Елена Андреевна Тюрина
Наследники графа. Армэль
Глава VI Король и Луиза в гроте, а Армэль узнает, что он великий грешник
Луиза сквозь сон услышала какой-то шум. Открыла глаза и увидела, как в окно влезает мужчина. Спрыгнув на пол, он чуть не наступил на собачку фрейлины, которая пронзительно взвизгнула.
– Черт! Пошла прочь! – прошептал незнакомец.
Лавальер расслышала голос короля. Он уже несколько раз присылал ей цветы и подарки, но драгоценности она отсылала назад. И вот Людовик перешел к решительным действиям.
– Ваше величество! Что вы здесь делаете? – прошептала девушка, сев в постели.
– Вы меня обижаете, не принимаете мои подарки. Я пришел узнать, почему.
Луиза вздохнула.
– Сир, умоляю, простите меня…
Людовик засмеялся.
– Не стоит так серьезно все воспринимать! Я же пошутил.
Он сел на постель Луизы. Она постаралась отстраниться, и он заметил это ее движение.
– Вы однажды сказали, что любите меня… – произнес король тихим серьезным голосом. – Вы не из тех, кто врет о таких вещах. Стало быть, говорили правду. Почему же вы тогда так меня боитесь… Я не знаю, как иначе назвать ваше поведение.
– Я действительно говорила правду, ваше величество. Но ведь это большой грех! У вас есть супруга.
Людовик встал, и прошел по комнате, скрестив на груди руки. Она видела, как в темноте светится белым пятном его рубашка с пышными кружевными манжетами.
– То есть, вы желаете, чтобы я ушел? – спросил он.
Она молчала.
– Ну что ж. Извините, сударыня, что потревожил вас столь поздним визитом, – недовольно сказал Людовик.
Когда король исчез тем же путем, что и появился, Луиза упала на подушки и расплакалась, сама не понимая – от счастья или стыда.
«Эта маленькая фиалка, прятавшаяся под травой, стыдилась быть любовницей, быть матерью, быть герцогиней» – сказала позже о Луизе де Лавальер маркиза де Севиньи.
И была права. Луиза всю жизнь страдала от того, что любя короля, чувствовала себя из-за этого презренной грешницей. А в самом начале их отношений она всячески избегала Людовика, который, в свою очередь, повсюду следил з ней горящим взглядом. Его страсть еще больше распаляло то, что он видел, как она мечется и колеблется.
Король понял, что Луиза целомудренна, оттого и так страшится оставаться с ним наедине, стесняется его, вся сжимается в его обществе. Ора де Монтале рассказала ему, что у Луизы никогда не было поклонников. Ора также поведала королю, что Луиза бережно хранит все его записки, а в ее книгах между страниц лежат лепестки подаренных им цветов.
Молодой монарх еще несколько раз залезал в комнату Луизы через окно, но самое большее, чего смог добиться – долгой задушевной беседы до самого рассвета. Причем сам он сидел в кресле, а Лавальер, закутавшись до подбородка в одеяло – в постели.
День, выбранный для пикника, выдался очень теплым и солнечным. По парку гуляли под руку дамы и кавалеры, неспешно ступая по усыпанным гравием аллеям, по обеим сторонам которых росли пушистые кустарники редких видов. Лишь Мария-Терезия, недавно узнавшая, что находится в положении, и плохо себя чувствовавшая, не вышла на пикник.
Принцесса Генриетта в окружении своих дам расположилась под густыми кронами деревьев, в прохладной тени. Здесь находилась беседка в античном стиле, с мраморными колоннами. На скамейках были разложены подушки, а в центре – столик, на котором стояло блюдо с фруктами.
Утро совершенно не предвещало плохой погоды. Но днем буквально за считанные минуты небо из ясного голубого превратилось в графитово-серое. Неожиданно началась гроза. Генриетта и ее фрейлины с визгом бросились под защиту летнего павильона, потому что беседка не вмещала всех, желающих укрыться от потоков воды. Да и в павильоне уже было много людей, поэтому не успевшая за всеми Луиза де Лавальер растеряно остановилась. Она видела, что ей там места нет, а насмешливый взгляд принцессы окончательно выбил почву у нее из-под ног. В последнее время Генриетта просто изводила ее придирками, травила и насмехалась. Но вдруг рядом оказался сам король. Лавальер сначала не поняла, почему так вытянулось хорошенькое личико герцогини Орлеанской, а среди придворных, прятавшихся от дождя в павильоне, прокатился удивленный ропот. Оказалось, Людовик, не обращая внимания на ливень, снял свою широкополую шляпу и поднял ее над головой Луизы.
