Елена Андреевна Тюрина
Усадьба Розель
Глава XVIII
Следующий день начался для Милы поистине сказочно. Она открыла глаза и увидела огромный букет карликовых розовых роз, стоявший на резном прикроватном столике популярного нынче цвета венге оттенка молочный дуб. Их ароматом пропиталась вся спальня. Первой мыслью было – когда это Олег успел заказать столь прекрасные цветы? Сам-то он за ними съездить не мог из-за гипса на руке. Пальцами Лалин двигал вполне свободно, мог что-то взять в руку или ответить на звонок телефона, но управлять машиной ему было бы затруднительно.
Вчера им помешал приезд Айварса. Тот оказался в великолепном настроении и слегка навеселе, поэтому бесцеремонно явился в комнату Лалина, чтобы позвать его к праздничному столу. Как выяснилось, вышел из типографии разработанный профессором справочник для студентов, и гордый собой Юрьянс спешил это отметить. На кухне всех уже ждал накрытый стол, а также несколько бутылок красного шампанского Боско. Видно, что Айварс Эженович не поскупился на угощения. Торжество затянулось до двух часов ночи, однако сонная Мила не досидела до конца и отправилась спать, извинившись перед остальными.
Все еще лежа под одеялом, девушка любовалась букетом. Лалин такой романтик! Иногда она всерьез думала, что ей Бог послал этого человека в награду за все пережитые несчастья. Наконец Мила приподнялась на локте и потянулась к цветам, касаясь кончиками пальцев тугих бутонов бледного цвета. Теперь она заметила в них записку. Осторожно, чтобы не уколоться об шипы, достала и развернула. Букет был не от Олега… «На ожерелье французской королевы я пока не накопил, поэтому решил порадовать тебя хотя бы цветами». Девушка села в постели, почувствовав внутри какую-то тяжесть. Им определенно нужно было объясниться и чем скорее, тем лучше. Но как это сделать и не попасться на глаза Олегу? Ответ напрашивался сам собой – снова поехать к Маше в больницу.
Виктор особо не удивился ее просьбе отправиться с ним в город. Когда сели в машину и выехали на трассу, девушка, наконец, решила, что пора сказать то, для чего она с ним, в сущности, и поехала.
– Виктор, спасибо за цветы, – начала журналистка, и видя, что он никак не реагирует, добавила: – Но не нужно было. У нас с Олегом все серьезно. Он сделал мне предложение.
– Опять? – усмехнулся мужчина, не переставая следить за дорогой. – Второй раз в ту же реку?
– Это наше дело, – отрезала Мила. – Просто прошу тебя больше не оказывать мне знаков внимания.
– Хорошо, – Юрьянс-младший беззаботно пожал плечами, словно для него все это было сущими пустяками. – Для этого ты со мной и рванула?
– Ну да, – кивнула девушка. – А ты думал, зачем?
– Я думал, ты так прикипела сердцем к моей сестре, что жаждешь узнать о ее самочувствии и скрасить скучные больничные будни своим посещением.
– О, нет.
К облегчению Милы больше сию щекотливую тему они не поднимали и ехали молча. Правда, в этом молчании отчетливо ощущалось некое напряжение, с первого дня знакомства имевшее место между ними и теперь лишь усилившееся. Но это было всяко лучше выяснения отношений, политических споров или саркастических шуток.
На сей раз Мила даже в помещение медицинского учреждения заходить не стала, ждала в машине. Потом попросила отвезти ее в несколько сувенирных лавочек для того, чтобы купить еще подарков для друзей и коллег. Теперь настала очередь Виктора ждать ее в автомобиле.
На обратном пути, когда ехали по Резекне, Юрьянс-младший без каких-либо объяснений свернул и покатил по неширокой дороге, по обеим сторонам от которой стояли высокие раскидистые сосны. Обнаружив, что людные улицы с магазинами и кафе остались далеко позади, Мила почувствовала безотчетный страх. Что, если он сейчас завезет ее в лес, и снова будет целовать, или даже попытается взять силой? В голову лезли совсем уж нелепые мысли. Девушка пыталась судорожно придумать, как ей поступить. При этом Виктор сосредоточенно глядел вперед, совершенно не обращая на нее внимания. Наконец машина повернула вправо от основной дороги и через несколько минут выехала к кладбищу. Юрьянс-младший припарковался у входа, выполненного в виде серых каменных колонн и кованых ворот в каком-то старинном готическом стиле. По всей видимости, это был уже довольно старый католический погост.
