Елена Чара Янова
Закон Мерфи. Том 1

– И откуда ты такой осведомленный? – уязвленно поинтересовался я. – Вечно я все последним узнаю.

– Просыпаться надо раньше и в почту служебную залезать, тогда и новости не пропустишь, – менторским тоном ответил ученый.

– Да когда б я успел… Эх, ладно, кто рано встал – того и тапки, – философски резюмировал я. – Ребята, наверное, тоже уже в курсе… Пойдем кофе пить?

– В курсе, конечно, рассылка всем пришла, и вряд ли все твои оперативники заняты с утра войной с бытовой техникой. Пойдем.

Глава 2. Полночь, век XXIII

Поделившись с ребятами долей восторгов по поводу изумительно-сиреневого мира и потенциальных новых оперативников, первую половину дня я убил только на то, чтобы договориться с Объединенным астрофлотом. Точнее, с той частью его командования, что привезла ударный отряд специального назначения и быстрого реагирования на перехват банды Трехпалых. Численность – сотня отлично обученных астродесантников, а двоих отдать жадничали! Можно подумать, у них с какого-то перепугу вся структура из-за пары бойцов нарушится.

Мне пришлось подключить к делу Аристарха Вениаминовича и даже задействовать руководителя колонии Вернера, который из должности полковника давно вырос и стал теперь полноценным генерал-майором, по совместительству не только нашим куратором и начальником военного отделения «Авангард» от Межмирового правительства, но и уважаемым в колонии градоуправителем. Вернер долго ворчал, но помочь согласился, и предоставив мне досье на потенциальных первопроходцев, и переговорив кое с кем в кулуарах.

В итоге на торжественной церемонии я с превеликим удовольствием перехватил наградной чип из его рук и попытался Марта к себе переманить. И мне вроде бы даже это удалось, но тут уже он и Ви должны были проявить инициативу и попробовать с заранее предупрежденным начальством побеседовать по душам. А если у них адаптивности для проявления силы воли и свободы выбора не хватит – что ж, значит, нам не по пути. Но ребята меня не разочаровали, и во второй половине дня я уже подписывал рапорт о переводе.

Берц, зашедший ко мне в кабинет, глядя на то, как я лихорадочно строчу стилусом в планшете, улыбнулся краешком губ и спросил:

– А ты когда последний раз ел?

Я, не отрываясь от документации и даже высунув кончик языка от усердия, ответил:

– Мы с Таем утром кофе пили.

Подняв голову на очень выразительно молчащего серого кардинала и свою левую руку по совместительству, я заметил, что дверь в мой кабинет оказалась волшебным образом открыта, и на меня с интересом воззрилась великолепная пятерка – слаженная группа бывших астродесантников, которые, в отличие от остальных наших индивидуалистов, предпочитали поддерживать внутри своего микроколлектива подобие дисциплины и воинского братства.

Стратификация по интересам среди тесно взаимодействующих между собой людей количеством больше пяти меня совершенно не удивляла, я подобный эффект еще с дружеских посиделок на Земле наблюдал: дай возможность людям поговорить о чем-то своем, они тут же разобьются на кружочки человека по четыре, максимум пять, и будут свою линию гнуть. Я и не препятствовал – пусть развлекаются, работу они выполняли на отлично, в коллектив вписывались идеально, стабилизируя чересчур творческие натуры вроде Красного, Дэйла или Вика. Только одно меня беспокоило: в порыве признательности за новую специальность и интересные возможности они взяли надо мной негласное шефство. И теперь я расплачивался за собственное попустительство гиперопекой со стороны подчиненных.

– Ро-о-ом, – жалобно протянул я. – Они ж меня сейчас обедать потащат! У них менталитет на здоровом образе жизни повернутый, а я тут ни при чем!

– Вот именно, потащат, и ты точно тут при чем, – назидательно отметил Берц. – А поскольку они сходить на перерыв уже успели, то будут вокруг тебя стоять, в рот и в тарелку заглядывать, чтобы ты гарантированно сытым остался. Оно тебе надо? Так что давай-ка сам. Может быть, все-таки когда-нибудь случится чудо, и ты запомнишь, что прием пищи у человека должен происходить трижды в день. Завтрак, я так понимаю, ты благополучно пропустил, кофе считать за еду не будем. Вопрос ужина я оставлю на твое усмотрение, но пропускать обед при возможности его съесть – нехорошо.