– Идемте, сударыня, в дальнем гроте полно места, – сказал он.
Они почти бежали под теплым дождем по парку, не обращая внимания на провожавшие их взгляды.
В гроте молодые люди остались наедине. Было зябко и сыро. Людовик тряхнул мокрыми волосами. Подойдя к Луизе, он мягко коснулся ее шеи, щеки и вдруг запустил пальцы в ее волосы, ласково гладя затылок. Она попыталась отпрянуть, выжидающе посмотрела на вход в грот.
– Перестаньте вы туда смотреть, – прошептал он. – Там все равно никого нет. Вам никто не придет на помощь.
Именно он должен сделать ее женщиной. Она не должна делать такой подарок ни одному мужчине в мире. Только он!
Король приблизил лицо к ее лицу, прижался лбом к ее лбу.
– Посмотрите лучше на меня, – он сказал это призывно и властно.
Луи ловил ртом ее приоткрытые губы – сначала верхнюю, потом нижнюю. Его дыхание обжигало ее, щеки Луизы стали розовыми, она часто дышала.
– Я – ваше развлечение? – вдруг тихо спросила Луиза.
– Вовсе нет, – серьезно ответил он.
– Я не привыкла к такому. Для меня все по-настоящему.
– Для меня тоже, – шептал Людовик, покрывая поцелуями ее шею, ключицы, выступавшие в декольте полукружия груди. – Я не хочу, чтобы мой цветок сорвал кто-то другой. Этот момент я запомню на всю жизнь! Прошу тебя, сделай мне подарок!
Поцелуи становились все горячее… он целовал ее плечи… все было как во сне… Уверенно и решительно нащупал корсаж, провел пальцем по кружевам и лентам. Ее тело трепетало под защитой китового уса. Но эта преграда была преодолена довольно быстро. Король умело и безошибочно расшнуровал корсет. Она задыхалась, видя, как он расстегивает крючок за крючком. Инстинктивно Луиза влеклась к нему, впервые в жизни познавая любовь…
А Людовик был внимателен и восхищен. Рука короля настойчиво скользила под платьем по бедру девушки вверх. Он чувствовал, что она дрожит, порывается сжать бедра. Но не делает этого, разрешая ему все. Лавальер не знала, как отвечать, поэтому полностью доверилась Людовику. И не знала она, что на самом деле красива. Да, не яркой, но нежной и мягкой красотой. У нее была молочно-белая кожа и изящное тело, которым другая бы гордилась. Она стеснялась смотреть на короля, в то время как он ее оценивающе разглядывал.
Когда он вошел в нее, и она вскрикнула от боли, задрожала крупной дрожью, Людовик замер, не двигаясь и прислушиваясь к ощущениям. Лавальер открыла глаза, посмотрела на него самым чистым и любящим взглядом, который он когда-либо видел. Ее голубые глаза были полны слез, серебристыми капельками они стекали по щекам. Людовик склонился к ее лицу, и принялся губами осушать ее слезы, двигаясь в ней медленно и осторожно.
«Теперь она точно только моя! Никуда не отпущу эту маленькую фрейлину! Никому ее не отдам!»
***
– Тебе нравится здесь? В Италии, – поинтересовалась Эжени.
Одетая в легкий кружевной пеньюар, она пробежала на цыпочках по полу и скользнула на кровать. Ее волосы, небрежно стянутые в тяжелый узел на затылке, от быстрого движения рассыпались темными прядями по спине, несколько локонов выбилось у лица. Было утро, и графиня поспешила раздать слугам поручения, чтобы те не беспокоили ее по пустякам и дали возможность еще немного понежиться в постели. С любимым…
– Да, – ответил виконт де Куси. – Раньше мне казалось, что трудности меня уничтожат. А когда очутился здесь, почувствовал, что мужество возвращается и я, оказывается, на многое способен.
– Удивительная здесь жизнь… Когда ты поедешь во Францию?