– Пойдем, – бросил Миле Виктор, открывая дверь машины.
В руках у него был букет лилий. Она и не заметила, как он достал цветы из багажника.
– А зачем мы сюда приехали? – несмело подала голос девушка.
– Хочу навестить маму. Давно я тут не был…
Когда они шли по аллее, Мила с любопытством рассматривала каменные надгробья. Но вскоре вышли к новой части кладбища, где были преимущественно обычные советские железные гробницы и современные мраморные плиты.
– Отцу это не надо, моим жене и сыну тем более… Только мы с Машей иногда приезжаем. А теперь и Машка неизвестно когда сможет,– говорил Виктор.
Мила почувствовала себя беспросветной дурой. Это же надо было подумать, что он собрался посягнуть на ее честь!
Вскоре мужчина остановился у могилы с памятником в виде скорбящего ангела, преклонившего голову на стелу, на которой были выгравированы имя, а также даты рождения и смерти женщины. Мила топталась чуть поодаль, чтобы не мешать, и наблюдала, как Виктор положил букет на мраморную плиту. Некоторое время они молча стояли, а затем Юрьянс-младший повернулся и медленным шагом направился в сторону выхода. Девушка присоединилась к нему.
– Она умерла в этот день. Я всегда приезжаю сюда в конце лета, чтобы прийти на ее могилу, – наконец заговорил Виктор. – Почему-то особенно прочно врезался в память момент, когда она сидела за вязальной машинкой и мастерила Маше платье на утренник в детский сад. Знаешь, одно время очень популярны были эти вязальные машины фирмы «Веритас». Дефицит! На них вязали трикотаж тонкой ниткой, платья, кофты. Были еще швейные ножные машинки этой фирмы. У матери тоже такая была. Она вообще была рукодельницей. Ее вещи – машинки, резное зеркало, дамский столик, посуда с позолотой – до сих пор на чердаке хранятся, рука не поднимается выкинуть или продать. Хотя сейчас это все приличных денег стоит. А еще она очень любила духи. Весь столик был ими заставлен – «Дзинтарс», «Рижанка», «Старая Рига», «Юрмала», «Кредо»… Я в детстве все названия по сотне раз прочитал, потому и запомнил. Запахи у них насыщенные, на натуральных маслах, а не как сейчас, синтетика.
– Ты, наверное, очень трепетно к ней относился. Не все сыновья так…
«Боготворят матерей», – мысленно продолжила Мила.
– Это уже во взрослом возрасте пришло. В детстве многого не ценишь. Однажды она сшила мне на праздник костюм медведя, а мне он казался смешным. Постыдился его надевать, спрятал в свой шкафчик. А потом, когда она спросила, что с костюмом, сказал, что потерял его. Глупо, конечно, и наверняка она все поняла. А мне, дураку, тогда, в пять лет, казалось, что я вон какой молодец, обманул мать.
– Ты же был ребенком.
– Да и в юности много чего было, за что теперь стыдно.
Они не заметили, как вышли за ворота кладбища и побрели по дорожке меж деревьями. Воздух тут был наполнен терпким ароматом хвои, которым тянуло жадно насыщаться, как чистой прохладной водой после долго мучавшей жажды.
Виктор еще что-то говорил о матери. Кажется, ему было все равно, слушает его спутница, или нет. Он говорил словно сам с собой. Но когда услышал плач, замолчал и удивленно посмотрел на Милу. Та уже не могла сдержать слез. Нахлынувшие чувства, жалость к себе за то, что никогда не испытывала ничего подобного, жалость к Виктору, – все это смешалось в ее сердце и, больше не контролируемое рассудком, вырвалось наружу в виде рыданий.
– Эй, ты что?
Она принялась поспешно искать в сумочке пачку салфеток, чтобы промокнуть слезы, но все валилось из рук. Юрьянс-младший помог девушке собрать выпавшие вещи, сам достал салфетку и стал вытирать ей глаза, а затем нос.
– Прекрати, чего ты, – он выглядел растерянным, потому что не знал, как сейчас себя вести.