Я пристыженно вылез из-за стола:

– Но…

– Без но. – Берц был неумолим. – Потом допишешь, никуда прошение о переводе не денется. А гастрит заработать – дело быстрое и неблагодарное.

– Может, я распечатаю… – с надеждой глянул я в сторону пищевого принтера, нашей новой игрушки.

– Нет. Ты ирисок себе наштампуешь, кофеем полирнешь сверху и будешь доволен. А то я не знаю. Сам посуди – одно дело, когда совсем времени нет, тогда можно и этот печатный станок включить, чтобы калорийной бумаги пожевать, другое – когда работники столовой ради Корпуса стараются, а кое-кто, не будем показывать пальцем, – укоризненно смерил меня взглядом Берц, – просто ленится на два этажа ниже спуститься.

– Ладно, – сдался я. – А ты видел, чтобы Тайвин обедать ходил?

– Нет.

– О, чудесно. Не одному же мне страдать.

– Вот и правильно, – невозмутимо кивнул Берц и мечтательно добавил: – Пищевой принтер я когда-нибудь выброшу. Удовольствие от правильно приготовленной еды не должно подменяться высокотехнологичными суррогатами.

– Я тебе выброшу! Доиграешься, заставлю всему отделу полдники делать, как в садике, – пригрозил я и убежал за ученым.

Прихватив оказавшего немалое сопротивление штатного гения, я направился в место священнодействия плит и пищевых конвертеров. Столовую нам выделили небольшую и уютную, на семь столиков, что и понятно – зачем громадное помещение на штат из нескольких десятков человек, из которых в лучшем случае тут одновременно присутствует развеселая компания лиц на восемь-десять?

Тайвин по привычке выбрал место у окна, я примостился рядом, задумчиво разглядывая корпоративные деликатесы: овощной салат, тарелку пюре с чем-то мясным и стакан сока. Вот и стоило оно того… Однако через некоторое время, сыто развалившись на стуле в ожидании, пока ученый, привыкший все делать обстоятельно, расправится со своей порцией, я вынужден был констатировать – да, Берц, как обычно, прав. Бегать и быстро думать лучше на голодный желудок, а медленные и спокойные дела делать – на сытый. В рапорте о переводе ошибаться нельзя, а я там пару неточностей уже сделал…

– Чез, – отвлек меня от размышлений Тайвин.

– Ась? – отозвался я, выныривая из мыслей.

– Ты мне доверяешь?

– Вот это поворот, – изумился я. Посмотрев на друга и поняв, что мой ответ для него чем-то сильно важен, я честно признался: – Верю.

– Тогда положи на стол левую руку, и что бы я ни сделал, не убирай. Понял?

– Хорошо, – я подчинился, до предела заинтригованный.

Тайвин из кармана халата достал какую-то маленькую металлическую фиговину, положил мне на запястье и на нее нажал. Кисть обволокла тонкая матово-черная пленка, а ученый под моим пристальным взором взял со стола нож и воткнул мне прямо в центр ладони. Признаться, я очень хотел руку отдернуть. Но обещания надо выполнять, и я сдержался. В месте удара пленка мгновенно затвердела, и нож безвредно соскользнул, вонзившись в столешницу.

– Это то, о чем я думаю? – едва не взвыв от восторга, восхищенно спросил я.

– Ты про наноброню? Она. Я почти год с ней возился, вот, решил тебе результат промежуточной полуготовности показать.

– Как она работает? – крутя рукой во все стороны и рассматривая технологическую новинку, спросил я.

– В спокойном состоянии это просто обычная нанитовая пленка, где наниты связаны между собой электротоническими связями, только со свойствами нейросети, чтоб сразу работала как нейронная цепь и нечто среднее между легким и тяжелым вариантом экзоброни.

– Угу. Вроде пока понятно. А если грызанут?

– При ударе или укусе, как только кинетическая энергия начинает переходить в потенциальную энергию деформации, то есть фактически мгновенно, наниты активизируются и работают по принципу сверхаддитивности…

– Это как в той притче про веник? – уточнил я.

