Елена Арсеньева
Гадание на любовь

Глава 2
Прибытие незнакомца

Спустя совсем малое время – в самом деле минуло не более получаса, что для свершения дамского туалета можно считать столь же стремительным, как пять минут – для приведения солдатом себя в полную боевую готовность, – Александра вышла из дверей бани на дощатую дорожку, ведущую к дому, и счастливо улыбнулась. Она была чистоплотна, как кошка, и очень многое для нее в жизни определялось тем, успела ли она как следует помыться, а главное – вымыть свои легкие, пепельные, вьющиеся волосы. Чудилось, в мыслях наступало просветление, с души слетала тяжесть, все казалось возможным и вполне осуществимым. Она чувствовала себя на несколько лет моложе, словно бы не стояли за спиной годы тяжелой, ох какой тяжелой жизни, о которой и представления не имела беззаботная Липушка… Да еще и этот смешной, совсем девчоночий, ситцевый капот, который принесла Зосимовна, страшно понравился Александре, несмотря на то что был порядком линялым. Когда-то, в самые юные годы, у нее было платье совершенно такого же бледно-голубого оттенка, с этим платьем были связаны какие-то радостные семейные события, жизнь в маленьком городишке Городце, который, несмотря на название, был сущей деревней и который Александра обожала… Словом, и от воспоминаний, и от этой свежести она чувствовала себя просто превосходно!

Девушка постояла на дорожке, вдыхая аромат свежей майской зелени и тонкими пальцами безотчетно теребя влажный кончик косы, как вдруг услышала звук шагов и, обернувшись, увидела незнакомого молодого человека, который шел к ней со стороны сада. Он был высок, черноволос, у него были брови вразлет и темные глаза, несколько резкие черты лица и смелая походка. Он был, безусловно, хорош собой и принадлежал породе тех дерзких в помыслах и поступках мужчин, при виде которых девичьи, да и женские, сердца начинают биться сильнее. Кроме того, на нем был отличный охотничий костюм, который произвел весьма сильное впечатление на горожанку Александру и показался ей весьма романтичным.

«Кто же это? Хозяин умер, да и был Протасов весьма пожилой человек. Больше, судя по письму Липушки, мужчин в доме нет. А он идет как к себе домой… Наверняка бывал здесь часто, – размышляла Александра. – Боже мой, а что, если это тот самый Николенька… Как его? Полунин, кажется, о котором с таким восторгом говорила Липушка? Да, теперь я ее понимаю! В самом деле, он красив и вовсе не деревенский увалень! Ну что ж, повезло этой милой девочке…»

И она вздохнула не без зависти.

– Добрый день, сударыня! – воскликнул молодой человек. – Тысяча извинений, что без приглашения и без спросу вторгся к вам. Но меня извиняют обстоятельства. Позвольте представиться – Георгий Антонович Ский, владимирский помещик.

«Это не Полунин! – изумилась Александра. – Георгий… Какое красивое имя! А фамилия странная…»

– А вы, верно, Олимпиада Андреевна, дочь моего старинного знакомца Андрея Андреевича Протасова, вернее, старинного знакомца отца моего? – продолжал Ский. – Наслышан о вашей красоте, но, винюсь, думал, что описания вашей внешности льстят оригиналу. Однако что я вижу?! Обворожительности этой сельской жительницы может позавидовать любая светская дама, избалованная комплиментами поклонников. Ах, с какой печалью провижу я ваше будущее… Наверняка вы уже просватаны за какого-нибудь местного медведя… Сможет ли он оценить вас? Даст ли вам видеть мир и предоставит ли возможность миру любоваться вами или навсегда похоронит в этой глуши?

Александра смотрела на Ского во все глаза, дивясь не столько витиеватости его выражений, сколько бесцеремонности, с которой тот общается с дамой, не будучи с ней знаком, и позволяет себе суждения о ее жизни. Это заинтриговало Александру. Хотя приличия требовали, чтобы она призналась, что не является той, за кого ее приняли, она не спешила это сделать.