Неуклюже привлек ее к себе, обнял, успокаивая.
– Тихо, тихо, – шептал мужчина, гладя ее по волосам.
В его объятьях было так спокойно и уютно, что Мила вскоре притихла. Просто стояла с закрытыми глазами, далекая от всего земного и обыденного. Когда-то верила, что свекровь заменит ей мать… Наивная. Кажется, никто за всю жизнь не выливал на нее столько грязи, как эта женщина. Хотя сейчас Мила понимала, что тоже была хороша. Она отчаянно дерзила вместо того, чтобы как-то сглаживать конфликты. Тяжело, наверное, было Олегу между ними двумя.
Наконец Мила взяла себя в руки, мягко высвободилась из объятий Виктора и отошла.
– Извини. Просто эта тема для меня больная, – смущенно проговорила она.
Он понимающе покачал головой.
– А родители твоего отца… то есть Айварса тоже тут похоронены?
– Да, в другой части кладбища. Хочешь туда сходить?
– Не знаю. Можно.
Пока шли, Виктор рассказывал о бабке и деде.
– Деда я вообще не застал. Когда мать за Айварса вышла замуж, того уже не было в живых. А вот бабка долго прожила – девяносто один год. В прошлом году умерла.
– В прошлом году? – изумилась журналистка и даже приостановилась на несколько секунд.
– Ну да, а что?
– Да так.
– Она, как положено, мать мою недолюбливала. Поэтому мне не часто доводилось с ней общаться. А вот Машку она обожала. Сестра и похожа на бабку Марго очень. Просто вылитая.
Мила вспомнила старое фото девушки с косой, найденное на чердаке. Маша действительно удивительно походила на нее.
Можно ли, говоря о погосте, употребить слово «красиво»? Мила не была в этом уверена, но другого определения подобрать не могла. Здесь было действительно очень красиво. И тихо. Они шли по старой части кладбища, потому что, как пояснил Виктор, бабушку похоронили рядом с дедом, а тот умер еще в конце семидесятых от рака.
Журналистка обратила внимание на большое количество очень давних захоронений. Возле одного остановилась, увидев дату смерти – 1874 год. Человек этот родился аж в 1789! На памятнике было много текста на немецком. Мила хотела попросить Виктора перевести, но тот уже отошел, и нужно было догонять.
– Тут столько немецких могил, – заметила, поравнявшись с ним, девушка.
– Латвия долгое время была заселена немцами, – пояснил мужчина. – Пока Гитлер не издал распоряжение о возвращении на родину своих соотечественников.
Мила ничего на это не сказала, решив не выяснять, как он относится к Гитлеру. Она уже переключила свое внимание на один из семейных склепов. Он был тоже немецкий, украшенный лепниной и колоннами. Последнее захоронение датировалось 1927 годом. Стены склепа были исписаны надписями на латышском, разрисованы перевернутыми звездами и крестами. Очевидно, это было одно из мест обитания сатанистов. Обилие пустых бутылок из-под спиртного внутри это только подтверждало.
Место погребения Маргариты Юрьяне, матери Айварса, оказалось гораздо роскошнее, чем могила его супруги. Это, по мнению Милы, говорило о многом. С фотографии на девушку смотрела пожилая женщина, похожая на известную латышскую и советскую актрису Вию Артмане. Даже в старости у нее были красивое, какое-то даже породистое лицо. Женщина на снимке выглядела аристократично, такой красавице бы тоже цариц в кино играть.
– Какая роскошная внешность! – заметила Мила.
– На этом фото ей лет семьдесят. Просто другого хорошего снимка не нашлось.
– А кем она была? С подобной внешностью только в артистки.
Виктор криво усмехнулся.
– Все намного прозаичнее. Она была директором продторга.
Вернулись они, когда уже стемнело. Мила тотчас направилась к Олегу. Неизвестно, что он там уже себе надумал из-за столь долгого ее отсутствия. Мог бы и позвонить хотя бы раз. Еще одно его качество, из-за которого они, бывало, ссорились – звонить лишь за редким исключением и строго по делу.
Олег сидел за компьютером в своей комнате, когда Мила подбежала к нему, обняла со спины и прижалась щекой к его щеке.
– Да, Олеженька, да, да, да!
– Что «да»? – уточнил он.