– Про веник? А… да, именно так. Вся броня в точке приложения силы воздействия становится единой крупной сверхчастицей, которая при продолжении точечного воздействия только сливается в более плотное облако и укрепляет броню в месте удара, – Тайвин выглядел неимоверно довольным, но тут же прицепился к другому: – А почему ты сказал, что не доверяешь мне, а веришь? Есть разница?

– Конечно, – пояснил я. – Доверие – это половина веры. Вера – это безусловное доверие на невербальном уровне плюс нечто, словами не описываемое. То есть если бы я тебе просто доверял, то спросил бы, зачем тебе моя рука, и точно меня ножиком кромсать бы не позволил. Еще и в твоем ментальном здоровье усомнился. А я тебе верю. Поэтому даже спрашивать не стал. Не только миру надо доверять, людям – тоже.

– И многим ты так веришь? – поинтересовался ученый.

– Тебе. Ребятам своим, – ответил я, вынимая из ножен обязательный элемент комплектации первопроходца – нитиноловый нож. – Родителям. Шефу. Пожалуй, что и все.

– Так, а доверяешь….

– Всем по умолчанию, если не докажут обратного. Как Алан и компания. Или Макс, – отметил я и с размаху ударил сам себя ножом.

Мы с Тайвином с интересом склонились над результатом – поскольку скорость движений у меня была повыше, решимости экспериментировать побольше, а нитиноловый нож поострее столового в нехило так раз, то и эксперимент вышел другим. Нож застрял. Я попробовал надавить, но броня только твердела, как и обещал ученый. Нож не продвигался дальше ни на миллиметр, и я не стал усердствовать, побоявшись, что отломится кончик – а оружие после этого или на помойку, или Дану на переточку, обе перспективы безрадостные, а вещь редкая и дорогая, жалко, – и попросил штатного гения:

– Вынь?

Тайвин куда-то нажал, и пленка собралась обратно в небольшую серебристую каплю, я успел только нож подхватить. С сомнением глядя на крохотную капельку крови, выступившую над небольшой царапиной, я резюмировал:

– Так дело не пойдет, Тай. Зверье тут еще быстрее, чем я, зубы у них острые, да вдобавок ядовитые. Раскусить не раскусят, но травануть могут. Поэтому прости, но если только как дополнение к основной броне.

Тайвин расстроенно кашлянул.

– Я понял, доработаю.

Я почувствовал себя злобным взрослым, отнявшим леденец у младенца.

– Извини…

– За что? – удивился задумавшийся гений. – Отрицательный результат ничуть не хуже положительного, так даже интереснее. В «Радугу», надеюсь, тебя не понесет, как полколонии, сегодня вечером? А то, может, ты мне компанию составишь, я ряд тестов проведу…

– Чего? А когда это чудовище магазинное успело сюда доползти, зачем вообще оно тут и когда обратно собирается?

– Да вон, виднеется уже, почти на орбите. Ты еще не видел? Взгляни, – Тайвин неодобрительно покачал головой, отмечая мою невнимательность, которой я и сам удивился немало. Это ж надо, полифенизм у химерки, когда она в саранчу превращается, я выцепить в состоянии, а третий планетоид на небе не приметил. – Как обычно, три недели провисит, до конференции и во время, ради прилива туристов и прилетел, собственно. Потом дальше двинется, дольше нельзя, а то орбита спутников начнет нарушаться, и для планеты вредно. Так не любишь торговые центры?

– Не люблю, Тай, всеми фибрами. У меня менталитет другой. И делать мне там точно нечего, так что к тебе зайду, как будет возможность, – пообещал я, поднимаясь из-за стола и вручив ученому обратно его новую разработку. – Пойду-ка с шефом поговорю, надо ограничить въезд любопытствующих.

***

Вечером этого непростого дня я вместо того, чтобы зайти к ученому или поехать домой, внезапно развернул флаер в сторону торговой станции на орбите, хотя совершенно туда не собирался. Сначала я вообще спонтанно хотел поехать в бар, но что-то меня смутило – с каких пор мне приспичило пить в одно лицо? А что потом мне на орбите понадобилось, я и вовсе не знал, но вроде чувствовал жизненную необходимость пополнить запасы кофе и новой музыки, хотя и того, и другого хватало с избытком, а приятно пообщаться о новых веяниях среди семи нот я мог только в одном месте – и точно не в «Радуге».