Графиня ди Грациани машинально погладила ткань своего утреннего одеяния. Такая роскошь… Она невольно бросила взгляд в большое венецианское зеркало – еще большую роскошь по тем временам. Зеркальные тайны Венеции тогда стремились выведать все монархи Европы. Эжени не верилось, что теперь она жила в довольстве и покое, пройдя через столько бед, через неуверенность в себе, через необходимость ограничивать себя во всем и экономить. И хотя сейчас ей было уже почти тридцать, ее красота только еще больше расцвела за это время, проведенное в богатстве и неге.
– Во Францию? – задумался Армэль. – Я не знаю. Возможно к Рождеству.
– Разве тебя отпустят? Ты можешь уезжать и приезжать?
– Я не гражданин Ватикана, у меня нет там таких обязанностей, которые помешали бы мне уехать.
– Тогда возьми меня с собой! Я хочу увидеть графа и графиню.
Виконт помрачнел. Это не осталось незамеченным молодой женщиной.
– Что-то не так?
– Я даже не знаю, Эжени, куда ехать. Где теперь мой дом. Графиня поселилась во Флер Нуаре. А отец…
– У него что, женщина? – осторожно спросила графиня ди Грациани.
– Две, – ответил Армэль.
– Одновременно две женщины? – воскликнула она.
– Не одновременно. По очереди, – пробурчал виконт.
Армэль, весело насвистывая, прошел в гостиную, но неожиданно резко остановился. В хрустально прозрачном стекле зеркала он увидел отражение сидящего в кресле человека.
– Василий? Как вы меня нашли?
– Это было не трудно, вы не очень заботитесь о том, чтобы сохранять инкогнито.
Белокурый священник поднял глаза и взглянул на виконта. Он впервые видел его без сутаны. В темно сером бархатном костюме и ботфортах тот был великолепен. Стройный, широкоплечий, худощавый и жилистый… Из-за серой с переливами ткани костюма создавалось впечатление, что и глаза Армэля из синих стали серебристо-серыми.
То, что Армэль арендовал в Риме квартиру, и часто проводил в ней время вместе с Эжени, знал лишь его слуга. Как узнал об этом Божезларж, было загадкой. К счастью, сегодня виконт ночевал в доме у Эжени, потому что муж графини ди Грациани уехал в Бельгию, и будет отсутствовать целых три недели. Армэля радовало то, что друг хоть и выведал его тайну про квартиру, но хотя бы не знает ничего об Эжени.
– Вы были с женщиной? – спросил Василий.
Армэль чуть замешкался с ответом.
– Какая разница, Божезларж? – спросил он. – Вы меня осуждаете? Может, еще доложите об этом на заседании синода в Ватикане?
– Нет, мой друг, если вы выбрали этот гибельный путь намеренно и осознанно, я не собираюсь вам препятствовать.
Выражение лица Василия, которое было у него в этот момент, насмешило виконта. В нем было столько трагизма, словно виконт де Куси не спал с женщиной, а готовил покушение на Папу.
– Бросьте вы, Василий. Неужели сами никогда не поддавались искусу? – усмехнулся он. – Уверяю вас, я не шатаюсь по кабакам и домам терпимости.
Божезларж порывисто поднялся, гневно сверкнув глазами.
– Да как вы могли такое предположить, чтобы я! – он задохнулся от возмущения. – Никогда в жизни я не прикасался к женщине! Даже в мыслях!
Насмешка исчезла с лица виконта. Он понял, что если скажет сейчас какую-нибудь глупость, навсегда потеряет дружбу Василия. Армэль, конечно, замечал за последним несколько странную, ревностную верность церкви, но и подумать не мог, что тот столь истово верующий, что не просто соблюдает целибат, а вообще невинен и никогда не имел близости с женщиной.
– Вами управляет похоть… – осуждающе говорил Божезларж. – Люди слабы, и потому становятся ее пленниками. Но вы… Вы же поклялись служить Богу!
Сколько, оказывается, в этом ханже снобизма и нудного нравоучительства. Уж не лицемерил ли молодой поляк, так яростно выступая против плотских отношений с женщинами?
– Нет, Василий, не похоть, – спокойно возразил Армэль и опустился в кресло. Задумчивый взгляд его затуманился при мысли об Эжени. – Это неповторимое чувство, когда тебя где-то ждут, когда ты кому-то нужен. Живому человеку, а не Богу.