– Я говорю тебе «да»! …Но почему ты злишься?
– А есть причины радоваться? Ты толком мне ничего не ответила, а сегодня умчалась с Виктором в больницу. По-твоему, это нормально?
Да уж, с позиции Олега ее поведение действительно было странным.
– Я тебя искала утром, чтобы предупредить, что еду в город, – попыталась оправдаться Мила.
– Я тебя иску-иску, а ты зарылся у песку, – с ноткой иронии в голосе протянул Олег, не отрывая глаз от монитора.
Девушка, сделав вывод, что не так уж он и зол, решила не накалять обстановку.
– Давай потом будем выяснять отношения, – промурлыкала Мила, и ее рука скользнула ему под футболку, погладив ключицу.
Лалин поймал ее запястье, притянул бывшую супругу к себе и усадил на колени. Он целовал ее очень нежно и – трудно подобрать другое слово – бережно. Не хотелось ни о чем думать, только бы этот поцелуй не прекращался.
– Прости, пожалуйста, но сейчас обойдемся без долгих прелюдий, – горячо прошептал он ей в ухо. – А то я с тобой себя чувствую, как юнец четырнадцатилетний…
Мила покорно обвила руками его шею и подалась вперед, выражая согласие. Лалин ласково коснулся ее щеки, и она потерлась об его руку. Нежно, с наслаждением. А потом вдруг отпрянула.
– Обиделась, – констатировал Олег.
Она отрицательно покачала головой.
– Вспомнила кое-что важное! Ты же говорил, что сам нашел Юрьянса в сети и написал ему, – быстро, как назойливый телеведущий, произнесла журналистка.
– Ну да.
– Когда конкретно это было? – Мила от волнения невольно вцепилась в его руку.
Лалин задумался, а потом назвал дату.
– Письмо от него мне пришло раньше! – объявила девушка и вскочила с места. – Выходит, я ошиблась, и ты ему не нужен…
– Может быть. Ты что, только и делаешь, что думаешь об этих людях?
– Ну да, – улыбнувшись, подтвердила она.
– Забудь о них хотя бы на эту ночь.
Он уже снова целовал ее в шею, лаская здоровой рукой волосы за ухом.
–Тебе придется очень постараться, чтобы я о них забыла на целую ночь, – пошутила она.
– Я постараюсь, – ответил Олег шепотом ей в губы.
Свободной рукой стянул с ее волос резинку, и они упали темной волной на плечи. Так она стала еще красивее. Бывшие супруги принялись жадно целоваться, когда раздался негромкий стук в дверь.
– Олег, откройте, это Элина…
Мила, поглядев на Лалина, как кошка, зло сощурила свои черные колдовские глаза.
Глава XIX
Теплый ветерок из приоткрытого окна шевелил голубой узорчатый тюль. Солнце нарисовало на полу кухни очертания этого самого окна, и в самом его центре вальяжно растянулся котенок Мишка. Дремал, прикрыв свои зеленоватые глазищи, но время от времени поворачивал ухо в сторону расположившихся за столом людей – контролировал ситуацию. И, как оказалось, не зря. Давно что-то никто не затевал политических споров. Исправил эту оплошность, к неожиданности остальных, Ивар. Мальчик где-то прочел, что Латвия входила в состав Российской Империи, и за завтраком расспрашивал об этом у отца.
– Это что значит, что наша страна, как Крым, раньше тоже принадлежала России? – поинтересовался ребенок.
При слове «Крым» Мила застыла в напряжении, ожидая очередной перепалки.
– Не совсем, – стал пояснять Виктор. – Частью России тогда были Видземская, или Лифляндская губерния, Латгалия, и Курляндское герцогство. Однако, по сути, Лифляндской и Курляндской губерниями правили немцы. Россия признавала права немецкого дворянства на этих территориях и придерживалась принципа непрямого управления.
– Ого, а откуда ты все это знаешь? – округлил глаза мальчик, прихлебывая чай.
– В университете рассказывали, – улыбнулся в ответ отец. – Исправишь оценки, и у тебя тоже появится шанс когда-нибудь туда поступить.
– Ой, да ладно, сейчас оценки не важны, главное деньги, – вставила Элина.
На это Виктор ничего не ответил.