Заходя в сверкающие двери какого-то шопинг-центра крупнейшего во всех семи системах торгового планетоида, медленно кочующего между Землей и Пятью мирами и добравшегося теперь и до Шестого, я чувствовал себя полным идиотом в немудреных штанах с множеством карманов, легкомысленной оранжевой футболке и берцах. Вокруг сновали на каблучках яркие юные девы, шатающиеся от бутика к бутику, как стайки экзотических рыбок среди разноцветных кораллов. С легким презрительным превосходством на меня поглядывали лощеные представители офисной интеллигенции в костюмах индивидуального пошива из последних коллекций от модной индустрии – треть современных материалов для которой добыли, в общем-то, наши ученые да я с ребятами в экспедициях. Хищные грации льнули к пухлым кошелькам мужчин постарше. Что. Я. Здесь. Забыл?

– Чез?

Я обернулся и увидел Макс. Не сказать, что я был приятно удивлен, но смог приветственно улыбнуться. Она сильно изменилась за прошедшее время – сменила вечную броню на легкий приталенный брючный костюм и босоножки, распустила волосы, изменила прическу, похоже, что даже освоила основы боевой раскраски воительниц на любовном фронте. И точно.

– Привет! А я замуж выхожу.

А глаза отчаянные-отчаянные. Угу, так я тебе и поверил.

– Так это же здорово. Поздравляю! – поняв, что полгода уговоров самого себя выкинуть ее из сердца и памяти оказались безрезультатными, я стал искать предлог, чтобы смыться из этого ада брендов, трендов и внезапных воспоминаний. – Извини, я тут ненадолго, мне уже пора. Когда свадьба?

– Через неделю.

– М-м-м. Долгой и счастливой тебе семейной жизни. – Увидев, как она собралась что-то сказать, я упреждающе заметил: – Прийти не смогу. Мы в командировку послезавтра, и что будет – пока непонятно, сама знаешь. Работа такая.

Зачем я соврал про командировку, я так и не понял. Наверное, в ответ на ее вранье – а она мне точно солгала, я по глазам видел. Макс вздохнула и улыбнулась, и я сообразил, что мне действительно пора – я начинал чувствовать себя виноватым в том, что выгнал ее. Как складывается теперь ее жизнь – без нас, без вечной беготни по экспедициям, без привычных подколов, почти в параллельном мире, для которого она такая же чужая, как и я, как почти мы все. По-своему странные, талантливые и некоторые даже гениальные, но что бы мы делали, оказавшись вне Корпуса? Я не мог себе этого представить, но отступать от своего решения не был намерен.

– Чез, я…

– Давай не будем, – попросил я, постаравшись спрятать взметнувшуюся изнутри боль. Надо же, а я думал, прошло. Не прошло, стало только глубже и острее. Ну, если подумать, а как я хотел, разбитый вокруг мир можно собрать заново, а проданное доверие и утраченную жизнь не вернешь никогда – и я, и Тайвин побывали и на грани, и немного за ней, чтобы понять эти прописные истины. Поэтому я еще раз изобразил подобие улыбки, скомкано попрощался и ушел.

Я безумно, оказывается, по боевой валькирии соскучился, и домой мне категорически не хотелось, хотелось вернуть Макс в отдел, с ее острыми язвительными шуточками. Но только ту Макс, которая всегда прикрывала мне спину, которая подхватывала меня с полуслова, понимала с полувзгляда, не ту, которая продала ученого и предала меня и весь Корпус. Я словно осиротел без своей помощницы.

Так. Еще немного, и я прямо тут развернусь и пойду ее ловить и упрашивать прийти обратно. Я внезапно отдал себе отчет в том, что на протяжении прошедшего с ее ухода времени испытал весь спектр эмоций – от глубочайшего разочарования и обиды до едкого сожаления от вопроса «а что, если бы мы…», – и практически спустил уже всю ситуацию в архив памяти, запретив себе и просто вспоминать о Макс и ее поступке, и тем более детально это обдумывать, если бы не внезапные ностальгические всплески.