– Благодарю вас, вы весьма любезны, – проговорила она, пытаясь принять вид застенчивой, истинно деревенской скромности. – Однако скажите, Георгий Антонович, вы что же, из-под Владимира так и шли пешком? Где ваша коляска, где ваш багаж?

– Шутить изволите! – засмеялся Ский. – Нет, я не шел пешком. Но моя коляска застряла на мосту через реку Теша! Мы въехали на мост и увидели, что перед нами стоит кибитка, у которой слетело колесо. Вместо того чтобы остановиться посреди моста и ждать, пока те люди починят свою колымагу и уедут, мой возчик отчего-то решил поворотиться. К сожалению, при неуклюжем крене доска под нами провалилась, и мы засели прочно! Возчик сказал, что Протасовка здесь совсем рядом, а если держать путь напрямик, дорогу можно еще сократить и подойти к дому через сад. Я и взял на себя такую смелость. И, надо сказать, благословляю теперь небеса за эту катастрофу с моим экипажем, потому что на пути моем возникли вы, Олимпиада Андреевна, и я могу прямо сейчас, вдали от посторонних взоров, сказать, что с самого первого взгляда…

Невесть что наговорил бы еще Георгий Ский Александре, которая была и удивлена кое-чем, и ошеломлена натиском этого господина, и испытывала огромное удовольствие от этого натиска, и с трудом удерживала смех, – кабы не зазвучали торопливые шаги и перед баней не очутилась бы Зосимовна. Черные гусеницы ее бровей немедля ринулись под повойник, выражая то несказанное изумление, кое овладело ею при виде незнакомца.

– Су-дарь, – проговорила она с запинкою, – позвольте спросить вас, кто вы и какими судьбами оказались здесь?

– Мое имя – Георгий Антонович Ский, – с достоинством отрекомендовался тот, – я ехал из Владимирской губернии с визитом к Андрею Андреевичу Протасову, о чем давно уж было меж нами условлено.

– С визитом к Андрею Андреевичу?! – с видом крайнего изумления воскликнула Зосимовна. – О господи, сударь, да неужто вам не ведомо, что Андрей Андреевич отдал богу душу уже с год тому?!

Ский с беспомощным выражением взглянул на Александру:

– Как так?! Быть не может?! Какое несчастье… Отчего же мне не пришло письма, об сем печальном событии извещающего? Ведь по количеству писем, коими обменялись наши с вами родители, можно было судить об их коротком знакомстве, об их дружбе…

– Стойте-ка, сударь, – сердито сказала Зосимовна. – Писем вашего отца и в самом деле не одна пачка, однако, с позволения спросить, отчего это мадемуазель Хорошилова должна была извещать вас о кончине Андрея Андреевича?

Ский чрезвычайно удивился:

– Какая-такая мадемуазель Хорошилова?!

– Да вот эта, – небрежно кивнула Зосимовна на Александру. – Вот эта самая!

– Как?! – снова до крайности изумился Ский. – А разве это не мадемуазель Протасова?!

– Да нет, я не мадемуазель Протасова, – сочла нужным вмешаться Александра, которой не нравилось, что о ней говорят будто о неодушевленном предмете. – Меня зовут Александра Даниловна Хорошилова, и это мой экипаж застрял на мосту через Тешу, перегородив путь вам, господин Ский.

– Я отправила людей, его скоро вытащат, а багаж ваш будет доставлен с минуты на минуту, – сообщила Зосимовна, явно сделав над собой усилие. Похоже, будь ее воля, она вообще не замечала бы Александры.

Впрочем, та не разозлилась, а только усмехнулась, подумав о том, что Зосимовна ведь наверняка крепостная, а значит, сменись у Протасовки хозяин и окажись он недоволен самовластностью домоправительницы, он вполне способен отправить ее на торги и продать невесть кому и куда. А хозяин легко может смениться, ну, к примеру, выйдет замуж Липушка… Да мало ли что! Ведь и хозяйка в Протасовке может оказаться совершенно иная, гораздо более сильная и непреклонная, чем теперешняя… Да, фортуна переменчива, об этом забывать не следует. Впрочем, Зосимовна, конечно, далека от философии, она живет – словно по наезженной колее катится, а вот Александра Хорошилова, которой в жизни всякое пришлось повидать и всякие дороги ощутить под своими ногами, очень хорошо знала, сколь неверно и призрачно будущее, даже то, которое в этот миг кажется определенным и незыблемым.