– Как-то все запутано, – сделал вывод Ивар, возвращаясь к волнующей его теме. – Так могут нас снова присоединить к России или нет?
– Латвия была под немецкой короной и в состав Российской Империи попала, когда Россией правили немцы. С концом Империи права на Латвию русским не перешли, – заметил Юрьянс-младший.
Такое пояснение задело Лалина.
– Хм, ну если учесть, что, по сути, Россия тогда купила эти территории, то чем черт не шутит, – усмехнулся Олег. – Бирон же отрекся от престола в пользу Российской Империи за два миллиона рублей и какую-то там ежегодную пенсию[1]. Да, и когда, простите, Россией правили немцы? Если что, я тоже университеты оканчивал.
Мила буквально буравила его взглядом, умоляя замолчать.
– Вы еще про излюбленную у прибалтов тему «оккупации» ему расскажите. Там же у вас какая-то комиссия собирает сведения об ущербе, нанесенном Латвии при СССР, – не унимался Олег.
Но Юрьянс-младший, кажется, еще никогда не был настолько тактичен.
– Две части куплены Россией за деньги, одна получена в итоге признанного всеми державами договорного процесса. Какая оккупация? При СССР Россия просто вернула себе незаконно потерянные территории. Любому здравомыслящему человеку понятно, что это бред, – произнес Виктор.
Удивил его ответ не только Олега, но и Милу. Неужели ярый русофоб Юрьянс-младший действительно так считал? Похоже, он с чего-то вдруг самовольно наступил на горло собственной песне, и все неудобные моменты разговора обходил, как острые углы. Девушка поймала его взгляд, в котором не было ни толики насмешки или издевки. Может быть, Виктор молчит ради нее? Не желает вступать в конфликт с Олегом или не хочет портить с ней отношения? Как бы там ни было, Мила была ему благодарна за это.
– А он умеет удивить, – позже заметил Лалин, когда они с Милой шли к машине. – Я когда сказал про купленные территории, думал, сейчас крик поднимется аж до пены.
Журналистка промолчала, подумав о том, как все же любят мужчины друг перед другом мериться всякой чепухой по делу и без. Смешно, но порой до драк доходит. Ее интересовало несколько иное.
– Так чего она хотела? – спросила Мила, устраиваясь за рулем автомобиля Олега.
Он понял, что она имеет в виду вчерашний визит Элины. Сам Лалин уже сидел рядом на пассажирском сидении. Молодые люди собрались в Резекне, чтобы погулять по городу и, кроме того, журналистка хотела навестить Машу. Они решили, что пора уезжать домой, тем более что материал, ради которого Мила приехала в Латвию, был уже готов.
– Проконсультироваться на тему того, что ей достанется в случае развода, – ответил ей бывший муж.
– Вот тварь. Мало того, что изменяет, так еще и обобрать хочет, – девушка даже голос повысила от возмущения.
– Я ей пояснил, что вообще-то не юрист, и для этого надо смотреть латвийские законы, но, как правило, пополам делится все нажитое в браке имущество, кроме того, что уже принадлежало каждому из супругов до брака или досталось по наследству. А что это ты так за него переживаешь?
– Олег, у человека и так проблемы – надо сестру лечить. Из близких людей у него только Маша и малолетний сын. Айварса я не считаю. А тут еще какая-то сука хочет его ограбить.
– Почему ограбить? Она имеет право на это, как жена. И вообще, откуда мы знаем, что там у них за отношения, чтобы судить, – заметил Лалин. – Кстати, я же попросил одного знакомого сделать запрос в Норильск. Вот что оттуда пришло.
Олег повернул к Миле экран планшета, и та принялась читать текст. Затем удовлетворенно кивнула.
– Перешлешь мне на почту?
Она, наконец, завела машину.
– Слава богу, скоро все это закончится, – вздохнула журналистка.
– Жаль, родителям не могу сообщить, что скоро вернусь. Ни телефонов их не помню, ни в соцсетях их нет. Отец даже личной электронной почтой не пользуется, а его рабочую я не записал. Вот что значит современный мир – украли айфон, и все связи оборваны.
– Значит, будет сюрприз.
