рыжих волос. Незнакомка шепнула ему что-то на ухо. Он ухмыльнулся.

От нервного напряжения в глазах потемнело, во рту пересохло, и я отхлебнула вина для храбрости. На меня были устремлены взгляды десятков высокопоставленных гостей.

– Хотела бы поблагодарить господина Езерского, но мероприятие скучное. Да и что ожидать от планового собрания, которое призвано обобрать спонсоров. Ведь всем известно, что пожертвования… кхм-кхм… пропадут в карманах организаторов, к-как всегда. – Я подняла бокал в честь Максима, который гневно двинулся в мою сторону, и воскликнула: – Позор «Долу»!

Езерский быстро вернулся на сцену и, обняв меня за плечи одной рукой, склонился к микрофону:

– Простите за этот цирк. Госпожа Уварова лечится от алкогольной зависимости и не отвечает за свои поступки. С вашего позволения, уведу ее обратно в лечебницу.

Он до боли сжал мою руку выше локтя, а я, отважившись, резким размашистым жестом выплеснула вино в ненавистное лицо.

– Легко списать темные делишки на чужую невменяемость, но правда рано или поздно всплывет! – успела прокричать я до того, как Максим увел меня со сцены силой. Продолжая невозмутимо улыбаться, он утер лицо платком, который достал из кармана.

– Долой «Дол»! – скандировала я, понимая, что обречена.

Максим отмахнулся от помощи охранников и вытащил меня в фойе, а там вдруг подхватил и перебросил через свое плечо, зафиксировав так, что я и дернуться не могла.

– Если хотела со мной встретиться, то надо было просто позвонить, – в бешенстве сказал он, направляясь к номерам. У одной из дверей Максим остановился. Похоже, снял для себя комнату на ночь. С той рыжей красоткой собирался провести время, конечно же… И почему-то так тоскливо стало от этой мысли, что даже обидно.

Максим поставил меня на пол, чтобы разблокировать карточкой дверь, и я, воспользовавшись возможностью, помчалась прочь с криком:

– Помогите! Убивают!

Расплата настигла мгновенно, когда Егерь набросил на меня силки, а точнее, больно обхватил за талию сзади, отрывая от земли. В этот момент из номера в конце коридора выглянул настороженный мужчина в халате и очках.

– Скажи еще слово, и я тебя правда придушу, – процедил Максим, и колючей холодной волной окатило от его тона.

– Отпусти меня!

– Это целых два слова, – упрекнул он. Развернул к себе и нагло поцеловал. У меня дыхание перехватило от неожиданности.

Аромат вина, которым я облила Езерского, ощущался слишком ярко, и я захмелела в мгновение. Я цеплялась за лацканы смокинга, чтобы устоять, и умирала от счастья. Беспричинного, нелогичного счастья. Откуда оно? Что это?

Максим терся своими губами о мои, и наше дыхание смешивалось.

– У тебя звонкий голос, Фрэнки. Но я предпочитаю, когда женщины кричат подо мной. И ненавижу, когда из меня делают дурака. Только попробуй снова привлечь к нам внимание, – тихо предупредил Максим.

Он ласково поцеловал меня в щеку напоследок и, кивнув постояльцу, который наблюдал за ними, поправил черную бабочку у себя на шее. Незнакомец еще пару секунд потоптался, убеждаясь, что никто никого не убивает, и ушел к себе, явно решив, что всего лишь любовники поссорились.

Не теряя больше ни секунды, Езерский увел меня в свой номер и захлопнул ногой дверь.

Мне нужно было бежать, спасаться. А я вместо этого впитывала каждый жест Егеря. Я любила носиться на байке по ночным трассам, и мужчина передо мной представлялся мне самой опасной трассой на свете. Поэтому вместо страха я испытывала трепет и желание продолжить борьбу.

– Я не хотела устраивать скандал, – извиняющимся тоном произнесла я.

– Да неужели? – Он сбросил черный пиджак и потянул за галстук-бабочку.

 Злость в его глазах поутихла, и я разволновалась, напомнив:

– Вас люди ждут.

– Прием и правда скучный, и мое отсутствие даст гостям приятную возможность перемыть мне кости.

Он расстегнул верхние пуговицы залитой вином белой рубашки, не отрывая от меня темного взгляда.

– Вы…

– Ты. Вчера мы перешли на «ты».

– Ты не можешь удерживать меня здесь.

– Я и не держу, ты сама не уходишь. – Максим вынул запонку из манжеты, а когда я сделала шаг назад, то улыбнулся: – Фрэнки, солнце, сэкономь нам время, не строй из себя недотрогу. Ты пришла сюда, предложила мне себя, я принял.

Его слова прозвучали ужасно оскорбительно. Но правдиво.

Я затаилась, а наглец подошел и осторожно обнял меня, с нажимом огладил спину – и ловко расстегнул длинную молнию на моем платье. У меня речь отнялась.