И начались они аккурат пару часов назад, когда меня потянуло сначала на алкогольные подвиги – при том, что я не имею ни привычки пить, ни тем более ходить в одиночку по барам, – потом на орбиту за каким-то чертом. Интересно, надо будет разобраться. А хотя чего ждать, попробую покопаться в ситуации прямо сейчас, штатный гений в это время домой даже не начинает собираться, с ним и посоветуюсь. И я полетел обратно на работу.

Тайвин, как я и ожидал, задержался, и, сидя за столом, уставленным пробирками и какой-то сложной аппаратурой, которая пикала и мигала, задумчиво перебирал бумаги, с отсутствующим видом витая в облаках.

– Не помешаю? – я легонько стукнул костяшками пальцев по дверному косяку.

– Чез? Не, не, заходи. Я тут думаю. – Тайвин рассеянно махнул в сторону свободного стула. Время приближалось к полуночи, все его лаборанты уже давно смылись, Гайяны тоже видно не было мои оперативники либо по домам морально готовились к покорению нового мира, либо дежурили на вызовах. Похоже, на работе остались сегодня только мы.

– Слушай. Мне надо с тобой посоветоваться. – Я собрался с духом, удостоверился, что ученый поднял на меня взгляд и готов выслушать. – Пару часов назад… – и я как на духу выложил все, что со мной происходило, включая встречу с Макс. Тайвин хищно подобрался и внимательно уставился мне в глаза.

– Ты ведь мне ни слова восторгов по поводу зрелища планеты с орбиты не сказал. Это необычно. Думаешь, кто-то на тебя… м-м-м… ментально воздействует?

Я задумался.

– Странно, я даже внимания не обратил. Ну… Да, я бы сказал примерно так, но это антинаучно? – я вопросительно глянул на штатного гения. Тот раздраженно дернул плечом, продолжая смотреть на меня.

– После наших с тобой приключений я готов поверить хоть в телепатию, хоть в магию, – хмыкнул Тайвин. – Жалко, что зафиксировать и измерить их нельзя. А органы чувств не самый лучший инструмент для науки.

– Душа у меня болит, – внезапно пожаловался я. – Как она без нас?

– Душа или Макс? Ты как собака на сене: когда у тебя под боком была на все готовая девица, даже глазом не моргнул, а как она дел наворотила, так сразу жаль. – Меня немного покоробило, но Тайвин безжалостно продолжил: – Ты сам знаешь, что принял верное решение. Ничего, выживет и без Корпуса, она сильная. И вообще, забудь уже. Душа болеть не может, у нее болевых рецепторов нет, природой не предусмотрены.

Я тоже хмыкнул и продолжил молча предаваться унынию и скорби. Тайвин убедился, что я в относительном порядке, и уткнулся обратно просматривать свои записи. Через некоторое время я обнаружил, что загнал сам себя в безвыходное положение – хотелось петь и пить, превратив зачатки горестных сожалений в полноценный катарсис, но завтра был новый рабочий день, и было нельзя. Душа требовала выхода, и я решился.

– Тай…

– М-м-м? – Ученый вопросительно посмотрел на меня из-под очков.

– Давай, что ли, еще раз попробуем.

– Да ты что, как ты там говоришь, слон в лесу сдох! – Тайвин был изумлен, но мгновенно откуда-то вытащил свой универсальный сенсор и подсунул мне. Приборчик он смастерил несколько месяцев назад, и с тех пор все с ним за мной бегал, вдруг я опять буду кого-то воскрешать, а ему удастся магически-биологическое нечто поймать и измерить. Но пока у нас ничего не получалось. – Он включен и настроен. Я там кое-что изменил, короче, неважно. Ты попробуй, я мешать не буду.

Я положил левую руку на сканер, сосредоточился, подумал о себе, о работе, о Макс, о жизни, и вдруг принялся напевать новомодную астро-рок балладу про пронзительное одиночество среди звезд, которая сейчас звучала из каждого утюга.

Мне почему-то показалось, что она как нельзя кстати подходит к моменту, а петь я всегда любил и умел, поэтому даже тени сомнений не возникло, так было надо – и все тут. Когда я уже почувствовал себя почти тем самым первопроходцем, который один-одинешенек покоряет дальние космические рубежи, ученый вдруг с интересом подался ко мне и поставил указательный палец мне на тыльную сторону руки.

– Давай, жги.