Она рассеянно оглянулась на кусты набиравшей цвет сирени, в которых послышался какой-то шум. Наверное, птица спорхнула.

А впрочем, гораздо больше, чем какая-то птица, Александре было интересно, почему это Зосимовна испытывает такую неприязнь к дочери старинного друга своего покойного хозяина. Ревнует Липушку, которую полагает своей безраздельной собственностью? Или тут скрыто что-то еще, о чем Александра не знает? Ну что ж, надо узнать… но для начала следует найти способ раз и навсегда осадить Зосимовну. Александра Хорошилова не может позволить себе зависеть от расположения или нерасположения какой-то крепостной бабы, пусть это даже нянька Липушки и фактическая распорядительница в Протасовке.

Потом она подумала, какое странное произошло совпадение. Протасов накануне своей кончины призвал в свой дом дочь и сына старых друзей. Какую цель он при этом преследовал? Облагодетельствовать их? Или дать дочери подругу и… друга? Возможного жениха? А если так, то как же Полунин? Или он был неугоден отцу Липушки?

В следующее мгновение Александра опустила голову, чтобы скрыть улыбку: происходящее очень напоминало ремарки, коими снабжают действие господа драматурги. Сначала около бани появилась она сама, потом «та же и Ский», потом «те же и Зосимовна», ну вот теперь оказались «те же и Липушка». Выбежала из сада, радостная, оживленная, с букетом незабудок, крича:

– А это мы вам в комнату поставим, Сашенька, то есть Александра Даниловна! – и осеклась при виде незнакомого мужчины.

– Это и есть Олимпиада Андреевна Протасова, – негромко проговорила Александра, исподтишка наблюдая за Ским и читая те выражения, которые в миг единый мелькнули в его лице.

Сначала это было острое разочарование, потом спокойствие холодной оценки и вот тотчас – восхищение столь безудержное, что Липушка, наткнувшись на пылкий взгляд его темных, очень красивых глаз, смешалась, покраснела и пробормотала растерянно:

– Ой, кто это?

– Георгий Антонович Ский, владимирский помещик, сын покойного друга вашего батюшки, – снова пришлось рекомендоваться гостю. – Был зван в Протасовку, за недостатком времени задержался, вот наконец собрался – и прибыл, даже не ведая, что Андрей Андреевич уже покинул сей мир. Конечно, я понимаю, сколь бестактно и несвоевременно мое появление, а потому, как только повозка моя будет снята с моста, я попрошу у вас позволения откланяться и воротиться в свою вотчину.

– Что вы, что вы! – прозвучало разом два голоса: Липушкин – с простодушным восторгом и Зосимовны – с искренним радушием. И далее нянька сама повела разговор, нимало не заботясь о вежливости по отношению к молодой хозяйке:

– Коли вы были званы барином, значит, вы дорогой гость в этом доме. Располагайтесь и живите, сколько вам будет угодно! Я провожу вас в лучшую гостевую комнату и прикажу истопить баню, чтобы вы могли хорошенько отдохнуть с дороги.

При этих последних словах Липушка и Александра невольно переглянулись. В глазах юной хозяйки был стыд. Зосимовна в очередной раз подчеркнула свое пренебрежение к Александре. Спору нет, расстояние в полторы сотни верст между деревушкой Протасовкой, находившейся за Арзамасом, на южной окраине губернии, и Нижним Новгородом преодолеть было не в пример проще, чем более чем триста верст до Владимира. Однако это было все же немалое расстояние, особенно для женщины! А Зосимовна держалась так, будто Александра была сильным мужчиной, совершившим легкую пешую прогулку, а Ский – слабой женщиной, приехавшей издалека в почтовой карете. Этого и стыдилась Липушка, но очень удивилась и обрадовалась, увидев в глазах Александры смех, который та с трудом сдерживала. Так складывалась жизнь мадемуазель Хорошиловой, что больше всего она любила разгадывать загадки, скрытые в натурах человеческих, и загадку Зосимовны готова была разгадать тоже. Ничего, что это крепостная крестьянка – люди простого звания сложностями своих мыслей и глубиной сердечных переживаний ничем не отличаются от представителей знати, это Александра давно усвоила. Она даже потерла руки от предвкушения того, сколь много любопытного откроется ей в этом доме…