Узнав о цели их поездки, Олег нахмурился. Он очень надеялся, что заходить к Маше в палату ему не придется. Однако избежать встречи с юной блондинкой не вышло. Мария сама появилась в коридоре, обутая в смешные пушистые тапки и короткий хлопковый халатик с капюшоном. Не очень хорошее самочувствие и пребывание в больнице наложили на ее внешность свой отпечаток. Бледное личико, совершенно лишенное косметики, теперь казалось почти детским. При виде Лалина она смутилась. Ее неуверенность и скованность демонстрировали спрятанные в карманы халата руки.
– Привет, – первым сказал Олег, и улыбнулся.
– Привет, – ответила девушка, не зная, куда девать глаза.
Щеки Маши слегка порозовели.
– А что это вы вместе приехали? – рассматривая свои тапочки, поинтересовалась она.
– Пойдем, присядем, – предложила Мила.
В нише у окна находился вполне уютный мягкий уголок и столик, где можно было спокойно побеседовать.
– Мы решили заехать к тебе попрощаться, – стала пояснять журналистка, пока они располагались на кожаных диванах. – Уезжаем домой.
– Да? Жаль. А ты оставишь свою статью? Я потом почитаю.
– Конечно, могу прямо сейчас тебе на флешку сбросить.
Маша уже немного расслабилась и стала вести себя раскованнее.
– И что, вы теперь вместе? – в тоне ее прозвучала плохо скрытая ирония.
Миле это не понравилось, и она решила сбить спесь с этой пигалицы.
– Мы женимся, – девушка попыталась придать своему лицу и голосу максимально счастливое выражение, на которое была способна.
На самом деле она и правда была очень счастлива, но предпочитала не демонстрировать это на людях. Однако сейчас ей захотелось позлить Машу, поскольку неизвестно почему, но ту их отношения с Олегом явно задевали.
Тонкие брови блондинки взмыли вверх.
– Вот как? А когда?
С ответом Милу опередил Олег.
– В сентябре, – объявил он.
После этих слов журналистка метнула на него взгляд, исполненный возмущения, но спорить не стала.
– Ладно, рассказывай, как ты тут? Что говорят врачи? – спросила Мила.
– Мне – ничего. С врачами Вик общается. А кардиограмма у меня плохая. Постоянно пью лекарства для сердца, как восьмидесятилетняя старуха, – вздохнула Маша и отвернулась. – Наверное, о нормальной жизни придется забыть.
– Не смей так думать! У тебя все будет отлично! – заверила девушку журналистка. – Неси флешку, статью перекину.
Пока Маша отсутствовала, Мила рассказала Олегу, что Виктор как-то обмолвился о том, что сестре нужна операция. Но подробностей ей узнать не удалось.
– Похоже, дело серьезное, – кивнул Лалин. – Ты по возможности выясни, что там. Может быть нужна помощь? А то этот же никогда не признается.
– Постараюсь, если до отъезда появится возможность.
Когда девушка вернулась, Мила сохранила для нее обещанный материал и объявила, что хочет кофе. Олег даже не успел предложить сходить за напитком, как журналистка вспомнила, что видела внизу кофейный автомат и сейчас быстренько к нему сбегает.
Маша с Олегом остались наедине и оба не знали, куда себя деть. Девушка принялась читать статью Милы, а Олегу срочно что-то понадобилось в его дешевом кнопочном телефоне, который он приобрел здесь вместо безвозвратно покинувшего его айфона.
– Юрьяне, а ты почему не в палате?
Фраза была произнесена на латышском, но Лалин понял примерный ее смысл. Он поднял глаза и увидел пожилого седовласого доктора, строго глядевшего на блондинку.
– Ко мне пришли посетители, – ответила она.
– У тебя обеденный сон! Я устал повторять, что ты должна больше отдыхать и спать днем! Марш в палату.
Было не трудно понять, что такое обращение до глубины души возмутило девушку, но она не стала спорить. Молча встала и направилась к своей палате, потом вдруг обернулась.
– Пока. Миле передай, что она очень хорошая, и я ее никогда не забуду.
– Передам, – Олег посмотрел на эту по-детски хрупкую, совсем юную латышку и добавил: – А ты брось строить из себя искушенную, уставшую от мужчин распутную женщину. Не твое это. И еще так можно на настоящих уродов нарваться. Знаешь, сколько подобных историй мне по работе доводилось видеть? Ни чем хорошим это для девушки не заканчивается. Никогда.
