Тайвина не было уже несколько месяцев, и Лекс отчаянно скучал по его едкой невозмутимости, по мозговым штурмам с Нилом, Кевином, Михаилом и Сашей, по вечным цейтнотам и многозадачности. Он не без помощи Аннушки и при полной поддержке со стороны Саши умудрился набрать новый штат естественнонаучного направления Программы и периодически задорно ругался с упорно сидящими на насиженных местах мшистыми академическими пеньками, не желавшими молодых и талантливых от себя отпускать. Им, дескать, еще ума-разума набираться, учиться правильно с наукой обращаться, а не по всяким сомнительным Программам прыгать. Но неугомонный Лекс проявлял такой уровень пассионарности, что окружающая среда буквально плавилась от его неуемного энтузиазма, и поневоле такому напору приходилось уступать.
Одиннадцать крупнейших вузов, пять частных организаций, семь научных центров и приемная Межмирового правительства, куда он когда-то разослал письма с предложением себя в своей эпигенетической профессиональной ипостаси, его робкие чаяния трехлетней с вагончиком давности волшебным образом обнаружили и усиленно старались перебить его интерес обещанием поднебесных гонораров, ресурсов и кадров, но Всемирная ассоциация наук радостно показывала всем фигу, а сердце Лекса напрочь поделилось между Сашей, Тайвином, набранной ими в самом начале командой и удивительным кремнийорганическим миром, нагло поправшим своей невозможностью все основы физики и биологии.
Больше Лекс сидеть на Земле уже не мог. В течение следующего года он постоянно мотался туда-сюда, разрываясь между новой экзопланетой, обязанностями координатора естественнонаучного направления изучения Шестого и женой. Пока, наконец, она сама не взяла жизнь эпигенетика в свои руки.
Придя домой однажды, он обнаружил собранный чемодан, билет на внутригалактический перелет и журналистов под окном, извещенных о том, что координатор от Всемирной ассоциации наук отбывает на Шестой самолично на постоянное место жительства. Он с недоумением поднял взгляд на Сашу, а та с ехидной ухмылкой констатировала:
– Саша Сашу выгоняет. Саша, прием, говорит Саша! Саша подождет, пока Саша обустроится, и сама к нему приедет. С руководством договорено. Как понял?
Лекс просиял, молча сгреб жену в охапку и уволок в спальню. Спустя полчаса оба спохватились: время поджимало. И Лекс, быстро приведя себя в порядок, подхватил чемодан и наскоро прокомментировал отъезд и вопрос о том, не страшно ли ему лететь к черту на кулички через половину Млечного Пути.
***
Журналист настойчиво тыкал в ученого микрофоном и зудел, словно весенняя восторженная муха.
– Подумать только, буквально через несколько часов вы навсегда улетаете на другой конец Галактики – практически в неизвестность! Вам не страшно? Что вы могли бы сказать нашим зрителям?
Александр Николаевич Санников, заслуженный деятель науки, объединивший разрозненные направления исследования экзопланет в единый, полноценно функционирующий организм под эгидой Всемирной ассоциации наук, позволял себе лишь таинственную улыбку.
Только ему одному было известно, когда и как он умудрялся успевать координировать результаты изысканий по всем ответвлениям своего естественнонаучного комплекса исследований, организовывать экспедиции в новый, шестой по счету, мир, участвовать в них, продолжая заниматься активной работой в своей области – генетике и эпигенетике, и преподавать, раздавая чувствительные пинки в нужные точки для корректного направления мыслей и деятельности своих несколько безалаберных подопечных.
Но и этого ему не хватало – неугомонный вездесущий профессор устал руководить научной жизнью новой колонии с Земли и сейчас отправлялся туда самолично на постоянное поселение. Перед внутренним взором Лекса пронеслись те злополучные макароны, мышь, три письма и один звонок полгода назад. И голос, который он узнал бы из всех миллиардов представителей человечества – голос занозистого очкарика, с всегдашним ехидством и вместе с тем благоговением сделавшего ему предложение на миллион. Тот самый звонок и голос, в мгновение ока воскресившие в нем и мотивацию, и заодно все разумное, доброе и вечное. Но об этом он рассказывать точно не собирался.
– Все просто, – задорно подмигнул в кадр маленький, крепко сбитый человечек с загорелым обветренным лицом, выцветшей под бело-голубым светом чуждого солнца шевелюрой, большой душой и необъятным сердцем, блеснув хитрыми искорками серо-зеленых глаз. – Я поделюсь с вами своим жизненным девизом. Готовы? Итак… Интуиция, мотивация и авось! Положитесь на интуицию, добавьте мотивации половник с горкой, чтоб на все случаи жизни хватило, и возьмите крепкий здоровый авось. Тогда и бояться будет совершенно нечего.
***
Но в шаттле энтузиазм Лекса резко поубавился. Правильно ли он все делает? А как же Саша без него, пусть и ненадолго? Впереди, конечно, Тайвин с их общими лаборантами, защитный купол, на который они извели столько сил, нервов и времени, Корпус первопроходцев – какая-то жутко новая и интересная структура от правительства, не ученые, не военные, тоже энтузиасты до мозга костей, как и он сам. А еще впереди целая новая жизнь. Он начинал волноваться, бояться и очень расстраиваться от разлуки с Сашей. Может, потому ее голос сейчас и померещился?
– Александр Николаевич!
Эпигенетик вздрогнул, не открывая глаз.
– Не делай вид, что спишь, до вылета еще полчаса.
– Ты…
– А ты думал, я тебя одного отпущу? – Саша с размаху приземлилась на соседнее, доселе пустовавшее сиденье. За грудь и талию ее мягко обняли ремни полетной фиксации, она вздохнула, вцепилась в подлокотники и повернула голову к Лексу. – Солнце мое, мне без тебя ни одна звезда светить не будет, так что давай на ту, новую, вместе смотреть.
Теперь жизнь окончательно приобрела естественный баланс, и эпигенетик, едва дотянувшись до Сашкиного носа, поцеловал ее в самый его кончик и растроганно улыбнулся, недоумевая, почему он раньше этого ей ни разу не говорил.
– Для тебя – просто Лекс.