– Вы озябли? – встревожилась Липушка. – Этот капот слишком легок! Ну какая же ты, Зосимовна, не могла найти чего-то поприличней! Я сейчас же принесу вам шаль, Александра Даниловна, а ты, Зосимовна, вели, пожалуйста, подать самовар. Надобно согреться.

– Умоляю, зовите меня просто Александрою, не нужно отчества, – сказала гостья. – И из-за чаю не тревожьтесь, я ничуть не озябла.

Зосимовна слегка усмехнулась, видимо, довольная тем, что незваная посетительница осознала наконец свое место.

– А меня прошу называть Жоржем, – сказал Ский. – Я столь много наслышан о вас, Олимпиада Андреевна, что считаю родным человеком и прошу позволения звать вас Липушкой.

– Конечно, конечно, – пролепетала та, а Александра спрятала улыбку и снова оглянулась на ближайшие кусты.

– Прошу вас в дом, – сказала Зосимовна и понесла свое мощное тело по дорожке.

Ский подал руку Липушке, они последовали за нянькою. Липушка заботливо оглянулась на задержавшуюся Александру, однако та кивнула с видом успокаивающим:

– Я забыла в бане гребенку, сейчас заберу и последую за вами.

И она в самом деле вошла в баньку, однако, выйдя оттуда с гребенкой, не поспешила вслед за прочими, а свернула к сиреням и проговорила негромко:

– А теперь выходите оттуда и скажите, почему прячетесь.

Глава 3
Еще один персонаж

Кусты раздвинулись, и на дорожку выбрался высокий молодой человек. Он был широкоплеч, с растрепанными соломенными волосами, смущенно-простодушным выражением лица, и его вполне можно было принять за деревенского увальня, кабы не одежда, в которой обычно хаживают наши молодые помещики: черные брюки, заправленные в сапоги, просторная белая рубаха с накинутой поверх легкой тужуркой да картуз. Ну и когда он заговорил, весь строй речи немедля выдал в нем человека образованного и начитанного, хотя изъяснялся он чрезвычайно просто, без витиеватостей, свойственных, например, Жоржу Скому.

– Извините, сударыня, я надеялся, что меня никто не заметит.

– Вы, часом, не вор? – усмехнулась Александра, которая и вообще-то никогда за словом в карман не лезла, а кроме того, почувствовала себя рядом с незнакомцем необыкновенно легко и свободно, как будто знала его всю жизнь.

– Нет, я не вор, – улыбнулся он. Улыбка его была чуть застенчива, но еще больше красила его привлекательное лицо. – Я сосед господ Протасовых, меня зовут Николай Николаевич Полунин. А вы… вы Александра Даниловна Хорошилова, насколько я расслышал? И предпочитаете, чтобы вас именовали без отчества, просто Александрой?

– О, так вы довольно давно сидите в своем укрытии? – расхохоталась Александра. – И что еще успели услышать?

– Что сей хлыщ, который просит называть себя Жоржем, тоже намерен погостить в Протасовке, – помрачнел Николай Полунин.

– И вам это не нравится? – проницательно глянула Александра.

– Мне не нравится, что Липушка мгновенно подпала под его дешевое очарование.

– Ну почему вы полагаете, что оно дешевое? – удивилась Александра. – Сей господин кажется хорошо воспитанным, а что до образности выражений, это изобличает в нем известную начитанность.

– А по-моему, столь «образно» выражаются приказчики из галантерейных лавок на Большой Покровской улице в Нижнем Новгороде, а не истинно образованные люди, – упрямо набычившись, сказал Полунин.