Маша недовольно поджала губы и сконфуженно опустила глаза. Напоминание о том ее поступке заставило ее снова вспыхнуть румянцем.
Бывшую супругу Олег встретил на лестнице, когда спускался вниз.
– Пойдем, Маша ушла в палату. Ей врач сказал отдыхать.
– А… ну ладно. Кстати, тут неплохой кофе! Будешь?
– Не люблю из автоматов.
– Фу, ты – сноб.
Они уже были около автомобиля, когда Мила вдруг воскликнула:
– Олег! А ничего, что сентябрь послезавтра?
– Ну да, ждать долго, – серьезным тоном произнес Лалин. – Но мы же потерпим?
***
Иван не мог себе простить, что ту ночь, когда убивали его сослуживцев, он провел с Илгой. Теперь стало понятно, зачем она явилась к нему и так настойчиво себя предлагала. Капитан допускал, что девчонка и правда влюбилась, поэтому хотела его спасти. Другого способа придумать не смогла. Лалин старался отвлечься от размышлений о латышке, но мысли упорно возвращались к ней. Еще и случившееся с Чижом… От того и ходил чернее тучи, лишь отмахиваясь в ответ на вопросы товарищей. А ведь нужно было сосредоточиться на деле.
Солдаты все же смогли подобраться к старой усадьбе незамеченными. Возле здания, ныне служившего штабом корпуса моторизованной пехоты Вермахта, стояло несколько Мерседесов. Не иначе начальство пожаловало. Вот и прекрасно. Если удастся уничтожить хоть одного генерала – это уже будет успех.
В это время Илга сидела на сыром сене в углу старого сарая. За всю ночь она так и не сомкнула глаз. Сквозь давно прогнившую крышу то там, то тут капала вода. Дождь, монотонный, холодный, казался нескончаемым. Но его шум не мог заглушить звука взрывов. Бои продолжались. И больше всего девушке сейчас хотелось, чтобы какая-нибудь бомба упала на этот сарай. Было до одурения страшно, физически плохо от усталости и пережитого волнения, и еще очень хотелось есть. «Умереть бы, и не мучиться», – с горечью думала латышка, плотнее обнимая руками колени, чтобы хоть как-то согреться. Промокшая одежда совсем не спасала от утреннего холода и сырости.
Запер Илгу в этом сарае полицай Ральф Каупо. Она помнила его мальчишкой. Самой ей было лет семь, когда его семья перебралась сюда из города. Тринадцатилетний Ральф гонял по деревне на велосипеде и однажды обрызгал ее водой из лужи. Девочка тогда нажаловалась деду, и он ходил к Каупо разбираться. Доктора все в деревне уважали, перечить не смели, а потому больше Ральф ее не обижал. Когда подросла – пытался ухаживать. Но она даже не смотрела в сторону этого конопатого, рыжего, как морковка, юноши. Потом отца Ральфа за что-то арестовали, а мать спилась. Обозленный на власть и односельчан парень подался в помощники к немцам, как и некоторые другие жители деревни.
И вот теперь Илга оказалась в полной его власти. С того момента, как пришли фашисты, Ральф вел себя гораздо наглее и порой открыто приставал к ней. Откуда-то он прознал, что из леса к ее деду приходят за медицинской помощью партизаны, но стал шантажировать девушку тем, что выдаст их фрицам, и тогда ее и деда схватят и убьют. Парень в красках расписывал, как именно ее будут мучить. Она верила. Поэтому сначала и выдала ему знакомых партизан, а потом пришедших ночью солдат. Только Ивана хотела спасти. И у нее это получилось. Ральф понял, что она не приведет ему капитана, которого он уже пообещал своим хозяевам добыть. Неизвестно, что он с ней за это сделает.
Полицай поймал ее, когда девушка пробиралась к своему дому. Каупо словно знал, что она вот-вот появится. Вышедшая из леса Илга буквально наткнулась на него, стоящего у ворот соседского, давно пустующего, дома.
– О, вот и ты, – Ральф приблизился. – Где капитан?
– Он ушел. Я не знаю, куда.
– Все ты знаешь, – противно усмехнулся парень. – Говори.
– Я клянусь, что не знаю, – Илга отступала от него, пока не уперлась спиной в забор.
