Елена Андреевна Тюрина
Наследники графа. Армэль
Глава II Разбитая надежда Александрин
Александрин пила сорбе4 и смотрела в окно на то, как ее сын, Кристиан Поль де Брионе катается на пони. Его отчим, Франсуа де Вард, объяснял мальчику, как правильно держаться в седле. Графиня де Вард в волнении теребила ткань шторы. Муж в последнее время очень сблизился с ее сыном, стал принимать участие в его обучении и воспитании, хотя раньше она не замечала за супругом такого рвения. Их общую дочь Софи Франсуа обожал, а с ее мальчиком, сыном от первого брака с бароном Филиппом де Брионе, всегда общался сдержанно, не приближая ребенка к себе. Но все изменилось после того, как…
Александрин проснулась посреди ночи от сильной тянущей боли внизу живота и в пояснице. Сонное недоумение сменилось ужасом и истерикой, когда графиня обнаружила, что ее ночная рубашка, а также простыни и одеяла испачканы кровью. Она потеряла долгожданного ребенка! Франсуа так хотел сына, а она не смогла его выносить! Александрин объяло какое-то безумное, страшное отчаянье. Она металась в слезах по кровати, не реагируя на слова мужа, на суматоху служанок. Потом явился доктор.
– Выйдите, граф, – сказал он Франсуа. – Не следует мужу видеть, как жена от плода избавляется.
Посмотрев в глаза супруга, бросившего на нее взгляд перед тем, как скрыться за дверью, Александрин увидела неприкрытую глубокую боль и, кажется, слезы… До хруста в суставах она сжала пальцами подушку, и вдруг с каким-то полуплачем-полувоем вцепилась в нее зубами.
– Дайте мне что-нибудь, чтобы я умерла! – кричала она доктору. – Я не хочу ТАК жить, я не хочу быть бесплодной! Будь проклята эта жизнь!
Лекарь, пытавшийся успокоить графиню и привести в себя, был поражен. В то время в выкидыше никто не видел особой трагедии, да и младенческая смерть считалась обычным делом. А тут такое отчаянье!
– Перестаньте, сеньора, – говорил он. – Видимо этот ребенок был слабым, вы выносите более сильного и живучего. Господь милостив, он пошлет вам радость снова стать матерью.
Александрин не отвечала ничего, истерику сменила апатия. Приняв какие-то настои, облегчившие боль, она просто лежала и смотрела в потолок. Никто не понимал! Никто не понимал ее боль, не телесную, а душевную. Она сама виновата в том, что с ней происходит. Когда-то она проклинала свою дочь, зачатую в результате изнасилования, она пыталась наложить на себя руки… Теперь невозможность иметь ребенка, подарить мужу сына, была карой за ее грехи. Именно так считала графиня де Вард, дочь графа де Куси.
Написав, какие лекарства ей необходимо принимать, лекарь также подчеркнул, что пару дней графине следует соблюдать постельный режим, а еще в течение нескольких месяцев, пока ее организм не оправится после такого потрясения, избегать близости с супругом.
«Господи, теперь я даже не могу заниматься любовью! Я не женщина!»
И с тех пор граф не прикоснулся к ней. Даже когда она сама в каком-то не столько страстном, сколько отчаянном порыве, принялась целовать его, пытаясь сорвать одежду, он отстранил Александрин, крепко взяв ее за руки, и напомнил, что ради ее здоровья и возможности в будущем зачать ребенка они не должны сейчас этого делать.
Что если он заведет любовницу? После того истерического приступа, вогнавшего в ступор и графа, и доктора, и домашнюю прислугу, графиня не показывала больше своих чувств, пряча отчаянье глубоко внутри. И от этого все больше замыкаясь в себе.
– Матушка, – вбежал в комнату запыхавшийся и очень оживленный маленький Кристиан. – Его сиятельство катал меня на большой лошади! Я сидел в седле перед ним, и мы быстро-быстро скакали по дороге!
Ребенок, чуть не задыхаясь, спешил рассказать ей о столь важном событии.
– Я не боялся! – добавил мальчик.
– Какой вы молодец, мой маленький, – улыбнувшись, произнесла графиня.