От Максима исходила мощная, теплая энергия, и у меня участился пульс в ожидании… позора? Или нового поцелуя?

Нет, нет, нельзя так. С ним. Здесь. Когда он просто собирается унизить меня в ответ на унижение. Неужели я настолько слабая, что не устою перед отпетым бабником?

Я скрестила руки на груди, удерживая тяжелое платье, и замотала головой. Максим тут же отпустил меня, и я судорожно отступила, ощущая спиной холодную стену.

– Тебя тоже тянет ко мне, я не слепой, – сказал он.

Но я молчала, как затравленный зверек.

Максим вздохнул

– Ну, хорошо. Готов пойти на уступки. Один поцелуй…

У меня от этой просьбы фейерверки в голове взорвались, а он ступил ближе и уперся ладонями в стену, склонившись надо мной:

– …поцелуй меня в качестве извинений за испорченный прием, и разойдемся мирно.

Не знаю, что в нем было такого, но я не могла устоять. Пожалуй, забота в его голосе порабощала меня. Слышала мягкие, заботливые нотки – и сдавалась мгновенно.

Удел недолюбленных девочек.

– Я не хочу уходить, – честно призналась я и увидела, как из серебристых глаз исчезла насмешка. Максим повторил:

– Поцелуй меня.

Я не понимала, почему не боялась его. Страх растворился с первым его прикосновением еще тогда, в приемной отца, когда Егерь вдруг нежно обнял меня на прощание. Тогда страх сменился чувством более сильным, которое накрыло с головой и не отпускало до сих пор.

Казалось, Максим прочел мои мысли: он уловил момент, когда я сдалась, и отпустил меня. Оттолкнулся ладонями от стены и сделал шаг назад, не разрывая взгляда.

У меня дрожали колени от обещания, которое светилось в его глазах. Я сделала шаг к нему и обняла за шею, запуская пальцы в мягкие волосы на затылке. У Максима были четкие бледно-розовые губы, щеки гладко выбриты, едва уловимый аромат вина все еще исходил от теплой кожи.

Когда дышать стало невыносимо трудно, я прижалась губами к его губам, сухим и… кофейно-сладким на вкус.

От мысли, что Егерь на самом деле не брутальный, а ванильно-сахарный, у меня сердце разомлело.

Я чувствовала его напряжение, и ликовала. Мне нравилось нравиться ему. Нравилось трогать его, целовать.

Осмелев, я коснулась кончиком языка его верхней губы, и он рвано выдохнул, прижимаясь ко мне теснее. Он приоткрыл рот, наши языки соприкоснулись, и мы тихо застонали в унисон.

– Черт. Ты это тоже чувствуешь, да? – хрипло прошептал он.

– Да…

Не прекращая поцелуя, Максим сжал мои плечи, собирая ткань синего платья в кулаки, и спустил его по ногам. Оно упало на пол мягкой волной, и я переступила через собственное платье и собственные принципы, позволяя Максиму изучать ладонями мое тело. Но когда его пальцы нащупали застежку на бюстгальтере, я запаниковала.

Шутка судьбы. Передо мной стоял первый в жизни мужчина, которому я хотела сказать «да», а условия контракта запрещали подобную вольность.

– Подожди, нет… мне нельзя.

– ?!

– Я никогда еще этого не делала, – придумала правдивую причину. – Я боюсь.

Мое сбивчивое признание повергло Максима в шок. Он недоверчиво отстранился, тяжело дыша.

– Ты шутишь, что ли? – поразился он. – Зачем тогда соблазняла меня?

– Ты сам привел меня сюда. Я не просила.

– Но хотела… А-а! – его взгляд прояснился. – Понял. Ты не соблазнить меня надумала, а свести с ума, чтобы я свихнулся и стал инвалидом. Отличная тактика, Уварова. Зачёт тебе по стервологии.

Максим отошел на несколько шагов и грубо выругался.

Я стояла в голубом белье и черных чулках на подвязках, дрожа от неопределенности и неутоленного желания, которое истязало меня. Кусая губы, я нервно искала лазейки в контракте.

Допустим, мне нельзя заниматься с Максимом любовью, но сделать ему приятное я вполне имела право…

Ладно. Вперед, Фрэнки. Немного храбрости, и все получится.

Глубоко вдохнув, я зачесала передние пряди наверх, поправляя волосы, и приблизилась к Максиму. Он скептически вскинул бровь, а я непослушными пальцами начала расстегивать оставшиеся пуговицы на его рубашке, млея от собственной смелости и его недоверчивого взгляда.

«Вдох-выдох, ты сможешь, Фрэнки».

Максим был сильно возбужден и явно хотел продолжения, но он все равно испуганно дернулся от неожиданности, когда я опустилась на колени и попросила:

– Скажи, что мне делать.

Сама я понятия не имела, никогда не интересовалась этой темой. Но мама часто повторяла: «Хочешь доставить мужчине удовольствие, встань перед ним на колени».