– А по-моему, – лукаво поглядела на него Александра, – вы просто ревнуете. Вы влюблены в Липушку и боитесь, что…

– Ну да, да, и что?! – с вызовом перебил Николай. – Я всегда считал Липушку своей невестой, это правда, хоть Зосимовна терпеть меня не может и всячески отваживает. Когда был жив Андрей Андреевич, он ее умел в узде держать, а после его смерти чертова баба как с цепи сорвалась. И хотя господин Протасов вроде бы поговаривал, что отдаст мне Липушку, теперь я боюсь об этом даже заговорить с ней, ведь она шагу без совета Зосимовны не ступит. Что, если та скажет: откажи ему?! Как жить тогда?! – Голос его дрогнул.

– Вы, верно, с Зосимовной поссорились когда-то, вот она вас и невзлюбила? – предположила Александра.

– Я с ней не ссорился, но вечно спорил, – признался Николай. – В том смысле, что не скрывал от нее своих мыслей: крепостная крестьянка может быть для барышни кормилицей и нянюшкой, но не может быть ей наставницей во взрослой жизни и не имеет права диктовать, как и с кем себя вести. Андрей Андреевич это понимал и привозил к Липушке то бонну, то мамзель, то учителя музыки и танцев, но Зосимовна их очень скоро из дому выживала. А теперь она меня к Липушке, можно сказать, не подпускает, ни на минуту с ней не оставляет наедине, вечно твердит, что неприлично неженатому молодому человеку бывать запросто в доме, где живет одинокая сирота, молоденькая девушка. Ну и всякую такую благопристойную чушь несет.

– Может быть, она именно что намекает, вам-де пора к Липушке посвататься? – улыбнулась Александра.

– Я закидывал удочки, – угрюмо сказал Николай. – Но меня остановили на полуслове – дескать, не время еще, пусть хотя бы год после смерти Андрея Андреевича пройдет.

– Что-то я не заметила, чтобы кто-то здесь траур носил, – не удержалась от колкости Александра.

– Ну, знаете, мы, деревенские помещики, все эти тонкости не так блюдем, как городские, – извиняющимся тоном проговорил Полунин. – Прилично считается траур первый месяц носить, но потом уж кто как хочет, тем более летом…

– А вот, кстати, о приличиях, – задумчиво проговорила Александра. – Вам Зосимовна твердит, что неприлично оставаться наедине с Липушкой. Отчего же она так охотно оставила с ней господина Ского? Совершенно незнакомого, вообще случайного человека? И пригласила его пожить в доме, хотя видит его впервые? А сей господин весьма ловок в обращении с девушками, я таких навидалась в Нижнем! Остановят хорошенькую особу на улице, заговорят зубы, засыплют комплиментами… Тем, что потоньше в обхождении, букетик купят у цветочницы, а для простушек и леденец на палочке сойдет, потом в провожатые навяжутся, по пути примутся ручку пожимать или в плечико целовать, потом с этого плечика косыночку стянут, к шейке подберутся… а при этом такого наплетут, такого сладкого дурману навеют, что девушка увязнет в их речах, словно муха в паутине. Тут уж и до греха недалеко…

Полунин побледнел и произнес с отчаянием:

– Ну, пропал я, не видать мне Липушки, как своих ушей!

– Погодите, – строго сказала Александра. – Погодите впадать в тоску. Думаю, что дела ваши поправить можно, но сперва мне нужно посмотреть, что здесь и к чему творится. Может быть, не о чем и тревожиться, а может быть, нужно немедленно начинать действовать.

– И долго вы будете смотреть? – с надеждой воззрился на нее Полунин.

– Ну, я довольно приметлива, – усмехнулась Александра. – И соображаю быстро. Давайте завтра встретимся с вами в это же время в этом же месте. А теперь прощайте, мне пора идти. И вы тоже уезжайте домой!

– Прощайте, да хранит вас бог! – Полунин склонился к ее руке и снова полез в сиреневые кусты, за которыми, очевидно, пролегал его путь домой.