Глава VII Кокетка Александрин, ревнивый де Вард, и гордая испанка
Конфликт де Варда и Гальярдо, разгоревшийся после того, как последний, оскорбляя адвоката Саласара, упомянул имя супруги графа, мог завершиться дуэлью. Но пока Франсуа ограничился тем, что ударил Алессандро Гальярдо кулаком в лицо, чем неожиданно для себя заслужил настоящее восхищение у местных дам. «Ну вы даете, Алессандро, – говорила одна красотка несчастному Гальярдо. – Французский дипломат вам лицо начистил! Никогда бы не поверила». Саласар же, по слухам, все-таки дрался с обидчиком. Чем там все завершилось, граф не интересовался, тем более что оба участника дуэли остались живы. Сам Вард не исключал, что, возможно, и ему все-таки придется скрестить шпагу с Гальярдо, однако как посольский служащий, он должен быть очень осторожен, ведь в таком скандале страдала не только его честь, но и честь страны, которую он представляет. Пока благодаря вмешательству самой королевы Марианны Австрийской, куда-то на время выславшей Гальярдо, конфликт поутих. Но Франсуа всерьез думал о том, чтобы покинуть Испанию и вернуться на родину. Зимой они с супругой собирались отправиться во Францию на несколько недель. Тогда он и примет окончательное решение.
Пока Александрин пребывала в неведении относительно того, в какой скандал оказалось замешано ее имя. Она совершенно не заметила перемены в отношении к себе со стороны высшей испанской знати. Как и не ведала того, что Рафаэль Саласар, узнав, что его несостоявшаяся невеста сейчас здесь, в Испании, горел желанием увидеть ее. Напомним, что Александрин еще была младенцем, когда ее отец граф де Куси за праздничным столом пообещал отцу Рафаэля дону Саласару, что выдаст ее замуж за его сына. Однако спустя двенадцать лет, когда семья де Куси уже вновь жила во Франции, а испанец с сыном явился в замок друга с напоминанием о давнем обещании, супруге графа де Куси удалось расстроить планы обедневшего испанского дворянина и спасти дочь от столь нежеланной для нее участи.
В этот день на приеме у губернатора Александрин наконец встретилась с Рафаэлем Саласаром. Он видел ее десять лет назад и теперь был поражен красотой молодой графини. Как же тогда отец мог позволить такому бриллианту выскользнуть из его рук? Двадцатидвухлетняя блондинка француженка до глубины души поразила испанца. Она вспомнила своего неудачливого жениха, и сейчас та ситуация ей показалась забавной. Александрин, держа в руке бокал, в котором искрилось вино, и совершенно не обращая внимания на хмурый взгляд Франсуа, стояла между мужем и Саласаром и с улыбкой говорила о тех днях, когда Рафаэль с отцом гостили у них в Кусие.
Позже, улучив момент, граф де Вард подошел к адвокату и произнес недовольным тоном:
– Моя супруга пригласила вас к нам…
– Она пошутила, – сказал Саласар.
– Я очень рад… что вы понимаете шутки, – кивнул Франсуа.
Возвращались граф и графиня домой довольно поздно. Александрин, под впечатлением от возобновленного знакомства, все не могла угомониться, рассказывая о том, как ее семья когда-то жила здесь, в Мадриде, и как потом переехала во Францию. Не смотря на то, что Мадрид XVII века – это город роскошных аристократических дворцов, церквей в стиле барокко, и процветающий культурный центр, однако уличные фонари почти нигде, кроме главных улиц и площадей, не горели. Дорогу освещали лишь два небольших фонаря, прикрепленные по бокам экипажа, рядом с козлами. В своем повествовании графиня как раз дошла до того момента, как ее, восьмилетнюю девочку, уставшую с дороги и сонную, на руках внесли в их родовой замок, когда послышался хруст и карету вдруг здорово тряхнуло. Молодая женщина, не удержавшись, упала вперед и уткнулась лицом прямо в жабо на груди супруга. Когда граф вышел узнать, что случилось, оказалось – практически отлетело колесо.
В темноте починить карету было довольно сложно. Александрин и ее служанка, которых попросили покинуть экипаж, прохаживались по улице. Графиню это ожидание неимоверно раздражало, тем более что до особняка оставалось всего несколько кварталов.