Она смотрела на вошедшего мужа. Франсуа снял перчатки, и вместе со шляпой, хлыстом и плащом передал слуге.
– Я не маленький, – возмутился ребенок, которому не было еще и шести.
Своего первенца Кристиана де Брионе она родила в 17 лет и всю заботу о нем возложила на нянек, служанок и собственную мать. Самоубийство Филиппа, сломленного изуродовавшим его внешность пожаром, так подкосило его юную вдову, что ей было совсем не до ребенка. Дочь Софи Александрин впервые после родов увидела, когда та уже ходила и разговаривала. Графине казалось, что она никогда не сможет искупить свою вину перед девочкой. Франсуа молчал, но она знала, как сильно он хочет сына. Александрин никогда не забыть, как он в порыве страсти просил ее родить ему наследника. Да и сама она хотела, наконец, почувствовать себя настоящей матерью, осознать все счастье, которое испытывает женщина, когда дарит жизнь. Родив двоих детей, она так этого счастья и не испытала…
Вскоре после того, как чета де Вард приехала в Мадрид, графа и графиню стали приглашать на всевозможные балы и приемы. Вращаясь в кругах испанской знати, Александрин узнала, что здесь ухаживания за замужними женщинами никто не считает посягательством на супружескую верность. Флирт и заигрывания является данью моде, а если какой-нибудь сеньор решит приударить за какой-нибудь сеньорой – такие ухаживания обычно носят платонический характер и воспринимается мужьями этих женщин абсолютно нормально. А так как красота графини де Вард была просто ослепительной и не нашлось бы ни одной женщины в Мадриде, способной затмить ее, неудивительно, что появилось немало желающих оказать Александрин знаки внимания. Но графиня, в отличие от знатных испанок, не отвечала даже на самый легкий флирт, чем удивляла окружающих. Только абсолютно невинное общение – все, на что мог рассчитывать любой ухажер, влюбленный в графиню де Вард.
Александрин не верила, что отношения между замужней женщиной и ее поклонником могут носить платонический характер, и, помня о том, каковы были последствия ее легкомысленного поведения в Париже, отвергала любые попытки за ней приударить.
Слушать сплетни и обсуждать жизни других людей постепенно начинало казаться графине занятным. Более того, судя по рассказам других женщин, постигшее ее горе не так уже редко выпадает в жизни, а потому ей было теперь легче с ним смириться.
Почти не побыв с ней, в тот вечер Франсуа опять уехал и отсутствовал всю ночь. Заседание в ратуше, вопросы, касающиеся отношений с Францией… Графиня перевернулась на живот, с головой накрывшись одеялом. В ратуше ли?.. Она вздохнула и закрыла глаза.
В тишине Александрин услышала, как по полу шлепают маленькие ножки. Кто-то тихо икнул. Приподнялась на локте, озираясь, и обнаружила, что дочь стоит посреди комнаты. В темноте ее рубашка и ночной льняной чепец светились белыми пятнами.
– Моя маленькая Карамель! Иди ко мне, не мерзни, – шепнула Александрин.
Софи моментально оказалась на кровати, забралась под одеяло и прижалась к матери.
– Какие холодные ножки! Ничего, сейчас согреешься.
София Александра была довольно маленькой для своих не полных четырех лет, со смуглой кожей и темными вьющимися волосами до плеч. Очень ласковая и развитая не по годам, она уже довольно хорошо говорила.
– Мне страшно. Боюсь призрака, – прошептала девочка.
– Тут нет призраков. Это тебе брат про них рассказывал?
– Да. Кристиан смеялся, потому что я икаю. Позвал к себе под одеяло, а сам щипал меня, – пожаловалась Софи.
– Мой маленький ангел! Нельзя же бегать по дому ночью, даже если Кристиан щиплет тебя! Ты можешь простудиться.
Девочка ткнулась в щеку матери, целуя ее. Она любила матушку всей своей детской душой. К счастью, малышка даже не догадывалась об обстоятельствах своего рождения.