Глава 4
Подсматривать и подслушивать иногда бывает весьма полезно

Александра поспешно пошла к дому, размышляя, что ее пребывание в Протасовке, пожалуй, окажется весьма интересным. Она вспоминала свою унылую нижегородскую жизнь, где самыми светлыми часами были те вечерние часы, которые она проводила в книжной лавке на Большой Покровской улице – у своей крестной матери. Та была замужем за книгопродавцем и частенько пускала великую книгочейку Сашеньку отвести душу в лавке после того, как оттуда уходили покупатели и приказчики. Чего только не читала там Александра! И античных мудрецов, и фривольные или чувствительные романы, и стихи Пушкина, которого обожала, и переводные новинки, и модные дамские журналы, и естественно-научные сочинения… Без преувеличения можно сказать, что все ее образование пошло из этих томиков в разнообразных сафьяновых или матерчатых переплетах. Она глотала книгу за книгой и с трепетом ждала той минуты, когда крестная приходила отпереть лавку и выпустить Сашеньку, чтобы возвращалась домой. Счастье тогда кончалось. Пора было перемещаться из разноцветного выдуманного мира в унылый живой. На улицах было уже темно, она бежала, прижимаясь к стенам и оградам, сторонясь каждого прохожего, порой слыша вслед оскорбительные выкрики (поздним вечером одинокая девушка казалась легкой, доступной добычей любителям случайных удовольствий), уповая только на бога, а в голове ее все еще кружились картины прочитанного, сцены невероятных приключений и страстных объяснений, прекрасные слова и образы, которых не отыщешь в повседневной жизни… Однажды крестная нечаянно заснула и забыла прийти в лавку и выпустить Сашеньку. Та провела ночь за книгами… может быть, то была самая счастливая ночь в ее жизни! Однако каким ужасным оказалось пробуждение, чтó обнаружила она, когда воротилась домой! Вся жизнь ее с тех пор совершенно переменилась, словно с ног на голову встала, а вот к добру или к худу это произошло – Александре еще предстояло понять.

…Она махнула рукой, словно пытаясь отогнать тяжелые воспоминания, и уронила в траву гребенку. Подобрала ее, стряхнула травинки, закрутила на затылке еще влажную косу, заколола ее – и услышала торопливую тяжелую поступь, которая уже была ей знакома.

Зосимовна возвращается! Лишний раз встречаться с ней у Александры не было ни малейшей охоты. Она прянула в окаймлявшие дорожку кусты, затаилась – и через миг мимо поспешно прошагала Липушкина нянька. Еще мгновение Александра размышляла: пробежать в дом, воспользовавшись минутой, когда Липушка окажется без своего Цербера, попытаться поговорить с ней, не опасаясь быть одернутой Зосимовной, – однако любопытство оказалось сильней, поэтому она тихонько выбралась на дорожку и бесшумно, потому что была босая, побежала за Зосимовной.

Та поспешно обогнула дом и подошла к конюшне. Приоткрыла дверь, позвала кого-то и тотчас подалась обратно, а вслед за ней вышел невысокий кряжистый парень, которому звание «конюх» пристало так же, как слово «дуб» пристало дубу. Он был чуточку кривоног, длиннорук и сам чем-то напоминал коренастого конька монгольской породы, тем паче что имел узкоглазую, татароватую, широкую физиономию.

Александра порскнула за куст – и вовремя, потому что Зосимовна повернулась к парню и грозно произнесла:

– Ну, Савелий! Надоел ты мне! Все, лопнуло мое терпение! Сулила я тебе, что при малой провинности в рекруты сдам при ближайшем наборе, а Агашку твою ненаглядную за Митьку горбатого отдам? Ну вот и настал час.

– Зосимовна! – ошеломленно простонал Савелий. – Матушка моя… да за что же такая кара смертная?!

Александра в своем укрытии покачала головой. Ай да Зосимовна! Ну сущая палачиха. Диво, что бедный парень вовсе мертвый не упал от таких страстей!

– Неужто не ведаешь? – ядовито спросила Зосимовна. – Не ведаешь, в чем провинился?

– Не ведаю! – всхлипнул Савелий.

– А помнишь, как пакет с почтой Федотке, сынишке кузнеца, отдал, а сам со своей портомойницей Агашкой любезничал?

– Да ты что, Зосимовна, рехнулась – за такую ерунду такую кару назначать?! – возопил Савелий. – Это ж из пушки по воробьям! Какая беда была в том, что почту Федотка принес?!

– Беда не в том, кто что принес, а в том, что ты из моей воли вышел! – грозно просвистела Зосимовна. – И за это придется заплатить! Клянусь, что свершу над тобой все, что обещала.

– А я к барышне в ножки… – дрожащим голосом, но все еще храбрясь, начал было Савелий, однако Зосимовна люто сунулась к нему всем телом:

– Нашел заступницу, дурак! Барышня-то из моей воли не выходит! Все сделает, что я ни велю!

– Зосимовна! – простонал Савелий и пал на колени. – Не погуби! Да я больше никогда!.. Назначь испытание – все сделаю, что велишь, только смилуйся! Мне ж тогда в омут головой легче…

– Назначь, говоришь, испытание? – глумливо проговорила Зосимовна. – Изволь. Но это уж в последний раз я тебе прощаю, запомни!

– Запомню! – слегка ожил Савелий. – Говори, делать что?

– Собирайся в дорогу! В дальнюю дорогу! – приказала Зосимовна.

– В какую еще дорогу?! – оторопел Савелий.

– Поедешь в… узнаешь там все про… а заодно побывай у… – понизив голос, говорила Зосимовна, и Александра с досадой нахмурилась: она мало что могла разобрать, потому что Зосимовна и Савелий перешли на шепот, и вскоре нянька поспешно ушла, а понурый парень побрел в конюшню.

– Вот же чертова Зосимовна! – сердито пробормотала Александра. – Опасна и хитра, ну сущая змеища!

– Змеища – она змеища и есть, – прозвучал рядом с ней мальчишеский голос, и Александра не выдержала и засмеялась: уж очень обитаемы оказались кусты в Протасовке!

– Эй, ты кто? – позвала она весело. – Выходи!

– Я Федотка, – отозвался голос, и уже знакомый читателю, но впервые увиденный Александрой белобрысый, конопатый мальчишка высунулся из зарослей и уставился на нее во все свои синие глаза.

– А я тебя знаю, – улыбнулся он щербато. – Ты барышни Липушки гостья. Это твое письмо я Зосимовне принес.

– Послушай! – догадалась Александра. – Не из-за этого ли письма весь сыр-бор разгорелся? Не из-за него ли Савелий пострадал?

– Из-за него, – солидно, по-взрослому кивнул Федотка. – Не сойти мне с этого места, коли не из-за него!

– Да, похоже, Зосимовна ни письму моему, ни мне самой не сильно рада, – задумчиво сказала Александра.

– Да кому она вообще рада? – хмыкнул Федотка. – Никому не рада. Никого не любит.

– Ну, барышню-то любит? – заикнулась Александра, но мальчишка решительно замотал кудлатой головой:

– Это пока барышня наша слово молвить поперек Зосимовны боится. А вот решится – ну, тут ужо пойдут клочки по закоулочкам!

– Да кто Зосимовна такая? – пренебрежительно фыркнула Александра. – Крепостная нянька, вот и все. Что это она у вас тут такую волю забрала?

– Нянька-то она нянька, а знаешь, как покойный барин ей доверял? Когда завещание писал, то заверительные подписи ставить позвал своего старого камердинера Феклиста, который его с детства обихаживал, и Зосимовну. Вот как доверял!

– И откуда ты такие вещи про господ знаешь? – удивилась Александра.

– Так ведь Феклист мой дед был, он перед смертью и рассказал. Только ты вот что, ты смотри не проговорись Зосимовне, что я об этом знаю, а то она меня со свету сживет. Ты ж видела, как она на Савку ополчилась. Но это еще что! Вот когда Любанька увидала, что Зосимовна в барском кабинете ночью шарится, и стала за ней подсматривать и попалась ей на глаза, тут что было! Любаньку мигом за вдовца Осипа Полуянова выдали, а у него пятеро детей! И всех из Протасовки на дальние пасеки выслали.

– Ну и жестокая она, вот злодейка! – от души возмутилась Александра. – А почему Зосимовна шарилась в барском кабинете? Искала что-то?

– Да шут ее знает! – пожал плечами Федотка. – Отомкнула барский письменный стол и давай бумажки в нем перебирать. Так Любанька говорила. Это еще месяц назад было, и с тех пор Зосимовна чуть не каждую ночь в кабинете шарится. Свеча, бывает, чуть не до утра горит. Конечное дело, никто не суется уже подсматривать, жизнь-то дороже!

– Да, забавные дела тут у вас творятся! – задумчиво протянула Александра. – А ведь, наверное, если бы Липушка замуж за господина Полунина вышла, он бы прищемил хвост этой змеище?

– Надо быть, – солидно кивнул Федотка. – Он своевольных дворовых недолюбливает. Да только Зосимовна барышню из своей власти не выпустит и воли ей никакой не даст. Видела небось, как Савка перед Зосимовной трясся? Так же и барышня наша перед ней трясется. Как будто Зосимовна тут госпожа, а Липушка наша – просто сенная девка.

– Но ведь это полное безобразие! – всплеснула руками Александра. – Надо что-то делать!

– Надо, – вздохнул безнадежно Федотка. – Да что тут поделаешь, надобно терпеть.

– Ну, знаешь, я не из терпеливых! – фыркнула Александра. – И не желаю, чтобы меня в сенную девку превращали. Я намерена с Зосимовной потягаться. Поможешь мне?

– А то! – радостно вскричал Федотка. – Конечно! А помогать-то в чем?

Александра немножко подумала, а потом сказала:

– Для начала хорошо бы узнать, куда и зачем она послала Савелия. Сможешь у него выспросить?

– А чего ж тут хитрого? – пожал плечами Федотка. – Подождешь, пока я в конюшню сбегаю?

– Ну, давай! – кивнула Александра. – Только смотри – одна нога здесь, другая там. Мне уже давно пора в доме быть. Не хочу я, чтобы Зосимовна меня разыскивать пошла.

– Сейчас! – пообещал Федотка и ринулся в конюшню, а Александра снова спряталась в кустах.

Откуда ни возьмись, выскочила красивая собака с крупной головой и плотно прилегающей шелковистой белой шерстью. Вокруг шеи шла рыжая полоса, напоминавшая ошейник. Какой причудливый окрас! При виде этой собаки Александра так и ахнула. Это была охотничья ищейка редкостной английской породы кламбер-спаниель. Как-то раз в Нижнем, в доме мужа своей крестной, Александра видела его друга, английского издателя и страстного охотника, который путешествовал по России. Он очень хвалился своей собакой, лучше которой никто не охотился на фазанов, кроликов и вальдшнепов. Однако собака его – вот точно такая, какую видела сейчас Александра! – замечательно приспособилась выискивать и русскую дичь. Умное выражение ее широкой морды очаровало Александру, которая вообще любила собак. Но хозяин говорил, что у кламбер-спаниелей замечательный нюх. Сейчас пес учует ее и поднимет шум…

Однако белая собака вела себя очень странно. Она моталась по кустам, рассеянно поводя носом, прошла почти вплотную к Александре, но даже не тявкнула. Может быть, она понимала, что девушка, сидящая в кустах, совсем не дичь, которую надо вынюхивать и поднимать, а потом подавать голос?

Ну что ж, собака была права, Александра никакая не дичь…

Появился Федотка, и Александра опять встревожилась, однако собака не обратила на него внимания. Федотка залез в кусты и, заметив испуганные глаза Александры, сразу догадался, в чем причина. И засмеялся:

– Не бойся ты Нахалки! Она подслеповата от рождения, а нюха нет никакого. Раньше была первейшей любимицей покойного барина, сколько дичи для него во время охоты добыла – слов нет! Но однажды утка, на которую она бросилась, извернулась – и клюнула ее прямо в нос. И, видать, какой-то нюхательный орган там перешибла, потому что с тех пор Нахалка начисто утратила чутье. Ее держат, потому что приплод дает первейший, все рождаются с таким нюхом, что иглу в яйце учуют, однако вот этого рыжего ошейника нет ни у кого больше. Все просто белые.

– Ну ладно, бог с ней, с Нахалкой, – сказала Александра, успокоившись. – Лучше расскажи, что ты от Савки узнал.