– Ну что ж, посидишь в сарае и вспомнишь, – Ральф схватил девушку за руку и потащил за собой.
– Отпусти! – латышка попыталась вырваться, но хватка у парня была крепкая.
Да и разве сравнится восемнадцатилетняя девушка по силе с взрослым мужчиной? А поднимать шум Илга боялась. Каупо пригрозил ей, что во всеуслышание объявит, будто она предательница и помогает ему. Самого Ральфа в деревне боялись и ненавидели. При встрече некоторые даже плевались и переходили на другую сторону дороги. Девушка не желала себе той же судьбы.
И вот теперь Илга сидела запертая в сарае и ожидала своей участи. Думала, пусть уж убьет, чем жить здесь, окруженной всеобщим презрением. Да и не было у нее теперь никого, ради кого стоило бы цепляться за жизнь.
Ральф вскоре явился. Он был нетрезв и зол. Парень вошел молча и несколько секунд разглядывал Илгу, сжавшуюся в комок у стены сарая. Потом Каупо, слегка пошатываясь, стал приближаться.
– Ну что, подстилка, русские тебя уже, небось, оприходовали? – похабно скалясь, поинтересовался он. – И хорошо. Мне меньше мороки будет.
Губы Ральфа растянулись в мерзкой улыбке, а пальцы легли на ремень. Он принялся бесстыдно расстегивать штаны, пока полностью не оголил нижнюю часть своего тела.
– Иди-ка сюда, Илга. Отблагодаришь меня за то, что я тебя от расстрела спас.
Латышка глядела на него глазами, полными ужаса и омерзения. Она попятилась от рыжего Ральфа вдоль стены до угла сарая. Дальше пути для отступления не было.
– Пожалуйста, не надо, – прошептала она хриплым, срывающимся голосом.
– Что ты там бормочешь? Сюда иди, я сказал.
Илга бросила взгляд на дверь.
– Орать можешь, сколько угодно, тут половину улицы немцы расстреляли, а остальная половина сбежала в лес. Бабка Анна осталась, но она глухая, как пень, и вряд ли тебя услышит. А если немцы заметят, так от того самой тебе только хуже. Так хоть я один… – Ральф издевательски хохотнул. – У тебя выхода нет, ты расстреляна, помнишь? Я что хочу, могу с тобой сделать, и мне ничего не будет. Так что давай по-хорошему, может тебе даже понравится, еще будешь просить.
Каупо уже был совсем близко. Схватив девушку за волосы, он попытался подтянуть ее к себе, но Илга упиралась. Тогда он изо всех сил дернул зажатую в кулаке прядь. В его руке остался довольно большой пучок светлых волос, а Илга взвизгнула от боли.
– Ты что, не поняла что ли, курица, что я тебе сказал? – вызверился мужчина.
Он ринулся к ней, навалился сверху, прижав к полу, и принялся стягивать с латышки одежду. Напуганная до полуобморочного состояния девушка теперь готова была смириться с происходящим и прекратить сопротивление, но вдруг ее пальцы все же нащупали рукоятку кухонного ножа в голенище сапога. Вспомнила, что перед тем, как отправиться с Иваном, спрятала его туда. По неопытности и в спешке не подумала, что лезвие нужно чем-то обмотать. Сейчас это ее и спасло. Рука Ральфа уже проникла латышке под кофту и больно вцепилась в грудь, пока еще защищенную нижним бельем, когда Илга с истеричным всхлипом всадила насильнику в бок нож. В состоянии, близком к помешательству она заверещала, видя, как Ральф обмяк и всем телом упал на нее, а из его рта потекла струйкой слюна. Открытые глаза парня с удивлением уставились в пустоту. Девушка столкнула с себя теперь уже мертвое тело, и на четвереньках поползла к выходу. Ее одежда и руки были в брызгах крови. Наконец Илга вскочила на ноги, выбежала наружу и что есть мочи понеслась прочь – в сторону своего дома. Опомнилась уже в сенях, когда увидела, что в комнате на скамье, ссутулившись, сидит темноволосый молодой человек. На лавку у стены был брошен его чемодан, а на столе разложены горкой консервы. Мужчина поднял свои темные глаза на появившуюся в дверях растрепанную, грязную и до смерти напуганную девушку.