Как-то незаметно она отошла достаточно далеко от кареты. Вдруг в темноте молодая женщина услышала шум и возню. Кажется, кого-то тянули и этот кто-то упирался. Наконец, Александрин разглядела в арке двух молодчиков и девушку. По виду очень юная, невысокая и худенькая, с длинными темными волосами, она была прижата к каменной стене, а мужчины шарили руками по ее телу.
Графиня похолодела, а ладошки стали липкими от пота. Да ведь девчонку собираются изнасиловать! Пред мысленным взором француженки пролетела тошнотворная картина из прошлого – яркий свет от свечей в канделябрах, роскошно убранная комната, валяющиеся повсюду бархатные подушки, упавший бокал, разлитое вино, полностью обнаженный мужчина наваливается на нее, его грубые, требовательны, сильные руки на ее теле, жадный, кусающий губы поцелуй… Придавив к полу, он впивается в ее шею, оставляет кровоподтек, спускается ниже, с шумом втягивая ноздрями ее запах, что-то урчит при этoм, чтo-тo шепчет хриплo и нeрaзбoрчивo. И вот уже его наглые пальцы скользят по талии, животу, проникают между ее ног и причиняют боль. Он не дарит наслаждение, он его берет.
Увидев, как один из мужчин рванул на девушке одежду, обнажая груди, и впился в ее плоть губами, а второй принялся задирать юбку, не обращая внимания на ее молчаливые попытки оттолкнуть его, Александрин побежала к карете. Схватив один из фонарей, она бросилась назад.
– Что вы делаете?! Отпустите ее!
Насильники оглянулись на красивую, богато одетую даму и, наконец, заметили карету. Слуги графа де Варда отвлеклись от починки и наблюдали за происходящим. Как и сам граф. Скрестив на груди руки, он остановился рядом с супругой.
– Она наша! Нам ее отец денег должен, а возвращать долг ему нечем, вот и отдал ее, – крикнул совсем молодой, судя по голосу, юноша.
– Какое варварство… Сколько он вам должен? – дрожащим от волнения и ярости голосом спросила графиня.
Тот назвал сумму. Александрин повернулась и умоляюще посмотрела на мужа.
– Мне нужна служанка!
– У вас более чем достаточно служанок. Это слишком большая плата за челядь, – ответил граф и вдруг увидел, как она принялась поспешно стягивать с пальца перстень, стоивший гораздо дороже.
– Ладно, постойте вы.
Он достал чеки, подойдя к свету, выбрал нужный и, протянув братьям, сказал:
– Тут больше. Деньги можете забрать у казначея. Надеюсь, знаете, кто это и как это делается.
Старший схватил бумагу и толкнул девушку, пытавшуюся кое-как запахнуть платье чтобы прикрыть тело, к Александрин. Младший посмотрел ей вслед разочаровано, но ничего сказать не посмел. Девушка же, вопреки ожиданиям, не упала на колени и не стала целовать руки спасителям, а просто произнесла «благодарю вас». Стояла, кутаясь в поданную субреткой графини шаль, такая прямая, и, не подобрать другого слова, – горделивая.
Уже в карете, наконец-то, починенной и поставленной на все четыре колеса, она вдруг сказала:
– Я не могу быть служанкой. Я дворянка.
– Что? – воскликнула Александрин, и уставилась на спасенную от бесчестья брюнетку. – Как вас зовут?
– Михелина-Лаура де Марин. Мой отец – разорившийся идальго. Он не дал мне ничего, кроме знатного имени и долгов. У меня нет приданого, поэтому замуж меня выдать нет шансов. Но он решил продать меня иным способом.
Граф и графиня де Вард какое-то время молча глядели в черные глаза юной испанки. Франсуа нахмурился, а на лице Александрин читалось крайнее возмущение. Рассматривая девушку, графиня де Вард подумала, что та не очень красива, но обладает яркой внешностью. Михелина была слишком худой для принятых тогда канонов красоты, но лицо ее отличалось какой-то изысканностью черт – тонкий нос с горбинкой, впалые щеки, алые губы, не пухлые, но все равно выглядевшие сочными, слегка раскосые темные глаза, смуглая кожа.
– Сколько вам лет? – спросила, наконец, графиня.
– Восемнадцать.
Ей оказалось больше, чем думала француженка. Она была не на много младше самой Александрин, хоть и выглядела почти девочкой.
– Тогда будьте моей компаньонкой, – предложила молодая женщина.
Чуть нахмурив брови, Михелина задумалась.