Графиня поцеловала дочь в лобик и прижалась щекой к ее темным кудряшкам. От той сладко пахло. Детством. Это было их тайной – иногда спать вместе. Франсуа это не нравилось, поэтому они так делали, когда его не было дома. В детстве бывало, что Александрин спала с матерью. «Интересно, графиня де Куси чувствовала то же, что и я сейчас?» – улыбнувшись, и крепче обнимая девочку, подумала Александрин.
***
Троекратное окунание в купель… Малышка мило ворковала и то и дело тянула в рот пальчики.
– Какая спокойная, – удивилась донна Флориэна ди Грациани – одна из сестер графа ди Грациани, оставшаяся старой девой. – Впервые вижу, чтобы ребенок не плакал во время крещения. Наверное, она так близка Богу и церкви, что посвятит себя служению Всевышнему.
– Нет! – возмутилась новоиспеченная крестная мать Исабелла Баретти. – Из ее чрева когда-нибудь родится много красивых деток. А Богу пусть служат дурнушки.
Флориэна зло зыркнула на племянницу и демонстративно отвернулась.
В натертых до блеска чашах лампад отражалось пламя свечей. Мимо колон, мимо изваяний святых, мимо застывших в немом благоговении людей тихо прошел священник. Никто не заметил, как он вошел в церковь. Армэль взглянул на графа Леопольда. Статный, гордый господин смотрел прямо и, казалось, был выше всех окружающих и вообще всей мирской суеты. Как и многие люди его возраста и круга, граф считал патриархальный уклад в семье единственно правильным, поэтому его слово было законом для его супруги. Но он никогда не был навязчивым и не досаждал жене своими ласками, потому что испытывал чувство вины за удовольствия супружеской жизни. Граф считал супругу очень добропорядочной и скромной дамой, хоть и знал, когда делал ей предложение, что у нее есть сын и она ждет еще одного ребенка. Леопольд не спрашивал ничего о ее прошлом. Должно быть, хорошее происхождение и титул молодой женщины также сыграли немалую роль в том, что итальянец решил сделать ее своей женой.
Эжени, стоявшая рядом с мужем, придерживала рукой соскальзывающую с головы накидку тонкого кружева. Почувствовав на себе внимательный взгляд, графиня подняла глаза и обомлела – на расстоянии вытянутой руки от нее стоял виконт де Куси. Армэль улыбнулся, она тоже слегка улыбнулась в ответ.
Когда между расступившимися гостями прошла Исабелла, несшая на руках завернутого в пелены ребенка, молодой священник посмотрел в голубые глаза младенца. Такой он когда-то увидел свою сестру Александрин… Коснувшись лобика девочки, он благословил ее и мысленно пообещал внимательно следить за ее судьбой.
– Какая она милая! Как вы думаете, когда она подрастет, ее глазки останутся такими же голубыми? – щебетала донна Баретти.
Когда все завершилось, и в суете покидавших церковь родственников графа ди Грациани на них никто не обращал внимания, Эжени вдруг схватила виконта за локоть и увлекла в тень колонны.
– Я так и думала, что вы придете. Нам нельзя видеться на людях, – шепнула она. – Ждите меня завтра вечером в заброшенной часовне на южной окраине города.
Армэль едва сумел разобрать ее слова в гуле голосов и собирался что-то ответить, но она уже исчезла. Виконт остался стоять, задумчиво глядя в пустоту. Он давно думал над тем, чтобы вернуться к мирской жизни. Колебался, мечась между необходимостью соблюдать церковные обеты и любовью… Да еще и это убийство человека, изнасиловавшего его сестру, легло тяжким грузом на сердце. Однажды рассказал об этом архиепископу Парижскому. Тот тайну исповеди, конечно же, сохранил, но предостерег молодого священника от совершения поступков, недостойных его сана.
… Вечерняя прогулка в карете по центральной площади Рима для итальянской знати являлась практически обязательным ежедневным мероприятием. Она позволяла узнать все самые важные новости, показать себя и поглазеть на наряды других, выяснить, кто за кем сейчас ухаживает. Поэтому вечерний выезд графини ди Грациани ни у кого не вызвал вопросов.
После встречи с виконтом де Куси Эжени не узнавала саму себя. Раньше она бы и представить не могла себе такого. Без смущения она ехала на свидание, тем самым обманывая дона Леопольда ди Грациани. Впервые в жизни она поступала совершенно безрассудно, не думая над возможными последствиями своих поступков и всецело отдаваясь чувствам. Графиня, конечно, осознавала, что подобным поведением может погубить себя, но ей было все равно.
Увидев его, стоящего среди развалин часовни, Эжени бросилась к виконту без каких либо объяснений, расспросов о причинах его приезда в Рим. Она желала только одного – оказаться в его объятьях.
Однако Армэль остановил ее, сказав, что она ставит под угрозу свои отношения с человеком, которым, наверное, очень дорожит. Но Эжени, прильнув к виконту и коснувшись губами его скулы, не чувствуя при этом ни малейших угрызений совести, прошептала что подлинная ее жизнь – это он.
Глава III Граф де Куси сомневается
Мазарини скончался. Перед смертью он вызвал к себе Людовика XIV. Молодой король, умевший держать себя в руках в любой ситуации, в этот момент был заметно взволнован. Кардинал всю жизнь был рядом и поддерживал его. По сути, Людовик не принимал сам никаких решений, а теперь… Теперь ему придется править самостоятельно. Это пугало молодого монарха и одновременно воодушевляло его.
Король стоял у постели первого министра. На лице его были и жалость к умирающему, и страх, естественный для каждого нормального человека, видящего смерть, и боль, потому что, по сути, кардинал заменил ему отца.
– Я ухожу, на то воля Божья, – проговорил тихо итальянец.
Людовик склонил голову, словно тоже покоряясь воле Господа.
– Перед Богом вы поклялись быть добрым и справедливым королем, – продолжал Мазарини.
– Да, – подтвердил монарх.
– И все мои старания я направил на то, чтобы вы сумели достойно это обещание исполнить. Будьте же всегда беспристрастны и не предвзяты в своих решениях. Молю вас, помните свои обязанности перед народом Франции.
Кардинал взял с короля обещание, что тот не будет прибегать к помощи министров, а станет единоличным правителем Франции. Но посоветовал все-таки прислушиваться к Кольберу – своему помощнику.
Людовик, погруженный в свои раздумья, хотел остаться один, и даже уже было приказал, чтобы его везли в Пале-Рояль, где он когда-то жил с матерью и братом, но потом король решил, что его молодой супруге и матушке вряд ли понравится, что он оставил их одних. Анна Австрийская очень переживала из-за кончины своего первого министра. Чего не скажешь о брате короля. Филипп устроил в своих покоях очередную пирушку. Когда выведенный из себя таким поведением брата король вошел в покои Месье, тот как раз колотил слугу, случайно опрокинувшего бокал вина.
– Ваше высочество, пощадите своего раба! – стонал юноша, лицо которого было разбито, а из носа текла кровь.
– Ты пес, а непослушных глупых псов я бью! – кричал Филипп.
При виде царственного брата, герцог остановился. Но не от испуга. Улыбнувшись, он самодовольно проговорил:
– Этот человек меня прогневил, и я его наказываю.
– Разве подвиг – бить того, кто не может вам ответить? – спокойно сказал Людовик.
В тот же вечер королева-мать приняла окончательное решение о том, что ее младший сын должен жениться.
– На ком? – поинтересовался король.
Когда Анна Австрийская назвала имя той, которую выбрала в супруги Филиппу, Людовик недоумевающе поднял брови.
– Кузина Минетта? Сколько ей сейчас? Пятнадцать?
Он прекрасно помнил, как во времена Фронды Генриетта Английская, дочь английского короля Карла I, жила вместе со своей матерью здесь, во Франции, в Пале-Рояле.
– Мне было четырнадцать, когда я вышла за вашего батюшку, – напомнила королева-мать.
Заняться вопросами женитьбы Филиппа Орлеанского решено было не откладывая. Через несколько месяцев французский двор официально попросил руки принцессы у ее брата, короля Карла II. А еще спустя пару месяцев состоялась официальная церемония бракосочетания.
Приезд во Францию английской принцессы кардинально изменил судьбы двух людей – графа де Бельфлера и никому тогда неизвестной Луизы де Лавальер. Первый влюбился в Генриетту, увидев ее, сходящую с корабля в порту Кале. Он вместе с герцогом Бекингемским должен был сопровождать невесту принца. Арман был покорен английской принцессой также как и Бекингем. Из-за этого оба дворянина постоянно конфликтовали.
Луиза же вошла в свиту юной герцогини Орлеанской. Она смотрела на огромное пространство одного из залов дворца. Здесь все было великолепным! Сверкающие витражи и мозаики, зеркала в дорогой инкрустации, канделябры из золота, мягкий свет, отражаемый мрамором и золотом. Ее госпожа, принцесса Генриетта, уже отправилась в опочивальню, и сама Луиза собиралась ложиться спать, когда мальчик паж принес ей записку якобы от графа де Бельфлера, чтобы фрейлина явилась на половину герцога Орлеанского.
Девушка уже приближалась к апартаментам Филиппа, из которых доносился шум веселья, музыка и хохот. Она не знала руку Бельфлера, но прекрасно знала, что он – благородный человек, поэтому верила ему.
Фрейлина собиралась было войти, когда неожиданно увидела короля. Людовик без парика, со струившимися по плечам темными волосами, в простой рубашке и клюлотах стоял, скрестив на груди руки и, нахмурившись, слушал, что творится на половине его брата.
Присев в глубоком реверансе, Луиза застыла, не веря, что перед ней сам французский монарх.
– Что вы тут делаете, сударыня? – строго спросил Людовик, окинув взглядом невзрачную худенькую девушку, прихрамывающую из-за детской травмы.
– Мне прислал записку граф де Бельфлер, ваше величество, – ответила она.
Луи молча протянул руку, давая понять, что она должна отдать ему эту записку. Та подчинилась, передавая королю треугольник бумаги. Прочтя содержимое письма, Людовик без труда узнал руку маркиза д'Эффиа и понял, что Лоррен со своим дружком решили подшутить над бедной девушкой.
– Как вас зовут? – уже мягче спросил его величество.
– Луиза-Франсуаза де Лабом-Леблан де Лавальер, – представилась фрейлина, вновь приседая перед королем в реверансе.
Король вспомнил, что уже слышал это имя. Однажды до его ушей случайно донесся разговор фрейлин. Одна из них восхищалась им и говорила, что влюблена. Это была именно она, Луиза де Лавальер.
Людовик внимательнее посмотрел в лицо этой юной девушки, заметно подпорченное следами оспы. Как она отличалась от яркой и живой Генриетты, которая наверняка ждала его сейчас в своей постели!
– Вы девушка, вам нельзя здесь быть. Тут страшные вещи творятся. Тут грязь и разврат кругом, – вдруг сказал молодой монарх, увлекая фрейлину за собой.
Пораженная Луиза дрожала, как листочек на ветру, ощутив прикосновение к своему плечу руки короля.
– Вы что замерзли? – удивился Людовик, а потом, догадавшись, усмехнулся. – Или меня боитесь?
Чуть отстранившись, Лавальер подняла на короля глаза.
– Простите, ваше величество, но если правда то, что вы мне сказали, мне нужно уйти отсюда как можно быстрее… Спокойной ночи.
Девушка, подхватив юбки, поспешила прочь, оставляя короля одного – растерянного, удивленного и очарованного.
***
Граф де Куси не отходя находился у постели жены. Он словно в один момент постарел на много лет. Еще недавно ему никто бы не дал его годы. За все это время супруги не обмолвились ни словом. Потом Анна начала подниматься и ходить с тростью. Красивая трость из слоновой кости с резной ручкой, украшенной камнями, не вызвала у нее даже легкой улыбки, не говоря уж о благодарности. Но выздоровление графини волшебным образом подействовало и на графа. Он снова стал прежним.
Однако, после свадьбы короля, где они вынуждены были присутствовать вместе, графиня без каких-либо объяснений уехала. Граф узнал, что жена живет только на ренту от своего поместья Флер Нуар. Понимая, что не в силах что-либо изменить, потому что делать выбор между супругой и Огюстом он не собирался, а она только в этом случае могла бы, наверное, вернуться, Арман распустил почти всех слуг и перебрался в Лабранш. В родовом замке все напоминало о ней. Казалось, он даже слышит шлейф ее духов, словно она только что прошла по коридору или вышла из комнаты. А ее портреты… Граф не мог жить там, где прошло столько лет вместе.
От переживаний по поводу расставания с женой его отвлекли некоторые события. К нему в гости нагрянули старые товарищи Дюамель-Дюбуа и барон де Бодуан. Что за дела связывали этих двоих? Граф по своему обыкновению не стал спрашивать.
– Людовик не так давно женился, а уже фавориток заводит, – возмутился барон.
– Король весь в отца, тот тоже в юности до любовных утех был охочим, – многозначительно усмехнулся епископ.
– Насколько я знаю, напротив, покойный король… – начал было говорить барон.
– А кто сказал, что о нем речь? – поглаживая своими изящными холеными пальцами бородку, проговорил Анри.
Арман, в отличие от Бодуана, прекрасно знал, на кого намекает их друг. Но эти слухи он никогда не воспринимал всерьез, как и, в принципе, вообще любые слухи.
Смерть кардинала Мазарини была на руку человеку, которого вряд ли знали в высших политических кругах Франции. Но который уже давно метил туда попасть. Заточение суперинтенданта финансов Фуке в Пиньероль стало для епископа Дюамеля-Дюбуа, пожалуй, основным поводом для принятия такого решения… Фуке был большим другом епископа, а несправедливое отношение к нему короля и участие в этом деле Кольбера заставили Анри перейти к решительным действиям, направленным на смену власти в королевстве.
Хотя Арман поначалу отказался ему помогать, теперь граф кардинально поменял свое мнение относительно молодого монарха. История с Фуке и отнятым у того имуществом, а также некоторые другие не совсем справедливые поступки юного короля, в том числе его знаки внимания в сторону мадемуазель де Брионе, причинившие боль его старшему сыну, подтолкнули Армана к этому. Граф видел, как мучался и тосковал Армэль, пока не уехал в Рим. К тому же король без веских причин отказал в повышении по службе его младшему сыну Огюсту, точнее его командиру, ходатайствовавшему за виконта. Поэтому граф решил действовать…
Улучив момент, чтобы остаться с Анри наедине, он сказал другу, что готов поддержать его в том, что тот задумал.
– Я знал, граф, что, в конце концов, вы придете к этому, – удовлетворенно сказал епископ.
Прохаживаясь по саду, они заговорили о подробностях дела.
– Он всю жизнь провел взаперти? Вы думаете, он сможет держаться в свете? – с сомнением спросил граф.
– Рядом буду я. Править железной рукой.
– Ну вы и плут! – вопреки обыкновению граф засмеялся. – Думаете, Конде, Гизы и прочие позволят вам стоять над ними?
– Позволят, – уверенно и серьезно сказал епископ. – Наконец-то мы сможем наладить отношения с Испанией. Представьте, если народ узнает о втором наследнике? Об обездоленном, несчастном юноше. Люди таких любят. За него будут, поддержат.
– А этот юноша… Захочет ли он сам занять место брата?
– Не беспокойтесь, я найду нужные аргументы, чтобы убедить его. А король… Он и не заметил бы заговора даже у себя под носом, – насмешливо сказал Анри. – У него дела государственные – дам в будуарах посещать, в карты играть с придворными бездельниками, да по охотам носиться.
Арман подумал, что друг недооценивает французского монарха и невольно вспомнил, как Людовик, будучи пятнадцатилетним подростком, у него в замке поднял бокал со словами: «Роду графа де Куси многие лета!»
– Такие действия грозят нам всем страшной бедой, Анри. Никому, кто в этом примет участие, не будет пощады, а уж нам точно головы не сносить.
– Ну, нам не привыкать рисковать, да, мой друг? – улыбнулся прелат.
Дюамель-Дюбуа, привыкший к благосклонности фортуны, еще не знал, что вместе с главной любовью его жизни герцогиней де Кардона капризная удача уже отвернулась от него.