И я вновь почувствовал то самое живительное тепло, которое без вреда для меня пролилось с ладони в окружающее пространство – как я понял, просто меня сейчас было много для себя самого, и требовался какой-то выход. Сенсор замигал разноцветными огоньками, выдал невообразимый график, я в изумлении замолчал, а Тайвин щелкнул у меня перед носом пальцами. Чувство тепла исчезло, ладонь снова была просто ладонью, а не проводником непонятно чего.

– Отлично. Неделю не буду дразнить гамадрилом. – Гений был неимоверно доволен. – А если серьезно, ты молодец. Не то что эти… парапсихолухи…

– Кто-кто? – немедленно поинтересовался я.

– Я подумал о том, что раз рациональные методы познания действительности вменяемого результата мне предоставить не могут, то следует обратиться к альтернативным источникам человеческого знания. Такого массированного скопления отборного мракобесного коллективного галлюцинирования я в жизни никогда не видел! – рассказал мне ученый, в пылу праведной научной злости активно жестикулируя и подчеркивая в последней фразе почти каждое слово паузой и восклицательной интонацией. – Мне и про торсионные поля рассказали, и про то, что, оказывается, на Шестом живут чипированные нанитами зомби, а не колонисты, причем, ты понимаешь, чипированные и управляемые мной! Каково мне про то, что я гениальный злодей планетарного уровня, слушать, ты хоть можешь себе представить?

Я захихикал, а Тайвин продолжил жаловаться:

– Я попробовал выяснить, какими методами эти, с позволения сказать, специалисты, – он иронично показал пальцами кавычки, – могут исследовать человеческую ауру, или как там она в их системе терминологии называется… Так ни терминологии, ни точной дефиниции термина нет, не то что вменяемого ответа, как они снимки получают! Эффект Кирлиан подменили на Хоторна и радуются, блаженные!

– Э-э-э…

– Неуч, – с досадой махнул на меня рукой Тайвин. – Эффект Кирлиан – это просто фиксация коронного барьерного разряда в газе. Красиво получается, конечно, вроде как на снимке вокруг человека целое биополе светится, но на самом деле такое свечение можно хоть от табуретки получить, от тебя – тем более. А про эффект Хоторна, если коротко… Вот провели, например, эксперимент, неважно, какой, получили положительные результаты, подогнали под изначальный запрос – и вот вокруг криво использованной методики общество восторженных идиотов собралось! Так целую плеяду псевдонаук и вырастили, по одной, а то и по несколько на каждое когнитивное искажение, коих и так до хрена и больше! Тьфу!

– Не злись, – продолжал веселиться я. – И что говорят?

– Что такого не бывает, и я им плохого качества монтаж прислал. Вот так. Ты, оказывается, со своими выкрутасами не можешь существовать.

– А что за ролик ты им выслал?

– В палатах запись ведется, я и попросил из госпиталя копию, как ты над моим телом экспериментируешь. И из архивов поднял, как ты с Виком обошелся, точно так же, как и со мной, как я и предполагал. Ладно, не бери в голову. А с этим твоим невидимым недругом с его негативным ментальным воздействием мы разберемся. Поезжай-ка ты домой, выспись.

– Ты хоть что-то понял? – отмахнулся я от предложения. Сейчас мне было решительно интереснее знать, что происходит с моим телом и со мной.

Ученый внимательно на меня посмотрел, чуть помедлил с ответом, но принял решение в мою пользу.

– Биоэлектрический потенциал клетки, если ты не знаешь, – это поддающаяся измерению разница электрических потенциалов между возбужденным участком клеточной мембраны и невозбужденным. Клетка – это же не только крохотный биохимический завод и носитель информации, это еще и гальванический элемент, производящий электричество. И вот оно – важнейшая часть функционирования такой сложной системы, как человек. Благодаря биологическому электричеству работают сердце и мышцы, а электрический скат вообще имеет для восприятия специальные электрорецепторы, – просветил меня Тайвин, поправив очки. – Ириску хочешь?

– Нет, – мотнул головой я. – Ты продолжай, мне интересно.

