Елена Андреевна Полярная
У окна
Маруся любила стоять у окна.
Рядом с ее домом была автобусная остановка. Вечером, когда заканчивался рабочий день, люди вываливались из автобусов, как горошины из стручка. Проходили мимо ее окна поодиночке, парами, изредка группами, веселые, уставшие, озабоченные… Давая себя рассмотреть и оценить.
Вот идет радостный «пузан», обтянутый «болотным» демисезонным пальто, в руке ярко-оранжевый пухлый портфель, а под мышкой букет гвоздик. Интересно, кому несет?
Маруся представляла, как мужичок подходит к дверям и, перед тем как позвонить, тщательно отряхивается, «взбадривает» ладошкой цветы, платочком вытирает вспотевшую лысину и взволнованно улыбается.
– Не люблю толстых мужиков, которые носят цветы, как банные веники, – печально успокаивала себя Маруся.
«А если бы «пузан» сейчас позвонил в твою дверь, смущенно расшаркался и…» – нашептывал ей внутренний голос.
Какая чушь лезет в голову от одиночества!
Вот если бы тот – легкий, подтянутый, с улыбкой перешагивающий через лужи и задорно встряхивающий шевелюрой. Или тот – серьезный, строгий, в элегантном костюме. Или вон тот – высокий рассеянный блондин… Тогда другое дело…
Но все бежали мимо – мимо, и никто не звонил в ее дверь.
Сколько их проходило перед окнами – не сосчитать. Все спешили, всех кто-то ждал, у всех была своя жизнь. Почему она видела только мужчин?
Ничего странного. Она ведь была женщиной. ОДИНОКОЙ.
В магазинах, автобусах, парках… Маруся с удивлением рассматривала парочки. Что могло соединить этих людей? Он – высокий яркий балагур, а рядом – серая мышка. Эта рыжая, веснушчатая, а у той – нос как картошка. Зато рядом с ними вполне симпатичные мужчины.
Маруся делала независимое лицо и демонстративно покручивала обручальное колечко, купленное для «выхода в люди». Пусть не думают.
А они и не думали. У них не было на это времени.
Дома она снимала бутафорское кольцо и рассматривала себя в зеркало. К ней подходило одно слово – правильная. Все в ней было аккуратно и как надо. Среднего роста, стройная, волосы волнистые, носик тонкий, прямой, губки пухлые.
Был один дефект, вроде незаметный, но убийственный – взгляд потерявшейся собачонки. Стоило поднять тоскливые глаза на собеседника, как он «скисал» и пытался свести знакомство на нет.
Правда, один раз, в автобусе, сидящий напротив мужчина наклонился к ней и сочувствующе прошептал: «Не надо так. Все пройдет и будет хорошо».
Соседка Людка, забегавшая изредка к Марусе обсудить «мерзких» подъездных бабулек, портящих Людкину личную жизнь, по их мнению, слишком буйную и шумную, один раз не выдержала и открыла страшную тайну.
– Маруся, я, может, сейчас лишнее скажу. Ты свои глаза в зеркале, конечно, видела. А вот как ты ими на людей смотришь, нет!
Маша настороженно молчала, боясь, что подруга перескочит на другую тему и не скажет важного.
– Ты не обижайся, но почему ты на всех смотришь как побитая собака? Как будто кусок хлеба выпрашиваешь. Вроде нормальная баба, не больная. А взглянешь тебе в глаза – и бежать хочется. Вот посмотри на меня. Я красивая?
Маруся замялась, не зная, как ответить, не обидев соседку.
– Правильно молчишь. Во мне килограмм 20 лишнего веса, я – рыжая, как огонь, а характер… А посмотри, какие ко мне кавалеры ходят! Чуешь?
– Ходят… А что же они на тебе не женятся? – неожиданно нашлась смущенная наглой откровенностью Маруся. Хотя про Люськины похождения знал не только весь подъезд или улица, а бери шире – район, точно!
Люська была звездой районного масштаба.
– А я выбираю! – задорно захохотала рыжеволосая бестия. И все в ней заиграло, начиная от зеленых наглых глаз, сочных алых губ, круглого подбородка с призывной ямочкой, острых крупных грудей, вызывающе обтянутых тонким пуловером. Уходя, она вильнула широкими бедрами, посылая прощальный привет Машиной правильности.
Маруся смотрела на зеркальную Марусю.
Да, глаза как глаза. Большие, серые, печальные. Не много. Но чтобы как у собаки? Тут Люська явно палку перегнула. Или права она? А если вот так посмотреть? Или так?
Где-то Маруся читала, что человек, когда в зеркало смотрит, себя настоящего не видит. Он выражение лица меняет. В позу выгодную становится. Поэтому получается, что он себя настоящего, в принципе, и не знает. Вон мы как удивляемся, когда на фотографиях неожиданно в кадр попадем. Или на паспорте себя видим. Но фото на паспорт – это особый случай: там все уродцы. А вот когда случайно на фото попадешь… Тут все начинают сразу кричать, чтобы снимок уничтожили безвозвратно. Значит…
Маруся быстро полезла на антресоль, стянула старый чемодан, набитый семейными фото, и осторожно открыла его, как ящик Пандоры. Фотографии были связаны аккуратными стопочками. Сверху бумажечка – на которой год подписан.
Развязала первую пачку. Вот Маруся, маленькая, прячется за мамину юбку – глаза испуганные, круглые, как у совенка.
А это Маруся на школьной линейке, в первый класс идет, из-за букета смотрят виноватые глазищи. Ей перед этим попало от мамы за потерянный огромный бант.
А вот выпускной. Последний звонок и первый вальс. Куда она там пялится? Маму глазами ищет – одобряет она ее или нет?
Маруся сидела на ковре и вспоминала, как всегда пыталась доказать маме, что она хорошая. Но ей ставили в пример девочек, которые были аккуратнее, красивее, умнее, воспитаннее…
Маруся старалась, очень, но… Не успевала она дотянуться до заветной планки, как впереди уже маячила новая звезда.
Маруся удивлялась, как беззастенчиво расхваливала мамина подружка свою пухлую, конопатую, утконосую дочь Татьяну.
– Красавица моя ненаглядная, умница золотая, солнце наше. Как учится девочка, как наряжается, а как поет! Где же я для такого сокровища мужа достойного найду? Разве можно кому попало такое счастье подарить? Да я весь свет обойду, но у моей Танечки муж будет золотой. Принц, только принц!
Слушая хвалебные песни матери, краснощёкая, похожая на кудрявого молодого бычка 14-летняя девица алела как роза и еще выше задирала перед испуганной Марусей конопатый нос. Один раз, не выдержав, Маруся спросила у мамы:
