Елена Андреевна Тюрина
Усадьба Розель
– Илга! Слава тебе, Господи! Я думал, вы все погибли. Где отец?
Латышка, не в силах вымолвить внятно ни одного слова, просто зарыдала и бросилась к нему на грудь. Ее трясло, как в лихорадке. Дрожащие пальцы из последних сил вцепились в рубашку мужчины.
– Дядюшка… – наконец едва слышно смогла промолвить она сквозь слезы.
В следующую секунду со стороны немецкого штаба раздался взрыв, от которого в доме задрожали стекла.
… Иван открыл глаза. Понял, что лежит в какой-то незнакомой комнате на кровати, и над ним стоит человек. Рассмотреть, кто это, пока не удавалось.
– Ванька! Лалин! Вот уж не думал, что свидимся! Мы нашли твой самолет, точнее его обломки. Думали, вас никого в живых не осталось.
Капитан еще раз с трудом открыл глаза и теперь сфокусировал взгляд на лице склонившегося над ним.
– Миша… Ты?
– Я, я! Ты давай в себя приходи, герой! – ответил однокурсник, а теперь и сослуживец Лалина, военный пилот Михаил Климчук. – Контузило тебя! Два дня в беспамятстве провалялся! А тебя знаешь, к какой награде за взорванный штаб представили! Вы ж там всю верхушку штаба положили! Все, наши освободили Режицу! Кранты фашистам!
[1] В 1721 году по Ништадскому миру Петр I купил у Швеции Лифляндию, заплатив побежденной Швеции 2 миллиона золотых талеров. В январе 1795 года глава Курляндского герцогства герцог Петр Бирон начал переговоры с Екатериной II и в итоге отрекся от престола за два миллиона рублей и ежегодную пенсию в 69 тысяч талеров. В итоге 27 мая 1795 года Курляндское герцогство стало Курляндской губернией. Третья часть территории будущей Латвии – Латгалия, став частью Витебской губернии, вошла в состав Российской империи чуть ранее – в 1792 году, после первого раздела Польши.
Глава XX
Элина стояла перед зеркалом возле входной двери и набрасывала на шею элегантный газовый шарфик. Погода в этот день, увы, не радовала теплом.
– Олег, а я видела в интернете ваше интервью и фото, где вы сидите за роялем. Вы там совсем мальчишка! – говорила женщина, любуясь своим отражением.
– Если это то интервью, о котором я думаю, то на фото мне семнадцать лет.
– Вы носили очки?
– Да, было дело. К счастью, современная медицина творит чудеса.
– Не всегда, – скептически заметил Виктор.
Он стоял у дверей и нетерпеливо крутил на пальце ключи от машины, то и дело бросая на супругу хмурые взгляды. Ивар уже давно выбежал во двор и ожидал родителей там.
– Ты про Машу? – вдруг спохватилась Мила, вспомнив слова Олега. – Расскажи, что с ней? Может быть, мы сможем помочь.
– Все нормально. Я сам разберусь, – не очень вежливо, что, впрочем, было в его манере, ответил Юрьянс-младший.
– Если нужны деньги…
– То я их заработаю, – отрезал Виктор.
Как только все семейство покинуло дом, Олег театральным жестом повернул замок на двери, потом, вдобавок, сделал вид, что задвигает засов и забивает гвозди. Все это выглядело так комично, что журналистка засмеялась.
– О, наконец, настал тот час, когда я снова вижу вас, уже надеясь на взаимность! – пропел Лалин, подхватывая на руки теперь уже будущую супругу.
– Я убедилась – вы не трус. Вы так устали – это минус… Но я люблю вас – это плюс![1]
Мила расхохоталась, утыкаясь лицом ему в грудь.
– Вот ты дурак, Лалин! Если бы кто-то узнал, что это наша песня, я бы умерла со стыда!
– Ну, тебе же она раньше нравилась, – жалобно протянул Олег.
– Она мне и сейчас нравится. Но как-то это по-детски…
Лалин поставил ее на пол.
– Ну и чем займемся, пока дом в нашем распоряжении?
– Устроим романтический ужин с продолжением! – объявила девушка. – Кстати, Айварс подарил нам бутылку «отменного вина». Это он так выразился. Но вино, судя по цене, должно быть неплохое.
– Надеюсь, это бургундское, тысяча чертей, – воскликнул Олег, пытаясь скопировать интонации Боярского.
– Слушай, ты, поклонник советского кинематографа… Мне еще надо кое-что по работе сделать.
– Нет, к компьютеру я тебя не подпущу сегодня. Нам выделили всего один вечер, и ты его хочешь испортить?
Мила вынуждена была согласиться. Ее сердце рвано колотилось в сладостном предвкушении. Нужно было красиво одеться и сделать прическу. Им очень повезло, что все уехали на свадьбу к каким-то друзьям семьи в Резекне и вернутся лишь завтра, а то и послезавтра. От этих мыслей настроение моментально улучшилось. Хотя ночью девушка практически не спала. Ей приснилось что-то очень плохое, и больше она не сомкнула глаз. Теперь даже не могла вспомнить тот сон – какая-то печальная, даже трагическая история.
Ближе к вечеру доставили заказанные из ресторана блюда. Мила разложила все в красивую посуду, расставила бокалы и свечи. Банально, но как же мило! Потом – теплый душ, почти до пара. Девушка была более чем довольна новым комплектом нижнего белья, который приобрела как раз здесь, в Латвии. Классическое сочетание черного атласа и кружева делало ее манкой и соблазнительной, но ни капли не вульгарной. Длинные темные волосы были уложены в тугие блестящие локоны и с одной стороны схвачены маленькой сверкающей заколочкой. Ну и, конечно, облегающее черное платье с открытым декольте и вырезом на спине… Мила остановилась перед зеркальной дверцей шкафа-купе. Тонкое плетение браслета из белого золота на запястье, блеск сережек и глаз, которые от счастья светились много ярче драгоценностей. В ее образе чувствовался стиль, но не было холодности, часто присущей красоткам из глянцевых журналов. Девушка не без удовольствия отметила, что к ней вернулся былой лоск, появившийся в ее внешности впервые, когда она стала женой Лалина. Ореол загадочности и шика витал над ней, как над Незнакомкой из блоковских строк.
Наконец Мила была готова выйти к Олегу. «Дыша духами и туманами», она спустилась по широкой лестнице светлого дерева. Однако, появившись на ступеньках, девушка с трудом поборола желание накричать на молодого человека, ибо тот уже сидел за столом и что-то жевал. Подняв глаза, Лалин застыл с приоткрытым ртом.
– Ого! А я не во фраке.
Когда она садилась на галантно отодвинутый им стул, то ощутила, как мужская рука огладила и чуть сжала бедро. Улыбнулась, на короткий миг обнажив белые ровные зубки. Олег стал наполнять бокалы.
Мила была уверена, что это легкое головокружение возникло из-за винного хмеля. Вино оказалось довольно крепким. Поцелуи Олега, смятое платье под ногами, рассыпавшиеся по плечам волосы, а потом – темнота. Сквозь эту темноту до нее доносился глухой, далекий и встревоженный голос Лалина. А потом он нес ее на руках через лес, и она доверчиво прижималась к его крепкому плечу… На мгновение из забытья девушку вырвала ощутимая пощечина. Но после этого Миле показалось, будто она летит в бесконечно глубокий колодец.
Когда журналистка открыла глаза, за окном уже светало. Мила приходила в себя как после резко оборвавшегося глубокого сна – голова была тяжелая, да еще и немного подташнивало. Как ни странно, первым, кого она увидела, был Айварс. Он стоял к ней вполоборота и что-то говорил. Мила пошевелилась, пытаясь освободить занемевшие руки. Но ничего не вышло. Оказалось, что девушка прочно привязана к стулу!
Заметив шевеление, Юрьянс обернулся. Теперь Мила увидела Олега. Тот был в таком же положении, как она сама. Лалин в одних трусах и Мила в нижнем белье и чулках сидели друг напротив друга, а между ними стоял профессор. Фантасмагория какая-то! Журналистка решила, что находится под действием наркотиков и видит галлюцинации.
– Вот и ты проснулась. Как раз вовремя.
– Что вы сделали? Что-то было подсыпано в вино? – язык плохо слушался ее, и слова складывались в предложение слишком медленно.
– Мы с твоим другом уже это обсудили. Да, это было обычное снотворное, – произнес Юрьянс.
И, должно быть, доза просто лошадиная, если они так крепко спали, что не почувствовали, как их связывают! Бррр, этот человек прикасался к ее телу, рассматривал ее! Журналистка брезгливо поморщилась. Значит, то, что она видела во сне, было под воздействием дурмана… Девушка подумала, как хорошо, что у них с Олегом все не успело далеко зайти, а то вряд ли бы Айварс стал их одевать. Тем не менее, призывно приподнятую бюстгальтером грудь очень хотелось прикрыть. Радует, что белье хотя бы не прозрачное.
– Что случилось? Зачем вы нас связали?
Юрьянс поднял руку, и на журналистку уставилось дуло пистолета.
– Замолчи и не мешай нам разговаривать. Так на чем я остановился… Ах, да. Сначала я читал все о тебе в интернете, в соцсетях. Так вышел на твоего дружка Бражинского и вот на нее, – он кивнул в стороны Милы. – У нее на странице была фотография, где вы в день свадьбы выходите из ЗАГСа. А то, что развелись, не знал, вот и решил ее сюда пригласить под предлогом заказа материала, а потом использовать как заложницу, чтобы выманить тебя. Но тут ты сам мне написал! Это было удивительное везение! Чтобы собрать побольше информации о тебе и твоей семье, обратился к твоему дружку. Ему, кстати, пришлось заплатить. Алчный он у тебя, слишком сребролюбив и туповат. Как ты с ним общаешься?!
Олег внешне был очень спокоен. Но по сжатым челюстям, на которых перекатывались гневные желваки, Мила видела, насколько он напряжен. До нее пока с трудом доходило все происходящее, но постепенно сознание прояснялось.
– Развяжите нас и давайте спокойно поговорим, – предложил Олег.
– Нет.
– Тогда хотя бы уберите оружие, мы же и так связаны.
Лалин говорил негромко и медленно, как с душевнобольным человеком или капризным ребенком. Замечание насчет оружия, должно быть, показалось Юрьянсу резонным, и он опустил пистолет.
– Вы все гадали, зачем я вас сюда пригласил, – принялся рассуждать Айварс Эженович, прохаживаясь между своими пленниками. – Ведь никаких сведений о вашем прадеде я вам до сих пор не предоставил. Не совсем так я собирался объясниться, но вы собрались уезжать… Это, и еще кое-что, нарушило мои планы.
Лалин выжидающе смотрел на Юрьянса.
– Так вот. Ваш прадед, уважаемый, никакой не герой, а подонок, – хлестко сказал латыш, глядя Олегу в глаза.
Тот опешил.
– Объясните.
– Находясь здесь, в Латгалии, летом сорок четвертого он соблазнил девушку.
– О какой девушке речь? – нахмурился молодой человек.
– Сейчас уже не важно. Вам достаточно будет того, что эта девушка принадлежала к моей семье.
– Но зачем вам я? Отомстить? Почему мне?
– Не отомстить. Я хочу справедливости. У вашего отца есть деньги. Он в состоянии оплатить операцию моей дочери Марии. Или есть еще один вариант – вы можете продать ордена прадеда. Один орден Суворова[2] чего стоит! Пусть ваш прадед хотя бы после смерти загладит свою вину перед нашей семьей.
– Ах вот оно что… Все оказалось до смешного банально. Даже про ордена разнюхали. Значит, вам просто нужны деньги? – проговорил Олег. – Может быть, вы и избиение мое заказали, чтобы лишить меня связи и возможности уехать?
Юрьянс кивнул. Мила не промолвила ни слова, пораженная таким цинизмом.
– Отец уже наверняка поднял на уши правоохранительные органы.
– Вряд ли. Думаю, фото избитого, находящегося в бессознательном состоянии сына убедило его, что так делать не следует.
– А если он не согласится платить?
– Он уже собирает деньги, чтобы выкупить вашу жизнь, – даже бровью не поведя, спокойно объявил Айварс.
– Глупость какая-то. Вы сумасшедший.
– А вы были бы мне прекрасным сыном. Я бы вами гордился, – улыбнулся профессор.
– Не дай бог такого папашу, – бросил Лалин.
– У вас же есть средства, и немалые! – наконец подала голос Мила.
– Для лечения в Европе этого не достаточно.
– Хорошо, и что дальше? – снова заговорил Олег. – Мы будем находиться в таком положении, пока мой отец не перешлет вам нужную сумму?
С ответом Юрьянс не спешил. Быть может, он сам не знал, что ответить. Должно быть, его план не был продуман настолько детально. Когда же профессор заговорил, голос его чуть дрожал, выдавая плохо скрытое волнение.
– Вы запишете видеообращение к вашему батюшке. Конечно, всю нужную сумму он не сможет перевести мне одномоментно. Поэтому я отпущу вас после первой транзакции.
– То есть вы надеетесь на честность и благородство моего отца, который по идее должен будет перевести все оставшиеся деньги даже тогда, когда я уже буду на свободе? – с усмешкой спросил Лалин. – А что, если он такой же бессовестный, как прадед?
Айварс не успел ничего ответить, потому что его окликнула Мила.
– Ответьте, пожалуйста, как звали вашу матушку? – неожиданно спросила она.
– Маргарита Юрьяне, – не удивившись, сказал Юрьянс.
Журналистка кивнула. Именно такого ответа она и ожидала.
– Вы же знаете, что Маргарита Юрьяне, в девичестве Колпакова, умерла в сорок третьем году в роддоме Норильска, произведя на свет мертвую девочку? А летом сорок четвертого ваш отец вернулся из эвакуации в Латвию. Вы не замечали никогда, что на всех старых фото, сделанных до сорок третьего года ваша мать шатенка, а после сорок четвертого – светлоглазая блондинка?
Профессор внимательно посмотрел на Милу.
– Она красила волосы, – не к месту ухмыльнулся он.
– Возможно. Но изменить цвет глаз, форму носа и губ она не смогла бы. Это две разные женщины. Ваш отец во время послевоенной неразберихи с документами умудрился оживить супругу. Не знаю как, но факт остается фактом. Так кто же на самом деле была ваша мать? Илга Юрьяне? Племянница вашего отца, якобы расстрелянная в Анчупанах? Благо, возраста они с той женщиной были одинакового.
– Не думал, что ты до этого все-таки докопаешься. Недооценил твою сообразительность.
– Так вы это знали?
– Конечно, – кивнул мужчина.
– Когда я спросила у вас, кто такая Илга Юрьяне, вы очень правдоподобно ответили, что понятия не имеете. А на самом деле знали, что эта девушка не погибла тогда от рук немецких солдат! – воскликнула Мила. – Ваш отец вернулся на родину, и выдавал собственную племянницу за свою умершую супругу!
С полминуты журналистка смотрела на него, не в силах поверить, а затем презрительно бросила:
– Как же все это мерзко…
– Ничего подобного, зайчонок, – снисходительно заметил профессор. – Ты ведь не знаешь, почему он так сделал.
– Почему же? Разве это вообще можно как-то оправдать? Только не говорите про большую любовь!
– Любовь, да. Но дяди к племяннице.
– Девушка была беременна, – предположил Лалин. – Он этим спасал ее подмоченную репутацию.
Профессор повернулся к нему.
– В точку! – он щелкнул пальцами. – Они не жили, как муж и жена. У Эжена были другие женщины. А мать моя любила всю жизнь одного человека…
– Потому и сохранила фото летчиков, – заметила журналистка.
– Да.
– Почему же тогда не написала ему ни разу? Не решилась? Или думала, что его нет в живых?
– Она знала, что он жив. Из газет. Об Иване Лалине не раз писали. Он же Герой, прославленный летчик был, – с иронией ответил мужчина. – Но писать ему… Зачем? Она была уверена, что он ее ненавидел.
– А сообщить о сыне? То есть о вас, – промолвила Мила, цепко впиваясь взглядом в его лицо, чтобы уловить реакцию на свои слова.
Айварс едва заметно побледнел, но быстро взял себя в руки.
– Думаете, этот сын ему был бы нужен? – горько усмехнулся Юрьянс, и Миле впервые стало его жаль.
– Погодите, – наконец снова заговорил Олег. – Так вы и есть сын Ивана Алексеевича?
– Да.
– Значит, мой дед Яков – ваш единокровный брат? Ему б сейчас на два года меньше, чем вам, было. Хотя… Может быть, вы все это сочинили? Неизвестно же точно, от кого ваша мать родила вас.
Мила думала, что за такую дерзость Юрьянс Олега как минимум ударит. Но тот оставался удивительно спокоен.
– А ты наглый! Ну да ладно… Твой дед попал сюда в июле сорок четвертого года, а я родился в марте сорок пятого. Сам посчитай. Ну, о внешнем сходстве, я думаю, говорить будет лишним. Фото ты видела, да, красавица? – он впервые похабно провел липким взглядом по телу девушки.
Ее охватило острое желание спрятаться.
– Хорошо. Допустим. И все же какая-то неубедительная причина для того, чтобы выдавать за свою жену собственную племянницу, – задумчиво произнес Лалин. – Я больше склоняюсь к тому, что как предательницу, работавшую на немцев, вашу матушку могли сжить со свету свои же. Вот ваш… гм, отец, и решил скрыть, что она жива. Быть может, даже увез ее из родной деревни.
Мила энергично закивала, демонстрируя, что тоже так думает, а на самом деле, чтобы волосы упали на грудь и хоть немного ее прикрыли. Айварс ничего не возразил, поскольку в эту минуту в прихожей хлопнула дверь.
٭٭٭
Докладывая командованию, что случилось с остальными членами экипажа, Иван нарочно не упомянул, что они погибли из-за предательства латвийской девушки. Хотя этим подставлял себя. Выходило, что двое солдат были убиты, один взят в плен, а самого капитана, спавшего на сене в сарае, фрицы не заметили? Что именно – удача или блестящая воинская репутация сослужили ему такую хорошую службу, неизвестно. Но никаких вопросов к нему самому не возникло.
А вот в гибели Максима Чижа виновны были вовсе не фашисты. И того, кто это сделал, капитан покрывать уж точно не собирался. К слову, из-за чего случился конфликт, Лалин и сам не знал точно. Когда проснулся от шума, драка уже была в самом разгаре. Максим с Вахтангом – одним из беглых военнопленных – сцепились, словно борцы, и катались по земле. Юноша явно уступал сыну гор в комплекции, да и в опыте. Вскоре блеснуло лезвие ножа, и Чиж вскрикнул. Он был тяжело ранен в грудь. Капитан помог парню добраться до крайнего дома в деревне. Какая-то старушка провела их в сарай и сказала оставаться там. Но к утру молодой солдат умер. Ивану ничего не оставалось, как похоронить его там же под яблоней. Виновник трагедии не на много пережил свою жертву…
Теперь Иван вспоминал все это с болью. Он не уберег никого… Ощущение собственной никчемности накатывало снежным комом и вот-вот грозило раздавить.
Капитан встал из-за стола и, выглянув на улицу, окликнул крутившегося там рядового.
– Сходишь вот по этому адресу, – Лалин протянул ему клочок бумаги. – Там дом в конце улицы, особняком стоит почти у самого леса. Узнаешь, дома ли хозяйка.
– А дальше что?
– Дальше не твое дело. Главное узнай, там ли она.
Капитан остановился у окна. Снаружи несколько ребятишек кормили щенка. Удивительно, как быстро жизнь возвращалась на круги своя.
Вернулся парень мигом. Вбежал, запыхавшись, на порог.
– Товарищ капитан, разрешите доложить! Пусто в том доме. Соседи сами только вернулись, когда узнали, что немцы ушли. Поэтому они не в курсе. Но по слухам расстреляли хозяев. Я в штаб смотнулся, там списки расстрелянных нашли. Кто-то из полицаев составлял. Тут далеко не все, но те, кого вы ищете, вроде есть.
Солдат ткнул пальцем в бумагу. Иван нашел взглядом знакомые фамилии и имена.
– Но как? – он непонимающе уставился в напечатанные на машинке буквы, словно они могли дать ответ. – Когда это произошло? Тут есть даты?
Иван принялся вертеть в руках листы, переворачивать, бегло читать.
– Да я не знаю, – юноша почесал затылок. – Я когда нес, уронил их, и все перемешалось. Это ж копии, может в штабе есть и другие списки, с датами…
– Ладно, я сам узнаю, от тебя пользы, как от козла молока.
Лалин, вопреки наказу доктора, запретившего ему подниматься и много ходить, надел выстиранную и выглаженную форму и отправился на улицу.
Дом действительно выглядел необитаемым. Капитан постучал, дернул двери. Тихо. Позаглядывал в окна, но почти ничего не рассмотрел. Опустился на ступеньки, задумчиво посмотрел на пустую собачью будку. Все словно вымерли…
Посидев так какое-то время, Лалин прошел в конец огорода к двум холмикам. Он отчетливо видел мысленным взором, как закапывал погибших друзей… Попрощался. Подумал, что обязательно надо сообщить близким. А затем еще раз окинул взглядом дом и пошел прочь.
[1] Слова из Дуэта Пса и Болонки (мультфильм «Пес в сапогах»).
[2] Орденом Суворова награждались командиры Красной Армии за выдающиеся успехи в деле управления войсками, отличную организацию боевых операций и проявленные при этом решительность и настойчивость в их проведении.
Глава XXI
Этот щелчок закрывающейся двери в полной тишине показался неестественно громким. Мужчина в черном костюме и белой рубашке, верхние пуговицы которой были расстегнуты, открывая треугольник поросшей темными волосами кожи, вошел, потирая висок, будто у него болела голова. При виде трех обращенных к нему лиц он остановился на пороге и опустил руку так, что наручные часы легонько стукнулись о лудку двери. Взгляд, сначала отрешенный, погруженный в себя, теперь выразил шок и недоумение. Виктор молча уставился сначала на Айварса, а затем покосился на связанных Олега и Милу.
– Зачем ты вернулся! – грозно воскликнул Юрьянс, первым взявший себя в руки.
– Заподозрил, что тут что-то не так, когда ты умчался якобы по срочным делам! – ответил ему сын. – И, по всей видимости, успел вовремя. К чему ты это устроил? Я же сказал, что найду деньги для Маши!
– Да ничего ты не найдешь, – в голосе мужчины проскользнула неприкрытая издевка. – Ты неудачник. Как я мог такого воспитать? Если бы не я, никакой работы в Германии тебе не видать, как собственных ушей. И куда бы ты сунулся со своей профессией, океанолог? Даже твою женушку трахает другой. Что, неприятно такое слышать при любимой бабе?
Мила, оглушенная всем происходящим, казалось, не слышала ни слова. Сидела, глядя перед собой. А вот Олег метнул на Виктора короткий взгляд.
– Хорошо, что ты мне не сын, а то мне было бы стыдно. Может, и Ивар не твой?
Виктор сжал кулаки и смотрел на стоявшего перед ним человека с ненавистью.
– Ивар похож на меня, – спокойно вымолвил мужчина.
Он пытался говорить ровным голосом, хотя чувствовал себя паршивее некуда.
Юрьянс-младший сделал шаг в комнату, и в следующий момент его груди практически коснулось дуло пистолета, который все еще держал в руках профессор.
Айварсу, несмотря на то, что его странный план трещал по швам, пока еще удавалось держать лицо. Но с появлением Виктора будоражащий страх и оцепенение, сначала завладевшие журналисткой, постепенно отступили. Мила повернулась скорее на автомате, чем осознанно. Чтобы понять смысл прозвучавших из уст профессора слов, понадобилось некоторое время. Переволновавшаяся девушка кусала губы, а потом вдруг воскликнула:
– Да как вы можете?! Как вам не стыдно такое говорить? Бог дал вам прекрасного сына! Другого у вас нет!
– Ух, какая страстная защитница! – кивнув в ее сторону, хохотнул Айварс.
В глазах профессора снова зажегся похотливый интерес. А Виктор медленно взял пальцами ствол пистолета и опустил его вниз, чему Юрьянс не препятствовал.
– Ты что, знал, что он задумал сделать? – обратилась к молодому латышу журналистка.
Щеки девушки стали пунцовыми под его пронзительным взглядом, и она стушевалась из-за слишком явственного ощущения абсолютной наготы, нахлынувшего на нее.
– Догадывался.
– Поэтому и сказал, что подозреваешь, что за всем этим кроется? – снова задала вопрос Мила, пытаясь побороть собственное смятение.
Мужчина ничего не ответил.
– А сам-то ты? – вдруг набросилась на него с упреками девушка. – Думаешь, я ничего не знаю? Еще когда мы ездили в усадьбу, я выяснила в церкви, кто были прежние хозяева дома. Это же были вы! Почему ты скрыл правду?
– Потому что это тебя не касается, – проговорил Виктор, и то, как он помрачнел, не осталось незамеченным.
– Пусть так, – согласно кивнула журналистка. – Но ведь можно продать усадьбу.
– Ты смеешься? Кому нужен такой большой дом и участок земли в латвийском захолустье?
– Какому-нибудь любителю кладов, вроде твоего так называемого отца, – ответила Мила. – Ты же знал про легенду о немецком золоте?
Девушку неожиданно осенила мысль, что во всем этом потоке признаний и предложений она совсем забыла рассказать Олегу о том, что все-таки было в ящиках. Поглядела на Лалина. Тот выглядел странно бледным. Наверняка плохо себя чувствовал. Из-за неподвижной позы и пережатого веревками кровотока давала о себе знать боль в поломанной руке.
– Слышал эту историю, но никогда не относился к ней всерьез.
Тогда Мила посмотрела на Юрьянса-старшего.
– А почему вы у матушки не спросили, где находится золото, и что стало с вашим дедом? Она же, как оказалось, не так давно умерла.
– Мама мне и рассказала обо всем. Где точно скрыт клад – не знала. И всю жизнь не хотела это вспоминать, потому что та история связывала ее с летчиком.
– Но она же не могла не знать, что ее внук живет там, где это золото предположительно спрятано?
– Знала, потому и сказала мне все-таки. Надеялась, что я найду клад и вылечу Марию. Мать была железной женщиной, мужиком в юбке, настоящей императрицей. Но во внучке души не чаяла. Она все мечтала вылечить девочку, даже сердце ей хотела свое отдать.
– При этом она не хотела, чтобы про сокровища узнал нелюбимый, потому что не родной, внук? – усмехнулась Мила.
– Может быть и так. Виктора она недолюбливали, это правда. Хотя, поверьте, сам я в существование этого клада никогда не верил. Мало ли, что в ту ночь могло померещиться вашему капитану. И как теперь выяснилось, я был прав. Вы вон все в эту усадьбу катались и что, нашли что-нибудь в итоге? Нет!
Мила обратила внимание, что Олег с Виктором обменялись странными взглядами, потом Олег едва заметно кивнул. Когда Юрьянс, продолжая говорить, остановился подле него, Лалин вдруг резко выбросил вперед ногу и тот рухнул от неожиданной подсечки. В ту же секунду раздался выстрел. Но девушка не успела испугаться – ее вместе со стулом повалил на пол Виктор и закрыл собой. Мила услышала его горячее дыхание, гулкие удары сердца и головокружительный аромат мужского парфюма. Ее собственные дыхание и сердце сбились с привычного ритма, что неудивительно в такой ситуации. В голове после всего произошедшего был полнейший сумбур. Айварс неподвижно лежал на полу лицом вниз…
– Вы его хоть не убили? – тихо спросила журналистка, пытаясь выглянуть из-под руки Виктора.
Наконец тот встал и легко поднял стул вместе с девушкой. Быстро развязал Милу, которая тут же бросилась к валявшейся на полу рубашке Олега и натянула ее. Лишь после этого стала отвязывать Лалина. Виктор же склонился над Юрьянсом.
– Он без сознания. Наверное, сильно ударился головой. Но череп вроде цел. Я бы скорую все же вызвал…
– Лучше психиатра, – неприязненно бросила Мила.
При падении она ушиблась коленом и локтем, но боль была терпимой.
Укладывая вместе с Олегом бесчувственного Айварса на диван, Юрьянс-младший обронил, не поднимая глаз:
– Я думаю, нам надо объясниться.
– Не сейчас, – отмахнулся Лалин. – Потом успеем.
Мила, конечно, слышавшая колкие слова профессора, с жалостью отвернула лицо к окну. Она понимала – Виктор смутился. Олег был великодушен, щадил чувства соперника, это и радовало ее, но и унижало Юрьянса-младшего.
Как выяснилось, медицинская помощь нужна и Олегу. Из-за рывка в момент удара что-то сместилось в прооперированной руке, и необходимо было сделать рентген. В итоге Мила провела с Лалиным в больнице почти весь день, и его оставили там еще на какое-то время, поскольку у молодого человека случился сильный отек и поднялась температура. Как пояснил травматолог, это являлось следствием стресса и болевого шока.
Вернулась Мила поздно вечером. Виктор сидел в полутемной кухне и курил. Сумрак рассеивали лишь тусклая подсветка над мойкой и огонек зажигалки, когда он подкуривал очередную сигарету. Девушка могла поклясться, что когда вошла, он посмотрел на нее влюбленными глазами.
– Почему ты не рассказал, что это вы жили в той усадьбе? – тихо спросила она, опускаясь за стол рядом с ним.
Лицо Виктора потемнело и исказилось, словно от резанувшей изнутри боли. Взгляд на какой-то миг потерял связь с реальностью.
– Там погибла наша трехлетняя дочь Солвита. Элина не уследила за девочкой, отвлеклась на Ивара. Тот еще был совсем маленький. Девочка вышла на лестницу, споткнулась, покатилась по ступенькам и свернула себе шею. Жить там после этого было невозможно. Какое-то время мы сдавали дом, а потом вовсе его забросили.
Мила повернулась к мужчине, не смея произнести ни слова. Да и что тут можно сказать? «Соболезную»? «Мне очень жаль»? Она хотела что-нибудь сказать ему, но нужных слов не находила.
Они проговорили о тех событиях несколько часов.
– Так за это ты и винишь Элину?
Он помолчал какое-то время, а потом произнес:
– Знаешь, вот сам не пойму, что со мной. Она мне изменяет, а мне все равно. Хочется только одного – побыстрее развестись, и покончить совсем этим. А когда-то пел для нее под гитару «Ах, какая женщина». У нас была прямо-таки куртуазная любовь. Поклонение прекрасной даме и тому подобное.
Его голосу с трудом удавалось пробиться сквозь толщу ее собственных мыслей. В душе журналистки смешались жалость и нежность. В порыве чувств она мягко погладила его руку, а потом попыталась прильнуть к нему, но он отстранился.
– Не надо. Любите вы, девушки, подразнить и убежать. А мне потом что с этим делать? – он кивнул куда-то вниз.
Мила не могла пошевелиться, чувствуя, как сердце отбивает чечетку. Дыхание чуть сбилось, когда до нее дошел смысл слов мужчины. Казалось, щеки заалели ярче мулеты.
– Прости меня.
– За что? – одна его бровь красиво изогнувшись, взмыла вверх, а рука с сигаретой на долю секунды застыла в воздухе.
– За то, что появилась.
Сейчас Мила поняла, кого ей так сильно напоминает Виктор. Он был очень похож на Атоса из советского фильма о мушкетерах!
Слава богу, в этот момент у него зазвонил мобильный, иначе девушка провалилась бы от смущения сквозь землю. Миле было хорошо слышно, что говорит собеседник Виктора. Это был лечащий врач Маши. Он сообщил, что той стало хуже, и ее повезли в операционную.
– Что? – воскликнул Виктор. – Но как?! У меня сейчас нет таких денег, чтобы сделать пересадку!
– Пока речь идет не о пересадке сердца, а о том, чтобы хоть немного потянуть время. Будем делать операцию на сосудах сердца.
– О боже, – выдохнул Юрьянс-младший. – Вы уже делали такие операции? Вы гарантируете, что она останется жива?
– Этого вам никто не может гарантировать, простите.
После паузы голос добавил:
– Операция продлится от пяти до восьми часов. Потом девушка будет находиться в реанимации. До того момента, как она выйдет из наркоза, смысла звонить или приезжать нет. Поэтому ждем вас послезавтра утром.