– А что для этого нужно делать?
– Просто сопровождать меня во время выездов, беседовать со мной и гулять.
– И все? – усмехнулась испанка, удивляясь, какие чудные бывают обязанности.
Графу совсем не понравилась эта несколько странная девчонка, явно мнившая себя высокородной дворянкой. Держалась Михелина довольно сдержанно, уважительно по отношению к ним, но в ее тоне, выражении лица, все-таки скрывалась затаенная насмешка.
– Ой, у вас детки! – воскликнула сеньорита де Марин при виде Кристиана и Софи, которые вышли встречать родителей.
Няня пояснила, что малыши уже почти заснули, но услышав, что вернулись граф и графиня, побежали вниз.
– Я бы вышла замуж только ради детей, – вздохнула Михелина, когда они остались с графиней одни, и Александрин объясняла девушке, как ей теперь нужно себя вести и что делать. – На самом деле я ненавижу мужчин. Мой жених оказался трусом. Он сбежал, когда узнал, что отец хочет меня отдать за долги.
– Это ужасно, мой дружочек, – печально сказала графиня де Вард, присев на софу и скидывая красивые, расшитые серебром туфельки. – Но то, что с вами сегодня чуть не случилось, гораздо страшнее.
***
Прошло уже довольно много времени, а именно несколько месяцев, с того дня, как графиня де Куси предупредила его о готовящемся заговоре против короля. Однако пока никаких странностей и ситуаций, угрожающих монарху, де Монфор не наблюдал. Неужели вероломная Анна подшутила над ним? Да нет, какой-то странный розыгрыш. И вообще, зачем ей такие хлопоты – ехать за тридевять земель, чтобы просто разыграть кого-то? Шевалье уже даже начал забывать о предупреждении графини, как однажды комендант Бастилии в случайной беседе упомянул, что епископ Дюамель-Дюбуа частенько наведывается к нему. Пока Монфор не очень понимал, где связь между планами Анри и дружбой с комендантом. Неужели тот настолько обнаглел, что решил взять в сообщники его и выкрасть из заточения несчастного принца? Шевалье решил в этом разобраться, но позже. Сейчас Мишель наблюдал за королем. Монарх был непривычно задумчив и то и дело его взгляд скользил по толпе придворных, словно ища кого-то. Уже ни для кого не было секретом его увлечение Луизой де Лавальер.
– Забавно. Королева любит короля. И совершенно не скрывает свои чувства, – шептались при дворе.
– У его величества какая-то страсть к некрасивым женщинам! Манчини дурнушка, Лавальер тоже!
– Но ведь ему нравилась принцесса. А она красавица!
– Вначале он посчитал ее дурнушкой.
Весь двор шептался. Все только и судачили о том, что его величество забросил свою прекрасную кузину ради хромоножки Лавальер.
А Людовик помнил, как однажды сказал графу де Сент-Эньяну, что Луиза де Лавальер не подходит на роль фрейлины герцогини Орлеанской. Она не обладает красотой и к тому же бедна. И хотя Луиза не ведала об этом, королю было стыдно за те свои слова.
Помимо его величества внимание Монфора привлек еще один юноша. Лабранш буквально четверть часа назад оказался во дворце, даже переодеться не успел из дорожного платья в парадный костюм. Но Анна Австрийская вызвала к себе его командира, который взял виконта с собой. Теперь Огюст и граф де Бельфлер стояли в конце этого большого сводчатого зала, почти у самой двери, и перешептывались.
Неожиданно придворных взбудоражило появление какого-то человека. Все оживились, сначала защумели, а через минуту притихли. Перед королевой-матерью возник и поклонился ей с высочайшим достоинством статный темноволосый мужчина, одетый в роскошный красный бархатный костюм, расшитый золотом и драгоценными камнями. В его ухе по-пиратски сверкнула бриллиантовая серьга.
– Что-то давно, герцог, мы вас не видели, – проговорила королева Анна.
– Теперь, ваше величество, я обещаю вам бывать при дворе часто, – белозубо улыбнулся он.
Огюст тоже обратил внимание на дворянина. Тронув за плечо Армана, он посмотрел в направлении разодетого в алый бархат напыщенного брюнета. Виконт кивнул в сторону незнакомца и тихо спросил у друга:
– Кто это?
– А… это сын герцогини де Кардона.