– Точно не хочешь? Так вот. Мы с тобой, к сожалению, не в мире разреженного эфира живем, как полагал Тесла, а во вполне материальной реальности. А у человека биоэлектричество в достаточной мере изучено и прекрасно поддается измерению и регистрации. Поэтому я взял за основу схему обычного усилителя биопотенциалов, метод многоканальной стимуляции для вызова потенциала и настроил сканер на измерение потенциала, связанного с событием. Регистрация е-волны, измерение биоэлектрической активности мозга при когнитивно вызванном потенциале р-триста, добавил к поиску регистрацию потенциала действия…

– Хорош, хорош, это я уже не знаю, это к тебе и твоим познаниям, я не разберусь, – с сожалением прервал я ученого.

– Ладно, я понял, когнитивная нейробиология у тебя слабое место, – вздохнул Тайвин, – попробуем по-другому. Если коротко, то давай так. Ты произвольно управляешь биоэлектрическим потенциалом своего организма, хотя я думал, что это принципиально невозможно. Как – огромный вопрос. Но это факт. А вот каким образом ты можешь заставить откликнуться биоэлектричество того, на кого ты воздействуешь, я вообще себе представить не могу никак. И это тоже факт, но факт, вменяемому изучению поддающийся. А вот необъяснимый факт того, что ты ириску не хочешь – меня гораздо сильнее беспокоит.

– Почему?

– Потому что ты готов их тоннами употреблять. Мне кажется, если тебе в фазе глубокого сна предложить ириску, ты только рот раскроешь пошире.

– Ну-у-у… – задумчиво протянул я. Сказать мне было нечего – ириску действительно не хотелось, хотя Тайвин был прав, я за это сладкое изобретение человечества душу бы, конечно, не продал, но чтоб отказываться, когда предлагают…

Чувствуя себя до странности неловко, будто обманул сам себя, я перевел тему, сыронизировав:

– Это я, получается, теперь скат, люден или гигантский кошак?

– Электроорганов ты себе не отрастил новых, в псионику я не верю, да и сейчас не полдень двадцать второго века, а скорее полночь двадцать третьего, и что-то до сих пор ничего в волнах не было видно. Так что – почему кошак? – как всегда в своем репертуаре разложил все по полочкам друг.

– Когда у тебя что-то болит, что делает кошка? Правильно, приходит тебя греть и лечить, – охотно пояснил я. – Вот чем она лечит? Не мурлыканьем же. Наверно, чем-то таким. И не надо мне рассказывать, что кошки на больное место приходят потому, что оно горячее, чем остальные участки тела. Кошки – животные древние, неприкосновенные и лечебные.

– Хочешь быть кошаком – будь им, – милостиво разрешил мне штатный гений. – Но принципиально это ситуации не изменяет, как и моего научного бессилия в этом вопросе. Это же, к псам, какая-то, получается, резонансная биоэнергетика, только не та, что у парапсихолухов, а нормальная, на уровне биофизики…

Внезапно он замер, и по лихорадочному огоньку в глазах я понял, что мой очкастый друг наткнулся на очередную гениальную идею в своем мозгу, споткнулся об нее, поднял и теперь увлеченно рассматривает. В таком состоянии внутренней сосредоточенности его можно и не дозваться – не услышит просто. Я попробовал осторожно поинтересоваться:

– И как?

– Что ты имеешь в виду? – отозвался Тайвин.

– Идея стоящая?

– Если когерентные колебания биопотенциала перешли к резонансным, то флуктуационное электромагнитное поле любой отдельно взятой клетки должно было что-то до этого порога довести… Тогда метаболизм нарушится… а он и нарушился, ты чуть концы не отдал… – Тайвин посмотрел на меня, но на самом деле куда-то сквозь. – Я пытаюсь понять, как принцип работы резонансного двигателя может быть связан с твоей биоэлектрической активностью, и пока не могу. Давай ты не будешь мне мешать?

– Ладно, не буду, – пожал плечами я и ушел к себе, попутно решив домой не ехать, пока не распечатаю себе на пищевом принтере пару ирисок и не проверю, прошла любовь и помидоры завяли, или все у меня со вкусами и организмом в порядке. И гений пусть пока в тишине и одиночестве подумает, а я попробую привыкнуть к мысли о том, что я или окончательно превращаюсь в кота, или становлюсь подобием электрического ската в человеческом обличье, потому что идея про сверхчеловека мне пришлась категорически не по душе. Мне и своих обычных человеческих слабостей хватает с избытком, и сверхъестественных даром не надо.